Читать книгу Истоки постмодернизма, краткая история авангарда. Памятка искусствоведа - Геннадий Логинов - Страница 7

Литературно-художественное движение прерафаэлитизма стало связующим звеном между духовно-творческими исканиями назарейцев и ранними течениями модернизма (эстетизм, символизм, модерн и т.д.), прямо вышедшими из деятельность прерафаэлитов.

Прерафаэлитизм – это не просто наиболее популярное направление в искусстве Великобритании. Не просто первое британское направление, добившееся мировой славы. Это была настоящая революция в искусстве, повлиявшая не только на всю последующую британскую культуру, но и на мировую культуру в целом.

Прерафаэлитизм нашёл отражение в литературе, живописи, архитектуре, фотографии, декоративном искусстве, книжном оформлении, скульптуре и иных проявлениях творческой деятельности.

Тем забавнее выглядит тот факт, что, если продемонстрировать современному неискушённому ценителю произведения прерафаэлитов и произведения противостоявших им академистов, – он скорее примет работы прерафаэлитов за классические, а работы академистов – за авангардные. И это при том, что прерафаэлиты провозглашали «взгляд в прошлое», «возвращение к истокам», «восстановление старых традиций», а критики упрекали их в том, что они «неуверенно пятятся назад», не желая понимать и принимать современных реалий. Казалось бы, какое уж тут «новаторство»? Какой уж тут «авангард»? На деле подобные заблуждения противоречат не авангардному искусству, а лишь представлениям об авангардном искусстве.

По сути, это наглядная демонстрация зыбкости границ между тем, что признаётся или не признаётся академическими традициями в конкретно взятый момент времени.

Влияние прерафаэлитов испытали Оскар Уайльд (одна из ключевых фигур порождённого прерафаэлитами эстетизма), Джон Толкиен (считавший себя прямым продолжателем их традиций), Верлен, Бёрдслей и другие.

Но если сейчас прерафаэлитизм широко известен и популярен не только в Великобритании, но и в мире, то первое время, как это водится, молодое, неокрепшее направление сталкивалось с решительным противостоянием академических кругов и общественного мнения. Вернее даже, поначалу критика реагировала на течение достаточно доброжелательно, но по мере того, как у него прорезались зубки и зазвучал уверенный голосок, – усмотрели в нём угрозу сформировавшемуся видению искусства.

Годом возникновения направления традиционно называют 1848г.: год, когда группа молодых художников и поэтов основала так называемое «Братство прерафаэлитов», в состав которого первоначально входило семь «братьев»; но в дальнейшем состав менялся и расширялся. Кроме того, понятие «братства» было достаточно условным: на момент возникновения движение действительно состояло из мужчин, но в дальнейшем его идеями прониклись и женщины – к примеру, поэтесса Кристина Россети или художница Эвелин де Морган. Помимо этого многие натурщицы пользовались любовью и уважением «братьев», рассматриваясь в качестве полноценных участников движения.

В этом месте обязательно находятся желающие заявить, что Братство прерафаэлитов и прерафаэлитизм как направление – не то же самое, как, например, членство в школе сюрреалистов Андре Бретона и принадлежность к сюрреализму как направлению в искусстве. Это одновременно и так, и не так, потому как прерафаэлитизм, в отличие от ряда авангардных направлений, имеет чёткие рамки возникновения, развития и заката: конец прерафаэлитизма был провозглашён его же основателем, Данте Габриэлем Россети. Работы, относящиеся к этому направлению, создавались его представителями ещё до того, как общие по взглядам и убеждениям люди объединились в творческий союз; а вскоре под влиянием этих людей возникли последователи, формально не входившие в Братство, но декларативно и последовательно работавшие в соответствии с его идеалами и признававшими авторитет Россети и компании. Необходимо разграничивать и учитывать эти моменты.

Большинство прерафаэлитов занималось и живописью, и литературой, при этом многие ещё увлекались фотоискусством и оформлением книг. Поначалу это была группа молодых энтузиастов, объединённых лишь свойственными их возрасту революционными идеями и неприятием агрессивных попыток преподавателей навязать им «единственно правильный» взгляд на творчество. В дальнейшем каждый из них выработал свой, характерный именно для него уникальный стиль, при том что в движении возникали утверждаемые и признаваемые его членами общие идейно-эстетические принципы прерафаэлитизма.

Согласно доктрине движения, классическое искусство возникло с творчества Рафаэля, в то время как молодые идеалисты видели «подлинное» искусство в том, что было создано до него – в Позднем Средневековье и Раннем Возрождении. Отсюда и название «прерафаэлиты». Т.е., в известном смысле, они словно бы говорили: «нет, это мы – подлинные и истинные традиционалисты, хранители канонов классического искусства, а вы – дорвавшиеся до власти в искусстве экспериментаторы и авангардисты, называющие себя академистами и пытающиеся навязать всем своё извращённое и ограниченное видение».

В живописи прерафаэлиты ориентирвались на представителей умбрийской и венецианской школы, в литературе – прежде всего на Данте Алигьери, его современников и последователей. Данте, конечно, считается создателем итальянской литературной традиции, на которого равнялись и Джефри Чоссер, создавший британскую литературную традицию, и Джон Мильтон, сочинивший «Потерянный рай», и многие другие, но в его окружении были такие люди, как его лучший друг Гвидо Кавальканти (основоположник куртуазной поэзии), Чийо да Пистойа (наставник Петрарки), Брунетто Латтини (учитель Данте, которого тот глубоко уважал, но, несмотря за это, отправил в ад к содомитам в «Божественной комедии») и т. д.

Составляя сборники стихов, прерафаэлиты равнялись на книги Средневековья и Возрождения: создавали буковицу, маргиналии на полях, оригинальное оформление, шрифт, иллюстрации и обложку в духе фолиантов тех времён, что резко контрастировало с типичными книгами их эпохи. Наиболее выдающимся поэтом-прерафаэлитом считается Данте Габриэль Россети, его сестра Кристина также стала весьма известной поэтессой.

В плане живописи, опять же, признанным лидером являлся всё тот же Данте Габриэль Россети, про которого товарищи говорили: «Он был планетой, вокруг которой мы все вращались, словно спутники. Впрочем, со временем рассудок Россети помутился и выпавшее из ослабевших рук знамя подхватил Эдвард Бёрд-Джонс.

Началось всё с того, как Россети восхитился картинами Холмана Ханта (самого преданного и последовательного представителя движения в дальнейшем, который остался верен его идеалам даже тогда, когда прочие, включая Россети, пошли своими путями). Они были студентами Королевской Академии Художеств и познакомились на её выставке. Позднее к ним присоединились вундеркинд Эдвард Милле, поступивший в Академию в возрасте одиннадцати лет, и брат Габриэля Уильям Майкл Россети. Габриэль Россети и Хант совместно дописывают «Юность Девы Марии» – и заверте…

В дальнейшем прерафаэлиты написали огромное количество картин на религиозно-духовную тему, полагая, что искусство должно духовно облагораживать и интеллектуально развивать человека, хотя первоначально они придерживались типично эстетических принципов в духе «Красота есть единственная истина» (Китс), «Эстетика выше критики» и «Я пишу потому, что писать для меня – высшее артистическое удовольствие. Если меня оценит узкий круг избранных ценителей – я буду рад. Если не оценит никто, я не огорчусь» (эти концепции позднее озвучил и взял за творческое кредо Оскар Уайльд), и т. д., и т. п.

Критика современного общества с позиции красоты, понимание искусства как высшей реальности, стоящей над обыденностью, – позднее стали делом распространённым, но чётко и обозначенно сформировались именно здесь.

Прерафаэлиты писали картины на религиозные, мифологические и исторические темы (и их часто обвиняли в отходе от канона и исторической достоверности, не понимая, что в данном случае на первом месте – философско-символическая интерпретация), а также не боялись поднимать острые вопросы на злобу дня, не обладавшие на тот момент общественной поддержкой.

К примеру, к картинам на религиозные сюжеты относятся «Юность Девы Марии», «Христос в родительском доме», «Благовещение» или широко известная «Светоч мира» (знаменитое полотно, где Спаситель стучит в дверь без ручки, и только от человека, который находится внутри дома, зависит, откроется ли дверь и впустят ли Его), к картинам на темы английских легенд, скажем, – «Король Кофетуа и нищенка» (за которую Бёрн-Джонс получил Орден Почётного Легиона во Франции), а к остросоциальным – «Пробудившийся стыд» (где проститутка внезапно осознаёт, что занимается мерзким делом, и бросает оставшегося в недоумении любовника).

Прерафаэлиты создали новый артехипический образ женской красоты – femme fatale, отстранённую, спокойную и преисполненную достоинства и внутренней силы роковую женщину, прообразом которой была Джейн Моррис, знаменитая модель прерафаэлитов, жена Ульяма Морриса и возлюбленная Данте Габриэля Россети, который написал с неё «Прозерпину», сравнивая судьбу Джейн с судьбой богини подземного царства. Место для Джейн нашлось и в поэзии Данте Габриэля Россети.

Прерафаэлиты одними из первых подняли вопрос женской эмансипации. В пику традиционному сюжету о грехопадении мужчины по вине женщины – в их работах то и дело поднимается вопрос грехопадения женщины по вине мужчины.

Находясь в оппозиции официальным художественным течениям, прерафаэлиты считали своим личным противником президента Академии сэра Джошуа Рейнолдса, которого презрительно называли «сэр Слошуа» (от «slosh» – «шлёпать по грязи»). Прерафаэлиты называли главенствующую живопись (как они говорили, «академический маньеризм») неряшливой и аляповатой: ей было далеко до импрессионизма, но в ней уже наметилась тенденция к некой схематичности и «неряшливости», а использовавшийся в те времена битум делал тона излишне мрачными. Прерафаэлиты вышли писать из мастерских на открытый воздух, возвратились к полупрозрачным насыщенным и ярким цветам Эпохи Возрождения, перед этим нанося на загрунтованный холст слой белил и снимая масло промокательной бумагой. В итоге получились весьма колоритные произведения, сохранившиеся до наших дней практически в первозданном виде. Но это было не всё: в пику схематичности и обобщениям прерафаэлиты стремились к микроскопически дотошной детализации, по причине которой они могли часами находиться под ливнем, ветром или палящим солнцем, скрупулёзно вырисовывая каждую песчинку и волосинку. В результате подобная техника отнимала массу времени и сил и стала близкой и понятной сравнительно узкому кругу ценителей, в то время как пейзажи импрессионистов заметно обошли пейзажи прерафаэлитов по популярности.

Обрушившийся шквал критики привёл к тому, что, по выражению Россети, «круглый стол распался». Джеймс Коллинсон разорвал помолвку с Кристиной Россети и отрёкся от Братства, многие основоположники покинули движение. Положение дел изменилось, когда Джон Рёскин, влиятельный и широко признанный искусствовед (несмотря на то, что ему было всего двадцать два года) воспел прерафаэлитов в своих дифирамбах, хотя ещё не был знаком с ними лично, а в дальнейшем ещё и приобрёл картины Россети, поддержав его материально (до этого их картины практически не покупали). Почитав его труды, прерафаэлиты прониклись его идеями, поскольку художественный критик обнаружил в их работах такую глубину, о которой они сами даже не догадывались. Наиболее проникшимся был Хант, решивший, что был тем самым читателем, ради которого и создавались труды Рёскина: приняв постулаты критика за непреложные истины, он сделал их своими творческими ориентирами, став самым рьяным прерафаэлитом. По сути Рёскин стал для Братства чем-то вроде Крёстной Феи для Золушки, покровительствуя и защищая от академических нападок и в дальнейшем.

Когда Джон Эверетт Милле в 1853 году стал членом Королевской Академии Художеств, Данте Габриэль Россети назвал этот момент кончиной Братства. «Братья» разошлись своими путями. Хант, оставшийся верным идеалам прерафаэлитов, отправился путешествовать по миру, а Россети оставил живопись, с головой уйдя в литературу и сочинение сонетов.

Некоторые отмечали, что Данте Габриэль Россети жил в своём, искусственно созданном мире: в его особняке обитали его натурщицы (и по совместительству любовницы) и единомышленники, комнаты были заставлены антиквариатом, а по двору гуляли павлины, вомбаты и прочая живность. Но, как бы там ни было, искусство, в его современном виде, не существовало бы без Россети и прерафаэлитов так же, как без Моне и импрессионистов или Бретона и сюрреалистов.