Читать книгу Судьба. Исключение виртуальности - Геннадий Шапиро, Геннадий Яковлевич Шапиро - Страница 7

Естественно, далеко не каждое мгновение жизни человека фиксировано в пространственно-временном континууме. Понятие «судьбы» неотделимо от понятия «свободы выбора» (четвертый Постулат Веры), ибо мир дуален: черное и белое, инь и янь… Ну дальше вы знаете. А еще – мужчина и женщина…

Развод родителей прошел безболезненно и быстро – все, что могло случиться уже случилось раньше. Можно было бы сказать, что он прошел незаметно, если бы в результате Алексей не оказался владельцем ОТДЕЛЬНОЙ ОДНОКОМНАТНОЙ КВАРТИРЫ. Он достаточно решительно пресек поползновения однокурсников на этот «включающий объем» и, столкнувшись с таким махровым непониманием его быстро оставили в покое. Такой поворот событий решал многие проблемы. После той ночи в общежитии Алексей не мог думать ни о чем другом. Он ел, дышал, разговаривал только для того, чтобы еще раз увидеть ее. Близость не была обязательным атрибутом их встреч. Они как будто играли в семью. Делать это теперь стало проще и естественней.

– Завтра юбилей факультета. Ты пойдешь?

– Не знаю. А ты?

– Я буду с папой – ее глаза стали серьезными – постарайся сделать вид, что ты не очень хорошо меня знаешь.

– Это будет не трудно, потому что я не очень хорошо тебя знаю. Например, я совершенно не ожидал такого разговора. А почему, собственно?

– Ему это не понравится.

– Не понравится что?

– Ты не еврей, а для него это важно.

– А для тебя?

– Нет, наверное, раз я здесь.

– Ну тогда я скажу ему: «Папа, имярек…»

– Мой папа не «имярек». Мой папа – Ираклий…

Несколько позже она скажет, что это судьба и, наверное, будет права, потому что о судьбе она знала все. Слухи об этом человеке принимали характер легенд. Помимо заведования крупным отделом в институте прикладной математики (так тогда называлось программирование), он вел открытый факультатив при соответствующей кафедре университета, на котором делился со слушателями, как бы это выразиться, своими соображениями по поводу философско-этических аспектов специальности. Не специальности вообще, а его специальности, программирования. Скромно-элегантный, спортивно-интеллигентный, с сединой на висках и легким грузинским акцентом, он мог говорить о чем угодно. Например, о типографском способе получения цвета бедра испуганной лани при пожаре в прериях и это было бы обречено на восторженное слушание. А он говорил о программировании и программистах: Джоне Фон Неймане, Норберте Винере, Вейценбауме; о том, что помимо технологий вербальных, не меньшее влияние на нашу жизнь оказывают технологии виртуальные: формулирование метода наименьших квадратов, например, было равносильно изобретению парового двигателя, а симплекс-метод уж и вовсе – многоцилиндровый роллс-ройс; о Томасе Ватсоне младшем, не принятом в университет по причине «патологического отсутствия способностей к усвоению знаний» и соорудившем IBM из фабрики канцелярских товаров и о том, что его операционная система не имеет аналогов в сфере вербальных технологий. Бяша не пропустил ни одной его лекции, да что там лекции ни одного его слова. Возвращался всегда с лихорадочным блеском в глазах, бормоча что-то невнятное, а однажды, ухватив Алексея за рукав, проникновенно произнес: «Он – гений!». Восторженностью, кстати сказать, ни тот, ни другой не отличались. Скорее даже наоборот. Знали себе цену и уже даже пользовались спросом, готовясь в недалеком будущем стать коллегами гения с грузинским акцентом. Выполняя заказы различной степени сложности для разных институтских проектов, они обнаружили, что очень удачно дополняют друг друга в работе. Борис сочетал очевидно яркий талант аппликативного программиста с удивительной работоспособностью и довольно жестким прагматизмом. Алексей был ленивее, коды писал только в случае крайней необходимости, но системный аналитик был от Б-га. На вопросы Бориса: «Откуда ты это вычитал, ведь это нигде не написано?!» однажды ответил

– Помнишь, у Эдгара По есть такая идея: если хочешь узнать, о чем человек думает, попытайся принять его выражение лица. Сталкиваясь с проблемой, я не думаю, как ее решить, а пытаюсь представить выражение лица Б-га, когда Он это придумывал…

– Ну знаешь – ответил Борис – прав был Бабель: «Ошибаются все, даже Бог…». Из нас двоих евреем должен был быть ты.

Больше они об этом не говорили. На лекции Ираклия Алексей не ходил, несмотря на все уговоры. Оправдывался ленью. Оказалось – интуиция. Ираклий, недавно потерявший сына, не мог не обратить внимания на постоянного слушателя с «умным еврейским лицом», а узнав какую тот готовился получить специальность, совсем расщедрился и пригласил Бориса к себе домой. С тех пор Борис бывал там довольно часто и не только из-за Ираклия…

Вот тогда-то и прозвучало в квартире Алексея сакраментальное

– Это судьба. Пойми, так будет лучше для всех.

Алексей молчал. «Мне надо позвонить» – вдруг вспомнила она и лениво, почти нехотя потянулась к телефону у изголовья тахты. Ритм ее движений точнее даже было бы назвать медленным, чем томно-ленивым. Это была лень порыва, лень силы, медленно входящей в пластичные формы упругого женского тела. Все: и ленивая исступленность пальцев, словно гипнотизирующих глянцевый мрак аппарата в нескольких мгновениях от прикосновения; и струящийся изгиб шеи и полетная упругость спины, и беспощадная натянутость кожи, готовой явить свои откровения сквозь ложь одежд – все грозило испепелить гневной взаимностью Осмелившегося Желать.

И тогда в недрах этого жеста родилось движение. Дробное. Звенящее. Как отчаянье победителя; как неожиданен в темной комнате всхлип черной кошки.

Это Земля, незамечаемо огромная, привычно неподвижная, в ленивом азарте звенящего тела вздрогнула вдруг и вдруг опустела.

Пустыми домами, пустошью окон

По улицам двигался взгляд пустоокий.

И люди боялись ко взгляду приблизиться.

Вздрогнуть боялись – вдруг он обидится.

Вдруг обижать уже вышло из моды.

Как там насчет дефицитной погоды?

Губы соленые…

Слюбится…

Смается…

Будь мне женою, будь мне «избранница».

Вдруг обожги меня стона дыханием.

Будь мне судьбою,

Стань мне Призванием…!!!

Я не из тех, что блистают парадами.

Смотришь куда-то…

Милый…

Пропали мы!

В мебели сонной

Стекла дребезжание

Выкрик твой шепотом —

Сволочь!

Пусти меня.

– Не провожай…

Она уходила в ночь, как уходит человек по другую сторону пожара: кажется, он в огне, но тебя самого всего лишь шаг отделяет от горящей полосы препятствий. А в душной перспективе пустынной улицы струилась матовая белизна ее рук, вызывающе открытых городу и миру…

Вечером следующего дня местная газета с прилагательным «вечерняя» в названии сообщала, что накануне в городе было зарегистрировано крайне редкое для этих мест явление – подземные толчки. Сообщалось так же, что землетрясение не повлекло за собой сколько-нибудь серьезных последствий для города и его жителей.

Все правда. Так и было. Ее уход, как и положено землетрясению, «выбил почву у него из-под ног» и кое-как защитив диплом, он уехал в какую-то тьмутаракань, где кроме тьмы и тараканов уже был большой химкомбинат и вычислительный центр. Через пять лет, когда вонь от комбината стала совсем невыносимой, он вернулся в родной город.

– Знакомьтесь, Борис Януарьевич. Наш новый сотрудник – Алексей. Пожав машинально протянутую руку, Алексей посмотрел в ошалевшие от неожиданности глаза Бориса и спокойно ответил: «Рад был познакомиться».

Борис пришел позже, вечером. Сильно «подогретый».

– Пять лет в рот не брал. Поверишь?

– Поверю. Адрес-то как нашел? В отделе кадров дали?

– Угу. Я ее очень люблю. С первой минуты. Представляешь какой мне было мукой вас вместе видеть… Да еще тогда, в «общаге». Я чуть не удавился.

– Сочувствую.

– А потом, когда Ираклий к себе зазвал, я на нее не смотреть старался. А потом не выдержал. В тот же вечер. На колени упал. Плакал. А она сказала, что сначала должна тебе сказать. Она уже не любила тебя.

– Я знаю. Я умный. Иди к жене. Заждалась поди…

Следующий звонок раздался еще через пять лет: «Приходи. У нас горе». Вот так. У них горе, а ты приходи. Как будто вчера чай пили. В этом она вся. Но может за это он ее и любил?