Читать книгу Сказания новой Руси. Рассказы, сказки, памфлеты, эссе - Геннадий Мурзин - Страница 18

Железнодорожный вокзал. Зал ожидания для транзитных пассажиров. Их, то есть пассажиров, в этот час и с десяток не наберется. Потому что до прибытия очередного поезда дальнего следования, о-го-го, сколько остается.

Из боковой двери, которая всегда, так сказать, на клюшке, появляется женщина неопределенного возраста; на ней – униформа, а голова низко повязана цветастым большим платком и, намеренно громко гремит ведёрками, шумно волочит за собой швабру, по-хозяйски оглядывая вверенную ей территорию.

– И чё не сидится людям, – ворчит женщина вслух, делая ударение в последнем слове на втором слоге. – Ездют и ездют… Вместо шастанья по вокзалам, сидели бы дома да чаи распивали в свое удовольствие… Грязь только разносят. А я… – женщина (опять-таки намеренно) останавливается возле диванчика, на котором одиноко сидит, уткнувшись в глянцевый журнал, модно одетый молодой мужчина, хотя вокруг все другие диванчики свободны, и начинает размахивать влажной тряпкой, то есть стирать пыль, – гни на вас спину.

Мужчина, ни слова не говоря, пересаживается на другой диванчик и вновь прячет лицо за журнальными страницами.

Дуняшка (вообще говоря, так-то ее называет лишь большое начальство, ну, то есть сам начальник вокзала, а товарки куда проще – Дунькой) прерывает процесс размахивания тряпкой и, вперив глаза в мужчину, громко, чтобы все слышали, спрашивает:

– Напялил очёчки и, думаешь, все ладом, да?

Мужчина лишь фыркает. А вот в дальнем конце зала девчонки тихо хихикают.

– Прикольная тётка, – говорит одна из них.

Почувствовав одобрительную поддержку зала, Дуняшка продолжает гнуть своё.

– Ты вот тут сидишь, – это она продолжает общаться с мужчиной, – а дома твоя баба скуку разгоняет с твоим дружком. Как думаешь, им там весело?

Вопрос повисает в воздухе, но Дуняшку это не напрягает.

– Им, – говорит она, – там хорошо… Не то, что тебе, придурку очкастому…

Мужчина буркает так, чтобы другие не слышали:

– Жаловаться буду.

Женщина на какое-то время замолкает. Закончив протирать диванчики, берется с ожесточением и с шумом драить полы. Драит, а сама недовольно крутит головой. Вот она вновь возле объекта своего внимания.

– Не задирай лапы… Свободных мест, чё ли, нет? Чё ты все время мешаешь мне работать?… Тоже мне… жалобщик отыскался… Кому жаловаться-то?

– Начальнику вокзала, – чтобы устрашить уборщицу, говорит он.

– Ему? – переспрашивает Дуняшка, потом смотрит на настенные круглые часы, показывающие полдень, и, продолжая елозить шваброй по одному и тому же месту, весело хохочет. – Иди, милый, иди. Ждет тебя, – женщина хитро подмигивает, – в приемной, учти, придется посидеть.

– Занят? – спрашивает мужчина и спохватывается, поняв, что уже втянут в бабий разговор.

– Ишшо как! – восклицает и причмокивает. – Не твой час у него, милый, нет, не твой.

– Не принимает?

– Принимает, да только не таких, как ты.

– А кого?

– Сейчас, – она вновь смотрит на часовой циферблат, – пожалуй, кадровичку.

– Очень кстати.

– Ошибаешься, милый.

– Это еще почему?

– Третий-то в таком деле завсегда лишний, сам должон понимать, – молодежь в другом конце зала опять хихикает. – Драит он…

– Чего драит?

Дуняшка сердито смотрит на мужика.

– Ты тупой, да, бестолочь? Вон, – она кивает в сторону молодежи, – сразу усекли. Не чего, а кого, недотёпа этакий, – женщина быстро-быстро водит туда-сюда шваброй. – Вот так драит, вот так!.. Только стон стоит.

Мужчина хмыкает и недовольно отворачивается.

– Значит, жаловаться решил?.. Ну-ну!.. На кого жаловаться? – ответа не дождалась. – На меня, чё ли? Без таких, как я, в грязи потонут… Без таких, как я, и вождю не выжить, а не только начальнику вокзала с его брысой кадровичкой.

– Причем тут вождь?

– А вождь твой не человек, а? Недавно, хе-хе, пять часов по телевизору заливал мне мозги. И жизнь, говорил, хороша, и жить, говорил, хорошо в его стране.

– Упекут за такое вольнодумство тебя туда, где Макар телят не пас. Взвоешь, да поздно будет.

– Меня? Упекут? И чё? Да с моей-то специальностью везде рай – что тут, что там. Тебе, – она оценивающе осматривает молодого человека, – там, да, будет не лафа. Тюремная роба – не твой прикид. Ну и тамошняя баланда, пожалуй, не по вкусу придется, – она тычет пальцем в раскрытый журнал, где на развороте полуголая блондинка. – И этих тоже не видать, как своих ушей.

Дуняшка, орудуя шваброй с тем же ожесточением, еще долго ворчит на власть, которая дурит таких, как она; на начальство, которое гребет под себя – всё и всех; на народ, который, глядучи на такую жизнь, по-детски радуется, мчась к избирательным урнам, чтобы поддержать либо фронт какой-нибудь, либо партию отчаянных прохиндеев.

– Такие вот мы, – итожит Дуняшка, покидая зал ожидания, размахивая тряпьём и по-прежнему гремя ведёрками. Уже в дверях, повернувшись к жидкой аудитории, добавляет. – Одна мне радость – душевно поговорить с умными людьми… Как вот сейчас… Душа радуется!

А молодежь в след ей теперь уж громко хохочет:

– Крутая тетка!