Читать книгу Золотая пыль (сборник) - Генри Сетон Мерримен - Страница 11

Никогда Барлаш не бывал трезвее, чем минуту спустя, когда он вышел из своей каморки, между тем как Лиза лихорадочно запирала дверь на засов. Он немного времени потратил на свой туалет. Во фланелевой рубашке, закатанной до локтей, он имел суровый вид.

– Приходится думать о себе, – поспешил он объясниться с Дезирэ, опасаясь, как бы она не объяснила как-нибудь иначе его поступок. – Когда-нибудь хозяин будет, может быть, могущественен, и тогда он вспомнит о бедном солдате. Всегда следует думать о будущем.

Смотря на Лизу, он мрачно покачал головой, как бы считая ее принадлежащей к полу, склонному поступать неправильно, так как она слишком энергично запирала дверь.

– Ну а теперь, – сказал он, снова обращаясь к Дезирэ, – есть ли у вас кто-нибудь в Данциге, кто мог бы вам помочь?

– Есть, – тихо ответила она.

– Так пошлите за ним.

– Не могу.

– Так ступайте сами, – выпалил нетерпеливо Барлаш.

Он свирепо посмотрел на нее из-под своих мохнатых бровей и прибавил:

– Совершенно нечего бояться. Вы боитесь. Вижу это по вашему лицу. А это никогда к хорошему не приведет. Когда они постучались в дверь, у меня тряслись ноги, потому что меня легко испугать. Но это никогда ни к чему не ведет. Я открыл дверь – и все пошло как по маслу.

Барлаш с недоумением посмотрел на Дезирэ, напрасно стараясь увидеть в ней симптомы страха. Она колебалась, но не боялась. В ее жилах текла кровь, которую во все времена истории будет смешивать с веселой и несокрушимой смелостью.

– Ничего не остается делать, – резко проворчал Барлаш.

– Я пойду, – наконец сказала Дезирэ, решившись сделать то, что иногда приходится делать женщине: пойти к мужчине и довериться ему.

– Через черный ход, – сказал Барлаш, помогая надеть плащ, который принесла ей Лиза, и закрывая Дезирэ лицо капюшоном. – О, мне знаком этот путь! Хозяин спрятан во дворе. Старому солдату приходится заботиться об отступлении, хотя до сих пор император избавлял нас от этого. Пойдемте, я помогу вам перелезть через стену, калитка не отпирается.

Путь, о котором говорил Барлаш, шел через каморку во двор, а оттуда – через калитку, которой не пользовались жильцы старого дома, – он вел в настоящий лабиринт узких переулков, идущих к реке и огибающих большие дома, упиравшиеся в стены собора.

Стена была выше Барлаша, но он вскарабкался на нее, как кошка, затем нагнулся и, схватив Дезирэ за руки, поднял ее и опустил по другую сторону стены.

– Бегите, – шепнул он.

Она знала дорогу, и, хотя ночь была темной, а узкие переулки между высокими стенами не были освещены, Дезирэ не останавливалась. Ворота Крон-Top находились очень близко от Фрауэнгассе. Да и весь Данциг в те дни занимал очень небольшое пространство между реками. Город был спокойнее, чем в последние месяцы, и Дезирэ беспрепятственно пересекла узкие улочки. Она вышла на набережную через низкие ворота Святого Духа и обнаружила, что жители города еще не спят: торговля, которая ведется на северных реках, парализована в течение всей зимы и лихорадочно деятельна, когда начинается ледоход.

– «Эльза»? – переспросила женщина, продававшая весь день на набережной хлеб и теперь убиравшая свой ларь. – Вы спрашиваете про «Эльзу». Я знаю, что есть такое судно. Но почем я знаю, где оно стоит! Смотрите: здесь перегородили всю реку. Да и поздно уже, а матросы – грубый народ.

Дезирэ поспешила вперед. Луи д’Аррагон написал, что «Эльза» стоит близ Крон-Тора, большая крыша которого, похожая на клобук, выделялась черным пятном на звездном небе. Молодая женщина стала осматриваться и увидела мужчину, подходившего к ней неуверенным шагом, как человек, не знающий в лицо того, кого ему следует встретить.

– Где судно «Эльза»? – спросила она его.

– Пойдемте со мной, мадемуазель, – ответил мужчина, – хотя мне не сказали, что я встречу женщину.

Он говорил по-английски, и Дезирэ с трудом понимала его. Она никогда не слышала этого языка и впервые видела подданного этой страны, от которой весь мир теперь ожидал спасения, ибо из всех наций одни англичане с самого начала не боялись Наполеона.

Матрос направился к реке. Когда он прошел мимо фонаря, тускло освещавшего несколько ступеней, Дезирэ заметила, что матрос почти мальчик. Он обернулся, с застенчивой улыбкой протянул ей руку, и они вместе сошли на последнюю ступеньку, где вода намочила им ноги.

– Есть у вас письмо? – спросил он. – Или вы подниметесь на борт корабля?

Видя, что Дезирэ не понимает его, он повторил свой вопрос по-немецки.

– Я поднимусь на корабль, – ответила она.

«Эльза» стояла посреди реки, и лодка, в которую села Дезирэ, отправилась в путь без единого всплеска. Матрос греб бесшумно. Дезирэ привыкла к плаванию в лодке, и, когда они подошли к «Эльзе», она без посторонней помощи поднялась на судно.

– Сюда, – сказал матрос, ведя ее к каюте, сквозь красные занавески которой тускло просвечивал огонь.

Он постучался в дверь и открыл ее, не дожидаясь ответа. В маленькой комнате стояли двое мужчин, из которых один был Луи д’Аррагон, одетый в грубое платье моряков торгового флота. Он, по-видимому, сразу узнал Дезирэ, хотя она все еще стояла в тени.

– Вы? – с удивлением воскликнул он. – Я не ожидал вас увидеть, мадам. Я вам нужен?

– Да, – ответила Дезирэ, переступая порог.

Товарищ Луи, тоже моряк в грубой одежде, встал и, неуклюже сняв шляпу, поспешил к двери, пробормотав какое-то извинение.

Не всегда самые грубые люди отличаются плохим обращением с женщинами.

Он запер за собой дверь, а Дезирэ и Луи остались одни, смотря друг на друга при свете масляной лампы, которая немилосердно коптила. Маленькая каюта была полна дыма, и в ней пахло смолой. Она была не больше стола в гостиной Фрауэнгассе, где Луи простился с Дезирэ несколько дней тому назад, не зная, где и когда они снова встретятся. Судьба иногда может преподнести сюрприз, недоступный человеческому воображению.

Окно было открыто, и громкая, звонкая песня ветра наполняла каюту несмолкаемой минорной нотой предостережения, которая была частью жизни Луи, ибо он, должно быть, слышал ее постоянно, как и все моряки: и во сне, и во время бодрствования.

Он так привык к этой песне, что не обращал на нее внимания. Но она запомнилась молодой женщине, и, когда впоследствии Дезирэ приходилось слышать ее, она вспоминала эту минуту с чувством путника, который, смотря на верстовой столб, спрашивает себя, как окончилось бы его путешествие, если бы он пошел другой дорогой.

– Мой отец, – поспешно произнесла она, – в опасности. В Данциге нет никого больше, к кому мы могли бы обратиться за помощью…

Она остановилась. Что она хотела еще прибавить? Она стояла в нерешительности и ничего больше не сказала. Дезирэ не могла бы объяснить, почему ее выбор пал на него. По крайней мере, она не дала никакого объяснения.

– Я рад, что это случилось, когда я в Данциге, – сказал Луи, взяв свою шапку из грубого темного меха, какие моряки надевают даже летними ночами в северных морях.

– Пойдемте, – прибавил он, – вы можете рассказать мне все по дороге.

Но они молчали, пока матрос вез их до набережной. Им, вероятно, удастся пройти незамеченными, так как в то время в Данциге находилось много иностранных моряков и Луи д’Аррагон мог легко сойти за француза, привезшего грузы из Бордо, Бреста и Шербурга.

– Теперь рассказывайте, – сказал он, когда они пошли рядом по набережной.

И Дезирэ живо окунулась в свою историю, которая оказалась несколько несвязна, вследствие, может быть, откровенности девушки.

– Стойте! Стойте! – серьезно прервал он ее. – Кто такой Барлаш?

Луи шел несколько медленно в своих грубых морских сапогах, и Дезирэ инстинктивно заговорила менее быстро, когда начала объяснять ту роль, которую играл Барлаш.

– И вы доверяете ему?

– Конечно, – ответила она.

– Почему?

– Ах, какой вы формалист! – воскликнула Дезирэ. – Не знаю. Полагаю, потому, что он достоин доверия.

Дезирэ продолжала рассказ, но вдруг остановилась и, посмотрев на д’Аррагона из-под своего капюшона, сказала:

– Вы молчите. Не знаете ли вы чего-нибудь о моем отце, что мне неизвестно? Вы поэтому молчите?

– Нет, – ответил он. – Я стараюсь следить за вашим рассказом, вот и все. Вы так много оставляете неясным.

– Но теперь некогда все объяснять, – возразила Дезирэ. – Каждое мгновение дорого. Я все объясню вам в другой раз. В настоящую минуту я думаю только об отце и об опасности, в которой он находится. Если бы не Барлаш, отец сидел бы уже в тюрьме. Но опасность отведена только наполовину. Сам отец такой беспомощный. Надо все делать за него. Когда он пребывает в апатии, он сам ничего не предпринимает. Понимаете?

– Отчасти, – ответил Луи.

– Ах! – воскликнула она нетерпеливо. – Сразу видно, что вы англичанин.

Несмотря на свою торопливость, она и тут нашла время улыбнуться. Дезирэ была достаточно молода и с легкостью неслась по морю надежд, которое с течением времени так убывает, что люди остаются на мели жестокой жизни.

– Вы забыли, – сказал он, защищаясь.

– Что я забыла?

– Что неделю тому назад я ни разу не видел ни Данцига, ни вашего отца, ни вашей сестры, ни Фрауэнгассе. Неделю тому назад я не знал, что существует на свете кто-то по имени Себастьян, и мне было все равно.

– Да, – задумчиво согласилась Дезирэ. – Я это забыла.

Они долго шли молча, пока не добрались до ворот Святого Духа.

– Но вы можете помочь ему убежать, – сказала, наконец, Дезирэ, как бы следуя своим мыслям.

– Да, по-видимому. – Ответ был немногословен, или, может быть, Луи приобрел привычку отвечать так, живя среди людей, ежедневная речь которых состоит только из «да, да» и «нет, нет».

Они молча прошли по узким улицам, и Дезирэ свернула в переулок, соединяющий улицу Святого Духа с Фрауэнгассе.

– Нам еще предстоит перелезть через стену, – сказала она, но в эту минуту калитка, выходящая на улицу, была осторожно отперта Барлашем.

– Немножко масла, – шепнул он, – и дело сделано.

Двор ничем не освещался: за занавесками под остроконечными, выделявшимися на фоне неба крышами могли подглядывать люди.

– Все в порядке, – сказал Барлаш. – Эти собачьи сыны не возвращались, и хозяин ждет на кухне, одетый в плащ и готовый отправиться в путешествие. Он пришел в себя, хозяин-то.

Барлаш проводил их через свою темную каморку, в которую проникал только луч света от лампы на кухне. Он внимательно посмотрел на Луи д’Аррагона.

– Salut! – хмуро проговорил он. – Матрос!.. – пробормотал он затем. – Хорошо! У этой девочки ум – в кончиках пальцев.

Дезирэ откинула капюшон и посмотрела на отца со спокойной улыбкой.

– Я привела мосье д’Аррагона, – сказала она, – нам на помощь.

Себастьян сначала не узнал Луи. Затем он принужденно поклонился и приступил к церемонному извинению, которое д’Аррагон остановил коротким жестом.

– Я обязан сделать хоть это в отсутствие Шарля, – сказал он. – Есть у вас деньги?

– Немного.

– Вам потребуются деньги и немного платья. Я могу устроить вам сегодня же ночью переправу в Ригу или Гельсингфорс. Оттуда вы сможете переписываться с дочерью. События будут скоро следовать одно за другим. Никогда не известно, что может произойти за неделю в военное время. Может быть, вы скоро вернетесь. Пойдемте, мосье, пора.

Себастьян развел руками, не то протестуя, не то соглашаясь. Чемодан, уложенный и перевязанный, уже лежал на столе. Д’Аррагон взвесил его в своей руке и перебросил через плечо.

– Пойдемте, мосье, – повторил он, проходя через комнату Барлаша во двор.

– А вы, – прибавил он, обращаясь к солдату, – заприте за нами калитку.

Сделав еще один протестующий жест, Себастьян завернулся в свой плащ и последовал за ним. Д’Аррагон так буквально понял слова Дезирэ, что не дал Себастьяну времени не только колебаться, но даже проститься.

Молодая женщина не успела опомниться, как очутилась в одиночестве на кухне. Через минуту вернулся Барлаш. Дезирэ слышала, как он, ворча что-то про себя, приводил в порядок каморку, перевернутую вверх дном для того, чтобы открыть дверь во двор, где спрятался Себастьян.

Вернувшись на кухню, Барлаш застал Дезирэ на том самом месте, на котором он ее оставил. Взглянув ей в лицо, он очень изящно почесал свою растрепанную седую голову и коротко рассмеялся.

– Да, – сказал он, указывая на то место, где стоял д’Аррагон, – да, вы привели к нам на помощь мужчину, настоящего мужчину. Вы почувствовали его отсутствие, когда он вышел из комнаты?

Барлаш хлопотливо принялся уничтожать следы mise en scene нахального визита, сделанного тайной полицией.

Вдруг он выразительно обернулся и поднял свой указательный палец, чтобы привлечь внимание Дезирэ.

– Если бы в Париже было несколько таких мужчин, то революция не произошла бы. «За-за-за-за!» – заключил он, удачно подражая шуму толпы на собрании.

– Слова, а не дело, – закончил Барлаш и несколькими жестами ясно показал, что сегодня ночью они встретили человека дела, а не слов.