Читать книгу «Черный тюльпан». Повесть о лётчике военно-транспортной авиации - Геннадий Русланович Хоминский - Страница 8

Пролетело 5 лет моей военной службы после окончания училища. Я получил звание старшего лейтенанта. Полетал на Ан-26, правда, совсем немного: перевели на Север, на Новую Землю. Переучился на Ан-12. Север мне очень понравился. Это была хорошая школа жизни. Там я стал, надеюсь, настоящим офицером. Повзрослел, возмужал. Это было заметно даже мне самому. На Севере я стал хорошим лётчиком. Приобрёл опыт различных полётов. Летали в самых тяжёлых метеоусловиях, когда летать было нельзя. Летал и на правом, и на левом кресле. Сажал самолёт в одиночку. То есть к 1981 году я был уже достаточно прожжённым служакой и лихим лётчиком.

Начинался совершенно новый этап моей службы. Я получил назначение в Ташкент, в полк военно-транспортной авиации. Прилетев в Ташкент, я первым делом пришёл в строевую часть – нужно было стать на учёт и получить направление в общежитие. Пришёл прямо с самолёта, так как остановиться мне было негде, а часть располагалась на территории аэропорта. Дорогу мне показал ВОХРовец² на КПП³. 1981 год, весна, было тепло. Это вам не Север, откуда я прибыл для дальнейшего прохождения службы. В руках у меня был небольшой чемоданчик. Все свои вещи, нажитые за годы службы на Севере, я оставил дома, куда заезжал на несколько дней по пути в Ташкент. В строевой части мне ничего не дали – я имею в виду направление в общежитие, – а отправили к начальнику штаба. «Ещё неизвестно, где вы будете служить, есть несколько базовых аэродромов», – сказала мне женщина-майор. Таскаться по части с чемоданом было как-то неудобно, и я его оставил в кабинете у майорши. Нашёл помещение, где размещался штаб, захожу. Дежурный провёл меня в кабинет начальника штаба. Посреди кабинета стоит огромный стол, размером с биллиардный, весь заваленный бумагами, картами, схемами. У стола стоит маленький, сухонький полковник и что-то вычитывает в журнале. «Старший лейтенант Колокольников, прибыл для дальнейшего прохождения службы», – отрапортовал я. «Проходи, присаживайся», – полковник кивнул на ряд стульев, стоящих вдоль стены. Подошёл, сел, разглядываю комнату. Ремонта не было давненько. Все столы тоже завалены бумагами. Судя по столам и стульям около них, в штабе обитало человек пять. Полковник был невысокого роста, крепенький, такое впечатление, что он весь сделан из мышц, ни килограмма жира. Как рельса, подумал я. Если его ударить кулаком хоть в грудь, хоть в живот, то разобьёшь себе руку, а ему ничего не будет. Седые волосы коротко стрижены, но не лысый. Гладко выбрит, хотя, как я думаю, это сделать непросто, так как лицо изборождено морщинами. Возраст определить невозможно. Ему может быть и сорок лет, и шестьдесят. Одним словом – старый служака. Прошло минут пять, наконец полковник посмотрел на меня, подошёл и сел рядом.

– Откуда, старлей?

– С Севера.

– Север большой.

– Новая Земля, посёлок Рогачёво, аэропорт Амдерма-2, – ответил я.

– На чём летал?

– На Ан-12, вторым пилотом. В документах всё записано, они в строевой части.

– Предлагаешь мне сходить в строевую часть?

– Никак нет, товарищ полковник. Извините.

– Где ещё служил?

– В Мелитополе, но недолго.

– Откуда родом?

– Из Казахстана, из деревни.

– Родители, жена, дети?

– Холост, товарищ полковник. Есть только мама.

– Это хорошо, – задумчиво сказал полковник. – Какой налёт?

– Небольшой, около 500 часов.

– Короче, так, старлей. Есть у меня один самолёт, вон стоит на стоянке, 037, – полковник подошёл к окну, я за ним, – есть экипаж. Но нет командира. Справишься?

– Товарищ полковник, у меня нет допуска на первого пилота.

– Это не вопрос. Обкатаем, получишь.

Он снова подошёл к столу, порылся в куче бумаг и извлёк одну из-под самого низа. Начал читать и что-то записывать в журнал. Я постоял столбом, повернулся и снова сел на стул. Полковник, кажется, обо мне совершенно забыл. Так прошло ещё минут 15. В комнату заглянул, судя по лётному комбинезону, лётчик. Поскольку на комбезах погон нет, то звания неизвестного. Полковник обернулся: «А-а, Витя, зайди-ка на минутку. Как раз думал про тебя», – полковник протянул руку, поздоровался.

– Вениаминович, давай быстрее, времени нет. Самолёт готов, экипаж на борту.

– Погоди, погоди. Вот тебе стажёр на левое кресло, старший лейтенант Колокольников, принимай, – сказал полковник.

– Да я же в отпуск ухожу.

– Вот до отпуска и откатаешь. Давай полётное задание, я тебе впишу стажёра.

Полковник взял листок и вписал меня в задание.

– Вениаминыч, может, тогда мне второго оставить дома, что-то он приустал, плохо выглядит.

– А кто полетит вторым?

– Да вот же, старлей.

– Я же ясно сказал: стажёр на левое кресло, а не второй.

– Ладно, старлей, потопали, тебе ещё комбез нужно найти и в медчасть заскочить, штампик поставить.

И Витя быстрым шагом пошагал к выходу. В прихожей на вешалке висел чей-то комбинезон, Витя оглянулся – нигде никого, снял комбинезон с вешалки и сунул мне в руки: «Прилетим, на место повесишь».

Мы вышли на улицу и бодрым шагом двинулись в сторону домика санчасти. Витя был полная противоположность полковнику. Тоже маленький, но какой-то кругленький. Чем-то похож на колобка. Когда он быстро шёл, то я боялся, что ещё чуть-чуть быстрее, и он упадёт и покатится. Зашли в санчасть, на входе сидел дежурный. Соскочил и отдал нам честь.

– Оля у себя? – спросил Витя.

– Никак нет, вышла, товарищ майор, – ответил дежурный.

Теперь я хоть знал звание своего нового командира.

– Скоро вернётся?

– Да, сказала, на минутку.

– Подождём.

– Ну, старлей, давай знакомиться, – сказал майор Витя.

Я приложил руку к фуражке и доложил: «Старший лейтенант Колокольников, Павел, прибыл с Севера для дальнейшего прохождения службы».

«Майор Кондратьев, Виктор – для своих, для тебя пока Виктор Фёдорович», – сказал майор и протянул мне руку.

Хлопнула входная дверь, и в помещение вбежала, запыхавшись, молоденькая девушка в белом халатике. Было ей от силы лет 20, а может, так показалось, потому что она была похожа на девочку-подростка. Волосы, русые и длинные, запрятаны под медицинскую шапочку. Под халатом надеты джинсы.

– Оленька, мы тебя ждём.

– Виктор Фёдорович, вы же улетели, я вас отметила.

– Да вот вернулись за подкреплением. Знакомься, старший лейтенант Павел. Это чтобы душманам несладко было. Стажёр, ставь быстренько штампик, и мы помчались.

Оля пробежалась по мне глазами, как по пустому месту, и шлёпнула печать в полётное задание. Вообще-то я всегда вызывал какой-то интерес у дам, а здесь – ровным счётом ничего. Ладно, попозже разберёмся. Мы уже с майором почти вприпрыжку неслись к стоянке, где стоял мой любимый Ан-12, а возле него тёрлись два лётчика.

– Витя, ну на фига тебя понесло в штаб, уже бы полпути протопали.

– Игорёк, не гунди. Игорь, наш штурман, – сказал мне на ходу майор.

– Ребята, наш стажёр на левое кресло, Павел, – громко сказал майор, – прошу любить и жаловать, до отпуска мне его нужно откатать. Всё, по местам, взлетаем.

Вошли в самолёт, в кабину пилотов. Всё было мне знакомо. Экипаж был полный – пять человек. Следовательно, места для стажёра предусмотрено не было. Я примостился за спиной бортмеханика. Началась привычная подготовка к вылету, быстренько всё сделали, запустили двигатели и начали выруливать. Чувствовалось, что экипаж слётан, все знают своё дело. Довольно долго стояли на предварительном, так как самолёты регулярно взлетали и садились. Понятно, ведь аэродром был гражданским, и мы терпеливо ждали своего окна. Но вот диспетчер дал нам разрешение на взлёт, майор достаточно лихо вырулил на полосу и, не притормаживая, двинул РУД⁴ы вперёд. Так же лихо взлетели с хорошим набором высоты, и не успели убраться шасси, как он резво крутанул штурвал и с предельно допустимым креном начал выходить на курс. Мы у себя на Севере летали как-то поинтеллигентнее, что ли. Майор оглянулся на меня и, заметив, что я достаточно напряжённо смотрю на приборы, сказал: «Паша, тут летают немного иначе, чем в Союзе». Я ничего не понял. «Костя, иди в комнату отдыха, сегодня у тебя отгул», – сказал он хрупкому парнишке в правом кресле, – Паша, занимай место».

Я устроился, поставил ноги на педали, пристегнулся.

– Второму принять управление.

– Есть, – ответил я, – второй управление принял.

– Первый управление отдал. Курс 160, высота 8.200.

– Есть курс 160, высота 8.200.

Автопилот был выключен, пилотировал вручную, удерживая курс, высоту и скорость. Это я умел делать неплохо. Почему не даёт команду на включение автопилота? Видимо, хочет проверить меня на технику пилотирования. Проверяй, не жалко. Техника у меня была на высоте.

Я повернулся к командиру: «Виктор Фёдорович, куда летим-то?»

Сзади кто-то ехидно заметил: «Стажёр не знаком с заданием?»

«Город Кабул, Демократическая республика Афганистан. Где Советский народ оказывает дружескую помощь братскому афганскому народу, за что братский афганский народ долбит что есть мочи советских солдат», – спокойно сказал майор. Видимо, я здорово изменился в лице, и майор добавил: «Паша, мой совет. Не думай о политике, от этого башку сразу снесёт. Думай о полёте, о том, как тебе это самую башку, а также головы ещё пяти членов экипажа, в целости и сохранности домой вернуть. Через полчаса перелетим границу, где каждая сволочь только и думает о том, как бы тебя сбить».

Все молчали – может, меня стеснялись, может, уже всё выговорили. Я глядел вперёд. Облачность, которая была достаточно плотной при взлёте, рассеялась. Впереди показались горы. Этот вид меня заворожил. Никогда мне не приходилось летать над горами. Чёрные глыбы хребтов со снежными верхушками наползали на нас. Казалось, что они будут выше нас, и мы не сможем перелететь через них, но каждый раз очередной хребет оказывался ниже, и мы спокойно его пролетали. Правда, спокойным полёт уже назвать было нельзя: нас достаточно хорошо трепал ветер. Я пытался заглянуть вниз, в ущелье, и не мог увидеть его дна.

– Управление передать первому, – вернул меня в кабину голос майора.

– Есть.

– Первый управление принял.

– Второй управление передал.

– Экипаж, начинаем снижение. Паша, руками ничего без моей команды не трогать. Руки со штурвала сними, ты пока не знаешь, что ими делать. «Может, Костю разбудить?» – раздался сзади голос бортмеханика. «Не стоит, справимся, да, Паша? Всё только по моей команде». Штурман Игорь спросил: «Афганская посадка?» «Нет, всё нормально, горы чистые», – ответил ему радист. Я опять не понимал, что значит «горы чистые» и «афганская посадка». Потом спрошу. За окном быстро темнело. Мы летели по ущелью достаточно быстро, быстрее, чем положено по Наставлению. Впереди ничего не было видно. И только силуэты тёмных гор по бокам. Скорость снижения была тоже достаточно большой. И вдруг впереди, там, где мгновение назад ничего не было, засветилась дорожка огней – ВПП⁵.

– Шасси, закрылки полностью, – раздалась команда.

Я быстренько перевёл рукоятку шасси на выпуск, и как только загорелись лампочки «Шасси выпущено», перевёл рукоятку закрылков на максимум. Самолёт как будто упёрся в вату. Я повис на ремнях. Игорь бодро читал высоту и скорость. Я не успевал соображать, много это или мало, как мы бойко ударились о бетон и быстренько покатились по полосе.

– Паша, тормози.

Я плавно нажал на педали. Глянул вперёд. Быстро приближались огни торца полосы, а мы всё ещё бодренько катились. Я ещё сильнее нажал на тормоза.

– Тормози, тормози, – прокряхтел майор, – сумел разогнать, теперь сумей остановить.

– Не понял, Виктор Фёдорович?

– Я сказал, шасси и закрылки.

– А я что?

– А ты шасси выпустил, а закрылки секунд через пять.

Наконец мы остановились метрах в двух от конца полосы. Майор добавил оборотов и начал рулить на стоянку.

– Так ведь в Наставлении написано – сначала шасси, а потом закрылки.

– Ты, Паша, Наставления выучи и забрось куда подальше. У нас здесь свои Наставления. Написанные кровью наших погибших товарищей.

Прозвучало достаточно пафосно из уст майора, и только впоследствии я понял значение его высказывания.

Мы пошли в аэропортовскую столовку. В животе у меня урчало, да и все были голодны. Как я понял, у экипажа это был третий рейс без перерыва. Быстренько проглотив макароны с котлетами, мы вернулись к самолёту. Возле грузового люка аккуратными штабелями стояли одинаковые ящики. Оружие, наверное, – подумал я. И только подойдя ближе, при свете фар, я увидел на ящиках фамилии.

– Это что, Виктор Фёдорович? – робко спросил я.

– Груз 200.

Я, конечно, знал, что такое груз 200, и мне стало как-то не по себе. Полный багажный отсек трупов.

– Отвоевались ребята, – сказал бортмеханик.

– Вот так, старлей. Сюда живую силу, назад – груз 200, – сказал майор. Мне стало немножко жутковато. О том, что в Афганистане идёт война, я, конечно, знал. Но почему-то не думал, что на этой войне гибнут люди. Война была где-то далеко. В Союзе о ней знали мало, по телевизору в новостях практически не показывали.

Самолёт быстро загрузили солдаты, и мы получили разрешение на вылет. Была ночь. Абсолютная темнота. Кое-где по аэродрому горели лампочки, но они не давали никакого света. Огни на ВПП были тоже выключены. И только огромные, чуть мерцающие звёзды на той части неба, которая не закрывалась горами. Майор скомандовал: «Стажёр – в левое; Костя – из отгула вызываю, занимай правое, а я посплю немного. Завтра в отпуск, дел валом. Паша, если меня довезёшь целого и здорового, стажировка у тебя закончится. Пилотировать умеешь, видел. Если что, ребята помогут. А тебе нужно становиться командиром. Летать тебя научили, а вот быть командиром – этому не научишь. Либо есть эта жилка в человеке, либо нет. И тогда до пенсии будешь вторым. Всё. Не трясти и не будить», – и майор, взяв какой-то бушлат с вешалки, вышел из кабины.

Все четверо посмотрели на меня. Мне было как-то неловко. Но я по-хозяйски уселся в левое кресло, пристегнулся и думаю, с чего начать.

Но тут подал голос Костя: «Чего рты разинули? За работу, уже ночь на дворе».

Все быстренько начали щёлкать переключателями, запускать двигатели. Двигатели ровно загудели. Константин сказал: «Старлей, я сам вырулю, а то в потёмках заедешь не туда». Я кивнул. Костя вырулил на полосу, она была жутко тёмной. Фары и ходовые огни не включали. Мы стояли и ничего не делали. Минуту, две. Я уже заёрзал на своём месте. «Двигатели прогреты», – доложил бортмеханик. И тут полоса вспыхнула огнями, так что с темноты было больно глазам. Костя посмотрел на меня и кивнул. «Экипаж, взлетаем», – каким-то чужим голосом скомандовал я и толкнул РУДы вперёд. Костя положил на РУДы свою руку и вывел двигатели на максимальный режим. Бортмеханик подстраховывал его. Самолёт резво покатил по бетонным плитам, штурман читал скорость. Я очутился в своей стихии. Мы взлетели, скорость росла, и её рост я компенсировал увеличением скорости подъёма. «Курс 60», – скомандовал штурман. Я не спеша повернул штурвал, держа крен в пределах 30 градусов.

– Командир, держи 45, – подсказал Костя.

– На такой скорости 30 – это максимум, – ответил я.

– Я знаю, но иначе мы можем вписаться вон в тот склон, – и Костя показал пальцем в темноту ночи.

Я не стал искать склон, в который мы можем вписаться, а просто ещё повернул штурвал, пока указатель крена не встал на отметке 45. Запищала сигнализация «Крен велик». Но скорость уверенно росла, и сигнализация вскоре выключилась. А дальше всё было как обычно, как у меня было уже сотни раз. Правда, тогда я сидел в правом кресле второго пилота, а сейчас в левом. Всё немного не так, как я привык. Но ничего, быстренько разобрались. Экипаж хорошо знал своё дело, и мы спокойненько летели. Я вгляделся в темноту ночи. Ничего не было видно. Ни земли, ни горизонта, и только звёзды были на своём месте. Спать не хотелось. Куда меня забросила судьба? Ещё вчера ночью я спал в родительском доме, где одиноко жила моя мама, где прошла вся моя жизнь, пока я не уехал в училище. Раненько утром мы с мамой пришли на автобусную остановку, и я, попрощавшись с ней и утерев ей слёзы, сел в автобус. Затем самолёт до Ташкента, и вот – не прошло и суток, как я в небе над Афганом с полным багажником страшных ящиков.

– Старлей, снижаемся, посадка в Ташкенте, на спецстоянке нас уже ждут, – сказал Игорь.

– Что за спецстоянка? – не понял я.

– Увидишь.

Сели чистенько, по-академически. Рулил на стоянку Костя. Зарулил. Несмотря на глубокую ночь, на стоянке было много народу. Грузовые машины стояли чуть поодаль. Я не понимал, что это за люди, и только когда начали выгружать ящики, до меня дошло – это же родители погибших солдат. Кто-то стоял молча, кто-то вычитывал надписи на ящиках и, найдя нужную, с плачем кидался на этот ящик. Было жутко, страшно, неприятно, и я быстро ушёл на другую сторону самолёта, чтобы не видеть этой картины. Выгрузка закончилась, все потихоньку разъехались. Бортмеханик замкнул самолёт. Майор сказал: «Всем по домам, отдыхаете двое суток. Я в отпуск».

– А мне что делать? – спросил я.

– Тебе отдыхать и к командиру. Стажировку закончил, я ему сообщу, – и майор быстрым шагом двинулся вместе со всеми.

Про меня никто не вспомнил, и я в одиночестве побрёл туда, куда пошёл экипаж. Кто они такие? Я не знал их званий, фамилий. Знал, как зовут, и то не всех. Больше ни с кем из них мне летать не довелось, так, иногда случайно где-то сталкивались: «Привет». – «Привет».

Куда мне идти, непонятно. Общежития у меня нет. Искать гостиницу в городе ночью не хотелось. Можно, конечно, провести остаток ночи в аэропортовском ресторане, но настроение было не то. И я отправился в сторону домиков воинской части. Зашёл в помещение штаба. Дежурный сладко спал за столом, подложив руки под голову. Не проснулся. Я тихонько прошёл дальше по коридору и увидел стоящий у стены диванчик. Подложил под голову свёрнутый комбинезон, снял туфли и растянулся на нем. Быстро заснул. Разбудил меня вчерашний полковник. Я даже не знаю, кто он такой.

«А ты что здесь делаешь? Как слетали? Нужно было пойти в общежитие лётного состава, через три домика отсюда. Да ты же новенький, ещё ничего не знаешь», – быстро заговорил полковник. И не дожидаясь ответов, добавил: «Дуй в строевую, бери направление в общежитие, оно за территорией аэропорта, говорят, очень приличное. Короче, размещайся, обустраивайся, отдыхай. На всё про всё тебе неделя. В понедельник в шесть жду. Свободен».

Я в армии уже почти десять лет и прекрасно знаю, что неделя – это не семь дней, а столько, сколько скажет старший. В самом деле – сегодня раннее утро четверга, а в понедельник к шести быть в части. Ну что, не привыкать.

Этой недели из четырёх дней мне вполне хватило. Заселился, обустроился, загрузил холодильник продуктами. Всё воскресенье провёл в городе. Ташкент мне очень понравился. Таксист сразу привёз меня на Алайский базар: «Это самое главное место в Ташкенте», – сказал он. Боже, какие вокруг были запахи! На Севере, как я понял, не пахнет ничем. А тут – шашлык, плов, самса, цыплята табака. И всё это пахнет, да так, что голову сносит. Хочется попробовать всего. А ряды со свежей клубникой! Даже у нас в Казахстане её ещё не было, а тут – россыпи. Я присел в маленькой чайхане, и мне принесли пиво и цыплёнка. Объедение. Был бы живот безразмерный, я бы ещё съел и плов, и шашлык, и самсу, и чебурек. Но увы. Не лезет. Ладно, оставим на другой раз. Прошёлся по городу. Очень много деревьев и цветов. Арыки с прохладной водой. Звенят трамваи. Где-то играет узбекская музыка. Очень много молодёжи, все одеты по-летнему. Небо синее-синее. Ни облачка. Встречные девушки мне улыбаются. Благодать.

И вдруг меня как током стукнуло. Я вспомнил страшные ящики с грузом 200. Свой полёт в Кабул, где, как сказал майор, каждый хочет меня убить. Настроение сразу резко пошло вниз. Я не мог смотреть на гуляющих людей, на улыбающиеся пары. Перед глазами стояли страшные ящики. Я быстренько поймал такси и уехал в своё общежитие.

В понедельник без пяти минут шесть я вошёл в здание штаба. Полковник был уже там. Поздоровались.

– А ведь мы не познакомились, старший лейтенант Колокольников, – сказал полковник. – Командир части полковник Васильев, Иван Вениаминович, – и он повторно протянул мне руку. – Получил о тебе отзыв от майора Кондратьева. Не припомню, чтобы стажировка закрывалась за один полёт, – сказал полковник, – ну да ладно, поглядим, допуск будешь мне сдавать. Как тебе слеталось, как Афган?

– Да вроде всё нормально.

– Ну дай-то бог. Сколько уже ребят из полка потеряли.

– Лётчиков?

– Да, сбивают наших иногда. Взлёт и посадка – самые уязвимые этапы полёта.

– Иван Вениаминович, Виктор Фёдорович заговорил об афганской посадке, но не рассказал, что это такое. Как я понимаю, особая технология посадки?

– Да. Паша, придумали наши асы, как сделать посадку максимально короткой, чтобы духи не успели развернуть свои стингеры.

– А взлёт?

– Ну тут ничего не попишешь, ракетой в небо не умчишься. Надейся только на себя, своего стрелка да вертолёты прикрытия.

Он подошёл к своему громадному столу и долго рылся, перекладывая бумаги из угла в угол. Наконец, видимо, нашёл, что искал. Подал мне общую тетрадь в клеточку.

– Это, Паша, записки наших лётчиков об афганской посадке. Кого-то уже нет, кому-то это спасло жизнь. Внимательно разберись, уверен – пригодится.

Я пролистал тетрадь. Там были графики, схемы заходов и какие-то рассуждения. Обязательно сегодня изучу.

– Куришь? – спросил полковник.

– Никак нет.

– Молодец, а я закурю.

Полковник задымил папиросой и подошёл к окну.

– Гляди, твой экипаж уже возле самолёта. Пошли знакомиться.

Я подошёл к окну и увидел на стоянке, возле Ан-12 с бортовым номером 037, несколько что-то обсуждающих между собой людей в форме.

Мы подошли к самолёту. Сбившиеся в кружок парни быстренько построились и стали по стойке «смирно». Здоровый парень с капитанскими погонами доложил: «Товарищ полковник, экипаж самолёта по вашему приказанию собран. Помощник командира – второй пилот капитан Ливанов».

– Вольно, – сказал полковник и прошёлся вдоль строя.

Стояло два офицера, два прапорщика и один сержант.

– Товарищи лётчики, представляю вам вашего командира, старшего лейтенанта Колокольникова Павла. Он прибыл с Крайнего Севера и будет служить у нас в полку. Опытный пилот, прошёл стажировку у майора Кондратьева. В ближайшее время получит допуск на первого пилота – и в полёт, – полковник подошёл к Ливанову.

Капитан Ливанов совсем не походил на лётчика. Огромного роста, этакий бугай, лицо широкое с постоянной улыбкой. «Ему бы кузнецом работать с его ручищами», – подумал я.

– Второй пилот Ливанов Алексей, в полку уже два года. Неоднократно летал в Афган. Пилот от Бога, но командиром быть не захотел – видите ли, «не моё это». Жена, куча детей, живёт в Ташкенте.

– Иван Вениаминович, какая куча, всего двое.

– А тебе сколько нужно?

– Трое.

Все заулыбались, расслабились. Полковник тоже улыбнулся и подошёл к следующему лётчику. Тот хотел отрапортовать, но полковник жестом остановил его.

– Старший лейтенант Сидоров Сергей. Штурман, опыт полётов три года. К нам пришёл неделю назад, ещё не летал, ждём вас.

«Кассир Сидоров», – ни с того ни с сего подумал я. Совершенно обычный парень, рост средний, вес средний, внешность средняя, правда, острижен наголо – это видно даже через фуражку.

Подошёл к следующему – невысокому, упитанному прапорщику.

– Прапорщик Хухрянский Максим, бортмеханик. В полку уже три года, знает самолёт на уровне конструктора. Любую неисправность голыми руками прямо в полёте устраняет. Любимец всех полковых женщин. Блин, не пойму, за что они его любят? Посмотреть не на что, – полковник хитро улыбнулся.

– Ну прямо уж не на что, товарищ полковник, – возразил Максим, – женщины знают, куда смотреть.

Все засмеялись.

– Где твоя выправка, Макс? Ведь ты же прапорщик. Знаменосец, значит. А какой из тебя знаменосец?

– Вы правы, товарищ полковник, никудышный из меня будет знаменосец. Не для этого я рождён. Вон, пусть Виталя будет у нас знаменосцем.

Все опять засмеялись.

Я внимательно посмотрел на Максима. Маленький, толстенький. Форма висит мешком, не подогнанная, видимо, он её не часто надевает. Лицо то ли небритое, то ли чумазое. Хитринка в глазах. Фуражка надета как-то лихо, на затылок, густые волосы выбиваются из-под неё. Чувствовалось в нем какая-то харизма. Скорее всего, он душа любой компании.

Полковник подошёл к следующему прапорщику. Тот стоял красный, видимо, он и был Виталей. Это была полная противоположность Максиму. Мало того, что Максим был ниже плеча Виталия, так ещё Виталий был вдвое уже Максима. Рост, скорее всего, приближался к двум метрам, хотя в плечах не более 44 размера. Короче, на роль нашего знаменосца он тоже явно не тянул. Я про себя окрестил его – горбыль.

– Прапорщик Бусов Виталий, радист. Только после школы прапорщиков. Опыта нет никакого. Не летал. Так что, старлей, тебе его вводить в строй.

Полковник остановился у замыкающего строй казаха.

– Бортстрелок, сержант Еркен, блин, фамилию никак не запомню.

– Кожахметов, товарищ полковник, – вставил сержант.

– Да, да. Кожахметов, прибыл из учебки, где полгода учили стрелять. Оценки отличные. В деле не видел. Служить у тебя будет полтора года. Если, конечно, всё хорошо будет. А будет хорошо или не будет, зависит от тебя, старлей, и всего твоего экипажа, – закончил представление полковник. – Экипаж, разойдись.

Никто никуда не разошёлся, все подошли ко мне и полковнику.

– Значит, так, ребята. 037 закрепляю за вашим экипажем. Самолёт только недавно прошёл капитальный ремонт. Но тем не менее его нужно полностью проверить, понял, Макс? – полковник посмотрел на Максима.

– Всё сделаю, Иван Вениаминович, не беспокойтесь.

– Я и не беспокоюсь. Это вы с командиром беспокойтесь. Команда на вылет может поступить в любой момент. Получить необходимые запчасти. Старлей, не переживай, Макс с Лёхой всё знают. Только подгоняй их.

– Не нужно подгонять нас, – насупился Алексей, – я не враг себе, чтобы на непроверенном самолёте в Афган соваться.

– Ну и отлично. Можете запускаться, рулить по стоянке, я дежурного предупрежу. Со стоянки не высовываться, это всё-таки гражданский аэродром.

Дни летели за днями, и я постоянно видел, как Максим с Алексеем лазили то по кабине, подняв полики, то по крылу, то под капотом двигателя. Сегодня я подошёл к самолёту, у которого был запущен третий двигатель. Алексей стоял вместе с инженером по эксплуатации и слушали, что им кричал Максим, который был на стремянке под двигателем. Я поздоровался и спросил у Алексея, как дела. Вместо него зашумел на меня инженер-лейтенант: «Задрал твой Макс, всё ему не нравится». «Да как может нравиться, – закричал со стремянки Максим, – когда шторки заедают».

– Они у всех заедают.

– Мне плевать на всех, на 037 заедать не должны.

Я поддакнул Максиму: «Конечно, не должны». Не успел отойти от самолёта – мне нужно было зайти в штаб, – как меня догоняет Виталий: «Товарищ старший лейтенант, у нас резервная радиостанция не выдаёт нужную мощность».

– Так тащи её в лабораторию.

– Я оттащил, так прапорщик Тимофеев говорит – тащи обратно. Она только из ремонта с завода, и мы делать её не будем.

– Тащи снова. Я с ним поговорю.

– Там ещё Еркен жалуется, говорит, пулемёт влево туго поворачивается.

– Так пусть со станины снимет и хорошенько помажет. Я ещё подойду.

Зашёл в штаб, подхожу к Ивану Вениаминовичу. Поздоровались. Он чего-то улыбается: «Паша, поздравляю, пришёл приказ о присвоении тебе очередного звания – капитан». Я подтянулся и громко отвечаю: «Служу…» Полковник замахал на меня руками. «Не на плацу – орать».

– Иди в строевую, распишешься в бумагах. У них уже всё готово.

Затем задумался и говорит: «Ты, Паша, офицерский закон знаешь?» Я сразу смекнул, что к чему: «Конечно, не первый день в армии».

– Так вот, плюнь и забудь. У тебя друзья в полку есть?

– Да, мой экипаж и экипаж майора Кондратьева.

– Ну, Виктор Фёдорович в отпуске, его экипаж в командировке. Так что они не в счёт. А желающих у тебя напиться в полку найдётся немало. Уже были ходоки из фино и из снабжения. Ты, мол, Вениаминович, предупреди молодого капитана. Я их послал куда подальше, и тебе рекомендую сделать то же самое. Это друзья на одну пьянку.

Полковник стоял возле окна и смотрел, как мои проверяли двигатель.

– Да что же он делает? – закричал полковник и быстро вышел из штаба. Я за ним. Вижу, как Максим соскочил со стремянки и своей пятернёй, всей в масле и солидоле, провёл по лицу лейтенанта, повернулся быстро и давай убегать. А лейтенант за ним. «Отставить!» – громко закричал полковник, и все остановились. Максим отскочил подальше от лейтенанта и замер, а лейтенант с мазутными полосами на лице пытался что-то ответить, но не мог, его раздирал смех. Смеялись и все участники события.

– Лейтенант, в чём дело?

Вместо него быстро затараторил Максим: «Я же ему говорю, смазать нужно тросики, тогда и шторки застревать не будут. А он – ты задницу себе смажь, в туалет ходить будешь быстро, а тросики идут с завода. А мне плевать, что с завода. Я залез, смазал, а потом и его харю смазал, чтобы он обедал быстрее. Послушайте, товарищ полковник, не застревают?» Он быстро поднялся по стремянке, нырнул под капот и несколько раз прогазовал двигатель.

«Да, всё нормально», – крикнул Алексей.

– У-у, немытая чучундра, – крикнул Максим и замахнулся на лейтенанта, – три дня искал со своими бездельниками.

Все расхохотались, а лейтенант вытирал лицо ветошью.

– Значит, так, капитан, – полковник посмотрел на меня. Все замерли и тоже посмотрели на меня, – бери своих орлов и дуйте, отмечайте.

– Что отмечать? – скорчив хитрое лицо, спросил Максим.

– Ваш командир получил очередное звание.

– Ура! – закричали все и начали похлопывать меня по плечам.

– Куда дуть, товарищ полковник, у нас резервная радиостанция не работает и пулемёт туго поворачивается, – возразил я.

– Ну, с пулемётом разберётесь сами, а станцию тащите в лабораторию.

– Так таскали уже, а какой-то прапорщик не хочет принимать, говорит, из ремонта она.

– Тащи ещё раз, а Тимофееву скажи, что, если она к утру не будет работать, я ему её засуну в… он знает, куда я её засуну. Хватит болтать. Алексей, вези всех к себе, нечего пьянку в общаге устраивать. И без фанатизма. Завтра в обед всем быть на месте.

Вечер, почти ночь. Громадные листья чинары, под которой мы сидели, закрывали звёзды. Это была большая и, наверное, очень старая чинара, вокруг которой была построена большая беседка. Человек, наверное, на тридцать. По одну сторону стола сидели мои ребята да Лариса, жена Алексея. Во главе стола сидел Иван Вениаминович. По другую – двое милых пацанов. Они смотрели телевизор, который стоял тут же. Иван Вениаминович присоединился к нашей компании с час назад. Как я понял, он бывал здесь достаточно часто. Его хорошо знали детвора и Лариса. Потом я узнал, что и он и Алексей с Ларисой были из одного города – земляки. На столе стояла недопитая бутылка водки. В одном из стаканов на дне лежали две маленькие звёздочки, моё капитанское повышение. Стояла большая чашка с пельменями, которые уже почти остыли. Тарелка с солониной и тарелка с крупно нарезанным салом. Мы уже достаточно плотно поужинали, так что больше не хотелось. Много не пили. Наверное, бутылки две, которые убрали со стола. Ко мне подсела Лариса: «Павлик, можно мне вас так называть?» – спросила она. «Конечно, хотя меня чаще называют Паша. Павликом меня звала в детстве мама», – ответил я. «И я буду звать тебя Павликом. Ты ведь немного моложе моего Алексея», – сказала Лариса. Она замолчала. Лариса была под стать своему мужу, высокая, коренастая. Как говорится, кровь с молоком – и в горящую избу войдёт, и коня на ходу… Одета в простой домашний халатик, волосы длинные, заплетены в косу, которая доходила Ларисе до пояса.

– Павлик, я очень боюсь за Лёшу, как он полетит. Он уже полгода не садился в самолёт после той катастрофы. У него был сильнейший психологический срыв, я боялась даже, что его могут списать.

– Что за катастрофа? Я ничего не знаю.

– Полгода назад погиб его экипаж. Они разбились при посадке в Афганистане. Лёша случайно не был там. Они с соседом накануне разгружали машину с картошкой, и он надорвал себе спину. Утром на вылет, а он ни согнуться, ни разогнуться. Короче, его в тот полёт не пустили, заменили другим пилотом, и они все погибли. Как он переживал, это надо было видеть. Даже попал в госпиталь.

Лариса замолчала. «Павлик, я прошу тебя, пригляди за ним. Мне кажется, что он теперь боится летать. А если боится, то может наделать глупостей», – почти со слезами на глазах сказала Лариса.

– Лариса, не беспокойся. Я не позволю ему сделать никакую глупость. Всё будет хорошо, и он снова поверит в себя.

Мы замолчали, и я огляделся. Лёха о чем-то тихо разговаривал с Сергеем. Они оба были семейными людьми. Но если Лёха жил со своей семьёй в Ташкенте, то жена Сергея с двумя детишками жила у своих родителей где-то в российской глубинке. Никак не осмелится на переезд. Да и куда переезжать? Сергей за три года после окончания училища поменял пять мест службы. Дай бог, чтобы в Ташкенте остался надолго, тогда и жену с ребятишками привезёт. Иван Вениаминович подсел к Лёшиным мальчишкам и что-то с ними живо обсуждал. Максим откинулся на спинку скамейки и подрёмывал. Он уже свою программу по хохмам выполнил. Виталя потихоньку что-то бренчал на гитаре, но ни одной застольной песни у нас не получилось. Да и не хотелось. Был такой полный расслабон, что не только говорить, но и вообще ничего не хотелось. Иван Вениаминович принёс хорошую, в нашем понимании, весть. С самолётом всё закончили. Даже пулемёт смазали. Завтра нас поставили в план полётов. Иван Вениаминович сказал, что к вечеру вылетаем. Он полетит с нами проверяющим для ввода меня в первые пилоты. Выпили ещё по одной, чтобы количество взлётов всегда равнялось количеству посадок. Закусили салом с луком. Иван Вениаминович поднялся и начал прощаться. Пора, дескать, и честь знать. Тем более что завтра в ночной полёт. Засобирались и мы, но Лариса категорически заявила, что никуда нас не отпустит и что она постелила всем четверым на веранде, на полу. Её поддержал Иван Вениаминович, так что мы без долгих уговоров остались. А ему было идти недалеко, он жил почти по соседству. Проснувшийся Макс потребовал продолжения банкета, так что мы выпили ещё по одной и улеглись в рядок на полу.

Утром умылись из колонки, стоящей во дворе. Холодная вода быстренько привела нас в чувство. Сон и утреннее похмелье как водой смыло. Позавтракали яичницей с салом, которую нажарила Лариса. Попрощались, вышли на улицу. Скоро подошёл автобус, и мы, с одной пересадкой, доехали до аэропорта.

Пришли на стоянку как раз к обеду. Возле самолёта уже стояли машины с ящиками. Чуть поодаль сидели прямо на траве с десяток солдат. Макс взял в штабе ключи и побежал открывать самолёт. Лёха подошёл к старшему по погрузке и начал проверять документы. Серёга и Виталик спокойно стояли в сторонке. Еркен начал помогать снимать ящики с машины. Лёха его окликнул и сказал, чтобы тот занялся своим делом, и загружал боекомплект в самолёт. Еркен подбежал к машине, в которой стояли цинки с патронами и лентами для пулемёта, а также упаковки с тепловыми ловушками. Он начал сноровисто с помощью ожидающих солдат грузить их в самолёт. Часа через два погрузку закончили, и мы были готовы к вылету. Я собрал весь экипаж и отправил в медпункт на контроль, а сам зашёл в штаб за Иваном Вениаминовичем. Он уже был готов, сидел за своим столом в лётном комбинезоне и что-то писал. Я подождал минут пять, и мы вместе быстро пошли в медпункт. Мои осмотр уже прошли и сидели в беседке для курения возле медпункта. Иван Вениаминович заполнил полётное задание и отдал Ольге на подпись. Она была какая-то задумчивая и неразговорчивая.

– Оленька, как дела? – спросил её Иван Вениаминович.

– Всё хорошо, товарищ полковник.

– Не обманывай меня, я же всё вижу. Что приключилось?

– Да ничего, всё нормально, – но в её голосе были слёзы.

Я понял, что при мне она ничего не скажет, и быстренько вышел из кабинета. Иван Вениаминович вышел минут через пять, весь какой-то задумчивый. Я не стал его ни о чём спрашивать – не моё дело, если нужно будет, сам расскажет. Уже начинало вечереть, облачка на небе приобрели розоватый оттенок.