Читать книгу Фанда.Ментал - Генри Маштоц - Страница 4

В аудитории было привычно тихо. Студенты, число которых не превышало и дюжины, сидели на стульях, хаотично расставленных вдоль стены. Напротив них стоял Берно, временами прохаживаясь по всему помещению, оказываясь то за спиной учащихся, то возле широко открытого окна с восточной стороны помещения. С улицы внутрь проникал яркий солнечный свет, и слышалось ласкающее ухо редкое щебетанье птиц. Берно вставал у окна, смотрел на здания напротив и провожал глазами медленно проезжающие по узкой улице машины. Он обожал раннюю венскую весну и мог часами наблюдать за всем происходящим вокруг. В памяти снова всплывало недавнее знакомство после концерта, о котором Берно постоянно думал в течение последних нескольких дней. Он не мог выбросить из головы живое и красивое лицо, каждый раз ощущая приятное томление внутри.

Что это за мелодия играет в моей голове? Каждый раз, как только я вспомню о ней. Почему она? Почему не ее любимая соната? О, да это же моя любимая соната.

²

Это мое сокровище, запрятанное подальше от глаз, подальше от всего мира. Она всегда была лишь моей, исполнялась моей душой на тонких струнах воспоминаний, стреляя нотками куда-то в сердце, куда-то в прошлое, выстраивая ряд в мое будущее. Да, и похоже, я отдал это сокровище ей, просто подарил, связал ее, обвел вокруг ее тела, взялся за другой край и словно на поводке держу ее, не отпускаю… Лишь она, эта музыка, способна удерживать эту женщину в памяти так же ярко! Хотя бы ненадолго… Хотя бы до самой смерти…

– Берно? – окликнула смуглая студентка в вязаном шарфе и кожаных полусапожках.

– О, простите! На чем я остановился… Ах, да… Для философии экзистенциализма крайне важно понятие страха. Притом важно разделять понятие страха и боязни, – продолжил диктовку Берно, стараясь выжидать, пока студенты успеют сделать записи. – Боязнь всегда предполагает наличие угрозы, к примеру, людей, обстоятельств, явлений. В отличие от страха у боязни имеется источник.

Слова Берно, словно растворившись в аудитории, неким движением опять сплелись в слова и вернулись к нему. Он впервые поймал себя на мысли, что до этого момента никогда не задумывался, что легкое волнение, которое он испытывает за последние дни, это не страх, а боязнь. Ощутив от этой мысли слабое облегчение, Берно продолжил.

– Возбуждение страха происходит без нашего ведома, и без определенного источника. В такой ситуации человек не может описать, что его пугает. В этой неопределенности и проявляется основное свойство страха. Это чувство возникает без какой-либо видимой причины, и человек не способен оказать сопротивление. Иррациональный страх, которому мы не можем дать объективное объяснение, приводит к ужасу, но в то же время является мощным толчком для человека в процессе осмысления самого себя и переоценки ценностей…

– Берно, я прошу прощения, это безумно интересно, но давайте продолжим в следующий раз. Мы опаздываем на другую лекцию, – улыбаясь, прервала девушка в первом ряду.

– Да, конечно! Прочитайте мои конспекты по Кьеркегору, на следующей лекции мы обсудим основные положения!

Берно взглянул на часы, удивившись пятнадцатиминутному выходу из графика. Оценив стойкость и интерес, с которым его слушали, Берно широко улыбнулся и проводил студентов к выходу взглядом. В ту же секунду в аудиторию вошел мужчина в униформе.

– Добрый день. Я ищу Матиаса Хеля!

– Кого?

– Матиас Хель. Здесь написано, что…

– …Да, да, простите, я не расслышал, – бросил Берно, вспомнив свой недавний экспромт с именем. – Я слушаю.

– У меня для вас посылка. Вот письмо, – протянул курьер. – Прошу, подпишите здесь.

– Письмо?

– Да.

Берно расписался и взял в руки конверт с письмом. Курьер попрощался и удалился. Берно неспешно вскрыл конверт и достал красивый лист бумаги. С того момента, как он услышал свое вымышленное имя, его пульс медленно, но верно учащался. Волнение достигло апогея с первого взгляда на лист, где красовался написанный чернилами слегка небрежным почерком текст:

Мой дорогой Матиас,

Вам не обязательно стремглав опускать глаза в конец письма, чтобы понять, от кого оно. Да, от меня, от Махсом. Возможно, Вы меня уже успели забыть. Но что-то мне подсказывает, что это не так. Может, ваши глаза, может, ваши воспоминания, которые не дают Вам покоя. Да, мне кажется, что я их чувствую. Наши с Вами воспоминания, возможно, связаны, как частицы, которые оказались запутанными. Только вот если моя спираль мыслей кружится в положительном направлении, то Ваша должна кружить в отрицательном. И наоборот.³ Прошу, скажите, как Вы ощущаете свои воспоминания? Поделитесь чувствами, положительны ли они? Я готова принять Ваши ощущения и с покорностью сочту свои сугубо отрицательными. Хоть мы с Вами никогда не сможем прийти к согласию в том, где начинается положительное и где – отрицательное, где правда и где то, что мы хотим для себя сыграть, добровольно раздав для самих себя примитивные и до боли желанные роли.

Ох, простите меня, если я запутала Вас той самой запутанностью и частицами – набралась у своего ученого отца. Но я все еще готова принять на себя роль, противоположную от Вашей, сугубо положительной.

Что же я прошу от Вас, отмалчиваясь и пытаясь скрыть свои чувства, перекидывая ответственность за свое признание на Ваши плечи?.. Это вихрь, это тонкие слова, облаченные в бесполезную и неприглядную скорлупу; незаметные никому, скрытые и лишенные какой-либо оболочки, чистая энергия. Но лишь разломав ее, силой овладевая тем, что дается нам то ли Богом, то ли его рафинированным суррогатом, я вкушаю плоды моего самобичевания. Я кричу, я мысленно отгоняю от себя приятные и теплые чувства, зная, что в этот же момент вызываю у Вас ровно противоположные. Я доставляю Вам наслаждение. И быть может, я полюбила жертвенность и страдальческие позывы внутри себя ради Вас. Может, все-таки я делаю это ради чего-то более высокого. Посмотрим. Жизнь обязательно расставит все по своим местам. Но я прошу Вас об одном, молю, сделайте усилие для меня, если, конечно, я оставила в Вашем сердце хоть какой-то след. Оберните ваши чувства в черную материю, заколите их, отгоняйте их прочь хоть изредка, заставьте себя поверить, что они отрицательны и порочны. В эти моменты меня накроет нежное и сладкое блаженство, пьянящая истома, щемящая и сладострастная печаль. Прошу хоть изредка одаривать меня тем, что, возможно, чувствуете Вы так часто и настолько ярко. Я невправе поддаться столь могучему соблазну и всецело отдаться своим истинным и глубинным чувствам лишь из страха вызвать у Вас неприязнь к себе, к Вашим чувствам. Я лишь прошу Вас и надеюсь на Вашу благосклонность. Мой дорогой Матиас, это не любовь, а лишь ее вершина, прыжок сквозь время, жадное стремление пропустить все лишнее и пугающее. Но тем не менее столь же сильное и пронизывающее чувство.

Ваша соната, она прекрасна. Если Вы дарите мне самое ценное, то у меня есть по-детски наивная, крошечная надежда на то, что Вы услышите мою просьбу.

Махсом

Берно откинул письмо на подоконник. Его сердце бешено колотилось от неожиданных слов, от экспрессии, с которой Махсом обратилась к нему. Чувствовалась настоящая эйфория, грозой накрывающее волнение, подобие которого отдаленно помнилось из юности. Забытое и раздирающее чувство влюбленности к некоему образу, воспоминанию, какой ощущалась Махсом, удивляло новизной сути, хоть было знакомо по форме. Берно осмотрел лист и конверт в надежде найти ее адрес или телефон. Но тщетно. В тот же момент зазвонил телефон.

– Я слушаю.

– Берно Фави?

– Да, верно.

– Это доктор Хайс. Вам удобно сейчас говорить?

– Да, доктор, конечно.

– Я хотел бы обсудить с вами результаты некоторых анализов, которые вы сдавали около месяца тому назад.

– Помнится, я говорил с вашей коллегой, она сообщила, что они в полном порядке.

– Моя коллега, к сожалению, лишилась медицинской лицензии, и мы пересматриваем результаты анализов тех пациентов, которые находились под ее опекой. Я хотел бы попросить вас при удобном случае заехать ко мне. Отныне я буду вашим лечащим врачом, и мне необходимо обсудить и проверить историю болезни.

– Хорошо, доктор, я буду у вас в течение получаса. Вы сможете меня принять?

– Да, господин Фави.

Берно собрал вещи со стола и направился к выходу из университета. В машине было тихо, не играла музыка, не передавались новости. Берно хотелось побыть в тишине и вслушиваться лишь в поступающий в салон, хоть отдаленно и с неким шушуканьем, шум улиц и проезжающих мимо машин. Все мысли были полностью поглощены письмом. Вспомнив о просьбе, Берно попытался окрасить свои ощущения в оттенки чувства вины, горького и досадного опыта, чего-то мучительного и гадкого. Эта пытка над собой оказалась непростым испытанием, чем-то неестественным и более мучительным, чем само желание представить свои чувства таковыми. Но лишь мысль о возможности доставить ей до боли знакомое удовольствие приводила в восторг. Эта цель казалась подлинно божественным замыслом, следованием путеводной звезде, ради чего Берно готов был потерпеть, устраивая себе такую пытку, отвергая на время чувство экзальтации, вселившейся в него после той встречи.

– Алло, – ответил Берно на внезапный звонок с незнакомого номера.

– Матиас, у вас получилось. Спасибо.

– Махсом, – с трудом выговорил Берно, ощутив, как вмиг пересохло в горле.

– Да, это я.

– Я слышу, как вы улыбаетесь. Я вижу, как задорны ваши глаза. Я взволнован их сиянием и опечален.

– Как же тонко и точно вы все представляете. Но отчего ж вы опечалены?

– Расстоянием между нами. После прочтения вашего письма мне хочется вас видеть.

– Разве лишь после прочтения?

– Простите меня за малодушие. Но у меня не было другой возможности признаться, что думаю о вас с момента нашей встречи.

– Вы не одиноки в этом. Мы с вами еще обязательно увидимся.

– Как вы узнали мой телефон?

– Прошу, оставьте мне немного пространства для моих секретов.

– Охотно соглашусь. Махсом, спасибо за ваши мучения. Я постараюсь отвечать вам взаимностью.

– Мой дорогой Матиас, нам следует как можно чаще воспроизводить в памяти любимую с вами музыку. Она и лишь она вызывает наслаждение на обоих концах нашей с вами созданной вселенной. Она способна похитить нас и устроить нам встречу. До свидания, Матиас.

– До свидания, – выдавил из себя Берно, понимая, что связь с ней в очередной раз разрывается.