Читать книгу Любовь больная. Современный роман в двух книгах - Геннадий Мурзин - Страница 16

Милая моя!

Долгое время я не брался за свой монолог. Не писал. Не хотелось. Было сильное желание покончить с глупыми и никому ненужными «сердечными» признаниями.

В порыве эмоциональных чувств (не иначе, как от обиды на тебя и досады на себя!) сгреб в охапку прежние письма, и весь этот беспорядочный ворох бумаг закинул на антресоли – с глаз долой и из сердца вон.

Проходит несколько месяцев. Я не нахожу себе места. Я пытаюсь забыться в пьяном угаре, в беззаботных и шальных молодых компаниях. И, разумеется, работаю, работаю, работаю. Работаю как вол. Работаю за троих.

Окружение видит, что я не в себе, но не догадывается о подлинных причинах. Окружение ухмыляется и делает таинственное лицо, будто что-то знает, будто «раскусило» мои сердечные страдания.

Чепуха! Никто и ничего не знает. Не так-то просто кому-либо «расколоть» меня на откровенность, тем более в подобных делах, касающихся исключительно меня и никого более на всем белом свете. Я бываю простодушен и непосредственен, но только не в том, что касается самых потаенных уголков моей души.

Знал, чего мне недостает: недостает мне общения с тобой. Мне надо выговориться, а некому: нет благодарного слушателя, который бы мог понять и разделить мои чувства.

Такого слушателя не было и раньше. Но тогда… Я мог хотя бы выплеснуть кое-что на бумагу, которая все стерпит. Бумага, ясно, стерпит и все примет на себя. Примет молча и равнодушно, но примет! Примет без срывов, злобных тирад и обидных эпитетов-намеков. Это уже кое-что!

Пару раз заглядывал на антресоли. Рука тянулась к бумажному хламу. Тянулась под предлогом того, что надо кой-какой порядок навести. Отдергивал руку в последний момент, ужалившись, как о крапиву.

Выдержки не хватило. Однажды достал ворох бумаг, покрывшихся уже пылью, стал разбирать, то есть приводить в порядок. Глаза (помимо моей воли) скользили по тексту. Увлекся, перечитал всё написанное. Сердце сдавило от воспоминаний.

«Соберу, – ворчал вслух, хотя рядом никого не было, – и выброшу на помойку. Выброшу как устаревший и никому не нужный хлам».