Читать книгу Убийство в садовом домике - Геннадий Сорокин - Страница 5

Старшего инспектора уголовного розыска звали Кейль Альберт Иоганнович. Немецкое отчество было непривычно для русского слуха, звучало пафосно, наводило на мысли о немецких композиторах и прочих иностранцах, оставивших свой след в истории. Для простоты Кейля стали звать Альберт Иванович. Против нового прочтения отчества Кейль не возражал.

На субботний выезд Кейль попал случайно – зашел в РОВД забрать форменную рубашку в стирку, а тут – убийство! Он бы никуда не поехал, но Агафонов к каждому инспектору умел найти свой подход.

– Иваныч! – по-товарищески сказал он. – Давай съездим! Без нас Дуболом только дров наломает. Самим же потом расхлебывать придется.

На месте происшествия у Кейля «включился» режим поиска. Незаметно для окружающих он внимательно осмотрел все предметы на веранде и в доме Фурманов, по разговорам и внешнему виду свидетелей оценил правдивость их показаний. От Кейля с самого начала не ускользнуло странное поведение Масловой, увидевшей труп соседа, но поспешных выводов он делать не стал.

Работа работой, а от обычных мужских мыслей никуда не уйдешь! Поднимаясь вслед за Масловой к ее садовому участку, Кейль невольно рассматривал обтянутые трико ягодицы медсестры.

«Она отлично выглядит для ее лет, – отметил он. – Рука сама, куда не просят, тянется».

Почувствовав взгляд в спину, Маслова обернулась. Кейль ободряюще кивнул ей: «Все в порядке, я не отстаю!»

На открытой веранде домика Масловых их поджидала светловолосая женщина лет сорока с короткой стрижкой, одетая в старую болоньевую куртку и синие вытянутые трико. Эти трико были традиционной одеждой для работы в саду. Выпускали их на заводе химического волокна из синтетической износостойкой ткани. За один сезон трико вытягивались и выцветали, но сохраняли прочность и не рвались по швам. Как-то Кейль задумался: для каких целей выпускают эти трико? В городе на улицу в них никто не выходил, даже мусор выбрасывать в них стеснялись. Трико надевали только для работы на мичуринском участке, на овощной базе, для выездов на уборку урожая в подшефный совхоз или на субботник. Судя по этикетке, трико назывались «штаны спортивные», но заниматься спортом в них было неудобно: в начале носки трико слишком плотно облегали ноги, а через год начинали болтаться, как на пугале.

– Этот товарищ из милиции, – представила Маслова светловолосой женщине Кейля.

– Светлана Николаевна Абызова, – назвалась полным именем гостья Масловой.

«Фамилия явно по мужу, – тут же отметил Кейль. – На татарку она не похожа, хотя всяко может быть! Жил в нашем подъезде дядя Саша, „городской“ татарин. Он был голубоглазым и светловолосым. Жена его была типичной татаркой: смуглая, кареглазая, черноволосая. Дочь их пошла в отца, а сын – в мать. Дочь подросла, стала собираться замуж, и ее жених с удивлением узнал, что невеста по паспорту вовсе не Зина, а Забеля».

– Пройдемте в дом, – предложил Кейль.

– Там не прибрано. Давайте лучше здесь поговорим, – предложила в ответ хозяйка домика.

Кейль усмехнулся:

– Что же у вас, гражданочки, может в доме быть такого, чтобы я смутился и покраснел? Там, часом, еще один труп с пробитой головой не лежит?

– Еще один? – ужаснулась Абызова. – Там что, где-то есть…

– Николая Николаевича убили, – вместо инспектора ответила Маслова.

– Да ты что! – воскликнула подруга и картинно зажала рот ладошкой.

– Так мы войдем в жилище или будем на холоде стоять? – повторил вопрос Кейль.

Маслова открыла дверь. Инспектор и женщины вошли внутрь. Кейль на пару секунд задержался на веранде, оценил батарею пустых бутылок из-под спиртного на полу, старую детскую коляску в углу, оцинкованный банный таз, подвешенный на вбитый в стену гвоздь.

«Строение в конце огорода – это летняя баня, – догадался инспектор. – Видел я такую. В ней можно приличную температуру нагнать, если углем топить. Для дров банная печь с каменкой слишком прожорливая».

Старушка с пригорка метко заметила, что Масловы жили в достатке. Мебель, которую они привезли из дома, была еще не старой. Посуда на столе – практически новая: фарфоровые тарелки без трещин, кружки без несмываемого темного налета изнутри. На широком подоконнике стоял переносной транзистор «ВЭФ» – незаменимая вещь в садовом хозяйстве. Транзистор можно было взять с собой на улицу и заниматься огородными работами под развлекательную музыку, прерываемую только программой новостей.

– Начнем! – официальным тоном сказал Кейль.

Из кожаной папки он достал бланк объяснения, авторучку и два чистых листа писчей бумаги. Маслова проворно схватила с подоконника тряпочку, протерла столешницу перед Кейлем, сдвинула полную окурков пепельницу в сторону. Инспектор разложил бумаги, приготовился записывать. Не успел он сказать и слова, как Маслова сбивчиво начала давать показания:

– Светлана – моя подруга. Мы дружим с детства. В одном дворе росли. Вчера я пригласила ее в гости в сад. Мы приехали, поужинали…

– Не так быстро, – перебил инспектор женщину. – На чем вы приехали сюда?

– На трамвае, – не задумываясь, ответила Маслова.

– Пешочком пришли?

Инспектор встал, подошел к женской обуви, составленной у порога, взял туфлю, осмотрел ее со всех сторон.

– Странно, – пробормотал Кейль. – Как вы дошли по размытой дороге, не испачкав ног?

– Дождь только вчера начался, – напомнила Маслова.

– Спору нет – ливень был вчера. Но дорога здесь еще не просохла. Почему у вас на обуви нет грязи?

– Мы пришли и помыли обувь, – вступила в разговор Абызова.

– Вот как! – усмехнулся инспектор. – Туфли помыли, а на них…

Кейль провел пальцем по лакированной поверхности туфли, и на ней четко проступил след от стертой пыли.

– Это у вас за ночь туфли так запылились? – с издевкой спросил он. – Ах да, вы же печку топили! Зола из поддувала летела, на туфельки осела. Тогда почему на пороге, рядом с которым стояла обувь, пыли нет? Ногами стерли, когда из дома выходили? Вы на старушек не похожи, ножками еще не шаркаете, к тому же пыли нет ни на подоконнике, ни на дужке кровати. Вы, Зоя Петровна, хорошая хозяйка! Давно на мичуринском не были, как приехали, стали порядок наводить: пол помыли, полки протерли. Везде чистоту навели, а обувь протирать не стали. Если назад пешком идти, то смысла обувь протирать нет. Так ведь?

– Зоя, давай не будем отпираться! – сдалась Абызова. – Нас вчера мой знакомый до сада подвез и уехал. Кто этот знакомый, я говорить не буду. Не хочу его впутывать в историю, к которой он не имеет никакого отношения.

– А кто к ней имеет отношение? – тут же переспросил Кейль. – Вы имеете? Вы вчера заходили в дом к Фурману?

– Нет! – одновременно ответили женщины.

– Нет так нет! – охотно согласился Кейль. – Продолжим! Что вы делали после того, как навели в доме порядок?

– Поужинали и легли спать, – немного подумав, ответила Маслова.

– За ужином выпили? Естественно, выпили! Кто же открывает садово-огородный сезон без спиртного! В такую унылую погоду сам бог велит выпить. Не многовато ли на двоих по бутылке водки за вечер выпить?

– Почему по бутылке? – не поняла Абызова.

– На веранде стоят несколько пустых бутылок. Две – чистенькие, остальные в пыли. Даю гарантию: если я сейчас переверну чистые бутылки вверх дном, то из них выкатится по капельке водки. Водка, как известно, быстро испаряется. За неделю бутылка сухой будет, а вот за ночь в ней останется немного содержимого.

Женщины промолчали, не зная, что сказать. Инспектор продолжил:

– Я наблюдал за вами, Зоя Петровна, когда вы делали укол Фурман. Ни одного лишнего движения, никакой суеты, а обстановка была стрессовая! Сосед убит, соседка воет, а вы только побледнели немного, но самообладание сохранили. Это после бутылки водки у вас были такие четкие и выверенные движения? Руки не тряслись, перегара нет. Странно, правда?

Маслова хотела ответить, но Кейль не дал ей и слова сказать.

– Я знаю, что вы можете ответить! – продолжил он. – Всю водку выпила подруга, а вам досталось так, совсем немного, пара стопок. Бывает. Сядут подруги выпивать, одна скромничает, а другая на спиртное налегает, словно его в любой момент отобрать могут. Но вот что странно! Гражданка Абызова выглядит свеженькой, не помятой. Это после литра водки она так замечательно себя чувствует? Я бы умер, если бы столько выпил.

Кейль вернулся за стол, пододвинул к себе пепельницу.

– Давайте исследуем ее содержимое и сделаем правильные выводы! – сказал он. – Гражданка Абызова курит сигареты с фильтром. Как они называются?

– «Стюардесса», – ответила Абызова.

– А вы, Зоя Петровна, что курите? Папиросы «Беломорканал»? Здесь, в пепельнице, три окурка от папирос.

Маслова открыла рот, чтобы ответить, но инспектор вновь остановил ее.

– Тс-с! Не будем спешить! Если вы сейчас заявите, что курите папиросы, то я по рации велю поднять персонал вашей больницы и выяснить, что вы курите и курите ли на самом деле. Теперь дальше! – неожиданно повысив голос, усилил натиск Кейль. – Две бутылки водки и всего шесть окурков: три от папирос и три от сигарет. Почему так мало? Выпив, человек много курит, а тут – всего ничего! Где остальные окурки, которые должны остаться после вечерних посиделок? Окурки в печке! Пепельница переполнилась, и ее содержимое отправили в топку. Утром, когда на улице было еще холодно, вы курили в доме. Итак, кто курил сегодня утром папиросы «Беломорканал»? Где пачка от этих папирос?

– Вчера нас привез мой знакомый. Он остался на ночь, – решилась признаться Абызова. – Уехал сегодня рано утром. Хотел добраться до дома, пока гаишники на улицах не появились. От него после водки за версту разило, вот он и решил…

– Снявши голову, по волосам не плачут! – жестко перебил ее Кейль. – Мы все равно узнаем, кто этот мужчина. Чем быстрее вы назовете его, тем быстрее выяснится, имеет он отношение к убийству или нет. Если вас смущает морально-этическая сторона дела, то мне и моим коллегам совершенно безразлично, как вы тут проводили время.

– Я расскажу, – решилась Абызова.

– Света… – попыталась остановить ее подруга, но та уже приняла решение.

– Инспектор прав! – сказала она. – Рано или поздно милиционеры узнают, кто нас привез. Какой смысл запираться? Мы к преступлению отношения не имеем. Меня в супружеской измене обвинить нельзя. Я мужа уже полгода как выгнала и теперь могу встречаться с кем хочу.

– Ты-то можешь, а Женя как? – спросила хозяйка.

Кейль вначале не понял, в чем проблема. Потом догадался: неизвестный мужчина мог быть любовником Масловой, а подругу они захватили для конспирации. В любом варианте мужу Масловой будет неприятно узнать, что какой-то мужик ночевал в его садовом домике на одной кровати с женой и ее подругой. Почему на одной кровати, а не на матраце, на полу? По полу сквозило так, что ночевка на нем неминуемо привела бы к воспалению легких. Безопасно спать можно было только на кровати.

– Стоп, девушки! – приказал Кейль. – Даю вам слово офицера, что подробности частной жизни вашего знакомого не станут известны никому, кроме меня и моих коллег. Я не священнослужитель, а милиционер, сотрудник уголовного розыска. Мой долг не мораль взрослым женщинам читать, а раскрывать преступления. Если ваш знакомый женат, то мы будем особенно осторожны, чтобы информация не ушла на сторону.

– Женат, конечно, – со вздохом сказала Абызова. – Где в наше время нормального мужика без штампа в паспорте найдешь? Будете записывать?

– Про штамп в паспорте – нет, про события вчерашнего дня – запишу.

Из протокола допроса Абызовой Светланы Николаевны, 1939 года рождения, работающей врачом в гинекологическом отделении областной больницы.

«Вчера, 21 апреля 1978 года, перед окончанием работы мне позвонила подруга Маслова З. П. и попросила съездить с ней на мичуринский участок, помочь прибраться в домике после зимы. Я согласилась. По моей просьбе за мной заехал на личном автомобиле „Москвич“ красного цвета мой знакомый Палицын Евгений Сергеевич, работающий слесарем в автомастерской. Загрузив вещи у Масловой, мы поехали на ее садовый участок. Вечером поужинали, помылись в бане. Палицын по нашему настоянию выпил рюмку водки и остался ночевать в домике, расположившись на полу. Утром он уехал. Вечером и ночью мы с участка не выходили, ничего подозрительного на соседних участках не видели…»

– По-моему, получилось вполне безобидно, – сказал Кейль, зачитав протокол вслух.

– С машиной было бы лучше, – неуверенно возразила Маслова.

Она предлагала свой вариант размещения гостей ночью: она с подругой – в домике, а мужчина – в автомобиле. Кейль отверг ее предложение как неправдоподобное: «Он бы столько бензина за ночь сжег, прогревая автомобиль, что утром бы не на чем было ехать».

Маслова дала показания, слово в слово повторяющие допрос подруги. Кейль записал их, вышел на улицу.

Муж Масловой второй месяц находился в командировке. Он работал вахтовым методом на Севере, добывал природный газ. Супруг медсестры был предусмотрительным хозяином. Аллею, ведущую вдоль его забора, он расширил за счет своего участка и сделал площадку для стоянки легкового автомобиля. Площадка была засыпана гравием.

«Если бы Палицын поставил машину в логу, то она бы и сейчас там стояла, – подумал Кейль. – После ливня ни один легковой автомобиль въехать на пригорок бы не смог».

На участке Фурманов Кейль встретил только что вернувшегося Агафонова, пересказал ему показания Масловой и Абызовой.

– Врет, стерва! – сказал как отрезал Агафонов. – Старушка видела, как Врачиха заходила в дом к Фурману.

– «Врачиха» – это кто? Они обе медички.

– Маслова. Она давно шуры-муры с соседом крутила.