Читать книгу Механизм Жизни - Андрей Валентинов, Генри Лайон Олди - Страница 13

– «Асу», токайское. Если поставщик не врет, с самой Токай-горы.

– Этим вы меня не удивите, пан Орловский. – Волмонтович отставил бокал, не почувствовав вкуса. – У меня были кое-какие дела в Трансильвании. Там токай, даже наилучший – не редкость. Гордость Венгрии!

– России, пан Волмонтович, – уточнил пан Пупек. – Виноградник на склоне Токая куплен царем Петром больше века тому назад. Даже Токай под москалями.

На худосочного пана Пупека князь вначале и внимания не обратил. Принял если не за лакея, так за дворецкого. Немудрено – сам Пан Бог распорядился, чтобы пана Пупека в упор не замечали. Телом тощ, лицом неказист, голосом тих. Разве что фамилия завидная, без смеха не выговоришь. Господин Пупок, мелкая фитюлька рядом с грозным Орловским.

Только в зале, за вином, Волмонтович начал понимать, что не всяк пуп – прост.

– Европейцы слишком поздно замечают опасность, – вел далее пан со смешной фамилией. – Это, увы, традиция. Венгров они заметили, когда те уже обосновались в Моравии. И на монголов сперва поплевывали. Тогда им повезло, наши предки оказались молодцами, прикрыли от беды. А вот турки чуть не взяли Вену…

– И вновь наши подсобили, – хмыкнул Орловский. – Без короля Яна Собесского пропала бы Европа. Глядишь, до Парижа османы бы добежали. Прыткие, пся крев, что твои блохи!

Пан Пупек кивнул.

– С русскими та же история. Они-то уже брали Париж. И вновь Польша закрывает собой Европу от смертной беды. А французы с англичанами царю Николаю разве что дупу его августейшую не целуют… – Тихий голос окреп, вскипел яростью. – Видит Матка Боска! Все видит, Заступница!

Орловский встал, расправил плечи, сжал крепкие кулаки.

– Всю жизнь я посвятил борьбе за свободу Польши. Это не хвастовство, панове. На Суде Страшном мне есть чем оправдаться. Мы пробовали всё, что может изобрести разум, что подсказывали нам любовь и ненависть. Готовили рокоши и заговоры, интриговали, льстили, обольщали. Когда Наполеон взял Москву, на миг поверилось… Но мы проиграли все войны и все сражения. Не стану спрашивать – почему. Спрошу иное: как действовать дальше? Вас не зря прислали из Парижа, князь. Что нам делать?

Волмонтович почувствовал себя самозванцем, Отрепьевым, которого его гоноровые предки пытались впихнуть на московский престол. От него ждут совета? Не скажет ли пан зацный, только что из Парижа, как нам матку Польшу из праха поднять?

– Я – армейский надпоручник, панове, – взвешивая каждое слово, начал князь. – Вам же нужен скорее фельдмаршал или гетман коронный. Могу лишь пересказать, что слыхал от его милости Чарторыйского. Все он мне поведал или малый краешек открыл – судите сами.

Помолчал, собрался с мыслями.

– Наши друзья в Париже и Лондоне считают, что возрождение Польши возможно лишь после военного разгрома Российской империи. Для этого уже сейчас следует создавать основы будущей коалиции – и широко пропагандировать наши идеи среди европейской общественности. Лозунг «Свобода Польше!» должен быть на слуху у каждого, кто считает себя цивилизованным человеком…

Да, именно так рассуждал «король де-факто». Да, Лондон и Париж приняли решение о подготовке всеевропейской войны против варварской России. Поляки в их раскладе – колесная спица, но спица острая. Борьба за Вольную Польшу объединит всех – и крикунов-революционеров, и пугливых либералов, и мудрых консерваторов. Невидимые колеса вертятся, невидимые часы отсчитывают время, оставшееся до первых залпов.

Чарторыйский сказал своему курьеру многое. Сам же Волмонтович не спешил откровенничать с новыми знакомыми. Об Орловском он по крайней мере наслышан, а вот невзрачный пан Пупек оставался загадкой. Мало ли? Лишним ушам ни к чему слышать о таинственном «Клабе», взявшем на себя координацию будущего похода, о планах создания «твердой власти» во Франции взамен скомпрометированного режима короля-гражданина, о козырной «турецкой карте», которую предстоит бросить на стол в решающий момент. Им, полякам, помогают – этого достаточно.

Кто помогает?

Само собой, иезуиты. У Черного Папежа к России нежная любовь. Не верите? Ну тогда масоны – эти всюду пролезут. Говорят, даже на Северном полюсе открыли для самых-самых избранных Арктическую ложу – «Полярная звезда» называется.

Вопросов, впрочем, не задавали. Орловский слушал, не пропуская ни звука. Глаза горели темным огнем, костяшки на сжатых кулаках побелели. Пан Пупек остался невозмутим, как манекен в модной лавке. Взгляд в мировое пространство, подбородок вздернут, словно пану-грубияну приспичило харкнуть в лепной потолок. Безликий скучал. Студент университета забрел к школярам, постигающим азы наук. Дважды два – четыре…

Похоже, про закулисный «Клаб» он знал больше Волмонтовича.

– Подготовка займет лет пятнадцать-двадцать, – подвел князь итог. – Эти годы не должны пройти даром.

В ответ прозвучал тяжкий вздох.

– Пятнадцать? Двадцать? – Орловский провел широкой ладонью по лицу. – Не доживу, не увижу. Холера, жаль! Вы правы, князь. Время не терпит отлагательств. В письме говорится о посылке наших агентов в Киев, Вильно и Минск…

– И в Петербург, – уточнил пан Пупек.

Следовало лучше думать, соглашаясь на роль гонца, понял Волмонтович. Вражья Молодица, незримо стоявшая у стола, с одобрением кивнула, улыбнулась жарким ртом. Или ты, хлопец, думал, что меня минуешь? Ой, зря думал! От меня сам Калиостро не убежал со всеми его чудесами египетскими. А ты, надпоручник, считай, второй срок по земле ходишь.

Не жирно ли будет?

Накатил страх – такой, что смерти пуще. Собрал князь силы в единый узел, выдохнул:

Беззвучно двигались губы, роняя слова древнего заклинания, прозрачные до немоты. Услыхал он их в детстве от бабки-ворожеи. Память у мальчонки, что грифель у Орловского, – ошибок не ведает. Не знал лишь маленький Казимир, что пригодится ему бабкино наследство – ой, пригодится!

Отпустило, хвала Пресвятой Деве. Собеседники ничего не заметили – задумались. За рубежом коалицию сколачивают, смерть Империи куют. А им чем заняться?

– Послал я двух верных парней в Малороссию, – заговорил Орловский. – По селам проехаться. Наречие хохляцкое им ведомо, за поляков не примут. Послушают, о чем хлопы толкуют, да и прикинут: можно ли тех хлопов на рокош против царя поднять? «За нашу и вашу свободу!» – такие слова дорогого стоят. Отняли москали у хохлов вольности казачьи, на панщину погнали. Есть у меня один сорви-голова на примете – Устим Кармалюк из-под Каменца. Заризяка, из Сибири сбежал, кандалы порвал. Таких бы Кармалюков с дюжину!..

– Этого мало! Мало!

Умолк вояка-художник. Пан Пупек же сверкнул ледяным глазом. Куда только скука девалась?

– Панове! Европейская или нет, война нам не поможет. Наполеон уже брал Москву – и что? Мы тоже приходили в Москву двести лет назад, сажая на русский трон Владислава Вазу. Мы были сильнее, грамотнее, богаче. Но победили не мы – и не круль Бонапарт. Не пора ли сделать выводы?

Он оглядел присутствующих, ожидая ответа.

– «Не ходи на Москву!» – Волмонтович отпил еще глоток токайского. – Карл Клаузевиц сказал, что в Книге Войны эту заповедь должно записать на первой странице. Россию следует бить на окраинах, чтобы хлопы-рекруты не понимали, зачем царь их туда послал. А еще лучше за границей, под Аустерлицем или Фридландом…

…Или в Турции, подумал он. Под Карсом и Плевной, среди голых холмов, где хорошо живется лишь холере. Но про «турецкую карту» решил пока молчать.

– Именно так, – согласился пан Пупек. – Вы правы. Нельзя делать русских жертвами и героями, нельзя будить народ. Героями и жертвами должны быть мы, поляки. Пока москаль спит, Империя не страшна. Дряхлые мушкеты, парусные фрегаты; уральские заводы поставлены еще при Петре. Империя – не народ! – не выдержит напора, если сюда придет Европа. Удар по Финляндии, освобождение Польши, высадка в Крыму, на Камчатке; бунт в Малороссии и в Белой Руси… Надо отбросить Империю в Азию, оставив наедине с кочевыми ордами. И это можно сделать, панове!

Был пан скучен, стал страшен. Ликом прежний, голосом – тот же, а приглядишься, и дрожь по хребту. В Трансильвании князь точно бы уверился – упырь, мертвяк без погребения.

Чур меня, чур!

– Россия идет вперед семимильными шагами, – вел дальше пан Пупек, нимало о своем упырстве не подозревая. – Заложены на верфях первые пароходы. Принято решение о строительстве железных дорог. Со всей Европы сманивают лучших специалистов. Я уже не говорю о школах и университетах. На днях состоится открытие филиала Общества по распространению естествознания. «Свадебным генералом» приглашен ученый варяг, брат самого Эрстеда. Через двадцать лет Россия станет закованным в сталь монстром…

– Не станет.

Все как есть переменилось. Пан Пупек только что не горит и пар из ушей не пускает. Орловский же спокоен и тверд, будто сталь.

– К нашему великому счастью, панове, – не станет. При царе Петре страна разделилась на новых и старых. Последних – море, первых – горсть. Большинству русских не нужны пароходы и научные общества. Они их ненавидят. На что православная церковь послушна трону, но и она выступает против школ. Александр Пушкин, мой хороший друг, как-то сказал: правительство – единственный европеец в России. Он ошибся – министры с фельдмаршалами тоже не желают перемен. Сегодня построят завод, а завтра придется освобождать хлопов, чтобы было кому работать на том заводе…

Художник оправил фрак. Жестом остановил пана Пупека: я не закончил!

– Не правительство опасно. И даже не ужасный шут Бенкендорф с его жандармами. Только один человек способен вести Россию в Европу – и против Европы. Он велит строить пароходы, приглашать ученых и открывать секретные лаборатории. Не делай он этого – Россия оставалась бы сонным ленивым медведем. Без него страна остановится. Преемник молод, а родичи слабы и враждуют…

– Чтобы погубить корабль, не обязательно брать его на абордаж, – поразмыслив, согласился пан Пупек. – Достаточно выбросить за борт капитана.

– А знаете, панове, – Волмонтович глянул на бутылку с токайским, словно хотел пальнуть по ней из пистолета. – Был у меня приятель, ротмистр Джигунский. Занесло его как-то под Аустерлиц, на высоты Праттена. Москалей там крепко потрепали, это всем известно. Но не все знают, что царь Александр в тот день едва не угодил в плен. Его отбили казаки, хотя Джигунский, если верить ротмистру, уже держал пана царя за ворот. Я спросил, отчего он Александра не зарубил, раз уж в полон взять не удалось. А ротмистр губу кривит: «Кому он, царишка, нужен? Рубить всяких…»

– Александр нам не мешал, – рассмеялся Орловский. – Он был нерешительней пана Гамлета, на нем играли, как на флейте, все, кому не лень. С таким царем можно было спокойно готовить воскрешение Польши. Его брат Константин нам даже помогал. Проживи он чуть дольше – кто знает? Но этот, нынешний…

Называть вслух имя не требовалось. Палача и губителя Отчизны знал каждый поляк – и каждый проклинал. Боже, покарай krwawy pies, царя Николая! Матка Боска, отвернись на миг!

– Смерть тирану!

В три голоса выдохнули – дружно, страшно.

Вражья Молодица, четвертая в компании, равнодушно кивнула. Отчего бы и нет? В ее хороводе каждому найдется место, будь ты хоть царь, хоть пастух, хоть уланский надпоручник.

– Погодите! – опомнился Волмонтович. – Командование повстанцев в 1830 году запретило всякие покушения. Если русского царя убьет поляк… Николай станет мучеником! Начнется священная война, нам не простят его кровь и через тысячу лет. Мы не сумеем прикончить каждого москаля!

– Увы, – не без сожаления согласился пан Пупек. – Но почему обязательно поляк, дорогой князь? Император Петр Федорович, дед нынешнего, поссорился с датчанами, а убила беднягу собственная жена. Царя Павла, врага Британии, помог отправить на тот свет душка-царевич Александр. Наши друзья-декабристы были в шаге от успеха, если бы Булатович не струсил… Кто сейчас остался из царской родни?

Художник качнул седой головой:

– Мать-императрица, брат Михаил, дети… Не выйдет, панове. Бояре нынешние не чета прежним. Немцы, остзейцы – вот кто стоит у трона. Швабы не предадут. А посылать наемника опасно – раскопают…

– И закопают, – вздохнул Волмонтович. – Нас вместе с Польшей. Родина – заложница, панове. Поэтому тиран и не боится. Говорят, он ездит с малой охраной…

– Чаще вообще без охраны. – Орловский дернул себя за пышную бакенбарду. – Лишь с фельдъегерем или с тем же Бенкендорфом. Что же выходит? Поляк его убить не должен, русский – та же история; за каждым иностранцем – слежка… Тут лишь Пан Бог способен помочь.

– Решено, – не стал спорить пан Пупек. – Тирана убьет Бог. Согласны?

– Бог?!

Волмонтович решил, что ослышался.

– Вы имеете в виду несчастный случай?

– Подпилить опоры моста? – Орловский развеселился, чуть в пляс не пошел. – Дорогой князь! Все это уже проделывали без нас. И что в итоге? Царь благополучно уцелел, а дюжина тех, кого назначили виновными, отправилась за Акатуй. Русские правы, считая, что у каждого несчастного случая есть фамилия, имя и отчество. Так нас разоблачат еще вернее, чем если бы мы наняли итальянского bravo.

– Но есть случаи иные.

Пан Пупек дернул уголками рта, давая понять, что он в добром гуморе.

– Представьте, князь, что с небес упадет метеорит – прямо на темечко его величества. Да-да, метеорит, существование которых наука наконец признала. Что в итоге? Тиран мертв, а его опричники даже не знают, как объявить народу. Русские суеверны, для них метеорит – Божья кара. Государь согрешил, и Господь лично прибрал мерзавца. Значит, факт такой смерти скорее всего скроют. Геморроидальные колики, как у императора Петра Федоровича; апоплексический удар, как у его сына… Но слухи пойдут, и мы получим кроме смерти врага – осуждение всей его политики. Преемнику, юному Александру, придется с этим считаться, не так ли?

– Погодите! – Волмонтович залпом допил вино. – Вы способны вызвать метеорит из мирового эфира?

– Железный? Да! – расхохотался Орловский. – С помощью очень-очень большого магнита. Князь! Пан Пупек упомянул небесного гостя в качестве примера. Есть иные Божьи кары, не менее грозные. Как карают грешников?

– Молнией, допустим.

– Именно. Если вы задержитесь в Петербурге, мы вам продемонстрируем нашу – верней, Божью – молнию.

Казимир Волмонтович молчал. Не только из-за Вражьей Молодицы – умирал, убивал, всяко бывало. Но эти двое втягивали в кровавое дело самого Творца. Пусть лишь фигурой речи, не всерьез. Хотя отчего же? «Не поминай имени Господа Бога твоего всуе». Третья Заповедь, Синайская Скрижаль…

Заговорщики не слишком почитали Завет: и Ветхий, и Новый.