Читать книгу Выход тигра. Проект «ГиперСибирея» - Геннадий Николаевич Опарин - Страница 7

Первые лучи восходящего солнца только озарили верхушки самых высоких сосен, и хмурый лес еще дремал перед рассветом в белесой дымке, наполненный ее мягким свечением. Отяжелевший от сырости воздух прижимался к земле, сгущаясь в низинах до студенистого тумана, и выпадал на траву обильной росой. Седые от измороси мхи и лишайники на камнях жадно пили его прохладную влагу. Во всей суровой дремучести природы уже чувствовалась хрупкая гармония предутреннего рассвета с растворенной в воздухе свежестью хвойного леса и первого звонкого пересвиста проснувшихся птиц.

Зябко поежившись от утренней прохлады, Павел очнулся и, медленно поднимаясь с травы, разминал затекшие ноги и спину. Скала безразлично смотрела на него холодным камнем, а давно потухший костер спрятался под толстым слоем пепла. С наслаждением потянувшись и вздохнув полной грудью, он направился в избушку, где, скинув с себя пропахшую таежными тропами и кострами одежду, затопил печку. Дрова в пропитанном сыростью воздухе разгорались плохо, и, вскоре густой едкий дым заполнил все небольшое пространство избушки. Захватив с собой походный алюминиевый чайник, Павел открыл настежь дверь и вышел на высокий обрывистый берег реки. Перед его взором предстали обширные долины, укутанные пуховыми туманами, которые плавно колыхались под ветрами и напоминали упавшие на землю облака. По крутому глинистому берегу он спустился вниз, к самой реке. Полная от дождя, она глухо шумела на перекрестках, и влажная пыль от нее оседала на прибрежных камнях.

Умывшись в ее студеной воде и окончательно озябнув, Павел наполнил чайник и поспешил назад в избушку. Тяга уже наладилась в протопленной печке, и весь дым с легким воем устремился в трубу. Поставив кипятить чайник на раскаленную плиту, он почувствовал зверский аппетит и принялся доставать из рюкзака свои немудреные запасы еды: чай, сахар, крупу, сушеное мясо и лепешки, но по вкусу в тайге даже чай с лепешками были не те, что дома.

Наскоро перекусив, Павел с кружкой горячего чая вышел на порог и, прислонившись плечом к дверному косяку, в приятной истоме наблюдал, как на востоке разгоралась заря. Все обозримые пространства и дали были залиты ее нежно-розовым светом. С восходом солнца тончайшие переливы света становились все более яркими, и неожиданно от земли к небу вспыхнула многоцветная радуга, словно лестница богов, своим сияющим мостом соединив земной и небесные миры. На мокрых лугах в солнечных лучах таял последний прозрачный туман, и по мере того, как оголялись земные ландшафты, лиловая пелена облаков на небе все более сгущалась, поглотив, в конце концов, восходящее солнце, и живописный радужный мостик тут же растаял, словно мираж.

Полностью поглощенный чудесными превращениями в природе, Павел продолжал неподвижно стоять в дверях, как истукан, с остывшей и напрочь забытой кружкой чая в руке, словно в ожидании продолжения этого сказочного действа неземной красоты. Но вместо этого он увидел, как вдалеке за речкой, из низины на склон холма выходит странный человек. Он с трудом взбирался на пологий холм, тяжело опираясь на сучковатую палку; было видно, что каждый шаг давался ему с усилием, потому время от времени, он останавливался передохнуть и при этом настороженно озирался по сторонам, словно опасаясь чего-то. Самое недоуменное впечатление оставлял его внешний вид: старая потрепанная одежда без пуговиц, подвязанная у пояса веревкой, тощий рюкзак за спиной и длинные нечесаные космы волос, спутанные воедино с седой бородой – делали его поразительно похожим на средневекового отшельника или скитальца. Достав из рюкзака бинокль, Павел направил его на пришельца и с изумлением узнал в нем Николая Ивановича, неожиданно пропавшего из поселка еще ранней весной, впрочем, как неожиданно он и появился в нем до исчезновения. Свой приезд в таежный поселок старик объяснил желанием побывать напоследок в местах, по которым он, еще, будучи пацаном, проходил в составе геологической экспедиции.

То были дела давно минувших лет, когда при загадочных обстоятельствах погибла вся их небольшая экспедиция, в живых остался только он один. Николай Иванович оказался на удивление компанейским дедом, знавших множество разных шуток-прибауток на все случаи жизни, и быстро стал желанным гостем любой компании. С Павлом они, к тому же, оказались земляками, жившими прежде в часе езды друг от друга, что еще больше сблизило их между собой. Уже тога Павла не покидало ощущение, что за внешней общительностью Николая Ивановича кроется какая-то тщательно скрываемая тайна, которая помимо воли иной раз явственно читалась в его небольших выцветших глазах, то в виде обреченной решимости на что-то, то запредельной тоски.

Его внезапный скрытный уход под покровом ночи их поселка только усилил эту догадку. Потому их новая неожиданная встреча в окрестностях гиперсибирии была явно неспроста. Но не это сейчас в первую очередь волновало Павла, нужно было спешить на помощь старику. Быстро накинув на себя ветровку, он выбежал из дома, еще не подозревая, что ждет его впереди, и какие тайны откроются ему. Смерть с этих пор будет рядом с ним стоять, неотступная, как тень.

Впрочем, к этому Павлу было не привыкать, такова, видно, выпала участь: постоянно играть с судьбой в русскую рулетку. Да и куда ему было деться?! Он ведь русский офицер, хот и бывший.

Неожиданный выстрел разорвал тишину, подняв в небо стаю испуганных птиц. Николай Иванович, неловко взмахнув руками, пал на склон холма и неподвижно затих. Будто еще пытаясь предотвратить неповторимое, Павел в отчаянии закричал в сторону, откуда только что раздался выстрел, но тут же вторая пуля разъяренной пчелой прожужжала у него над самой головой и со свистом впилась в бревенчатую стену избушки, выбив из нее облачко трухлявой пыли.

Осознав, наконец, что это не бред, а какой-то негодяй действительно стреляет из рощи по людям, Павел, пригнувшись, заскочил в избушку, быстро надел полный патронташ, сунул за пояс большой охотничий нож, и, схватив висевший на стене карабин, выбежал из избушки в лес, рассчитывая перехватить злодея. Он не жаждал крови, но ситуация не оставляла ему иного выбора, кроме войны.

Павлу была привычна обстановка боя, но если стрелявший – местный охотник, привыкший бить соболя в глаз (чтобы не попортить шкурку) и с детства знающий тайгу, то их шансы уравнивались. Многое будет решать кто из них первым успеет выстрелить. Павел надеялся подобраться к противнику ближе и сойтись с ним в рукопашной схватке, в чем ему не было равных и что не раз уже выручало его в самых жестоких боях. Жуткая картина, когда приходится глядя в глаза противнику, вспарывать чужое брюхо ножом.

В это время противник, не желая оставлять в живых опасного свидетеля, сам уже спешил ему навстречу. Павел это предвидел, и потому передвигался короткими перебежками от укрытия к укрытию, стараясь слиться с тайгой. Благополучно преодолев поросший деревьями холм, он угодил в размытый дождями, глубокий овраг. В нем сильно отдавало грибной сыростью, и противно чавкала под ногами размокшая почва, предательским эхом разносясь по тайге. Это не могло не привлечь внимания незримого противника, и, как только Павел выбрался наверх, ему навстречу сквозь густые заросли кустарников понесся непонятный шум. Отпрыгивая в сторону за первую попавшуюся корягу, он успел на ходу вскинуть ружье – и замер в напряженном ожидании.

В тот же миг, ломая ветви кустов и отчаянно хлопая по воздуху крыльями, на открытое место, от кого-то спасаясь, вылетел тетерев. Вдруг наперерез ему серой тенью метнулся сокол, и, налету схватив трепещущую жертву, тяжело скрылся с ней в лесу. И лишь небольшая кучка перьев, как покинувшая тело душа, осталась сиротливо кружить на ветру. Природа словно предвещала Павлу трагическую развязку; оставалось лишь неясно, кто из них вскоре станет охотником, а кто жертвой.

На возвышенности он увидел одиноко стоящую реликтовую сосну с упавшей на нее старой высохшей елью, бурая хвоя которой выделялась на темном фоне тайги. Забравшись под этот естественный шалаш, Павел обнаружил, что дальше лес уходит резко вниз, погружаясь в укутанную туманом падь. Обзор с косогора был хороший, потому, заняв удобную позицию для стрельбы, он весь превратился во внимание, намереваясь именно здесь встретить своего смертного врага. Потекли томительные минуты ожидания.

Чуть слышно внизу вспорхнула невидимая птичка – и все чувства разом обострились до предела, он пытался усилием воли, будто неким третьим глазом, проникнуть сквозь пелену тумана. Наконец, из туманной мглы бесшумно, словно призрак появился смутный силуэт, по мере приближения все более проявляясь. Незнакомец крался вдоль пади, озираясь по сторонам и держа наготове ружье. Павел выдержал паузу, подпуская его ближе, неспешно прицелился и…выстрелил у него над головой, окриком приказывая бросить оружие.

Вместо этого, человек-призрак неожиданно исчез на ровном месте, бесследно растворившись в тумане как фантом. «Что за чертовщина?» – думал Павел, изумленно вглядываясь в пустое место, где только что стоял неприятель, его исчезновение было так непостижимо, что в пору было протирать глаза или креститься. Не веря в чудеса, Павел подивился удивительной способности противника к выживанию в тайге и стал, скрываясь за гребнем косогора, обходить заколдованное место с другой стороны. Когда он, наконец, осторожно выглянул из под мохнатой ветки ели, поразительная тайна открылась ему. Темный силуэт незнакомца неподвижно лежал внизу перед ним, затаившись под покрытой мхом и вросшей в землю старой валежиной, которая совершенно терялась из виду в густых мхах лощины.

Поймав противника на мушку, а себя на мысли, что все-таки не хочет расстреливать его как в тире, Павел, после некоторых раздумий, в последний раз предложил ему сдаться. Но тот в ответ открыл в его сторону такую отчаянную стрельбу, что Павлу пришлось спешно менять укрытие, когда неприятельские пули подняли прямо перед ним фонтанчики земляных «брызг» и сбили ветку над самой головой. Стрелять противник явно умел.

Краем глаза он успел лишь заметить, как серая тень из леса молнией метнулась к валежине и оттуда тотчас раздался короткий душераздирающий вопль, после чего в звенящей тишине прозвучал жуткий волчий вой, от которого стыла в жилах кровь, и казалось, зашевелились даже волосики окружающих мхов. Вой гулким эхом носился по лесу, многократно отражаясь от деревьев и холмов, будто повсюду были волчьи стаи, и в голову закрадывалась одна спасительная мысль – забраться повыше на дерево.

Не понимая еще что произошло, Павел с опаской выглянул из-за бугра и то, что он увидел, потрясло его до глубины души – над поверженным врагом стоял серой глыбой Леший с окровавленной пастью. Услышав выстрелы, он пришел на помощь хозяину в самый трудный момент и без раздумий бросился на вооруженного бандита. Это был первый задавленный им человек, и глаза Лешего горели нехорошим диким блеском.

Перед спустившимся вниз Павлом предстала жуткая картина… За валежиной, во мху, лицом вниз лежал парень с перекушенной шеей. Нагнувшись над беднягой, Павел повернул его голову к себе и тут же отпрянул… Застывшие в ужасе глаза, смотрели прямо на него.

Погибшим оказался Гришка – Горелый, получивший свое прозвище за то, что однажды обгорел, заснув пьяным у костра. Он был пришлым в их поселке, и по слухам являлся осведомителем банды Гарри – Бешенного из соседнего городка, которая занималась грабежом возвращавшихся домой через их городок сезонников с лесоповала и загулявших промысловиков. Но почему он оказался здесь, и что заставило стрелять его в безобидного старика – осталось для Павла загадкой.

Зато вспомнилось предупреждение старейшин, что эта таинственная территория имеет свое особое предназначение – земного чистилища человеческих душ. Поэтому, кто приходит сюда со злыми намерениями – неизменно находят здесь свою погибель; и лишь только тот, кто обретает с ней духовное единство, получает в награду новую жизнь и судьбу. Как птица Феникс, каждый раз возрождаясь из пепла, обретает в муках перерождений свою истинную веру и предназначенье.

До сих пор мало находилось смельчаков сыграть с судьбой в русскую рулетку и потому исполинские просторы Гиперсибиреи до сих пор оставались девственно безлюдными, словно высшие силы хранили от посторонних свои священные долины. И ясно слышалось в шуме ее могучих вековых лесов: «Не следует лезть сюда чужаку со своим уставом. Найдет он здесь свою погибель».

Трагическая участь погибшей здесь в поисках золота экспедиции, лишь подтверждала могущество этого предупреждения. Боги не любят шутить.

Павел уже чувствовал, как неведомая бездна, помимо воли, начинала втягивать его в себя цепью роковых событий, то ли изучая, то ли безвозвратно поглощая.

В тревожной задумчивости оглядел он пустынную падь вокруг себя и обнаружил, что находится на так называемом, «лесном кладбище», где все деревья давно уже лежат в земле, укутанные толстыми покровами мхов; и казалось, что их заросшие останки, словно забытые надгробья, выступают из под земли. Чем-то гнетущим и безысходным веяло над этим гиблым местом, будто это не туманы, а воплощенная печаль сизым облаком витала над ним.

Взвалив на себя остывающий труп бандита, Павел потащил его на косогор, попутно выбирая подходящее место для могилы. Он сбросил Горелого в ложбинку у сосны и закидал сверху хвойными ветками. Почему-то он не испытывал особой радости от победы, разве только от того, что это не он лежит сейчас там под кучей веток.

Тайга на этот раз оставила ему жизнь; но бандиты скоро обнаружат пропажу своего засланного агента и выйдут на Павла, так как в небольшом поселке знали, что только он пошел сюда. Поэтому впереди предстояли крутые разборки, ведь Гарри – Бешенный – опасный тип, не чета горелому, да и всем остальным. Говорят даже, что свой длинный шрам на щеке он получил, когда в жестокой схватке один положил пятерых. «Что ж, – подумал Павел, – тем интересней будет наша битва». А пока ему нужно было спешить к Николаю Ивановичу, который, может быть, остался жив. Лешего Павел оставил у трупа бандита, охранять его от зверей и тот с косогора с тоской смотрел ему во след.

Обратный путь занял совсем немного времени, ноги будто сами несли его прочь от зловещего места. Когда Павел вышел из леса, одинокая высокая сосна, росшая на холме, где подстрелили Николая Ивановича, служила ему хорошим ориентиром среди множества других холмов, волнами разбросанных по всей долине. К своему удивлению, он не обнаружил на нем старика. Павел пытался звать, но вокруг стояла лишь безмолвная тишина. Ветер, жалобно подвывая в вышине сосны, уносил все звуки прочь.

Не зная, что еще предпринять, Павел в раздумье опустился на траву; и только тут до него из под земли, словно из преисподней, чуть слышно донесся слабый стон. Не веря своим ушам, Павел пошел на звук слышимого им голоса к самому краю холма. Дальше был крутой обрыв: но, кроме свисающих с его отвесного склона длинных корневищ, там больше ничего не было видно. И только спустившись вниз, Павел обнаружил в нем обширное волчье логово, в котором в беспамятстве бредил Николай Иванович.

Павел осторожно вытащил его на мягкую траву, перевязал сквозную рану на груди; с горечью понимая, что с такой раной старик долго не протянет, он хотел смягчить его предсмертные страдания. Он вспомнил оставленного далеко отсюда своего отца, и сердце его обливалось кровью от вины и тревоги. Постепенно старику стало лучше, и он приоткрыл глаза, но взгляд его являл сплошную муку. Было ясно, что недалек уже конец. Тем более было странно видеть, что как только он узнал Павла, в его глазах проснулась непонятная надежда и даже слабая улыбка, больше похожая на гримасу боли, тронула его изможденное лицо.

Разжав сухие губы, он с хриплым присвистом, чуть слышно произнес: «Паша, хорошо, что ты пришел, я тебя ждал…» Николай Иванович почти на полуслове прервал свою речь, то ли собираясь с силами или мыслями, но когда Павел хотел вступить в разговор, он его мягко остановил, положив свою дрожащую немощную руку на его: «Паша, выслушай меня сперва внимательно, сынок; у меня осталось уже мало времени, боюсь, не успею».

Собравшись с духом, Николай Иванович стал медленно говорить тихим, но достаточно ясным голосом, оставляя длинные паузы между фразами для дыхания. Захваченный его невероятным рассказом, Павел больше его не перебивал, представляя, как все это было на самом деле.

«После войны, я, еще будучи молодым геологом, в составе экспедиции был направлен в эти края для поиска полезных ископаемых. Среди нас были опытные геологи, и все было хорошо, пока мы не приступили к обследованию предгорного участка тайги. Все наши неприятности начались с того, как с нами туда наотрез отказались идти местные проводники, после этого с нами стали происходить и вовсе необъяснимые вещи, поэтому измотанные бесконечным кружением по буреломам и топям, зачастую на одном и том же месте, мы приняли решение возвращаться назад. Но прежде хотели разделаться с неведомым зверем, который преследовал нас все это время, не давал спать и нагоняя ужас по ночам, что выматывало еще больше, чем дневное бесполезное блуждание по тайге.

Ночами вокруг нашего лагеря стали происходить жуткие вещи, будто в зарослях кто-то тяжело ходил, то удаляясь, то подходя вплотную к палаткам, наблюдал за нами из темноты, выдавая себя потрескиванием сучьев и хриплым дыханием. От напряженного вслушивания и вглядывания во тьму в ушах рождался непонятный шум, а воспаленным глазам всюду мерещились пугающие тени. К полуночи, словно по чьей-то команде, к нашему лагерю слеталось множество филинов и сов. Среди деревьев слышалось их мягкое порхание, сопровождаемое устрашающим уханьем, как – будто они пытались запугать нас или от чего-то предостеречь.

И вот однажды ранним утром мы стали преследовать ненавистного зверя; но в сумраке осеннего тумана смутно мелькала лишь его отраженная тень, и потому, стреляя, мы неизменно попадали в пустоту туманов. Сцепив от злости зубы, на этот раз сдаваться мы не собирались. Изрядно потаскав нас за собой по болотам и завалам, зверь неожиданно сам вывел нас к горам, и, окружив его у отвесных скал, мы начали медленно сжимать смертельное кольцо. Зверюге больше некуда было деться, везде его ждала справедливая кара за наши мученья. Но вдруг его огромная тень метнулась к скалам, и, войдя в их каменную твердь, растворилась в них, словно призрак.

От такого превращения неземной холод и оцепенение обуяли нас, ноги налились свинцом и приросли к земле. Когда такое происходит на твоих глазах, поневоле поверишь в самые страшные притчи аборигенов об оборотнях. Только с восходом солнца, когда полностью растворился туман, смелость, вместе с жизнью и теплом понемногу возвращалась к нам. Мы начали шаг за шагом приближаться к опасной скале. В это время большая туча, проплывая над самой скалой и словно зацепившись за ее вершину, потянула ее за собой и подавшаяся за нею скала стала падать прямо на нас! Ощущение падения скалы было так велико, словно весь мир, покачнувшись, грозил перевернуться на нас.… Но, к сожалению, мы и в этот раз не вняли предупреждению провидения и продолжали погоню.

Подойдя вплотную к самой скале, мы открыли ее тайну: незаметная со стороны расщелина уходила в ее темные глубины. После долгих обсуждений, мнения разделились, но любопытство взяло верх, что там за скалой? Мы тонкой цепочкой двинулись в ее каменное чрево, стараясь как можно ближе держаться друг друга. Стужей вечности повеяло среди ее запутанных лабиринтов; звуки наших шагов неясными шорохами неслись впереди нас по пещере, теряясь где-то далеко от нас. Ветры сквозняков с диким гулом проносились над нами, терзая огонь единственной лучины, ее пламя отчаянно билось раненной птицей, грозя вот-вот погаснуть и оставить нас в кромешной тьме каменного плена.

Мы уже были готовы повернуть назад, как впереди показался долгожданный просвет. Выйдя из темноты пещеры, мы чуть не ослепли от яркого солнечного света, который десятками солнц отражался от заснеженных вершин Горного царства.

По крутым склонам неприступных скал с шумом падали вниз потоки талых вод, вливаясь в общую бурлящую стремнину горной речки на дне глубокого ущелья. Обследовав ее ближайшую протоку, мы с изумлением обнаружили в одной из таких заводей с хрустальной чистой водой золотые самородки. Они, как упавшие звезды, были разбросаны по ее дну, таинственно мерцая в солнечном свете. Спрыгнув в холодную воду мы стали их лихорадочно собирать. В это время в вершинах гор послышался неясный гул. Постепенно приближаясь, он усилился до страшного грохота и вскоре все вокруг задрожало. Сверху посыпались первые камни, а затем начался камнепад. Казалось, камни сыпались на нас со всех сторон, и нигде нам не было спасенья. В ужасе мы побежали назад к пещере, и земля закачалась под нашими ногами. Едва мы успели достигнуть пещеры, как обвал завалил ее выход, замуровав нас в скале. Но это был еще не конец. Сжигая одежду вместо факелов и освещая себе путь, мы смогли достичь противоположного выхода и выбраться на волю; упав на колени, как самые дикие аборигены.

А когда мы вернулись в поселок, старый шаман, невесть откуда узнавший об найденных нами золотых самородках, долго убеждал нас вернуть их назад властелину гор Ахтубу. Мы только посмеялись над стариком, объяснив, что людям золото нужнее, чем какому-то духу. Отсутствие явной угрозы сделало нас сильнее всех духов и повелителями природы. К тому же, нам нужно было спешить, пока не замерзла река – единственная дорога в тайге, по которой можно было добраться из поселка в город, и вскоре на небольшом попутном катере мы тронулись в обратный путь.

Ночью на середине реки внезапно разыгрался ураган такой силы, что казалось, что небо обрушилось на землю. Все неслось в едином бешеном водовороте, огромные тяжелые волны бросали катер как пушинку, яростно били о борт и кипящей пеной перекатывались через палубу. Исчезло чувство реальности, как будто мы оказались во власти каких-то могущественных сил, доселе неизвестных нам. Наш катер стал тонуть, и, уцепившись из последних сил за спасательный круг, я поклялся Ахтубу, что если он оставит мне жизнь, я навсегда забуду о его золотых россыпях. После чего от холода осенних вод я потерял сознание. На следующее утро меня случайно нашли охотники на пустынном берегу. Одного из всего экипажа.

Я сдержал свое слово, данное Ахтубу, более того, вообще ушел из геологии, чтобы не тревожить больше ни чьих духов, правда, на всякий случай, по памяти составил карту нашего маршрута и почти на полвека забросил ее на чердак.

И вот сейчас, когда настали бесовские времена, в нашем поселке не стало работы. Чтобы спасти от голодной смерти дочь и единственного внука, я вынужден был нарушить клятву, когда-то данную Ахтубу».

При воспоминании о дочери и внуке у бедного старика аж перехватило дыхание. Все дышало в нем болью. Казалось, боль была живей его, и лишь забота о родных заставляла его сердце натужно биться.

«Я знал, что с золотом Ахтуба меня отсюда не отпустит, тем более, что я нарушил клятву. Поэтому перед уходом из поселка я оставил тебе записку, в которой все подробно изложил, чтобы ты меня здесь встретил, но кто-то, видно, ее перехватил».

Постепенно ситуация для Павла стала проясняться. Убитый им Горелый выследил в поселке Николая Ивановича и выкрал записку и теперь ситуация стала принимать еще более опасный поворот. Горелый наверняка доложил о золоте Бешенному, а тот пустил банду по его следу. Ради золота Гарри пойдет теперь на все, ведь это был его последний шанс вырваться отсюда на большую землю, а не попасть в тюрьму, которая по нему уже всплакнула. Из раздумий Павла вывел взволнованный голос Николая Ивановича, речь его стала отрывистой и бессвязной. Силы явно покидали старца и он спешил закончить свой рассказ.

«Паша, за лето я намыл много золота, разделил его поровну, половину оставь себе, а половину передай моей дочке с внуком – и мое благословение им. Я уж буду с небес теперь наблюдать за вами, но, боюсь, и там покоя мне не будет. Прощай, сынок…»

На этом Николай Иванович смолк, будто с последними словами силы окончательно оставили его. Лицо страдальца впервые отошло от боли и забот, обретя спокойный, ясный лик. Он перевел свой взгляд на небеса, откуда раздавались прощальные крики улетающих птиц, казалось, они звали его за собой в родные края, и одинокая горючая слеза скатилась по его впалой щеке. Уже никогда ему не суждено было увидеть свой дом и родных. Но свою душу он выпустил на волю, и она с гусиным клином вознеслась в небеса, а оставленное на земле немощное тело еще долго провожало застывшим взглядом улетающих гусей, уносящих на своих крыльях его освобожденную душу.

Только когда гуси окончательно скрылись за лесом, Павел закрыл старику глаза, невольно осознав разницу в смерти: покореженная ужасом смерти гримаса Горелого, погрязшего в грехах и преступлениях, чья загубленная молодая душа обречена в тяжких страданиях маяться рядом с телом, отбывая отпущенный е       срок на земле и постепенно разлагаясь в беспамятстве; или вознесенная в небо душа Николая Ивановича, который достойно прошел свой жизненный путь и теперь лишь прилег отдохнуть – перед новым восхождением впереди. Так за счет одних людей развивается человечество и воплощается божественный план на Земле, а другие – всему тупик и разложенье.

Из поваленной ветром сосны Павел изготовил большой деревянный крест, и, установив его над могилой Николая Ивановича, дал залп из обоих стволов над бывшим фронтовиком. А с окружающих озер в это время шел массовый отлет диких уток и гусей. Высоко в небе звучали их звонкие прощальные голоса. Они порой растворялись в белом пухе облаков и вновь выплывали из них, как в детской сказке.

Павел перевел свой взор на трехметровый крест пред собой и в его голове поплыли тревожные мысли. Ведь вместе с ветеранами уходит последнее поколение победителей и созидателей, уходят люди, победившие в войне, запустившие первыми человека в космос, поднявшие после войны великую страну из руин, а главное, сами прожившие хозяевами на своей земле и своим потомкам передавшие могучую державу. А мы не удержали. И вот уходят теперь они под улюлюканье бывших плебеев, оболганные и оскорбленные. Невыносима стала для них жизнь, когда поруганы и втоптаны в грязь их святыни, дела и вожди.

Стоял Павел перед крестом, словно на исповеди, и как будто лик Николая, а может и самого Господа, смотрел на него в немым укором, обращаясь один на один к его памяти, совести и душе: «Кто ты, сын мой, и зачем родился на этой Земле? Помнишь ли ты имя свое?» и бессмысленно было перед ним юлить или пытаться что-то скрывать, как пред самим собой. Всем нам в итоге придется за прошлое платить на том суде, где бесполезны оправдания, уговоры и мольбы, когда всего лишенные потомки в горьком отчаянии плюнут в спины все промотавшим отцам. А божий суд будет еще суровее земного и провидению уже известен его день и час. Но ничего нельзя будет исправить, когда не станет всадника в седле.

«А кто сейчас снял с нас чувство вины за то, что мы оставляем после себя?» – в который раз задавал себе этот вопрос, погруженный в тяжелые раздумья Павел. Его душа лила беззвучно слезы; и он был рад, что в уединении далеком никто не мог постичь его печалей, в которых ни согласья, ни примирения нет!

После всех передряг, хоть он остался жив, на нем лежит печать могил друзей, которых пережил, страдания близких и Родины стон, а душу жжет, как пощечина, довольный хохот подлецов. И только здесь он находил покой, среди необъятных просторов небес, долин и лесов, где сама вечность говорила с ним голосами ветра и шелестом мохнатых крон: «Не падай духом, отрок, за тьмой неизбежно наступит рассвет, и небеса помогут тем, кто будет с нами и с Родиной своей». Как священную молитву готов был повторять Павел это откровение небес.

Подняв голову, он посмотрел на небо, ища в нем поддержки, и величественное небо глядело на него взглядом чистым и бездонным. В такой момент, как никогда, становятся понятны уединенные скитания отшельников для постижения истин и сути бытия. Само Мироздание открывает им свои сокровенные тайны, вдали от засилья лжи, мелочной суеты и забот. Но Павлу даже на краю Земли не было покоя.

Осенний день короток, а ему нужно было успеть до наступления ночи предать земле убитого Гришку, чтобы бедолагу не съели лесные звери. Спустившись к волчьему логову, Павел пошарил рукой в его глубине и достал оттуда небольшой, но увесистый рюкзак, который был тяжел не по размеру и крепко-накрепко перевязан веревкой. Закинув его через плечо, он поспешил к избушке. Солнце уже коснулось горизонта, грозя скоро весь мир оставить во тьме, и ему не хотелось ночью копать могилу среди тайги.

Лес встретил Павла надвигающимся сумраком и обволакивающей тишиной в преддверии ночи. Из низин начинал осторожно выползать сизый туман, увеличивая свои владения, его оторванные клочья, погоняемые ветерком, медленно бродили по лесу, подобно привидениям.

Павел медленно шел сквозь заросли и овраги к трупу Горелого, боясь заблудиться в изменившихся вечерних ландшафтах, а тьма все более сгущалась. Наступало время ночных обитателей леса, которые двигаются неслышно, как тени. Таежная ночь полна невидимых побед и поражений, где чей-то вкусный обед неизбежно оборачивался гибелью другого и никто не мог быть уверен, что благополучно переживет эту ночь, когда во тьме бродит так много голодных хищников.

Затаив дыхание и ловя малейшие звуки, передвигался Павел по ночному лесу, а вокруг него слышались подозрительные шорохи, чьи-то приглушенные шаги, будто кто-то невидимый неотступно шел за ним следом. Все же, заплутав в темноте, он забрел в глухой бурелом, непонятно откуда взявшийся на его пути. Сухие сучья рвали одежду, царапали лицо, и, чем дальше продвигался он вперед, пытаясь вырваться из завала, тем гуще становился сухостой, словно черти передавали его из рук в руки, не желая на этот раз отпускать от себя.

У кряжистого дерева, разбитого надвое молнией, Павел остановился, пытаясь осмотреться, куда ему двигаться дальше, но неизвестное существо над его головой забилось с угрожающем шипением. Всмотревшись в развилку между двумя могучими ветвями, он разглядел большого филина, который, стараясь казаться еще больше, взъерошился, распустил крылья, и, пригнув ушастую голову, пыхтел и щелкал клювом, моргая большими круглыми глазами, пытаясь напугать нарушителя спокойствия.

Обойдя дерево стороной и оставив в покое сердитого филина, чье возмущенное пыхтенье еще долго раздавалось позади, Павел вышел на знакомый косогор, и, преодолевая себя, подошел к месту, где под ветками лежал труп Горелого. Лешего рядом с ним не было, видимо, убежал на ночную охоту, не понимая, для чего его оставили здесь рядом с трупом. Пока Павел блуждал в буреломах, ночь окончательно вступила в свои права: непроницаемая мгла окутала лес и лишь взошедшая Луна слабым светом освещала небольшую поляну. Павел развел костер и начал копать могилу, стремясь побыстрее закончить это муторное занятие в ночном лесу. Одинокий звон его лопаты далеко разносился по затихшим окрестностям. Грунт оказался тяжелым, каменистым, и работа продвигалась медленно. Приходилось то и дело вылезать из могилы и подбрасывать сучья в костер, чтобы не остаться в кромешной тьме.

После того, как Павел сжег в костре все сухие сучья вокруг, в ход пошли ветки, укрывающие Горелого, отчего его труп все более обнажался, что, казалось, это он сам постепенно из-под кучи веток пытается уползти прочь от своей могилы.

Чем глубже Павел зарывался в землю, тем все более вместе с серым туманом в его душу заползал ледяной холодок. Ели все плотнее обступали его, из темноты протягивая к нему свои ветви. А когда огонь костра отбрасывало ветром в сторону и, над Павлом нависала тьма, казалось, что это кто-то, склоняясь над ним, загораживал свет. Затем огонь начинал плясать по сторонам, и все кругом приходило в неописуемое движение, как будто над могилой закружили свою дьявольскую круговерть нечистые силы, сбежавшиеся со всего леса, принимать в свой плен грешную душу Горелого, отданную им на адские мучения. В завывании костра ясно слышался их торжественный вой.

И молодая душа, еще трепещущая и живая, увлекаемая непреодолимой силой, с ужасом погружалась в их адский огонь, уже чувствуя опаляющий жар преисподней. Недоразвитая, словно ребенок, она не понимала, почему ее так рано лишили тела и за что она теперь обречена на адские муки в огне. Даже своему недавнему врагу Павел не желал подобной участи, но всадник уже выпал из седла и теперь поздно было что-либо менять. Земля приняла нового постояльца, захлопнув за ним свои тяжелые двери, и лишь Луна печально наблюдала, как чью-то бедную душу тащат черти в подземелье.

В то время, как Павел начал забрасывать могилу землей, внезапно налетел сильный ветер, срывая и кружа над могилой сухие листья с кустов, ели испуганно замахали мохнатыми лапами ветвей, а огонь отчаянно заметался по земле пойманным зверем, не в силах сорваться и убежать; как и мятущаяся душа возле окоченелого тела.

Наступал жуткий час теней. Вовсе усиливающемся шуме ветра и раскачивающихся деревьев слышался чей-то вой, хохот, плачь и стон – все смешалось и закружилось в безудержном круговороте. Казалось, слуги дьявола начали справлять свой черный шабаш и вместе с новыми шквалами ветра к ним слетались отовсюду все новые нечистые силы, упыри и вурдалаки, включаясь в общий шабаш.

Непонятный гул в кронах деревьев, вместе с ветром, все более нарастал, как будто сам Вий приближался сюда решать горькую участь грешника.

И слышались призывы:

«Зовите Вия!»

«Пусть он рассудит!»

«Он самый безудержный упырь во тьме!»

«Да здравствует Вий!»