Читать книгу Извивы судьбы. Современный любовный роман - Геннадий Мурзин - Страница 9

В течение всего полета Вера грустно смотрела в иллюминатор и, о чем-то своем думая, молчала.

Алексей не лез с расспросами, в какой-то мере догадываясь о ее душевном состоянии. Ему ведь также было не по себе: вот-вот и они расстанутся; предстоит разлука не на час и не на месяц, а, как минимум, на год.

– Товарищи пассажиры! – послышался голос из динамиков. – Пристегните, пожалуйста, ремни. Наш самолет сейчас совершит посадку в городе-герое Москва.

Легкий толчок и самолет мягко покатился по бетонной полосе.

Вера шумно вздохнула. Алексей спросил:

– Моей богине тревожно было?

Девушка кивнула.

– На земле все же спокойнее, чем в воздухе.

Трап подали не сразу, поэтому минут пять пришлось ждать, сидя в креслах.

Наконец, они ступили на московскую землю, точнее, на твердь аэродромного покрытия. И тотчас же послышался мощный бас:

– С благополучным приземлением, доченька!

Вера вздрогнула, поглядела в ту сторону, откуда услышала знакомый до боли и такой родной для нее голос. Кинулась и обняла отца.

«Боже мой, – замелькало в голове Алексея. – Подумать даже не мог… Что отец Верочки и… Однажды, да, о чем-то таком обмолвилась: отец, дескать, тоже служит… Однако… Попробовал тогда расспросить, а она? Замяла разговор».

– Неужели соскучилась? – иронично спросил Василий Николаевич Горовой, легонько поглаживая по спине дочь.

– А как же! – Вера, отстранившись, спросила. – Почему ты здесь?

– Решил встретить мою ласточку. Не ехать же на автобусе.

Вера, отпустив отца, опомнилась, что все еще не представила героя своего курортного романа.

– Папуль, познакомься, – мой Алексей.

Василий Николаевич первым шагнул в сторону совершенно сбитого с толку парня и протянул руку:

– Здравия желаю, гвардии старший лейтенант, шутливо произнес Горовой.

Обменявшись крепким рукопожатием, Василий Николаевич обернулся к смущенно стоявшей в сторонке дочери.

– Уже твой, доченька? С какого времени?

Дочь опустила глаза.

– Это… оговорка, папуль…

– Однако, как понимаю, оговорка по Фрейду?

– Н-н-наверное, – промямлила дочь.

– Разберемся… позднее… Теперь же, – он протянул широкую ладонь в сторону стоявшего метрах в десяти от трапа сверкающего черным лаком автомобиля, – прошу в машину.

Открыл перед молодежью вторую дверцу.

– Но…

Вера юркнула в салон, а Алексей что-то хотел сказать, однако Горовой прервал:

– Отставить, гвардии старший лейтенант!

– Слушаюсь, товарищ генерал-полковник!

– Вот, – Горовой, закрывая за собой переднюю дверь, довольно крякнул, – это уже по-нашему.

– Папуль, но Алёшенька хотел сказать…

– Знаю! – отрубил отец и заулыбался. – Алёшенька, значит? Отлично!.. Рад слышать.

Дочь ничего на это не сказала, а лишь покраснела и опустила глаза вниз.

– Так, ребятки, – потирая широкие ладони и продолжая добродушно улыбаться, сказал отец, – прямо по курсу… домой… Хозяюшка, пожалуй, заждалась, – Алексей хотел объяснить, что у него в гостинице забронирован номер, но ему не дали и рта раскрыть. – Вы, товарищ гвардии старший лейтенант, отныне поступаете в полное мое распоряжение и, слушать мое приказание, – ни на шаг от меня, ясно?

– Так точно, товарищ генерал-полковник!

«М-да, – подумал про себя Алексей, – в этой семье не рассусоливают».

Вывод Алексея оказался скоропалительным: как только грозный генерал, сопровождаемый молодежью, переступил порог своей квартиры, на глазах переродился. Перед вышедшей их встречать хозяйкой стал другим – на удивление добродушным.

– Докладываю, Клашенька, – мягко сказал он, шутливо приставив ладонь к козырьку генеральской фуражки, – поручение исполнил… Доставил обоих в целости и сохранности, – он обернулся, показывая рукой в сторону молодых, добавил. – Принимай сладкую парочку!

Вера вылетела из-за широченной отцовской спины и кинулась к матери, но тотчас же отстранилась.

– Мамочка, познакомься, – Алексей Осинцев…

Клавдия Ивановна улыбнулась, шагнула в сторону Алексея и подала руку.

– Приятно… Рада познакомиться.

Алексей галантно поцеловал протянутую руку, пахнущую домашними пирогами и еще чем-то вкусным.

– О, да вы хорошо воспитаны, молодой человек…

Хозяин по-мальчишечьи коротко хохотнул:

– А ты, Клашенька, как думала? Наша девочка кого попало не выберет.

– Проходите, пожалуйста, располагайтесь, а я, с вашего позволения, – к плите, – она повернулась к мужу. – Васенька, поухаживай.

В голове Алексея никак не укладывалось, как можно называть «Васенькой» генерал-полковника?!

– Как понимаю, ребята, оба в душ с дороги?

– Так точно… Однако… Моя богиня… То есть Верунчик…

Хозяин расхохотался.

– Ну, ребята!.. Вы, я вижу, зря отпускное время не теряли… Так… Оба в ванные… Там всё Клашенькой для вас приготовлено.

Алексей, покраснев, промямлил:

– Ну… это… пусть сначала Вера, а…

Генерал, а в ином чине Алексей хозяина пока представить не мог, пуще прежнего рассмеялся.

– Ха-ха-ха! Ты меня не так понял…

– Простите… А как я должен был понять?

– У нас, сынок, две туалетные комнаты – женская и мужская. Видишь, – он ткнул пальцем в одну из ближайших дверей, – табличку… тебе, значит, сюда.

От слова «сынок» на сердце у Алексея стало хорошо-хорошо, повеяло домашним, давно им забытым.

Через час все сидели в просторной гостиной, за накрытым столом: с одной стороны – хозяева, с другой – молодые. Алексей продолжал смущаться и краснеть, поэтому старался меньше говорить, чтобы не ляпнуть еще чего-нибудь, а больше слушать. Алексею показалось, что больше всех радовалась, суетливо бегая на кухню и обратно, Клавдия Ивановна. Чему именно? Только ли тому, что наконец-то вернулась любимица-доченька, о которой изболелось материнское сердце? Что-то Алексею подсказывало, что он хозяйке понравился. В какой мере? Об этом пока что судить рановато. Алексей с удовольствием ел домашнюю стряпню, запах которой и вкус выветрились из него. Казенная еда, какой бы хорошей не была, все-таки не та, несравнима с домашней.

Трапеза длилась больше двух часов.

– Хорошо, – сказал, вставая из-за стола, хозяин. – Благодарю, Клашенька.

Алексей тоже встал.

– Угощение, Клавдия Ивановна, было царское. Спасибо вам…

Клавдия Ивановна махнула рукой:

– До царского стола нам далеко.

– Клашенька, – поправив сбившуюся прядь начавших седеть ее волос, сказал хозяин, – мы уходим на мужской разговор… в кабинет, а ты… сама знаешь…

– Как не знать, – ответила она и улыбнулась. – Дело привычное.

Уединившись, мужчины устроились в глубоких финского производства креслах. Потом хозяин встал, придвинул низкий из толстого стекла с серебряным ободком столик, прошел к бару, открыл, достал стограммовые стопки из голубого чешского стекла, поставил, вернулся к бару.

– Что будем пить, Алексей?

– Полагаюсь на вас, товарищ генерал.

– Есть «Наполеон»…

– Нельзя ли чего-нибудь попроще?

– Попроще? – переспросил хозяин. – Тогда вот… Моя любимая… «Столичная»… Не возражаешь?

– Никак нет, товарищ генерал… Наш, русский напиток…

– Получается, что мы придерживаемся одних вкусов… Хорошее совпадение… Для начала знакомства.

Василий Николаевич отвинтил пробку (подобное новшество появилось недавно и пока что только в Москве), наполнил стопки до краев и опустился в кресло. Вошла, прежде постучавшись, Клавдия Ивановна с подносом в руках, поставив перед мужчинами салатники и тарелки с закусками, вышла.

Хозяин поднял стопку.

– За гостя! – он выпил до дна. – Извини, Алексей, но у офицеров принято: тостующий пьет непременно вот так.

Алексей также в стопке не оставил и капли. Потому что… Ожидая разговора, ему хотелось расслабиться и не чувствовать себя скованно. Это для старшего лейтенанта в обществе генерал-полковника трудно, но он обязан постараться.

Василий Николаевич наполнил стопки.

– Позвольте, товарищ генерал, и мне произнести тост.

– Позволяю, сынок.

– За гостеприимность семьи, с которой имел честь познакомиться!

– Спасибо… – они выпили. – А теперь передохнем чуть-чуть… – хозяин улыбнулся. – А иначе свалимся под стол, так и не поговорив по душам.

Алексей позволил себе впервые возразить генералу.

– Русских не так-то просто свалить с ног.

– Все так, Алексей, но на здоровую голову и разговор получается здоровым, – Алексей, взяв крохотный бутерброд с черной икрой и сливочным маслом, отправив в рот, согласно кивнул. А Горовой продолжил. – Конечно, мы кое-что о тебе знаем, но всего лишь «кое-что»… Дочурка не из болтливых, поэтому информацию дозирует…. А нам бы хотелось знать больше… У вас что-то завязывается серьезное, если мы не ошибаемся…

Алексей кивнул:

– Не ошибаетесь… Более, чем серьезное… С моей стороны, уж точно…

– Ну так вот… Расскажи поподробнее о себе… Сам понимаешь, одна она у нас и дороже ее у нас никого нет и уже не будет никогда… Конечно, я мечтал еще и о сыне, однако… Не получилось… Бог даст, внук появится и тогда… Да что загадывать… Не стоит… Внимательно слушаю.

Алексей выполнил просьбу. Рассказал в деталях, не скрывая ничего. Собственно, и прятать у него нечего, обычная, как сам он считает, жизнь обычного человека: счастливое раннее детство, когда был любим отцом и матерью, школа, гибель отца в Афганистане, определение в суворовское, преждевременная смерть матери, сиротство, танковое училище, которое закончил с отличием и получил красный диплом…

Парень развел руками.

– Вот, собственно, и все, товарищ генерал.

Горовой поморщился.

– Да ладно… Какой я тебе дома генерал?

– Самый настоящий, – усмехнувшись, заметил Алексей.

– Хм… Называй по имени и отчеству и этого вполне достаточно.

– Слушаюсь, тов… То есть Василий Николаевич.

Горовой тряхнул головой и на лоб упал непокорный, покрывшийся легкой сединой, чубчик. Вернув его на ему положенное место и пригладив для верности ладонью, сказал:

– Судьба, парень у тебя… – Горовой, вздохнув, наполнил «Столичной» заскучавшие было стопки, поднял свою. – Помянем, Алексей, родителей твоих… Выпьем, не чокаясь… Как говорится, пусть земля им будет пухом.

Они выпили, отставили в сторону стопки.

– Родители могут гордиться… – закусывая, продолжил Василий Николаевич. – Ты сделал себя сам и ни перед кем не в долгу… Давно был на могилках?

– Больше года, – ответил Алексей.

– Надо попроведать отца и мать… Грех запускать могилы своих предков.

– Собираюсь, Василий Николаевич.

– Когда?

– Завтра… В Свердловске – плановая посадка и дозаправка самолета… Выйду… отмечусь в военной комендатуре, что… Думаю, проблем не будет.

– Не будет, – подтвердил Горовой.

– Вот… Перерегистрирую проездные документы на следующий день…. Надо еще заглянуть, так сказать, попутно и в суворовское, и в военное училище.

– Правильно… Когда должен быть в части?

– Послезавтра… Успеваю…

– Как служба?

– Нормально… – коротко, стараясь не вдаваться в подробности, ответил Алексей.

Горовой вновь поморщился.

– И что за молодежь нынче?.. Девочку попытался как-то порасспросить о том же, а она мне также: нормально и на том поставила точку. Что значит «нормально» – хорошо или плохо?

– Удовлетворительно, Василий Николаевич.

– При оценке «удовлетворительно» раньше срока звания не присваивают.

Алексей усмехнулся:

– Иногда, наверное, и это случается.

– Скажи прямо: с желанием служишь? Не по нужде?

– Я же выполнил посмертную волю отца…

– И что с того? Волю выполнил, а, возможно, сердце все-таки не лежит.

– Что вы?!

– Я – ничего, а ты…

Алексей позволил себе прервать столь грозного собеседника, не по-армейски эмоционально воскликнув:

– Без ума от армии! Это мое и сейчас, после года нахождения в строевой части, не осталось никаких сомнений.

– Тогда – все в порядке. Главное, чтобы чужое место не занимать; служить, а не делать вид, что служишь.

Алексей кивнул:

– Понимаю, поэтому стараюсь…

– Месяца полтора назад дочурка как-то так, невразумительно намекнула и про повышение по должности.

– Есть такое… Назначен командиром роты в том же полку.

– Вот тебе на! Это уже не «удовлетворительно», а «отлично»… Служишь-то по-настоящему всего-то год и… За что заслуги?

Алексей стыдливо опустил глаза.

– Думаю, что аванс, вроде как долг, и его обязан еще отработать… Придется доказывать, что не зря, что командование во мне не ошиблось.

Горовой недовольно хмыкнул.

– Скромность – украшение офицера, но не до бесконечности. Себя тоже надо уметь ценить…

– Ценю, Василий Николаевич, но не переоцениваю.

– Не финти, понял? Жду подробности… Или это секрет государственной важности? – он громко рассмеялся. – Уж не твоих ли рук очередной военный переворот в Коста-Рики?

– Никак нет, Василий Николаевич.

Ироничный подкол Алексей понял и оценил. Он с каждой минутой общения все больше расслаблялся, чувствовал себя раскованнее и раскованнее, чему бесконечно удивлялся. Еще вчера представить себе не мог, что будет сидеть tet-a-tet и за одним столом с генерал-полковником, пить водку и свободно общаться обо всем на свете.

– В таком случае, какая проблема?

– Короче говоря…

Горовой прервал:

– Не «короче», а во всех подробностях.

– Слушаюсь… Были корпусные тактические учения… Перед моим взводом стояла задача: проявив смекалку, без потерь личного состава и боевой техники, выбить с высотки условного противника и закрепиться… Ну… Приказ взвод успешно выполнил. Вот и все. Наверное, за это и… Комполка так и сказал перед строем: за умелое руководство подразделением…

Горовой, восхищаясь, озорно щелкнул пальцами:

– Все идет к тому, что из тебя, Алексей, со временем получится неплохой вояка. Налицо – задатки. Порадовал меня, по-настоящему порадовал.

– Хотелось бы… – заметил, вновь потупившись, Алексей.

– Все в твоих руках…

– А также, Василий Николаевич, в руках судьбы, – уточнил парень.

– Судьба, сынок, вещь такая: слабаков ломает, а сильных духов, смело идущих к намеченной цели, лишь закаляет. Такие вот дела… Я слишком хорошо знаю молодые армейские кадры… То, что происходит в обществе, отрицательно влияет на их качество. Увы, но вынужден признать. Офицерство утрачивает былую славу. Многочисленные анекдоты и байки на эту тему – лишнее доказательство.

Алексей кивнул:

– Приходится слышать…. Обидно…

– А мне не обидно, мне, человеку, отвечающему за кадровую политику?.. – Алексею хотелось спросить, в качестве кого «отвечает за кадровую политику» и где конкретно, но не посмел. – К сожалению, даже мне не все в этом по силам. Учебные заведения клепают офицеров, а толку? Многие, получив дипломы, тотчас же смываются, оставляют ряды вооруженных сил. А остаются? По большей части, неудачники, для которых нет места на гражданке. Отсюда и байки… Например, такая…

Горовой стал – сочно и смачно – рассказывать…

…Из округа в дивизию пожаловали социологи. Пожаловали, чтобы исследовать морально-психологическое состояние военнослужащих, в частности, офицерского состава.

«Полковник Сердющенко, командир части, презрительно скривился, но промолчал: чтобы не накликать на седую голову очередную беду, отказался от идеи выразить своё «фэ». Однако замполиту строго-настрого наказал: «Ты мне тут ворон не лови – бди, понял?»

Подполковник Сироткин приказание принял к неуклонному исполнению. Исполняя, решил для себя, что в данном случае лучше перебдеть, чем недобдеть.

Социологи среди офицерства распространили некие анонимные опросные листы, а после заполнения собрались было покинуть пределы части, но Сироткин был начеку.

«Э, нет, – по-отечески ласково сказал он, – вы не в колхозе имени Буденного, а в строевом воинском подразделении, а посему, голубки мои, дозвольте лично мне одним глазом глянуть в опросные листы. Мало ли чего мужички сдуру могли накарябать».

Социологи согласились отсрочить убытие на пару часов.

– Подполковник Сироткин, – ухмыляясь, продолжает рассказ Василий Николаевич, – сидит и шуршит опросными листами, сидит и вслух комментирует: «Так… Отлично… Головастый… Умно отвечает… А этот… себе на уме… Вон, как заковыристо ответил: ни нам, ни вам… Философически… Не зря мужика учили… Далеко пойдет… Высоко взлетит…» Второй час пошел. Почти сотня опросных листов Сироткин благополучно переместил из стопки слева в стопку справа. И тут его острый глаз уперся в нечто.

«Это еще что за хрень? – он обратился к началу опросного листа, чтобы найти ответ на свой собственный вопрос, но там, к его несказанному удивлению, – ничего. – Эй, вы там, – в сердцах крикнул он, – охламончики! – пулей влетел один из них, ну, то есть один из помощников его. – Графолога сюда! – прибыл графолог. – Кто? – спросил он и ткнул жирным пальцем-обрубком в опросный лист. – Сколько минут потребуется?» «А нисколько, товарищ подполковник. Из вновь прибывших. Не успел забыть». «Сосунок, значит?» «Так точно». «М-да, – Сироткин недовольно качнул головой. – Беда с молодыми… Зелень… И кто же этот ублюдок?» «Лейтенант Гаврилович». «Сюда, этого подонка, не медля!»

Вот и Гаврилович. Стоит, а поджилки трясутся. Впервые перед Сироткиным и не знает еще, чем все может закончиться. Сироткин тычет пальцем-обрубком в бумагу: «Ты?!» «Я, товарищ подполковник!» «Ты что написал, а?!» «Ответил, как на духу, товарищ подполковник… Как есть…» Заместитель командира дивизии нервно бросает в его сторону опросный лист: «Читай вслух!» «Ваше социальное…» «Да, не это, дурак! Ниже!» «Сколькими языками владеете? – читает Гаврилович. – Я честно… не соврал». Подполковник заёрзал на стуле. «Ну? И что ты ответил? Читай так, как написал». «Я написал: тремями. А потом расшифровал, какими именно». «И какими же?» «В совершенстве владею русским, командирским и матерным». Сироткин бросает в его сторону ручку: «Зачеркни, олух, и сверху напиши, как надо, правильно… Диктую: в совершенстве владею двумями языками, а именно – русским и командирским».

Гаврилович исполнил приказание. «Но, товарищ подполковник…»

«Молчать, сосунок! – рявкает Сироткин, вскакивает и топает ногой. – Пора бы знать, что командирский и матерный – это один и тот же язык, – подполковник садится. – Свободен! – Гаврилович уходит, а Сироткин в след ему ворчит. – И чему в этих училищах учат? Вот раньше… Нет, нынешних учить – деньги на ветер».

Закончив рассказывать, Горовой недовольно покрутил головой.

– Дураков, извини, в армии много – должен признать. Причем, замечу, становится больше и больше. Следовательно, Алексей, командование обязано к таким, как ты, относиться особенно бережно, чтобы нам не остаться с одними тупицами.

– Василий Николаевич, в нашей части много хороших офицеров…

Горовой рассмеялся.

– Значит, Алексей, тебе здорово повезло со службой.

– Сам выбрал.

– Тем более… Ладно… По части армии мы всё выяснили… Как говорится, порядок в танковых войсках… А вот дела личные еще не прояснили… Ну, там планы, цели, стратегические и тактические задачи… И прочее. Как считаешь?

– Что, если конкретно, вас интересует?

– О, Алексей, многое. Прости, но я, повторяю, отец, а потому обязан знать все определенно… Ты уже не ребенок и не юнец, а мужчина, который видит перспективы… Я в смысле семейной жизни… Девок нынче много, а ты жених видный. Быстро приберут к рукам. Не успеешь и опомниться. Что скажешь? Хочу знать, что думаешь по этому случаю?

Вопрос ожидаем. Вопрос неизбежен и он должен был всплыть в их мужском разговоре – это Алексей прекрасно понимал. Но, с другой стороны, он не готов к чему-либо определенному и считал пока преждевременным делиться планами; ему не хотелось выглядеть болтуном, который, не обдумав, сразу ляпает, а потом отказывается от произнесенного когда-то, идет на попятную. Серьезный мужчина тем и отличается от легковесного вертопраха, что готов всегда нести полную ответственность как за сказанные слова и данные обещания, так и за практические действия. Алексей считает: мало того, чтобы спешно выразить благородные свои устремления; важнее не забывать напрочь об их осуществлении. Романтичность для женщины первична, а для мужчины вторична; мозговая деятельность, здравомыслие – вот что первично для сильного пола. Не мужчина, а дурак, если искренен в своих чувствах и не способен скрыть эту искренность. Хотите поумнеть? Тогда срочно научитесь прятать природную искренность за лоском вежливости.

После паузы, в течение которой промелькнули все эти мысли, Алексей заговорил:

– Если честно, Василий Николаевич, не думал всерьез об этом…. Наверное, рано… Еще не так тверда почва под ногами, чтобы брать на себя ответственность за другого человека…

– То есть? Отвечать за роту солдат – это не рано, а за семью…

– Не сопоставимое… Молод еще… Нет своего угла… Денежное содержание не то, чтобы… Как только почувствую себя готовым, так сразу… Также про глубину чувств не должен забывать, то есть про любовь… А иметь всего лишь гарантированную постель – не мое. Женюсь, но только на любимой.

– Так-так-так… Если правильно понял, на твоем горизонте нет подходящей кандидатуры… Иначе говоря, не встретил на своем пути любовь.

– Не совсем…

Горовой нахмурился.

– Не понимаю… Сделай одолжение, объясни.

Алексей покраснел: не хочет, но ему придется приоткрыть душу, впустить внутрь пока еще чужого человека. Чревато, но что делать?

– Если вы настаиваете…

– Именно: настаиваю.

– Говоря вашими словами, Василий Николаевич, подходящая кандидатура появилась, даже более чем подходящая, но…

Горовой догадывается, кого Алексей имеет в виду, однако не понимает, в чем проблема, поэтому спросил:

– Что еще за «но»?

– Не уверен, что любовь…

– С твоей стороны или?..

– С той стороны… Я-то люблю и еще как люблю! А вот… Кто я такой? Без роду и племени…

– Кто тебе дал право так говорить о родителях? – возмутившись, сердито спросил Горовой. – Как я понял, ими должен гордиться… Вон, отец твой, голову положил…

– Не в этом смысле я…

– А в каком же, молодой человек? – ядовито усмехаясь, с откровенным сарказмом спросил Горовой.

– Я – из простых, а она… Понимая, полюбил и… Любовь, как какая-нибудь хворь, настигла, навалилась внезапно, поэтому и избавление от нее, выздоровление (предвижу) пойдет мучительно долго, с болями и страданиями.

– Господи! – воскликнул Горовой. – Что за чушь несешь? Как возможно, не успев насладиться этим чувством, проверить временем, уже говорить о каких-то там «хворях» и «избавлениях»?

– Василий Николаевич… я запутался.

Горовой недовольно замотал головой:

– Не пристало гвардии старшему лейтенанту выглядеть великим путаником. Давай распутывай…

– Да, но вот…

– Ходишь, сынок, вокруг да около, но я спрошу тебя прямо и ответь честно: намекая на некую любовь, кого имеешь в виду?

– Замечательную девушку…

– Ответ не принимается: назови, кто она?! Не та ли, которую недавно назвал «моей» и «богиней»?

– Д-д-да, – с трудом выдавил Алексей.

– Но, молодой человек, я тогда понял так, что имелась в виду моя дочь… Это правда или я ошибся?

– Вы… не ошиблись, Василий Николаевич.

Горовой покачал головой.

– Ну и дела…

– Прошу у вас прощения…

– За что, Алёша?

– Что вот так получилось…

– Получается: тормозит неуверенность, что тебя любят?

– Так точно.

– Искренне считаешь, что тебя не за что любить такой девушке, как моя дочь?

– Так точно.

– Парень, ты не здоров… Очевидно, перегрелся на южном солнце.

– Нет, я здоров…

– Как бы не так! Мелешь, извини, всякую хрень.

– Откуда вам знать?

– Оттуда, парень: свою девочку знаю, как свои пять пальцев… Давно чувствую, что, как говорили в старину, девка по тебе сохнет.

– Возможно, но не уверен, что по мне… Она – красавица, а я таежный медведь.

Горовой в который раз громко расхохотался.

– Ты и комплексуешь? Такого, как ты, «медведя», каждой бы девчонке. Верунька моя – девчонка самостоятельная, возможно, излишне суха и сдержанна, к тому же, чего не могу отнять, горда, но… В женской красоте скрывается великая сила, но без гордости она не имеет смысла, потому что становится уж слишком доступной.

– Согласен… Но все равно не уверен…

– А ты мою девочку об этом спрашивал?

– Нет.

– Давай спросим… Прямо вот сейчас… А?… Я позову и… Не против? – Алексей промолчал. – Понял… Иду за дочерью… Чего откладывать и оставаться дальше в неведении? Сейчас все и выясним. Интуиция мне подсказывает, что… Нет, не будем забегать вперед.

Горовой встал, открыл плотно закрытую дверь кабинета и крикнул:

– Сюда, Верунька! Мужчины тебя хотят видеть.

Вышла хозяйка.

– Что случилось?

– Клаша, ты – потом-потом.

Хозяин вернулся в кресло и откинулся на спинку, сложив на груди руки. Вошла дочь, остановилась, оглядела стол, потом мужчин, стараясь по их лицам догадаться, для чего ее позвали. Потом прошла к отцу и прижалась, обвив шею своими красивыми ручками.

– Что, папуль?

Отец, чуть-чуть отстранив от себя дочь, стал глядеть ей в лицо.

– Алексей, вот тут, сильно сомневается… насчет тебя… Он мне признался, – парень опустил глаза в стол, – что влюбился в тебя и теперь места себе не находит…

– Да? Я что-то всего этого не заметила, – покрывшись румянцем и посмотрев в сторону парня, – сказала она.

Не поднимая глаз, Алексей тихо сказал:

– Это, моя богиня, абсолютная правда.

– Странно: мне ни слова, а отцу…

– Ты и так знаешь.

– Откуда?

Горовой решил дело довести до конца и окончательно прояснить ситуацию.

– Короче, доченька: Алексей тебя любит, а ты его?

Вера приникла к отцовскому уху и что-то горячо прошептала, а потом из глаз ее закапали на щеку отца крупные слезы.

Отец притянул дочь, крепко прижал.

– Чего плачешь, дурочка? Радоваться надо, а ты… Алёша, видишь ли, сомневается, поэтому прошу повторить вслух все, что ты прошептала мне.

– Люблю…

– Нет-нет, давай все, что мне сказала.

Вера, по-прежнему смущаясь, подняла мокрые от слез глаза и, глядя на парня, повторила:

– Алёшенька, я сильно-сильно люблю… Буду всегда любить!

У парня онемел язык, поэтому промолчал, хотя грудь разрывало бесконечное счастье и рвались наружу слова благодарности. Ему также очень хотелось заплакать, но разве имел он, мужчина, на это право?

Горовому все ясно.

– Итак, вижу двух любимых и любящих молодых людей. Верунька, ты можешь быть свободна…

Алексей вскочил с места.

– Ни в коем случае!

Горовой поднял на него глаза.

– То есть?

– Хочу сказать… Очень серьезное и важное.

Горовой побледнел и еле слышно спросил.

– Не хочешь ли сделать моей красавице предложение руки и сердца?

– Да!.. Конечно!.. Сейчас же!..