Читать книгу Призраки Ойкумены - Генри Лайон Олди - Страница 2

I

Колесницы судьбы

(совсем недавно)

За два года нелегальных перевозок коллант, в котором летал Гиль Фриш, совершил пятьдесят три рабочих рейса. Сбой случился лишь однажды: пассажира не удалось вытащить в большое тело. Редчайший случай, как выяснилось позже. Врожденная невосприимчивость к пси-воздействиям; вероятность – один на миллион триста семьдесят тысяч. Пассажир не пострадал, аванс был возвращен с глубочайшими извинениями, а патрон изыскал другой способ тайно переправить клиента в пункт назначения.

О последнем Гилю Фришу, понятное дело, никто не докладывал. Но Гиль и так знал: у патрона всегда имеется запасной план. Не в правилах Луки Шармаля терять клиентов и портить себе деловую репутацию. Фриш умел добывать информацию косвенными путями, не привлекая внимания, и вскоре отыскал подтверждения своим расчетам. Зачем? Интересно, ответил бы гематр, если бы захотел отвечать. Вы, инорасцы, полагаете, что такая мотивация – нонсенс для нашей расы?

Вы ошибаетесь.

Единственный шанс на миллион триста семьдесят тысяч – вероятность не нулевая. Рано или поздно подобный конфуз должен был с кем-нибудь стрястись. Почему бы и не с коллантом Фриша? Отставной следователь отнесся к происшествию философски. В его жизни не первый раз происходили маловероятные события. Закон вероятностного распределения вероятностей, вторая функциональная производная событийного ряда. Область статистических закономерностей, любопытная с точки зрения теории, но бесполезная для практических расчетов.

Гиль Фриш родился практиком.

«Все предусмотреть невозможно,» – подумал он, выйдя в волну, за десятую долю секунды до того, как страх накрыл его снежной лавиной, догнавшей беднягу-лыжника на коварном склоне.

Страх – это нормально. Его испытывают все, гематры – не исключение. Главное, чтобы страх не перерос в панику. Для колланта паника губительна. Панический пси-резонанс способен разорвать коллективное волновое тело, превратить в лохмотья, бессмысленный рой вспышек и мерцаний, и тогда не выживет никто. Гиля, а с ним и весь коллант, спасло гематрийское умение переводить сознание в многопотоковый режим. Пока некую часть разделившегося сознания Фриша терзал страх, остальные части хладнокровно занимались делом: наблюдали, анализировали и старались погасить опасную вибрацию лучевой паутины – аналога нервной системы – что связывала коллант воедино. Гиль даже успел порадоваться: остальные не знали того, что было известно ему. Иначе паника девятым валом захлестнула бы маленький отряд, уничтожив их с вероятностью девяносто две целых и семь десятых процента. Правильно, отметил мар Фриш. Правильно я не стал делиться информацией с коллегами.

Тем не менее, опасность распада сохранялась.

* * *

– Где мы?

Их было десять.

– Куда нас занесло? Тут рос лес. Где он?

Не девять – восьмерка коллантариев плюс пассажир – а десять!

– Туча! За нами гналась туча! Где она?

Лошади шли неуверенным тряским шагом. Животные никак не могли решить: сорваться на рысь или встать, как вкопанные? Лошади были растеряны не меньше всадников.

– Мы оторвались? Почему вы молчите, сеньоры?

Вокруг простиралась кочковатая степь. Серая и унылая, как жизнь клерка в провинциальном офисе, ближе к горизонту степь желтела, превращаясь в пустыню. Скрашивали пейзаж редкие угольно-черные утесы. Они торчали из земли на манер драконьих клыков, если вообразить клыки в виде голографических негативов.

Ни леса, ни тучи.

– Что случилось?!

Рассудку, вынырнувшему из-под шелухи, открывалась иная картина – мерцающий кокон колланта плыл в космосе, уходя от ближайшей планеты и центрального светила к окраинам системы. Плеск гравитационных волн глох, потоки частиц редели и истончались. Впереди, подсвеченный гамма-квантами, проступал пояс астероидов.

– Диего! Где Диего?! Сеньор, кто вы?

– Кто она такая?!

– Это вы кто такой?! Откуда вы взялись?

– Наглая девчонка!

– Хам! Жирный скот! Где мой Диего?!

– Кто она, драть вас всех на плацу!

От яростного рыка генерал-президента конь встал на дыбы, едва не сбросив седока. Грузный диктатор чудом удержался в седле. Под шелухой он был облачен в лазоревый мундир с эполетами и аксельбантами. Грудь украшали звезды орденов, усыпанных бриллиантами. На боку висел длиннющий палаш с рукоятью из платины.

Генерал-президенту никто не ответил. Отряд остановился, всадники сбились в кучу. Лошади рыли копытами сухую почву, ветер уносил прочь облачка пыли. Лица коллантариев – хмурые, растерянные, испуганные – были обращены к Энкарне де Кастельбро. Лишь яйцеголовый астланин улыбался, словно ждал этой встречи.

– Где…

– Какого…

– Заткнитесь, ваше превосходительство!

Спурий Децим Пробус не мог, не имел права показать остальным, что боится. Связующий центр колланта, помпилианец вел себя, как ни в чем не бывало, и один дьявол знал, чего ему это стоило. Генерал-президент побагровел, поперхнулся: казалось, пассажира вот-вот хватит удар.

– Это вы мне?!

– Вам, золотце! У вас проблемы со слухом?

Диктатор открыл рот и – о чудо! – заткнулся, как велели.

– Деточка! – звенящим тоном продолжил Пробус. – Сначала ответьте, как вы здесь оказались?!

Энкарна де Кастельбро воззрилась на помпилианца:

– Я?! – недоумение девушки было высшей пробы. – Вы шутите? Шутите, да?! Мы взлетели с Террафимы – вы, я, Диего…

Недоумение сменилось ужасом:

– О боже! Туча! Я помню!

– Не отвлекайтесь!

– Диего! Где он?!

Она бросила свою кобылу вперед, к Пробусу, намереваясь схватить помпилианца за грудки и вытрясти ответ. Но каурый жеребчик сдал назад, разрывая дистанцию.

– Вы что же, запамятовали…

– Я все помню! Где Диего? Вы подменили его на эту свинью?!

– Диего Пераль жив и здоров, – услышал Гиль Фриш собственный голос. – Он на Хиззаце. Повторяю: жив, находится на Хиззаце. Вы верите мне?

Успокоить девушку. Успокоить коллантариев. Успокоиться самому. Держать себя в руках. Гематр чувствовал, как ходит ходуном лучевая паутина, связывающая коллант. Я говорю с покойницей, кричала та часть мар Фриша, которую терзал страх. Я видел ее труп. Я…

– Мы возвращаемся, – рявкнул помпилианец. – Немедленно!

Гиль Фриш молчаливо одобрил решение Пробуса.

– Стоять! – к генерал-президенту некстати вернулся дар речи. – Не сметь возвращаться! Мы летим на Карассу!

– Вы здесь не командуете, генерал.

– Я вам заплатил!

– Диего на Хиззаце? Мне надо на Хиззац!

– Вы обязаны!..

– Прошу вас…

– Молчать! Мы возвращаемся!

– …ваши обязательства!..

– …вы обещали!..

– …вы еще пожалеете…

– …мы вам заплатили!

– …я вам заплатил!

– Разговор окончен!

Развернув жеребца, помпилианец с места пустил его рысью. Коллантарии последовали за Пробусом с видимым облегчением. Позади, отстав на два корпуса, отчаянно матерился генерал-президент. Не стесняясь присутствием дамы, он крыл недобросовестных перевозчиков на чем свет стоит. В генеральском реве глох топот копыт. Дважды, вне себя от ярости, диктатор предпринимал попытки ускакать прочь – видимо, намеревался пересечь галактику в одиночку, не понимая или не желая понимать, чем грозит ему отрыв от колланта. К счастью, конь не поддался, следуя за коллантариями, как на привязи. Привязь действительно существовала, но генерал-президент ее не видел – и уверился, что его предали все, включая коня.

…Дорожное платье – на иной планете его бы сочли изысканным бальным нарядом. Украшения: ожерелья, серьги, браслеты. Сабля в ножнах. Белая кобылица под дамским седлом. «И явится призрак на коне бледном,» – вынырнула из глубин памяти Гиля Фриша непрошеная, а главное, нежелательная цитата. Гематр прекрасно помнил, откуда она, но сейчас это не имело значения. Мар Фриш очень хотел, чтобы это не имело значения. Мертвая девушка шла в строю коллантариев, не выказывая намерений повернуть назад, подобно опальному диктатору. Так случилось, что Гиль Фриш оказался ближе всех к Энкарне де Кастельбро. Заперев страх в чулане собственного сознания, гематр без стеснений разглядывал дочь маркиза, стараясь впитать мельчайшие детали облика и поведения девушки. Его разум, за исключением части, объятой страхом, а также частей, ответственных за блокировку, анализировал ситуацию. Данных катастрофически не хватало. Любой пустяк мог иметь значение, добавить крупицу информации.

Остальные коллантарии притворялись, что все идет по плану. Девица-призрак? Где? Да неужели?! Так дети закрывают глаза: я не вижу беды, значит, беды нет. В их компании Энкарна де Кастельбро ехала, будто в полном одиночестве. Упрямо закусив губу, девушка и не пыталась скрыть обуревавшие ее чувства. Растерянность, решимость, отчаяние, надежда – эмоции сменяли друг друга на лице Энкарны, подобно облакам, гонимым ветром на фоне луны. Гематр чувствовал, как от этих метаморфоз по спине его волнового тела бегут зябкие квантовые мурашки. Сложный художественный образ был очень полезен для гематрийского рассудка, но Гиль Фриш предпочел бы иную терапию.

Мертвая девушка обернулась к нему:

– Почему вы так на меня смотрите, мар Фриш?

«Я не верю в привидения, – едва не ответил бывший следователь. – В жизнь после смерти. В высшую силу, способную вернуть вашу душу обратно. Сгиньте, и я перестану вас разглядывать!»

– Вы позволите задать вам один вопрос, сеньора?

– Задавайте, – разрешила мертвая девушка. – Но учтите, у меня к вам тоже уйма вопросов!

– Разумеется, сеньора. Скажите, что вам запомнилось из последних событий?

Дочь маркиза смешно наморщила лоб:

– За нами гналась туча… Туча комаров!

– Очень хорошо. Продолжайте, прошу вас!

– Нам с Диего велели стоять внутри круга… Туча нас накрыла.

– Что было дальше?

– Дальше…

Коллант рухнул на планету, возвращаясь в малые тела.

II

– Ненавижу фехтование, – сказала Эрлия.

– Угум, – согласился Крисп.

– Ненавижу. Всех расстрелять.

– Врушка, – ответил Крисп.

Медленно – так шторм надвигается на утлую скорлупку парусника – госпожа куратор службы спецдознаний отвернулась от зеркала. Юный наглец сидел за столом, вперив взор в троицу активных голосфер. Поза его говорила о высоком коэффициенте интеллекта. Таком высоком, что в казармах за это устраивают «темную» без предварительных ласк. Раньше Эрлия и не представляла, что можно вперить взор в три объекта одновременно.

– Что? – спросила Эрлия.

– Врушка, – пояснил Крисп. – Никаких сомнений.

И расплылся в довольной ухмылке.

Оторвать голову, подумала Эрлия. Обрить наголо. Нет, сперва обрить мясницким ножом, потом оторвать и сыграть в подвижную игру типа футбола. Ворота? Ну, допустим, дверь туалета. Она встала у Криспа за спиной. Махровое полотенце, в которое Эрлия завернулась после купания, превратилось в сложенные крылья ангела смерти. Шторм, некрофутбол, сиськи высшей пробы – плевать Крисп хотел на любовь и смерть. В центральной сфере совершал утреннюю пробежку Диего Пераль, и все внимание парня было приковано к ритмично двигавшемуся эскалонцу.

Гомосексуалист, предположила Эрлия. Внезапно осознал. Бывает же так? Пялился на меня, слюной капал, и вдруг – раз! Хочет мускулистую волосатую грудь. Перемена Крисповых интересов огорчила блондинку. Положа руку на сердце (да-да, именно сюда!), ей нравилось дразнить щенка. Невинные проказы, вздохнула Эрлия. Невинные проказы стареющей женщины. Я буду вспоминать о них с грустью.

– Что? – повторила она с терпением, несвойственным ее натуре. Прямо сама себе удивилась. – Повтори, красавчик!

Крисп ткнул пальцем в сферу:

– «Врушка». Глушилка RT‑1432‑а. Я сперва сомневался, но теперь точно вижу. Прогнал через фильтр: ага, есть! Смотри…

Диего Пераль побежал во всех трех сферах. Тропинка вела вверх, круто взбираясь по скклону кратера. На скалах блестели вкрапления слюды. На лбу Диего блестел пот. Еще что-то поблескивало в небе, но Эрлия не могла разобрать, что именно. «Жучок», внедренный объекту, работал превосходно. Рой нанокамер, эскортирующий сеньора Пераля на почтительном расстоянии, давал изображение и звук вполне удовлетворительного качества. Пожалуй, опытный тренер посоветовал бы эскалонцу сбавить темп.

– Ворона, – сказал Крисп. Для верности он снова прибег к помощи указательного пальца. – Видишь ворону? Это одна и та же ворона.

– Кто из нас идиот? – поинтересовалась Эрлия.

– Ворона, – упорствовал щенок. – Одна и та же, говорю.

Эрлия посмотрела. Вороны были разные. Крисп дал увеличение: блеск пропал, зато чертова птица заметно подросла. Разные, и все тут.

– Фильтрую, – уведомил Крисп.

Три вороны расплылись, подернулись рябью. Когда к птицам вернулась резкость очертаний, стало ясно: да, одна и та же ворона. Никаких сомнений. И не летит, а болтается на месте, словно гвоздем прибитая.

– «Врушка», – объяснил Крисп, – не просто глушит все, что поступает с нашего «жучка». Иначе мы бы сразу поняли, что кто-то перекрыл нам кислород. Сначала «врушка» некоторое время «пишет» объект – желательно, ряд простых однообразных действий. Набрав достаточное количество материала, глушилка перехватывает управление «жучком». И начинает слать наблюдателям монтаж. Дурилку, понимаешь?

– Ворона, – напомнила Эрлия.

– Ворона попала в кадр. «Врушка» повторяет этот кадр, встраивая его в цепь с аритмичной регулярностью. Чтобы замаскировать повтор, глушилка вносит изменения. Ворона увеличивается, уменьшается, изменяет цвет и позу. Мы видим ворону с разных ракурсов. В итоге нам кажется, что это разные вороны. То же самое «врушка» делает с окружающим пейзажем. С объектом: добавить пота, бросить тень на щеку. Нам морочат голову! Но если пропустить запись через фильтры…

– Почему я ничего не знаю про твою «врушку»? У вас есть секреты от Великой Помпилии, офицер?

Если он сострит, подумала Эрлия, я сломаю ему шею.

– Полиция, – Крисп пожал плечами. – «Врушкой» пользуются агенты, работающие под прикрытием. У нас такие не в ходу. Во всяком случае, я ничего о них не слышал. Это я случайно раскопал, весной…

Диего Пераль бежал. Мимо скал, в сопровождении ворон. С тем же успехом сеньор Пераль мог бежать по ленте тренажера. Или вообще лежать на диване.

– Ты хочешь сказать… – начала Эрлия.

Полотенце соскользнуло с нее на пол, но Крисп впервые не засопел бычком. Великий Космос! Он вообще не обратил внимания на пикантность ситуации. Осанка Криспа изменилась. Малыш сидел, выпрямившись, с такой великолепной самооценкой, словно только что убил мамонта голыми руками и затащил его в пещеру на собственном горбу.

– Ага, – кивнул унтер-центурион. – Мы не знаем, где сейчас находится объект. Не знаем, с кем он беседует. Не знаем, жив ли он. Мы можем лишь предполагать, что он где-то на гребне кратера. Или на спуске, если запись велась достаточно долго. Или улетел на аэромобе. Единственное, что мы можем утверждать с полной уверенностью – кому-то очень понадобился конфиденциальный разговор с объектом. Кому-то, кто предполагал наличие у объекта «жучков».

– Гематры, – согласилась Эрлия. – Гематры форсируют ситуацию.

Крисп кивнул еще раз:

– Они, больше некому. Что будем делать?

– Если объект вернется, – Эрлия начала одеваться, – забросим наживку мести. Прямо в пасть. Если не клюнет… Тогда вывезем силой. Если не получится…

– Тогда уберем, – подвел итог Крисп.

Вот это да, изумилась Эрлия. Сейчас бы я ему дала.

III

Колесницы судьбы

(совсем недавно)

– Где она?

– Куда она подевалась?!

Их снова было девять. Восемь коллантариев и генерал-президент, кипящий от гнева. Флуоресцентные чернила, залившие небо, сгустились, лиловый цвет сменился темно-фиолетовым. Закат стремительно угасал, землю окутали тени. В небе зажглись первые искры звезд. Ветер, напоенный ароматами трав, еще казался теплым, но в нем явственно проступили зябкие нотки. Фриш взглянул на часовой браслет-татуировку. Они отсутствовали на Алайне одиннадцать минут тридцать четыре секунды. В большом теле время идет по-другому, нежели в плотском облике.

– Предатели! Мерзавцы!

– Вы правы, золотце, – согласился Пробус. – Мы – ваш идеал.

– Вас расстреляют! Повесят! Освежуют!

– Вижу, вы нас очень любите.

– Немедленно заберите меня отсюда!

– Расстрел через повешенье? – в голосе чернокожего Джитуку звучала насмешка. – Большой бвана очень напугал бедного Джитуку!

Издеваться над пассажиром, да еще таким примитивным образом, было низко. Но вудун пытался любым способом компенсировать пережитый страх, отгородиться от него. Знай Джитуку, что возникшая в колланте девушка мертва, страх вудуна перерос бы в ужас. Гиль Фриш огляделся: нет, не в поисках Энкарны де Кастельбро. Дочь маркиза исчезла, это следовало принять как факт, отложить в копилку для последующего анализа. Гематр хотел понять, где они оказались. Видимость оставляла желать лучшего, очертаний горного хребта, черневшего по левую руку, Фриш не узнал. И овраг в ложбине объявился, и россыпь огоньков вдалеке – поселок или окраина города.

Гиль достал коммуникатор. Он привык, что уником материализуется вместе с одеждой, кредитками и прочей мелочью, лежащей в карманах. Спутниковая сеть на Алайне худо-бедно позволяла определить координаты. Но гематра опередил Пробус: в прошлом – наладчик навигационных систем, помпилианец уже поймал сеть, вышел на спутник и фиксировал местоположение. Дублировать его работу не имело смысла.

– …мои люди! Вас, сукины дети!..

– Где они, твои люди?

– …откуда она взялась?

– Подкралась? И когда мы взлетали…

– На Карассу! Ноги в руки!..

– Уймитесь!

– …куда она исчезла?

– И что теперь?

– В смысле?

– Ну, мы опять в волну выйдем, а тут она…

– Я требую!..

У Фриша запищал коммуникатор. На писк наслоилась переливчатая трель: это спел дуэтом уником помпилианца. Гиль активировал сферу, включил конфидент-режим и нырнул в туманный шар.

«Пассажира не брать. Если он рядом с вами – дайте пеленг на номер 2860-376-876-485. Сами улетайте без промедления. Гонорар остается в силе.»

Взглянув на таймер, мар Фриш удостоверился: сообщение пришло, когда коллант находился в большом теле, «вне зоны доступа». Что-то случилось, планы Луки Шармаля изменились. Сообщение опоздало на две минуты одиннадцать секунд. Если бы не призрак, вынудивший коллант вернуться, они бы доставили беглого диктатора на Карассу. И, с вероятностью шестьдесят четыре процента, влипли бы в новые неприятности.

На Сечене говорят: «Все, что ни делается – к лучшему.»

Вынырнув из голосферы, Фриш обменялся взглядами с Пробусом. Гематр знал: сообщение, полученное помпилианцем – точная копия того, которое пришло Фришу.

– Ваше превосходительство, извиняюсь за накладку! – Пробус сориентировался на ходу, вслепую давая пеленг на указанный номер. – Форс-мажорчик! Карасса, вас ждет Карасса! Пять минуточек, и мы взлетим! В компенсацию за доставленные неудобства вам будет предоставлена скидка в размере…

– Засунь скидку себе в жопу! – предложение генерал-президента подкупало своей простотой. – Пять минут, и не секундой больше! Ты понял, гаденыш?!

– Гаденыш понял! – Пробус замахал руками, как взбесившийся ветряк. – Гаденыш принял к сведенью! Считайте, что дело в шляпе! Ждите здесь, мы сейчас вернемся. Нам только стремена подтянуть…

Он поманил всех к оврагу. «Неужели диктатор купится на детскую уловку?» – усомнился бывший следователь. Меньше всего Фришу сейчас хотелось просчитывать вероятности.

– За мной, – шепотом скомандовал Пробус, когда последний коллантарий нырнул в овраг. – Бегом!

Никто не возразил, не спросил, в чем дело. Жизнь в колланте приучила восьмерку обходиться без лишних вопросов. В космосе скорость выполнения приказов равна скорости света. Велено бежать – беги, если дорожишь своей драгоценной волновой шкурой.

Отмахав с километр, Пробус перешел на шаг. Запыхались все, кроме астланина. Впору было подумать, что регулярный «бег трусцой» от звезды к звезде позволил яйцеголовому дикарю сохранить хорошую спортивную форму. Остальные-то верхом да верхом… Над головами скользнул обтекаемый силуэт аэромоба, едва различимый в темноте. Машина шла в ту сторону, где коллантарии оставили диктатора. Пара минут, и Фриш услышал два выстрела, один за другим.

Вскоре грянул третий, контрольный.

* * *

Едва коллантарии выбрались из оврага, стемнело окончательно. Огни жилищ погасли, горный хребет растворился в черничном киселе. Небо затянули тучи, скрыв звезды и два серпика здешних лун. Землю окутал вязкий, клубящийся мрак – протяни руку, и наберешь полную горсть. Координаты Пробус определил, а толку? В округе, судя по спутниковой карте, имелись два жалких поселка с издевательской пометкой «городского типа». Ниже пометки стояло грозное «н.д.т.», что значило «не для туристов». Случайным полуночникам следовало тысячу раз подумать, прежде чем соваться в мышеловку, особенно в свете бардака, творившегося на Алайне.

Поставят к стенке без суда и следствия – жалуйся потом могильным червям.

Можно было, конечно, уйти в волну и покинуть дрянь-планету «своим ходом». Но после явления в колланте Энкарны де Кастельбро об этом никто даже не заикнулся. Всех трясло от одной мысли о выходе в большое тело. Если раньше уход в волну ассоциировался с наслаждением, едва ли не с оргазмом, то теперь дьявольским попущением он превратился в кошмар. Добраться до космопорта? Улететь ближайшим рейсовым кораблем? Единственная хорошая новость заключалась в том, что они высадились в ста двадцати семи километрах от космопорта. Пятнадцать минут лету на аэромобе, полтора-два часа на колесном мобиле по разбитым дорогам. Выйти к трассе, поймать попутку – все это пришлось отложить до утра.

Попытки отыскать укрытие на ночь дали только один осязаемый результат: рыжий невропаст подвернул ногу. Он ковылял, шипя сквозь зубы от боли, проклинал каждый камешек на пути, и в итоге вынудил отряд сделать привал. Коллантарии улеглись на землю, выбрав участок с травой погуще, и плотно прижались друг к другу, желая сохранить тепло. Неловкости, равно как похоти, никто не испытал: в колланте волновые тела сплетались теснее, чем сейчас – материальные.

Сон не шел. Степь полнилась звуками: шорохи, скрипы, шелест травы под ветром, треск, пронзительный крик ночной птицы, стрекот насекомых…

– Что дальше? – первым не выдержал рыжий.

– Ты насчет этой девки?

– Нет, блин, я о вечеринке в пабе…

– Сообщим в Центр?

– Рано панику поднимать…

– Как по мне, самое время…

– Разберемся…

– А если не разберемся?

– Может, она больше не появится…

– А если появится?

– Иди ты к черту! Накликаешь!

– Выйдем в волну – узнаем…

– Что-то неохота мне узнавать…

Воцарилось молчание, долгое и напряженное. Степной оркестр, а также ветер, растерявший остатки дневного тепла, настроения не улучшали.

– Улетаем в жестянке, – подвел очевидный итог Пробус. – Ох, подниму я свои старые кости да мотну на Хиззац! Отыщу барышню, потолкую по душам…

– Я бы составил вам компанию, – будничным тоном предложил Гиль Фриш. – Не возражаете?

– Голубчик! С вами мы ее из-под земли достанем!

Бывший следователь оценил черный юмор реплики помпилианца. Знал бы Пробус… Делиться информацией с товарищами по колланту мар Фриш по-прежнему не собирался. О смерти Энкарны де Кастельбро они узнают, когда придет время. А задание, которое Фриш выполнял на Хиззаце по поручению Луки Шармаля – о нем коллантариям и вовсе знать ни к чему.

– Девушку надо искать через ее спутника.

Как Фриш и рассчитывал, никто не спросил, почему он так решил. Гематрийская логика – лучшее объяснение. К ней инорасцы относились с благоговейным трепетом, и любой гематр пользовался этим предрассудком без зазрения совести.

– Как скажете, дорогуша! Вам и вероятности в руки…

Заснуть – вернее, провалиться в зябкую дрёму – удалось лишь под утро. Позже, проанализировав сны – обрывки, сохранившиеся в памяти – Фриш сделал крайне огорчительный вывод. Сам факт огорчения – чувственного фона – являлся важной частью вывода. Сны отражали изменения, которые гематр подметил за собой сразу после аварийного возвращения на Алайну, но отложил изучение на потом. Восприятие реальности стало включать в себя подозрительные тона и оттенки, ранее несвойственные мар Фришу. Они мешали чистому анализу: и раньше, и сейчас. Эмоции, назвал Гиль Фриш врага по имени. Судя по реакциям, теперь я подвержен их влиянию – меньше, чем, к примеру, вудун или брамайни, но гораздо больше, чем рядовой представитель расы Гематр. Такое впечатление, что часть моего сознания, охваченная страхом перед мертвой девушкой, та самая часть, которую я блокировал в многопотоковом режиме, вырвалась из карантина и, словно вирус-мутант, диктует рассудку свои правила игры. Нельзя сказать, чтобы новый способ мировосприятия был так уж противен Фришу, но бывший следователь сомневался, что способен в данный момент составить самую простенькую гематрицу.

Рассчитав процент повышения эмоциональности, мар Фриш успокоился. Гематрицы – гематрицами, а на качество обычного анализа чувственность влияла некритично.

– Подъем! – хрипло каркнул помпилианец.

Одежда насквозь пропиталась росой. Мышцы затекли, в горле першило, зуб на зуб не попадал от холода. Пробус определил направление до трассы, и полтора километра коллантарии преодолели бегом – пусть и не в том темпе, в каком мчались прошлым вечером по дну оврага. В итоге запыхались, зато согрелись.

Сверившись с картой, Пробус махнул рукой:

– Космопорт там!

Они залегли в кустах под откосом. Вряд ли местные водители придут в восторг, узрев восьмерку инопланетных бродяг. Чтобы с гарантией поймать попутку, требовался надежный способ. И этот способ в их распоряжении имелся – древний, как мир, но оттого не менее действенный.

В состав колланта входили две женщины. Приманкой вызвалась быть Анджали. Говорят, брамайни изобрели более восьмидесяти способов ношения сари. За минуту Анджали переоблачилась, безошибочно избрав вариант, от которого рыжий невропаст задышал как астматик во время приступа, а вехден Сарош минуту, если не две, цокал языком без перерыва. Приличия соблюдены, все, что нужно, прикрыто, но статная Анджали выглядела для мужчин сплошным эротическим обещанием.

С первой машиной вышла осечка. Анджали едва успела юркнуть обратно в кусты, когда мимо прогрохотал тупорылый колесный бронетранспортер в камуфляжных кляксах. Приплюснутая башенка дергалась, ребристый ствол энергично тряс дульным тормозом. В поведении ствола тоже усматривался извращенный элемент эротики. Пробус отметил это в ярких формулировках, но БТР, к счастью, уже скрылся за изгибом шоссе.

Вторым на дороге объявился громоздкий «семейный» рыдван лягушачьего окраса. Водитель, живая реклама пива, счел явление Анджали подарком небес. Дурак и не представлял, насколько он близок к истине. Из салона он выпрыгнул бодрячком, а дальше в ход пошел стандартный набор в виде кнута – поясной веревки Сароша, скрученной в недвусмысленную петлю – и пряника: шелеста крупной купюры в пальцах Пробуса. Водителю было невдомек, что вехден скорее сам удавится, чем осквернит священную веревку прикосновением к грязной шее похотливца. Зато Пробус шуршал артистически, и абориген принял единственно правильное решение.

Спустя четыре часа коллантарии поднялись на борт «Счастливчика Чаки», следовавшего рейсом Тилон – Алайна – Пхальгуна. В космопорте у них трижды проверили документы, но паспорта и визы у коллантариев были – комар носу не подточит. Ссориться с гражданами развитых планет Лиги новые власти Алайны не желали – в надежде на кредиты, инвестиции и дипломатическую поддержку.

На Пхальгуне они взяли билеты до Хиззаца – Пробус с астланином и Гиль Фриш. Специально для спутников гематр методично повторил все поисковые действия, которые ранее уже проделывал под личиной Йотама Галеви – и вскоре выяснил, что Диего Пераль находится на Китте, в составе спортивной делегации университета. Двое суток полета, и Хиззац сменился Киттой. Днем и ночью Пробус вслух живописал, как сеньор Пераль выведет его на девушку, а уж он-то, дядюшка Пробус, вытрясет из барышни ответы на животрепещущие вопросы: «Кто виноват?» и «Что делать?!» Фриш помалкивал. Он прекрасно знал, какой шок ждет помпилианца. Но у гематра имелись свои резоны встретиться с Диего Пералем.

IV

Аккорд «гостевого» сигнала прозвучал в тот момент, когда Эзра Дахан, приняв контрастный душ, выходил из ванной комнаты. У Дахана в распоряжении имелось двадцать две минуты свободного времени. Визитеру повезло, а может, он прекрасно знал распорядок дня тренера.

«Знал,» – уверился Эзра, открыв дверь.

На пороге стоял гематр лет шестидесяти пяти в сюртучной паре цвета «графит-электрик». За такой неброский костюм Дахану пришлось бы выложить месячное жалованье. Сухощавым телосложением гость напоминал самого Эзру Дахана, но был выше тренера на семнадцать с половиной сантиметров.

– Мир вам. Мар Дахан?

Вопрос был задан из приличий: посетитель видел, кто перед ним.

– И вам мир. Эзра Дахан, к вашим услугам.

Тренер посторонился, впуская гостя. Тот аккуратно закрыл за собой дверь, бросил взгляд в ростовое зеркало, стоящее в прихожей, и смахнул с лацкана сюртука воображаемую пылинку. Не иначе, активировал сканер: проверить, нет ли «жучков» в апартаментах Дахана. Результат сканирования гостя удовлетворил: пять секунд спустя он вновь коснулся лацкана, отключая устройство. Затем извлек из кармана фиолетовый кристалл в золотой оправе и сжал его двумя пальцами: большим и указательным. Над ладонью всплыла голограмма служебного удостоверения, защищенная от копирования.

Алам, отметил Эзра Дахан. Я ошибся. Род занятий визитера сомнений не вызывал. Проанализировав внешний вид гостя, Дахан ясно понял, какая из гематрийских спецслужб оказала честь скромному тренеру. Старика подвели расчеты воинского звания: алам, иначе полковник, не сочетался с возрастом и поведением объекта.

– Чем обязан?

Жестом Дахан пригласил гостя войти в гостиную и присесть в кресло, но тот лишь покачал головой: «Спасибо, я ненадолго.»

– У вас в штате числится некий Диего Пераль, уроженец Террафимы?

Без сомнения, алам знал о Диего Перале куда больше Эзры Дахана. Но говорил он сейчас о другом. «У меня нет к вам претензий, мар Дахан, – говорил алам. – Напротив, я пришел к вам с просьбой.»

– Диего Пераль – мой помощник. Главным образом он выступает в роли спарринг-партнера Джессики Штильнер.

«Я лояльный гражданин, – гласил ответ тренера. – Я готов к сотрудничеству. Озвучивайте вашу просьбу, мар алам.»

– Вы довольны его работой?

– Вполне.

– Это хорошо. В таком случае я уверен: исполнить мою просьбу не составит для вас труда.

– Я вас слушаю.

«Просьба» означала указание, выполняемое без возражений. На сей счет у Эзры Дахана не имелось никаких иллюзий. Но в подобной беседе много значит форма, в которую облекается приказ. Алам демонстрировал тренеру свое расположение. Не ответить ему тем же, по меньшей мере, глупо.

– Мне бы хотелось, чтобы Диего Пераль ни в чем не нуждался. Повторяю: ни в чем. Пусть он чувствует себя комфортно. Пусть он будет заинтересован в дальнейшем сотрудничестве с вами. С вами, с Джессикой Штильнер, с расой Гематр в целом.

– Я хотел бы того же. Совпадение интересов – восемьдесят девять целых шесть десятых процента. Я основываюсь на других причинах, нежели вы, но в данном случае это не имеет значения.

– Рад, что мы поняли друг друга. Диего Пераль нуждается в средствах?

– Сейчас, насколько мне известно, нет.

– Его жалованье оставляет желать лучшего.

– У него скромные запросы.

– Тем не менее, изыщите способ повысить ему оклад. В разумных пределах, чтобы у сеньора Пераля не возникло лишних вопросов.

– Думаю, это можно будет устроить.

– Когда я уйду, на ваш коммуникатор придет сообщение с номером. Ответьте, указав потребную сумму, и на счет спортивной кафедры в Бунг Лайнари придет целевой благотворительный взнос. Никто, кроме вас, не сумеет воспользоваться этими средствами.

– Благодарю.

– Не стоит благодарности. Если возникнут другие расходы, также сообщайте на этот номер. Насколько мне известно, сеньор Пераль просил вас помочь ему в личных тренировках?

– Совершенно верно.

– И вы согласились. Правильное решение, мар Дахан. Не отказывайте и дальше. Мы готовы компенсировать все связанные с этим расходы и ваши возможные неудобства.

Эзра Дахан молча кивнул в ответ. Он верно истолковал слова собеседника о благодарности, которая не требует вербализации. Два гематра стояли в прихожей, в шаге друг от друга – две говорящие статуи. Кивок тренера нарушил обоюдную неподвижность, выдав в одном из собеседников живого человека.

– Последнее, мар Дахан. Пусть Диего Пераль продолжает тренировки с Джессикой Штильнер. В качестве спарринг-партнера или младшего тренера – на ваше усмотрение. Ему не следует отвлекаться на других спортсменов. Личное общение сеньора Пераля с Джессикой в нерабочее время также приветствуется.

– Я вас понял.

– У меня все. Мы умеем ценить оказанные нам услуги.

– Это лишнее, мар алам.

– До свиданья, мар Дахан.

– До свиданья.

Сообщение с номером пришло на коммуникатор Эзры Дахана через тридцать секунд после того, как за гостем закрылась дверь. Определив «разумную» надбавку к окладу эскалонца, Эзра еще раз прокрутил в памяти разговор с аламом. Чем Диего Пераль так заинтересовал всемогущее бюро научных связей «Каф-Малах», чей шеф был засекречен настолько, что даже не входил в КРР – комитет руководителей разведслужб? Данных для выводов не хватало. В конце концов, это не его дело. Обеспечить Диего Пералю комфорт? Расположить к расе Гематр? Почему бы и нет? Эзра Дахан не видел в этом ничего предосудительного. Что же до личных отношений Диего с Джессикой Штильнер…

Чувства людей – та область, где пасует безупречная гематрийская логика. Но у Эзры Дахана возникло ощущение, что расчеты алама могут и не оправдаться. Наверняка гость знает о сеньоре Перале много такого, что неизвестно старому тренеру. С другой стороны, иногда личное общение значит больше, чем терабайты информации. Тут у Эзры Дахана имелось преимущество перед аламом.

Брякнул уником: упало второе сообщение.

Номер отправителя на этот раз подавлялся, но старик твердо знал, кто ему пишет. «Скажите, пожалуйста, – интересовался алам, где бы он сейчас ни был, – как у Диего Пераля с логикой?» Нормально, ответил Дахан. Для варвара – твердый средний уровень. «Спасибо. Вы меня порадовали.» С минуту Эра Дахан ждал продолжения. Нет, объяснений не последовало. Возможно, это у меня что-то с логикой, подумал тренер. Вопрос про аналитические способности сеньора Пераля не укладывался ни в какие расчеты.

V

Лучшая защита – нападение.

Древний афоризм нравился Луке Шармалю. Парадокс и систематика, умозрительность и практичность – как у любого высказывания, у афоризма имелись границы применимости, но это не умаляло его ценности и лаконичного изящества. Мудрость, проверенная веками, была как нельзя кстати.

Банкир не любил действовать поспешно. Хотя при необходимости мар Шармаль принимал решения быстро, почти мгновенно – и редко ошибался. Сказать по правде, ошибся он всего дважды за свою долгую жизнь, и в итоге сумел извлечь большую пользу из ошибок. Когда же время позволяло, глава семьи Шармалей предпочитал лишний раз все взвесить и перепроверить, запустив верификацию по трем параллельным потокам уникального гематрийского мышления. Схождение результатов, полученных разными методами – принципиально разными! – не только подтверждало верность решения задачи, но и доставляло Луке Шармалю специфическое удовольствие.

Многофакторный анализ. Формальная комбинаторика событий с векторной экстраполяцией. Расчет и сравнение вероятностей с учетом взаимодействий неявных и косвенных. Эмпирическая верификация на основе статистики предыдущего опыта.

Лука Шармаль знал эти формулировки: монография профессора Штильнера «Ойкумена: расизм как конфликт специфик мышления», раздел «Раса Гематр», главы девятая и десятая с примечаниями. Банкир никогда не говорил зятю, что в действительности, несмотря на изощренность профессорских рассуждений, все обстоит гораздо сложнее. В процессе анализа ситуации и выработки решения три потока многократно пересекались, обогащая и корректируя друг друга промежуточными результатами. Неудивительно, что все попытки компьютерного моделирования гематрийского мышления терпели фиаско. И дело тут было не в мощностях и быстродействии лучших в Ойкумене компьютеров, собранных на Ларгитасе…

Отрегулировав упругость напольного покрытия, Шармаль стал мерить шагами кабинет. Возле обзорника, имитировавшего окно во всю стену, он всякий раз задерживался на три с половиной секунды. Обзорник показывал реальный пейзаж за стенами резиденции, как если бы Лука и впрямь смотрел в окно. Небо было чистым – ни облачка, ни инверсионного следа от летательных аппаратов. Перед мысленным взором Шармаля прозрачная глубина киттянских небес быстро заполнялась белыми закорючками цифр и символов, которые складывались в исполинскую трехмерную матрицу. Лука мог обойтись и без визуализации мыслительных процессов, но так ему лучше думалось.

«Приятнее,» – определил бы на его месте не-гематр.

Восемь шагов к стене, восемь обратно. Задержаться у обзорника на три с половиной секунды. Обновить зависшую в небе облачную матрицу. Внести коррективы в параллельные потоки. И снова – восемь шагов до стены, восемь обратно. Так это выглядело со стороны. Знаменитого финансиста «зациклило». Уж не погружается ли он в апато-абулический синдром? Не пора ли вызывать врача?

…Наблюдателя Лука Шармаль отправил в спорткомплекс «Тафари» за два дня до начала турнира. Строгий приказ гласил: никаких «жучков» и нанокамер, напыленных на одежду. Личных контактов с объектом избегать. Держать дистанцию, себя не обнаруживать. Для такой работы не требовался экс-следователь Фриш – с заданием справился сотрудник личной службы безопасности. Его ежедневный отчет пришел сорок семь минут назад и был лаконичен.

Сегодня во время утренней пробежки камера дистанционного наблюдения за объектом в течение тридцати шести минут сорока одной секунды давала фальш-картинку. Причина: использование генератора композитной камуфляжной иллюзии с мультидиапазонной «глушилкой»; вероятность – девяносто восемь процентов. С вероятностью девяносто шесть целых и семь десятых процента в этот промежуток времени объект контактировал с неизвестным(и). Отследить контакт не удалось. Содержание беседы установить не удалось.

Скупой информации Луке Шармалю хватило с лихвой. С Диего Пералем контактировал отлично оснащенный профессионал. Предпринятые им меры предосторожности ясно свидетельствовали: контактер был уверен, что за Пералем следят. И, тем не менее, счел необходимым встретиться.

Расчет вероятностей давал следующий расклад:

– Разведка Великой Помпилии, полагая, что Пералем интересуются гематрийские «коллеги», решила форсировать события. Вероятность – семьдесят две целых и три десятых процента.

– В игру вступила разведка другой расы. Вероятность – семнадцать целых и четыре десятых процента.

– С Пералем контактировал представитель частной компании или преступной организации. Вероятность – восемь целых, одна десятая процента.

– Контакт не имеет отношения к секрету пассажирского колланта и преследует иные цели. Вероятность – две целых, две десятых процента.

Последний пункт явился для Шармаля неприятным сюрпризом. Вернее, не сам пункт, а соответствующая ему вероятность. Две целых и две десятых процента – на самом деле не так уж мало. Эмпирическая верификация по данным статистики предыдущего опыта подсказывала Луке, что здесь вступают в действие неучтенные факторы, а следовательно, данный пункт нуждается в поправочном коэффициенте. Точному исчислению коэффициент не поддавался.

Досадная неопределенность не повлияла на конечный вывод и решение. Настала пора действовать, причем действовать на опережение.

VI

В кратере Тафари клубился туман.

Клочья перламутра оседали на стенах чаши, вылепленной из земного праха наилучшим гончаром – природой. Ближе к краю они липли к скальным уступам так, словно целиком состояли из клея. Ниже туман бурлил, кипел, сливался в сплошную массу овсяной каши. С наслаждением, равно свойственным людям и катастрофам, он погребал под собой отели, спорткомплексы, бассейны, фехтовальщиков, тренеров, судей, массажистов – и, конечно же, зрителей, прилетевших на Китту ради наслаждения: зрелища откровенного, бесстыже выставленного напоказ соперничества. Туман был демократом, он жрал всех без разбору: богатых, бедных, здоровых, больных, живых, мертвых.

– Кстати, о мертвых, – сказал Пробус. – Сеньор Пераль, дружочек, вы абсолютно уверены…

– Замолчите, – перебил его Гиль Фриш.

– Ну мало ли! Например, летаргия. Ошибка врачей…

– Замолчите!

Незнакомая интонация, взорвавшая реплику гематра, заставила помпилианца прикусить язык. Много позже Пробус поймет, что впервые услышал от мар Фриша эмоционально окрашенную реплику, а сейчас он просто сел на камень и обхватил голову руками.

Спиной к ним обоим, Диего Пераль стоял на краю кратера.

– Спуск, – заметил он. – Спуск опаснее подъема.

– В каком смысле? – уточнил Фриш. – В философском?

– Во всех смыслах.

Я перестаю его понимать, отметил мар Фриш. Он молчал во время всего рассказа Пробуса. Я молчал – и он молчал. Помпилианец, размахивая руками и брызжа слюной, живописал, как в космосе мы встретились с покойницей, до сих пор летящей с Террафимы на Хиззац. Пробус не скупился на подробности, описывая собственные впечатления от встречи с усопшей сеньоритой де Кастельбро, где «чуть не обосрался» было самой слабой из характеристик. Сеньор Пераль слушал и лишь кивал в такт. Казалось, ему пересказывают одну из пьес, написанных Пералем-старшим. Он изменился, и момент перемены легко вычленить со стопроцентной точностью. Это фраза сеньора Пераля, обращенная к Пробусу: «Ангел ты или бес, в любом случае я иду за тобой.» Решение принято, все остальное – частности.

– Я думал, это я в аду, – сказал Диего Пераль.

– Это я в аду, – огрызнулся Пробус. – И черти жарят мою задницу.

– Нет, – с серьезностью психопата, объясняющего жертве мотивы своего ужасающего поведения, ответил Диего. – Вы заблуждаетесь, сеньор. Вам плохо, вот вы и преувеличиваете. Я тоже преувеличивал, и сейчас мне стыдно. Она до сих летит с Террафимы на Хиззац. Мертвая, она летит с Террафимы на Хиззац…

Он повторил мысль Фриша дословно, с такой уверенностью, что гематр едва не заподозрил в эскалонце латентного телепата. Черный ворон, Диего Пераль стоял над кратером, изучал метаморфозы предрассветного тумана и размышлял вслух о пекле и неврозах. Над горизонтом всплыл краешек Альфы Паука, прожигая насквозь перину облаков. Лучи солнца соткали вокруг Пераля яркий ореол, облепили желтым пухом, превращая ворона в цыпленка. Это было бы смешно – в другом месте, в другое время.

– Знаете любимую легенду моего отца? – спросил Диего. Рукой он сделал замысловатый жест, из которого тренер Дахан вынес бы кучу информации о защитах и атаках. – У поэта умерла жена, и он, не перенеся разлуки, спустился за ней в преисподнюю. Сатана в тот день пребывал в добром расположении духа. Он разрешил поэту забрать душу жены наверх, к людям. Но поставил условие: не оглядываться всю обратную дорогу. Разумеется, поэт оглянулся.

– Я бы тоже оглянулся, – согласился Пробус. – Нет, я бы вообще не спускался в ад. Ради жены? Ни в коем случае.

– Поэт оглянулся, – невозмутимо продолжил Диего, – и увидел, как его жена страстно отдается напоследок какому-то дьяволу. Ангелы прекрасны, даже падшие. Их красота очаровывает женщин вернее, чем прелесть ангелов, славящих Господа на небесах. Этот дьявол не был исключением. Рыдая, поэт кинулся прочь. Вскоре он вернулся домой, а его жена…

Пробус стукнул кулаком по колену:

– Трахается с чертом! Что за чушь вы несете, золотце?

– Чушь? Возможно. Мне никогда не нравилась эта легенда. Я думал: что, если измена жены была сатанинским наваждением? А если и нет, то почему трусливый поэт сбежал? Почему не вступил в бой с дьяволом, увенчавшим его рогами? Я был глуп, сеньоры, молод и глуп. Теперь я думаю иначе. Надо идти вперед. Просто идти вперед и не оглядываться. Тогда у тебя есть хоть какой-то шанс… Я кажусь вам безумцем?

– Да, – сказал Пробус.

– Нет, – сказал Фриш.

– Летим, сеньоры. Летим немедленно! Едва я вспомню, что она все еще там, на пути к Хиззацу…

– Летим? – помпилианец хрипло расхохотался. Под левым глазом Пробуса забилась синяя жилка, на лбу выступили крупные капли пота. – Дорогуша, у меня начинается понос от одной мысли о выходе в волну! Уверен, мой драгоценный коллега…

– Это правда, – кивнул Фриш. – Мне тоже страшно.

Секундой раньше гематр закончил расчеты персонального чувственного фона. Получалось, что мар Фриш сейчас менее эмоционален, чем после аварийного возвращения на Алайну, но более эмоционален, чем обычно, до экстремальной встречи с покойной сеньоритой де Кастельбро. Разница не сводилась к банальным пропорциям. Расчеты показывали, что в данный момент эмо-фон на семь процентов выше стандарта, присущего гематрам, и вдвое слабее пикового значения, которым Гиль Фриш назначил свое состояние на Алайне. Для того, чтобы сделать из этого какие-то осмысленные выводы, требовалось время. Время и опыт, накопленный фактаж.

– Не надо, сеньоры, – Диего Пераль повернулся к собеседникам. – Мы зря тратим время. Вам страшно, мне страшно, но мы летим, и все тут.

Пробус криво ухмыльнулся:

– Вы заставите нас силой, дорогуша?

– Я? Нет.

– Тогда кто же? Власти?

– При чем здесь власти? Вы сами заставите себя взлететь. Вы не можете без полетов, я же вижу. Вы продали душу за ска́чки по космосу. Прикованные к земле, вы зачахнете. Космические корабли? Нет, они вас не удовлетворят. Пьяницу не напоить водой. Это как…

Щелкнув пальцами, Диего подыскал сравнение:

– Это как безрукий боец. Он все равно изыщет способ драться.

– Душу? Продали?! – вскочив, Пробус топнул ногой, словно намеревался пойти в пляс: – А что? Вы правы! Вы триста раз правы, только не надо разговаривать с нами, как сержант с новобранцами!

– Я мастер-сержант, – на лице Диего не возникло и тени улыбки. Окажись здесь Мигель Ибарра, восстань на миг из могилы, и лихой контрабандист подтвердил бы: да, такое лицо было у мастер-сержанта Пераля перед тем, как на Дровяном бастионе началось самое веселье, а какое лицо у него стало потом, вам и знать не надо, господа хорошие. – С новобранцами я разговаривал иначе. Вам бы не понравилось, это точно.

– Ну тогда – как мамаша с детьми!

– Мы не можем взлететь вдвоем, – вмешался Фриш.

Диего показал гематру три пальца: втроем.

– Вдвоем, сеньор Пераль. Вы, как ни крути, пассажир, а не коллантарий. Мы не взлетим и втроем: Якатль ждет нас в гостинице. Для взлета требуется коллант в полном составе. Вы способны подождать, сеньор Пераль?

– Да. Только поторопитесь.

– Я имею в виду, подождать так, чтобы не натворить глупостей?

Диего Пераль долго молчал.

– Я попытаюсь, – наконец произнес он.