Читать книгу Были и небылицы полигона - Геннадий Сергеевич Ростовский - Страница 17

В магазинах городка можно было купить крупу, макароны, мясо и даже свежую осетрину. Балыки и икра, зернистая и паюсная, дефицитом не являлись, и хотя цены и были доступными, но спросом большим не пользовались.

Была в городке, конечно же, офицерская столовая от военторга. Сначала она находилась в деревянном сооружении типа барака, потом построили кирпичное здание. Столовая днём – ресторан вечером. Вообще следует сказать, что все военторговские столовые, какими бы хорошими они ни казались, используя дешёвые «тяжёлые» жиры, обеспечивали офицерам гастрит.

Пищу мы принимали в военторговских столовых (ни дна им ни покрышки). Немало желудков там было испорчено комбижирами. Тем не менее, все стремились попасть на ПЧ (первый черпак) и некоторые приходили ради этого к ещё закрытым дверям столовой и ждали, когда она откроется.

Поначалу, ещё по неопытности, и мы приходили пораньше, стремясь в жаркое время успеть захватить в буфете бутылочку минералки из холодильника. Однако советы врача и личный опыт доказали вредность приёма ледяной водички перед обедом – спазмы и, как следствие, боль в желудке. Пришлось переходить на два компота: один до еды, другой после.

Разносолов особых нам не готовили, но закуски, первое и второе блюдо были всегда. Был и закон неписаный о приёме пищи: если в распоряжении офицера поступал солдат-водитель, то офицер был обязан его накормить. Он обедал в столовой за одним столом с этим офицером.

Военторговские столовые были почти на всех рабочих площадках, вернее – неподалеку от них, в жилой зоне. Одежда. На рабочие места мы обязаны были являться по установленной форме. В летнее время – гимнастёрка, портупея, брюки в сапоги. В прохладное время года носили глухие, со стоячим воротником, кителя и брюки в сапоги. Позже нравы смягчились, и мы могли носить тужурки (открытые кителя) и брюки навыпуск с ботинками.

Зимой носили шинели, а для работ на открытом воздухе – меховые костюмы и валенки (если не было сырости). Меховые куртки поначалу нам выдали из числа списанных лётных, на собачьем меху. Куртки были просто прелесть – никакой ветер их не продувал. И, несмотря на их засаленный и неприглядный вид, нам очень не хотелось сдавать их на склад и получать новые, на цигейке. Это были танковые костюмы, новые и чистые, но они защищали наши телеса намного хуже.

* * *

Жилищем рабочую нашу комнату на 2-ой площадке в МИКе назвать было трудно. Но не мёрзли – и на том спасибо. Со временем на 2-ой и 20-ой площадках были построены административные двухэтажные здания. Там комнаты были настоящие, вполне пригодные для работы с документами.

Для отдыха на стартовых площадках (в их жилых зонах) имелись гостиницы, в которых в случае необходимости можно было заночевать. Духовных благ и культурных ценностей на рабочих площадках не имелось. Поддержание здоровья осуществлял врач, по штату полагавшийся в войсковой части, подчинённой испытательному управлению. Мы к нему практически не обращались.

Общение с начальством осуществлялось по необходимости. На этот счёт острословы поучали: «Всякая кривая вокруг начальства короче прямой». С друзьями и товарищами общались – по личному расположению и по обстоятельствам.

…Два или три раза вьюги случались такие, что в городке закрыли школы и запретили детям выходить на улицу, а нас оставляли на рабочих местах, без выезда в городок. В городке магазины тоже были закрыты, а хлеб продавали только из окошка пекарни. К пекарне народ пробирался мимо сугробов почти в рост человека.

Однажды зимой мы компанией из 4-5 человек возвращались из столовой на 20-ю площадку. Путь не дальний, всего чуть больше километра. Однако пока шли, поднялся сильный ветер, дувший нам в спины. Приблизились к площадке почти бегом. Вдруг подполковник Тимофеев поскользнулся и упал. Я хотел ему помочь и протянул руку, но меня снесло ветром, и я не смог сразу остановиться.

В нашей рабочей комнате имелись кое-какие приборы. Я взял анемометр и вышел во двор, держась за штакетник, добрался до угла здания и замерил скорость ветра – прибор показал 38 метров в секунду. Ветер не ослабевал, и нам отказали в отъезде домой. Ночевали в рабочей комнате на столах, не снимая шинелей.

Буря побесновалась изрядно: повалила кое-где деревья и заборы, сорвала крышу с одного из зданий. Такие бури в степи случались не часто, но приносили они не только материальный урон. Были и жертвы.

Летом другая напасть. Случались ливни такой силы, что приходилось днём включать фары автобуса, чтобы не потерять дорогу, а то и вовсе останавливаться. Вообще дождь в летнюю жаркую пору опасен, если он не затяжной, а кратковременный.

Когда после дождя снова появляется солнце, то начинается интенсивное испарение влаги. Однажды, ещё до нашего появления на полигоне, из-за этого произошёл несчастный случай. Офицеры мотовозом ехали в городок, и в пути их застал ливень. Когда подъехали к остановке, дождь кончился, выглянуло солнце. Офицеры путь домой продолжали пешком.

Подполковник Левензон вышел из вагона и шёл вместе со всеми, но внезапно ему сделалось плохо, он упал. То ли от теплового удара, то ли от очень высокой влажности воздуха (скорее всего от их совместного воздействия) он потерял сознание и до дома не дошёл. Помочь ему не удалось, и он скончался.

…Полуденное солнце после кратковременного ливня выжигало дыры в листьях растений. Я видел такое поражённое поле, засеянное какой-то культурой (возможно, это была гречиха). Крупные листья все были в дырах и коричневых пятнах от ожогов солнечными лучами, собираемыми каплями воды как линзами.

Летняя жара с течением времени нашего пребывания на полигоне смягчилась на два-три градуса, сказалось, видимо, влияние Волгоградского водохранилища. Но ещё в 1959-1961 годах, когда я уже жил как женатый человек, температура воздуха в комнате ночью почти не опускалась после дневной жары – стояла на уровне плюс 35-37.

Жена, Нина Алексеевна, тоже северянка по рождению, с непривычки мучилась больше меня. Приходилось среди сна идти в ванную и принимать холодный душ. Она частенько ходила с «простудой» на губах.

А мы к такому климату уже почти привыкли и чувствовали себя полегче. Этому способствовали и наши старшие, более опытные товарищи. Они учили нас соблюдать питьевой режим. Поначалу мы все бегали в рабочее время попить газировки из сооружённого нашими солдатиками самодельного сатуратора. Торопились в буфет за холодным нарзаном. Потом стали выполнять рекомендации старших, да и к климату понемногу приноровились.

Воды потребляли меньше (старались не пить воду до обеда), вырабатывая водный режим. Через несколько лет мы приобрели закалку и стали ощущать дискомфорт при температуре воздуха лишь выше +35. А ведь большинство офицеров из спецнабора, да и практически все остальные, являлись по рождению северянами.

Как-то из-за отсутствия транспорта меня послали на стартовую площадку в составе поезда из грунтовых кислородных цистерн, которые доставляли окислитель для заправки ракеты.

Жара усиливалась подогревом воздуха в кабине АТ-Т от двигателя, размещённого в передней части шасси. Дорога грунтовая (гусеницы тягача бетонку раскромсали бы быстро), поэтому едем по степной дороге. Ветер попутный – вся пыль наша. Приехали на площадку уже почти к вечеру.

Выйдя из кабины, ощутил, наконец, блаженную прохладу. Хорошо! Побежал к душевой, оказалось на моё счастье, что вода есть.

Совсем хорошо! Вытряхнул пыль из одежды, протёр очки и увидел на стене наружный термометр, зафиксировавший плюс 39. Удивился, спросил, правильно ли он показывает температуру. Ответили, что да, правильно. Вот так подтверждается старая истина, что всё познаётся в сравнении. Можно себе представить, какая же температура была тогда в кабине тягача.

* * *

…Дежурство по гарнизону доверялось только старшим офицерам (майор, подполковник). И патрулирование, и дежурство по гарнизону, несомненно, были необходимы для поддержания порядка и дисциплины. Занятие нужное, но нелёгкое и малоинтересное. Однако не всегда. Однажды мне повезло и здесь.

Полагалось патрулю перед тем, как отбыть на ночной отдых, сдать оружие в комендатуру гарнизона. Нужно было прийти туда после полуночи, когда по идее все уже должны спать, а на улицах нет никого. Мы вместе с патрульным солдатиком стояли на перекрёстке улиц и ждали этого часа.

Тут нас встретил капитан Масленников, мой сосед, направлявшийся в общежитие, и мы о чём – то говорили. Вдруг к нашему великому изумлению мы увидели нечто, несущееся через всё чистое, безоблачное капъярское небо. Это нечто напоминало пылающее тело с ярким мерцающим хвостом. Ни шума, ни шороха не было слышно.

Скорость перемещения, даже по сравнению с ракетой, была фантастически огромной. Но правильно оценить её, не зная высоты, не представлялось возможным.

Что это было? Ракеты нашего полигона в этом направлении не летали. Может быть, это был болид? Спросить некого, написать письмо в Академию наук СССР? Посмеются над нами, да и только. Пришлось закрыть удивлённо разинутые рты и разойтись по своим делам. Так что, хочешь – не хочешь, а приходится задумываться о наличии этих самых НЛО…

* * *

…Полигон Капустин Яр явился и признанной кузницей кадров, давшей путёвку на высокие посты в центральном аппарате Минобороны и на руководящих постах различных организаций, как например: Г. Е. Алпаидзе, начальник ракетно-космического полигона Плесецк, генерал-лейтенант; А. А. Курушин, начальник космодрома Байконур, генерал-лейтенант; А. С. Калашников, начальник Научно-технического комитета РВСН, генерал-лейтенант; Ю. А. Пичугин, начальник полигона Капустин Яр, начальник Главного управления ракетного вооружения РВСН, генерал-полковник; В. А. Серёгин, начальник Организационного управления ГОМУ Генерального штаба ВС СССР, генерал-лейтенант.

* * *

Военный городок (или площадка № 10) был уже тогда немаленьким. Вокруг по периметру обнесен забором с колючей проволокой. Для въезда и выезда имелись три КПП: один на юг – в сторону села Капустин Яр, другой – в сторону Волгограда и третий – в сторону железнодорожного полустанка «Разъезд 85 км». Все улицы были заасфальтированными.

Нам под общежитие отвели двухэтажный жилой дом из силикатного кирпича, типовой, из шести квартир. В каждой комнате поселилось от двух до четырёх человек, в зависимости от площади. Вся центральная часть городка состояла из таких типовых домов.

…В наше время городок делился на три части, в которых отдельно проживали работники ракетного полигона, полигона ПВО и военных строителей (правда, в нашу бытность их оставалось немного). Заселение жилых домов было раздельным.

По устному и негласному приказу, а вернее – по команде начальника гарнизона генерала Вознюка в городке существовал сухой закон: водку, вино и даже пиво не продавали. За этим добром страждущие ездили или ходили пешком в село.

Правда, в магазинчиках, подчинённых военторгу полигона ПВО, иногда были послабления, нет-нет да и появлялось в них что-либо спиртное.

Жилья в городке не хватало. Женатые офицеры почитали за счастье получить в своё распоряжение комнатёнку в 14-17 квадратных метров. Многие были вынуждены снимать жильё в селе, до которого в распутицу добираться по липкой грязи было нелегко.

…Местные жили не бедно. Держали овец, коров и свиней, кур и водоплавающую птицу. Интересно, что свиней содержали в пойме, между Ахтубой и Волгой, без присмотра или почти без присмотра (свинопасов, во всяком случае, мы не встречали).

Летом в селе пыль, во время дождей превращающаяся в противную липкую грязь, избавиться от которой было непросто. Её следовало отмывать с обуви веником или щёткой, обмакивая их в специально подготовленный у входа в дом тазик с водой.

Чтобы уменьшить грязь на улицах, сельчане и их квартиранты высыпали на проезжую часть золу из печей, в которых сжигали всякий деревянный хлам, экономя на дровах. Это приводило нас, авто-мотолюбителей, в негодование, так как вместе с золой на дорогу попадали гвозди – причина многочисленных проколов шин.

…В городок из села, да и в село тоже, проходили через КПП, предъявляя пропуск. В селе, сразу за КПП, под горой находился колхозный рынок, где офицеры или их жёны могли купить необходимые продукты: картофель, лук, свинину или баранину. Картошка стоила относительно дорого, так как в жарком климате росла плохо.

Осенью здесь царило изобилие: вкуснейшие помидоры и арбузы, дыни местных сортов («Дубовка» и «Колхозница»), яблоки и груши. Арбузы иногда привозили из-под Баскунчака. Они отличались отменным вкусом и огромными размерами. Такой арбуз мог весить и восемь, и двенадцать килограммов. После 1961 года такой арбуз стоил один рубль за штуку.

О помидорах можно и стоило говорить только похвальными словами. Все помидоры, купленные после нашего отъезда из Капустина Яра в других районах, казались водянистыми и неаппетитными. Мои родители, навестившие меня в Капустином Яре в 1958 году, тоже, как и все, восхищались местными помидорами и готовы были их есть каждый день.

…На рынке можно было нередко встретить повозку с верблюдом в качестве тягловой силы. Симпатичные на вид и терпеливые животные подолгу стояли на одном месте, чего-то жевали и смотрели на мир огромными тёмными глазами.

* * *

Пропуска в городок выписывались в бюро пропусков при комендатуре. Комендантом гарнизона был подполковник Кавелькин, а его заместителем являлся майор Рощупкин. Под его надзором проводился развод караулов и патрулей, он осуществлял функции начальника военной автоинспекции (ВАИ).

Этого офицера недолюбливали и опасались не без причины. Рощупкину поручались и другие дела по наведению порядка в гарнизоне, например, отстрел бездомных собак и отлов бездомных же кошек. И тех, и других в городке хватало в изобилии.

Рассказывали, что собак под его руководством отстреливали нанятые охотники. Отстрел проводили в рабочее время, когда светло и на улицах не было людей. Стреляли аккуратно, с оглядкой, чтобы не причинить какой-нибудь вред. Били собак выстрелами из грузовика, в кузов которого их и закидывали.

Рощупкин иногда отбирал себе собаку-другую. С них снимали шкуру, обрабатывали и стригли; получался мех, которым утепляли внутреннюю сторону хромовых сапог майора. В такой обувке ноги не мёрзли и в морозы, а они изредка случались.

Рощупкин был человек со странностями. Проехав на машине по дороге домой мимо дорожного знака «Въезд запрещён», остановился, достал своё удостоверение и проколол в талоне предупреждений дырку за нарушение правил. После чего поехал под знак дальше, но уже с чистой совестью. Как тут не вспомнить офицерскую вдову, которая сама себя высекла…

* * *

За озеленение городка отвечал майор Третьяк. Разумеется, и в этом деле генерал Вознюк определял политику и тщательно следил за практикой реализации огромной программы посадки зелёных насаждений и ухода за ними. Разговаривал Третьяк как-то смешно, но дело знал, и городок его стараниями был зелёным оазисом среди степи.

Было высажено много деревьев, кустарников и трав. Через весь городок проходил бульвар, который называли солдатским парком (он тянулся вдоль казарм, за деревьями ухаживали солдаты). Во дворах и вдоль улиц тоже высажены деревья: абрикосы, яблони, тутовник, но в основном тополя. Почти в каждом дворике финских домов по весне можно было любоваться цветением вишен.

В этих садиках выращивали и чёрную смородину, но она росла какая-то необычная – листья и ягоды не имели присущего этому плодовому кустарнику специфического запаха. Но, конечно, почти во всех дворах, а возле финских домов в особенности, имелись цветники.

Осенью в фойе Дома офицеров хозяйки выставляли букеты своих лучших и самых красивых цветов, там можно было наблюдать буйство красок и наслаждаться дурманящим запахом цветов.

Привычная для нас трава (мятлик, тимофеевка и прочие) здесь не росла. Третьяк высаживал на газоны траву особую, стойкую к жаре и засушливой погоде – кохию. Посадки регулярно поливались в вечернее время, городок выглядел ухоженным. На незасеянных участках земли росли кое-где, местами, какие-то чахлые травки, которые вида зелени не имели, земля в таких местах казалась голой.