Читать книгу Род - Генрих Эрлих - Страница 2

Имени у мальчика не было. Все его звали просто – Волчонок. Конечно, все дети в деревне были волчатами, ведь принадлежали они к славному роду Волка. И имен ни у кого не было, у ругов собственные имена были не в ходу. Для малышни были ласкательные, уменьшительные клички, которыми их награждали матери, чтобы как-то различать свое, обычно многочисленное потомство, подросших парней и девушек надлежало именовать по отцу, но чаще пользовались прозвищами, которые с удивительной меткостью выхватывали самую характерную черту внешности или нрава. Случалось, что прозвище давалось в память в каком-нибудь событии, хорошо, если достославном или хотя бы веселом, а то сядет человек по молодости в лужу, так и ходит всю жизнь Мокрозадым, да еще и детей этим прозванием осчастливит. Сколько их бегало по деревне, Рыжих, Серых, Косолапых, Ушатых, Удалых, Колод, Трещоток и Проныр. Волчонок был один.

Он все первые годы своей жизни был один, как будто вокруг него существовал какой-то магический круг, вступать в которой никто не решался. Так уж повелось, с первого его появления в деревне.

В то утро Влк отправился на памятную поляну. Ему потребовались две луны, чтобы если не забыть, то хотя бы приглушить пережитый им ужас. Он и сейчас вступал на поляну с некоторой опаской, принюхиваясь, прислушиваясь и непрестанно оглядываясь, сам на себя удивляясь, ведь в глазах соплеменников и, что важнее, в собственных, был он человеком неробкого десятка. Но уж больно место нехорошее! И с того дня стало еще хуже, несмотря на то, что все тела были убраны. «Наверно, те, кто приезжали за ними, так наследили!» – подумал Влк.

Он принялся совершать магические обряды очищения, долгие и многотрудные, солнце давно миновало зенит, когда он, умаявшись, позволил себе короткий отдых, уселся на плоский камень с толстой подушкой изо мха, оглянулся вокруг. Полдела сделано, ни малейшего духу от пришельцев в воздухе не носилось, осталось собрать всякие вещественные мелочи, клочки одежды, разрубленные кольца кольчуг, щепки от сломанных копий. Мелочей набралось три холщовых мешка, а ведь каждую надо разглядеть, за каждой нагнуться. Эх, сюда бы деревенскую ребятню! Но волхв сразу же отбросил эту мысль, а ну как осквернятся от прикосновения к чужим и чуждым вещам. Тут ведь никогда заранее не угадаешь, а последствия могут проявиться через много лет, когда и причину не вспомнишь. В конце концов, это его первейшая обязанность – защищать соплеменников от всякой скверны и нечистой силы, особенно же детей, которые по неразумности своей сами оберегаться не умеют, а по любопытству – лезут, куда не положено. Так что он уж лучше сам!

Влк в последний раз обошел поляну – вроде бы все чисто. Одно осталось – меч. Он с сомнением посмотрел на огромный валун, потоптался вокруг него, приложился с разных сторон – нет, никак не сдвинуть. Влк прислушался. Никакого зла от камня не исходило, меч спокойно спал в земле. «Камень, чай, не сам собой упал, – подумал Влк, – его боги сюда направили, значит, так тому и быть!» Успокоив себя этим обычным для всех служителей культа доводом, Влк собрался уже, прихватив мешки, отправиться дальше по дороге, к месту второй маленькой стычки, но тут почувствовал, как его затылок жжет чей-то пристальный взгляд. Влк быстро отпрыгнул в сторону, отрываясь от прицела, и провел вокруг себя защитный круг, лишь затем осмотрелся. Никого. Влк не удивился, никто и не мог подобраться к нему неслышно, а вот нечто…

Он усилил защиту и стал обводить взглядом окрестности, поднимаясь все выше и выше и с каждым мгновением все более трепеща, что вот сейчас он вперится в небеса и узрит грозный лик Всесоздателя. Влк задрал голову. На верху обрыва, на фоне неба вырисовывалась волчица. Она неотрывно смотрела на него и, поймав его взгляд, призывно мотнула головой. «Сейчас, сейчас!» – засуетился Влк, рванулся было вдоль скалы, но пребольно ударился о двойную стену своей защиты, снял ее и, успокоившись, уже без суеты, но весьма споро отправился по дороге к тому месту, где от нее ответвлялась неприметная тропинка, уходящая вверх, в горы.

Путь был неблизким. Пока Влк добирался до верхнего косогора, волчица успела подготовиться, даже поплакала над названным сыночком, прося у него прощения за то, что вынуждена отдать его в чужие руки, и тут же успокоила малыша, объяснив, что это хоть и двуногие, но в сущности добрые создания и немного сродни им, волкам. Еще успела облизать его всего напоследок, чтобы был чистым, кто знает, как эти двуногие с детьми обходятся, может, и не моют совсем, сами-то вон как воняют, за сто шагов все запахи вокруг перешибают. Волчица брезгливо поморщилась, поведя носом в ту сторону, откуда через некоторое время появился волхв.

Влк остановился в изумлении, увидев волчицу, сидящую над голым, блестящим и довольно упитанным младенцем.

– Вот… – сказала волчица и, не дождавшись ответа от волхва, затараторила: – Сил моих нет его кормить! Мясо есть не хочет, все бы ему молоко сосать. Всю меня высосал! Ты только глянь, во что превратилась – костяк да и только!

Влк осторожно приблизился. Ребенок… Откуда здесь взяться ребенку? А ну как оборотень! И пахнет от него волком. Вот только на шею повязан шнурок, а на нем перстень, уж это-то точно от людей. Влк присел на корточки и, стараясь не прикасаться к младенцу, осмотрел его. Ни пятнышка шерсти, уши не острые, на пухлых пальчиках розовые нежные ноготки. Тут младенец, как нарочно, широко раскрыл рот и громко закричал.

– Еще и кричит! – пожаловалась волчица.

Но Влк ее не слушал. Он заглянул в раскрытый рот – зубов еще нет, а, главное, нёбо чистое, без шерсти. «Не оборотень! – успокоился Влк. И тут же умилился: – Мальчик!»

Мальчиков Влк любил, он знал, как с ними обращаться, из них вырастали славные воины и охотники, немногословные и суровые. Это вам не девочки! Нет, маленьких девочек Влк еще терпел, тех, которые бегали точно в таких же рубашках, что и мальчики, и у которых ничего не выпирало, кроме костей. Глядя на их совместные с мальчиками игры, Влк не переставал надеяться, что из них вырастет что-нибудь путное. Надежды не оправдывались, пропадала трогательная голенастость и угловатость, их начинало распирать во все стороны, и они превращались в визгливые, крикливые, бранчливые, вечно всем недовольные создания, от которых на земле была только одна польза – они рожали новых мальчиков.

«Мальчик! – еще раз подумал Влк. – И какой сильный!» Волчице надоела эта немая сцена и она легонько подтолкнула носом младенца к рукам волхва. Тот спохватился, снял с себя козлиную безрукавку, уложил ребенка на мягкий длинный мех, чуть задумался, глядя на перстень. На оберег не похож, но какая-то сила от него исходит, волчья, злая, волчья и злая, поправил себя сразу Влк. Злому не место на ребенке! Он решительно развязал узел, но не отшвырнул перстень, а замкнул его в непроницаемую для злых чар оболочку и сунул за пазуху. Ребенок никак не отреагировал на потерю наследства, что лишний раз убедило Влка в правильности его действий. Он завернул ребенка, прижал сверток к груди, поднялся.

– Вы уж его не обижайте, – проворчала на прощанье волчица, – я проверю!

– Никто тебя, малыш, не обидит! – говорил Влк ласково, спеша в деревню. Мальчик, пригревшись и укачавшись, замолчал и лишь блаженно почмокивал во сне.

Путь Влка лежал через молитвенную поляну, где он попал в плотное кольцо женщин. «Оно и к лучшему!» – подумал он и развернул сверток, демонстрируя драгоценную находку. В трех словах объяснил, как все случилось: «Там. Лежал. Один».

– Ой, какой хорошенький! И кто такого бросил?! Дай сюда, не так держишь! – раздались громкие голоса со всех сторон.

Ребенок проснулся, открыл глаза, повел левым глазом налево, правым – направо, и – закричал.

– Он есть хочет, маленький! – вскричала одна из молодух, приспустила широкий ворот рубашки, вывалила большую, в голубых прожилках, грудь и, схватив младенца, приложила его к розовому, набрякшему сосцу.

Влк только возмущенно сплюнул от такой картины. Впрочем, и мальчик вскоре последовал его примеру. Поначалу он недовольно морщился, но, понукаемый женщинами, все же взял сосец в рот и даже засосал жадно, но почти сразу выплюнул и сосец, и молоко, и гневно закричал. «Не по вкусу после волчьего», – смекнул Влк. А женщинам только бы посмеяться.

– Знать, у тебя, Мокишна, молоко такое же кислое, как и твой хлеб! Ты по утрам плошку меду съедай, и больше будет, и слаще! А вот у меня послаще! А ну-ка, попробуй, малыш! – к ребенку тянулось несколько переполненных и струящихся молоком чаш, Влк только успевал отплевываться.

А мальчик все сильнее заходился в крике и вертел головой из стороны в сторону. Вдруг взгляд его упал на тотемный столб, увенчанный резной головой волчицы. Мальчик на мгновение замолчал, а потом заплакал, тонко и жалостливо, протягивая руки к родному и любимому лику.

Тогда никто, кроме волхва, ничего не понял, но вскоре явилось новое свидетельство. В ближайшее полнолуние все взрослые жители деревни собрались на молитвенной поляне и, воздев очи к небу, запели, раскачиваясь в такт мерным ударам бубна в руках волхва. Когда луна достигла вершины скалы, на ее фоне появилась волчица. Но против обыкновения она не присоединила свой голос к молящимся, не задрала голову к покровительнице-луне, а, наоборот, опустила ее вниз, как бы принюхиваясь, и, покрутившись немного на вершине, недовольно тявкнула и удалилась прочь. Отвергла она и жертвенного козленка, чье блеянье два дня наводило страх даже на самых мужественных воинов, предвещая будущие неминуемые несчастья.

И они не заставили себя долго ждать. Зарядили ливни, побив спелую рожь на низинных полях, бесследно пропали три козы и два барана, а охотники день за днем возвращались без добычи, как будто кто-то нарочно предупреждал птиц и зверье об их приближении. И такое повторялось и во второе, и в третье полнолуние, волчица появлялась на скале, но, принюхавшись, недовольно уходила и отвергала жертвенного козленка. И несчастья сыпались одно за другим, вот только дожди сменились ранним снегом и морозами.

Тут и волхва не требовалось, чтобы определить, кто во всем виноват, – мальчишка, появившийся незнамо откуда. И с самим волхвом дело нечисто, не иначе как он в сговоре с несмышленышем и его темными покровителями, и камлает он только для виду, кто же его, волхва, разберет, отваживает он злую силу или, наоборот, приваживает, по результату – так ясно, что второе.

Всеобщее возмущение нарастало, уже раздавались голоса об очистительном костре, пока для одного волхва. У ребенка осталось только двое защитников. Первая – та молодуха, Мокишна, которая, взяв малыша на руки, уже никому его не отдала. А второй – сам волхв, который так прилепился сердцем к мальчику, что, презрев все свои твердые принципы, заходил в избушку к молодухе и, случалось, часами просиживал у колыбели, навевая добрые сны и ожидая того мгновения, когда мальчик откроет глаза и улыбнется ему радостной улыбкой. До того размягчился Влк, что в один из дней снизошел до обсуждения с Мокишной сложившейся ситуации. Тогда и решили они в ближайшее полнолуние тайно принести малыша на молельную поляну. Это грозило им обоим суровым наказанием, ведь присутствие маленьких детей у тотемного столба не допускалось, дабы они своими криками не нарушали таинство общения с богами. Но они оба рассудили, что хуже не будет, хуже быть просто не могло.

Когда волчица появилась на скале, люди прекратили свои песнопения и застыли в тревожном ожидании. А волчица все металась по скале, все принюхивалась, и вот в звенящей тишине Влк, наконец, разобрал страстный призыв: «Он здесь! Я чую его! Покажите мне его!» Влк метнулся в задний ряд, распахнул на Мокишне широкую шубу, выхватил оттуда небольшой сверток и высоко поднял его над головой. Волчица удовлетворенно кивнула, подняла голову к луне и запела свою песню.

– О, сын мой, сын мой! Тепло ли тебе в твоем новом логове? В достатке ли у тебя мяса? Есть ли у тебя товарищи для игр? Вспоминаешь ли ты меня иногда, так, как я вспоминаю тебя каждый день?

Потом она долго рассказывала малышу о его названных братьях и сестрах, о том, как они подросли, об их играх, о нраве каждого, об их первых успехах в охоте. И люди, стоявшие снизу, благоговейно слушали эту долгую песню и, не различая слов, принимали ее за молитву об их, людском, благополучии и спешили присоединить к ней свои просьбы, о здоровье, об удаче на охоте, о сохранности стада, о богатом приплоде.

Расходились все в радостном ожидании чудес, и они не замедлили последовать. На следующее утро жертвенный козленок со следами волчьих зубов на шее обнаружился на пороге избушки Мокишны. После совета с волхвом она решила разделать его, и во все время готовки малыш громко кричал и тянул руки, успокоившись лишь тогда, когда ему дали завернутый в тряпицу кусочек сырого мяса. А к вечеру к деревне прибрели заблудившиеся в горах козы и бараны, изрядно отощавшие, но целые и невредимые. Когда же охотники отправились на охоту, то совсем близко от деревни прямо под их луки опрометью выбежал здоровенный олень.

Не все сразу уверовали, до следующего полнолуния в деревне сохранилось немало сомневающихся, но они не препятствовали нарушению дедовского обычая, более того, именно они громче всех не просили – требовали, чтобы Мокишна принесла мальчонку на молельную поляну. Но до поры до времени не показывала его волчице. Все повторилось в точности. Сомнения отпали, и на третий раз уже мальчик возглавлял процессию, а все жители следовали чуть сзади, благоговея. Собственно, выступала впереди Мокишна, а малыш лишь покоился на ее руках, но от этого картина становилась еще величественнее, женщина с младенцем на руках – вечный и прекраснейший символ.

Так он стал Волчонком, живым воплощением духа рода. Трудно быть богом, это вам скажет любой, кто побывал в этой шкуре. Но старики как-то мирятся с этой тяжкой долей и подчас даже находят в ней некоторое удовольствие. А каково приходится маленькому мальчику? Удел бога – одиночество, ни тебе поиграть с кем-нибудь, ни побегать взапуски. Всеобщее поклонение возводит еще более высокую стену, чем всеобщая ненависть. За нее смели заходить только Влк и Мокишна, неизменные в своей привязанности и служении, да еще сынок Мокишны, молочный брат Волчонка.

Его все так и называли – Братец, в прозвище этом звучало легкое пренебрежение, ни на чем в столь юном возрасте не основанное, но оно определило его будущий характер и судьбу. Но то в будущем, пока же совместный сон в одной колыбели и потребление живительной влаги из одной чаши создавали некоторую естественную близость, которая не быстро разрушилась под натиском пробуждающегося разума и поклонения окружающих. Лишь годам к пяти Братец прочно обосновался за стеной, не смея ступить внутрь и обижаясь на весь мир за собственную несмелость.

Тогда же Волчонок понес еще одну утрату. В ту ночь волчица как обычно появилась на скале на фоне полной луны, и все жители деревни приветствовали ее радостными криками, лишь один Волчонок встрепенулся и с тревогой посмотрел вверх – волчица была не та. Он еще не успел осознать, что это значило, как сверху полилась скорбная песня.

– О, брат мой, брат мой! Тяжкое горе постигло нас! Наша мать, великая волчица, удалилась в Долину Смерти, оставив нас влачить дни и ночи в безутешном сиротстве. Нам она завещала хранить и оберегать тебя, брата нашего, и весь этот род двуногих, приютивший тебя. До последнего мгновения она вспоминала тебя, брат наш. Она любила тебя, любила, как никого другого. Не забывай ее, брат!

– О, сестра моя, сестра моя! Ты разбила мне сердце! – заплакал в ответ Волчонок. – Я не знал, что такое смерть, и думал, что мать-волчица будет жить вечно. Потому и не навещал ее, желая предстать большим и сильным.

– Она любила тебя слабого! – откликнулась молодая волчица.

– Простишь ли ты меня, сестра моя? Простят ли меня другие братья и сестры?

– Нам не за что прощать тебя. Нет обиды в наших сердцах. Одна скорбь.

– Не покидайте меня. Не оставляйте своей заботой и любовью. Тебе, о, сестра моя, я отдаю свою судьбу и судьбу этих двуногих, составляющих мой род.

– Мы всегда будем с тобой, брат наш!

Жители деревни с радостным трепетом слушали этот перекликающийся вой. Мальчик обращался к богам, и боги отвечали ему, это ли не свидетельство их доброго расположения. Ведь когда боги чем-то недовольны, они молчат, а когда гневаются – нет, об этом лучше не думать! А уж как бы умилились жители деревни, если бы могли распознать, такой трогательной заботой об их благе, исходящей из уст маленького мальчика, и как бы возликовали, услышав благосклонный ответ волчицы! Но радости и без этого хватало, только два человека с тревогой и болью смотрели на Волчонка – Влк, который выхватывал отдельные слова, и Мокишна, которая понимала все своим любящим сердцем. И когда мальчик, изнемогши от горя и слез, стал оседать на землю, они подхватили его и унесли с поляны.

* * *

С той ночи Волчонок стал все чаще убегать один в горы. Хотя, почему убегать? Никто ему не препятствовал, даже и названная мать, кто может возражать живому воплощению божества? Да и что может случиться с таким большим, шестилетним мальчиком, кто его обидит? Разве что заблудится, но такая крамольная мысль применительно к Волчонку и в голову ни к кому не приходила.

А то, что один… Волчонок не от людей убегал, он убегал от одиночества среди людей. Он бы и рад был побегать в компании, но единственным, кто изредка откликался на его призыв, был Братец. И тогда Волчонок спешил познакомить его со своими новыми друзьями. Но из этого ничего не получалось, Братец их не видел. Не потому, что они разбегались при его появлении или прятались от него, нет, Братец их просто не видел.

– Вечно ты все придумываешь! – бросал он в раздражении Волчонку и возвращался в деревню, к своим проверенным, не растворяющимся в дымке приятелям.

– Ну и ладно! – раздавался тут же чей-то голос. – Не очень-то он нам и нужен.

– Совсем он не нужен! – встревал другой. – Нам с Волчонком веселее. Иди к нам, брат!

Это обращение не должно вводить в заблуждение. Дочери и сыновья старой волчицы не входили в число его новых друзей, не их он искал в горах. Конечно, если они случайно встречались, то Волчонок приветливо махал им рукой, но точно так же он здоровался с зайцем, барсуком, косулей. Волки были для него одними из многих, быть может, и лучшей, но все же лишь частью неисчерпаемой и доброй Природы, окружавшей его.

Волчица, призывно смотревшая на него из лесной чащи, никак не связывалась в его голове с волчицей, певшей скорбную песню на скале над молельной поляной. Первая была земная, понятная, из плоти и крови, вторая – вторая почти ничем не отличалась от резного изображения на тотемном столбе. Волчонок слышал слова, несущиеся со скалы, но приписывал их могуществу и искусству стоящего рядом волхва, и отвечал он словами положенными, вложенными в его уста все тем же волхвом, что же до чувств, волновавших его кровь, стискивающих грудь, то он о них не задумывался, мал он еще был для того, чтобы задумываться о своих чувствах. Да и столько всего интересного было вокруг него, что не оставалось ни сил, ни времени, ни желания заглядывать еще и внутрь себя.

* * *

Впрочем, и вокруг себя Волчонок смотрел не во все стороны. Скажем, равнина, начинавшаяся у подошвы их гор и утекавшая на закат и на холод до самого горизонта, не привлекала его внимания. Скорее, отталкивала и пугала. Очень уж она большая и – плоская. Вот уж где заблудиться немудрено, глазу-то не за что зацепиться, разве что ночью за звезды. Но ночью людям положено спать, по крайней мере, так говорит Мокишна, когда не выпускает его вечерами из дома. И Влк ей вторит, хотя уж он-то, казалось бы, должен был понимать, как это приятно – побегать по лесу в свете луны.

Да, заблудиться на равнине легко, а спрятаться негде, всего-то тебя как на ладони видно, стоит только кому-то забраться или взлететь повыше. Потому, наверно, люди на равнине и окружают свои деревни крепким тыном, чтобы иметь хоть какое-то убежище. А вот еще Влк рассказывал, что там, далеко есть очень большие села, и там люди живут в очень больших домах, таких больших, что в каждом из них могла бы разместиться вся их деревня, и таких домов во много раз больше, чем изб в их деревне.

Но удивительно не это, а то, что эти поселения люди окружают еще большим тыном, в два, а то и в три человеческих роста, и складывают его из камней, оставляя узкие проходы, которые закрывают крепкими воротами, такими, что и вепрь не пробьет, и буйвол не сдвинет. Зачем? Выходит, что сбиваются вместе от страха перед беспредельностью и бесприютностью, но не изживают свой страх, а лишь умножают его, и от этого великого своего страха замыкаются добровольно в тесную глухую клетку. Странные они, эти равнинные…

То ли дело у нас! Вот идет он один – и никого не боится! И защищает его не какая-то низенькая рукотворная стена, которую такие же руки разрушить могут, а непоколебимое творение Всесоздателя – горы, которые не стесняют свободы, не застилают взгляд, а наоборот, указывают ему единственно верное направление – вверх, к вечным небесам.

Так думал Волчонок, идя по тропинке, уводившей его в глубь гор, подальше от непонятной и ненавистной равнины. Иногда на ходу он наклонялся, подхватывал горсть голубики и шел дальше, подкидывая по ягодке вверх и ловя их ртом на лету. А еще он примечал новые следы, что появились за последние дни, и представлял картины происшедших здесь игр, погонь и битв. И, посвистывая, делился своими наблюдениями с птицами.

За этими многочисленными занятиями время летело незаметно, вот и перевал, тут Волчонок всегда останавливался, не уставая изумляться красотой матери-Природы. Внизу в чуть вытянутой чаше лежал кусок неба, горы свисали гигантскими сталактитами, в бездонной глубине плыл орел и, если присмотреться, в этом другом мире можно было разглядеть маленького мальчика, машущего ему рукой. Многие тешат себя мыслью, что они единственные в своем роде, что других таких, красивых и умных, нет. Волчонок же, наоборот, радовался, что он не один, что вот ведь есть такой же, как он, и наверняка в других местах есть мальчики, похожие на него, как хорошо было бы собраться вместе, поиграть.

– Я вас когда-нибудь найду! Обязательно найду! – крикнул Волчонок и стал спускаться вниз.

Тропинка привела его к озеру, на берегу лежали две долбленки, чуть повыше стоял шалаш, перед ним кострище в обрамлении толстых, отполированных штанами рыбаков бревен. Самих рыбаков не было, так уж подгадал Волчонок. Он не стал задерживаться на стоянке и отправился вдоль озера по узкой галечной отмели. Вскоре до него донеслись нежные звуки песни, а потом он увидел и саму певунью. Она, чуть раскачиваясь в такт песне, сидела на толстой ветке ивы, нависавшей над озером, и при этом ухитрялась расчесывать золотым гребнем свои длинные, спадающие почти до воды волосы.

– Привет, тетка Вила! – крикнул Волчонок.

– Здравствуй, дружочек! – откликнулась русалка, при этом песня продолжала литься как бы сама собой.

– Красиво поешь!

– Красиво, – без ложной скромности ответила русалка и, тяжело вздохнув, добавила: – а что толку? – песня тоже всплакнула жалобно и умолкла. – Хоть бы один добрый молодец появился! – пожаловалась русалка взобравшемуся на ветку Волчонку. – Так нет же, одни грубые мужланы! Придут, всю воду взмутят, поймают несколько несчастных рыбешек, провоняют все вокруг своим костром, всю ночь глаз не дадут сомкнуть своими криками, что у них песнями зовутся, и – уйдут! Оставят положенную десятину и уйдут! Сдалась мне их рыба! Мне внимание нужно. А вот чего им нужно – не пойму! Ведь и голос у меня, и фигура! – русалка подхватила руками груди, размером и формой повторяющие ее голову с шеей в придачу, и повела ими из стороны в сторону. – И все зазря пропадает!

– Счастья своего не понимают! – поддакнул Волчонок, вернув без изменений русалке подхваченную у нее же фразу.

– Только ты один меня и понимаешь, дружочек, – со вздохом сказала та, – скучно-то как! Пошли, что ли, искупаемся.

– Нет, мне мамка не разрешает с тобой плавать, – ответил Волчонок, – говорит, а ну как под воду утянешь.

– Да разве я тебе что плохое могу сделать? – обиделась русалка.

– Я мамке то же самое говорю, а она все свое – а ну как заиграется, не сдержится.

– Да, я девушка увлекающаяся, – просто призналась русалка, – оттого и страдаю. Мне увлекать положено, а не увлекаться. Ладно, не хочешь купаться, так сходи, цветочков нарви, я тебе плетеницу совью, все хоть какое-то развлечение.

– Ромашки, это хорошо! – сказал она, когда Волчонок вернулся с огромной охапкой цветов. – Будет у тебя белый убор, пусть все видят и знают, что ты у нас не простой волчонок, а белый.

– Почему – белый? – удивился Волчонок.

– Почему-почему? – пожала плечами русалка. – Уродился такой! Вот вырастешь, станешь Белым Волком.

– А это кто?

– Как кто? Белый Волк – царь волков.

Волчонок хотел было спросить у русалки, что такое царь, но та в этот момент завершила свою работу, водрузила ему на голову венок, откинулась чуть назад, оценивающе посмотрела на свое творение, протянула руку, немного поправила, а потом как бы невзначай провела пальцем за ухом. Волчонок поежился – щекотно. Глаза у русалки подернулись мечтательной дымкой, одной рукой она обхватила мальчика за спину и потянула к себе, а пальцами второй не переставала нежно поглаживать его за ухом. Но Волчонок недаром слушал материнские рассказы, да и не впервой все это было, он не стал, как некоторые глупые мальчишки, пытаться вырываться из русалочьих объятий, а наоборот прильнул к ней, обхватил руками за бока, нащупал сквозь налитую плоть ребра и сыграл на них задорную отваживающую мелодию.

– Ой, щекотно, щекотно, щекотно! – заверещала русалка. – Перестань! Что ты делаешь, негодный мальчишка! – она уже отпихивала Волчонка от себя, но он, заливаясь смехом, приникал все ближе и все быстрее перебирал пальцами. – Да отпусти же! Сейчас уп…

Действительно, упала. Хорошо, что Волчонок точно уловил момент, когда нужно прекратить игру, и успел отпрянуть в сторону. Вот только не увернулся от лавины брызг. Он мягко спрыгнул на берег, приземлившись на ноги и на руки, несколько раз встряхнулся, возвращая брызги озеру, и лишь затем распрямился. Над водой показалась голова русалки.

– Ты на меня не обиделся, дружочек? – спросила она жалобно и обеспокоенно. – Ты еще придешь?

– Конечно, приду! – крикнул Волчонок. – И за венок спасибо, очень красивый получился!

Последнего, впрочем, русалка не услышала, потому что Волчонок уже бежал вверх по склону, он и так тут припозднился, заигравшись, а у дальних пещер у него была назначена важная встреча.

«Ну, точно, опоздал!» – подумал Волчонок, завидев издали маленького человечка, чьи тонкие ножки, пританцовывающие на месте, выдавали сильное нетерпение, а верхняя часть, состоящая из нескольких шаров, раздувалась не менее сильной обидой. В отличие от не обремененной покровами русалки, человечек был одет весьма вычурно – у них в деревне так никто не одевался. Невысокие, плотно облегающие ноги сапожки с длинными загнутыми вверх носами (это только кажется, что неудобно, ведь все же носят!), очень короткие, пузырящиеся штаны (подчеркивают красоту ног), короткая куртка, перехваченная широким поясом (поддерживает и придает благородную округлость животу), высокая коническая шапка с узкими полями (набавляет рост, это объяснение человечек выговаривал с некоторым смущением). Все это обычно переливалось всеми цветами радуги, теперь же тускло отдавало разными оттенками фиолетового, даже желтый топаз на верхушке шляпы прикинулся аметистом.

«Совсем обиделся!» – вновь подумал Волчонок и попытался придать лицу виноватое выражение. Попытка закончилась взрывом смеха. Человечек еще больше надулся, колокольчики, нашитые на поля шляпы и на пояс, обиженно зазвенели, а цвет сгустился до предела, за которым уже нет никакого цвета. «Эдак совсем исчезнет!» – спохватился Волчонок и поспешил обнять друга за плечи.

– Ну, извини. Не обижайся. Я и так бежал, ты же видел.

– Я тебя сколько жду! – забурчал человечек. – Я же тебя не просто так позвал, не для каких-нибудь там игр, я тебя для дела позвал, а еще для подарка. А ты!.. Вот что значит долго жить среди людей! Они нас, благородных эльфов, ни во что не ставят, и ты туда же!

Долго успокаивал друга Волчонок, посматривая на камень на верхушке шляпы. Человечек был настолько мал, что этот камень подрагивал как раз у мальчика перед глазами. Наконец, затеплился желтый цвет, теперь можно и о деле поговорить. Дело оказалось сложным.

– Один из наших братьев по имени Фрест, достойнейший эльф, никогда до этого прискорбного случая не замеченный ни в одном неподобающем поступке, отправился исполнять свой каждодневный урок – собирать драгоценные камни. Он нашел десять хороших камней и, довольный, пошел домой. Времени до обеда осталось достаточно, и он решил полюбоваться игрой света на стенах одной боковой галереи, которая делала петлю в стороне от главной галереи. Возвращаясь, брат Фрест нашел еще один камень. Зажав его в руке, он поспешил с радостной вестью к другим братьям – никогда раньше ему не удавалось найти больше десяти камней, и вот он впервые преодолел гроссмейстерский рубеж. «Я нашел одиннадцать камней!» – возвестил он и, положив зажатый в руке камень на стол, раскрыл свою сумку, чтобы достать другие камни. Но сумка была пуста и в ее дне зияла прореха. Брат Фрест горько заплакал, не переставая повторять: «Я нашел одиннадцать камней!»

– Тут появился брат Сконд, достойнейший эльф, никогда до этого прискорбного случая не замеченный ни в одном неподобающем поступке, и рассказал такую историю. В этот день он был свободен от работы и отправился на прогулку. Он тоже заглянул в боковую галерею, потому что ничто так не способствует аппетиту и будущему пищеварению, как созерцание прекрасного. На полу галереи он заметил камень. Зная, что эту галерею, в отличие от главной, всегда тщательно убирают, он догадался, что этот камень кто-то случайно обронил. Он исползал всю галерею и собрал все потерянные камни – все, мы потом проверяли! Он с гордостью выложил все найденные камни на стол, присовокупив их к тому, что принес брат Фрест. Камни пересчитали. Их оказалось десять.

– В чем вопрос? – удивленно спросил Волчонок.

– Как в чем? – удивился в свою очередь эльф. – Брат Фрест нашел одиннадцать камней. Пусть он потерял несколько камней, но все потерянное ему вернули. Камней оказалось десять, одного не хватает. Где камушек?! – взвыл эльф. – Братья третий день на работу не ходят, третью ночь не спят, все ругаются. Кто соврал? Кто украл? Одни держат сторону брата Фреста, другие – брата Сконда, третьи… – он махнул рукой. – А! О третьих, равно как и о четвертых, даже говорить не хочется.

– Весь сыр-бор из-за какого-то камушка?

– Да при чем здесь камушек! Тьфу на камушек! Мы не жадные, но мы порядок любим и не терпим вранья и воровства. А камни – они счет любят! Тебе это любой камень скажет! Мы для них целую науку создали, мы до таких чисел дошли, которые человеческий ум и понять не может. Мы с этими камнями научились не только складывать, но и умножать. А теперь мы сбились в счете, и камни, обидевшись, начнут прятаться от нас. Теперь ты понимаешь, почему этот маленький камушек лег тяжким гнетом на мое сердце, на сердца все моих братьев. Что делать?! Что делать?!

– Не переживай так, славный Эльб, все хорошо, камней было десять, никто ничего не крал, никто никого не обманывал.

– Откуда ты это знаешь? – воскликнул эльф. – Объясни.

– Это очень сложно, – сказал Волчонок и надул щеки так, что любой эльф бы обзавидовался, – но я это знаю точно!

– Ну хоть приоткрой чуть-чуть завесу тайны! – заныл эльф.

– Вы слишком верите числам, а я верю людям, – ответил Волчонок.

– Ты меня огорчаешь, мой юный друг, – поникшим голосом сказал эльф, – тоже мне, сказал – верить людям! Числа – они вернее будут.

Но Волчонок уже осознал свою ошибку и выдал новую формулу.

– Верьте не числам, верьте братьям!

– Я понял! – радостно завопил эльф. – Верить братьям – как все просто! И как это … сложно. Только ты, о, благороднейший, мог пойти этим путем! Ты снял камень с моего сердца, этот невыносимый, никогда не существовавший, лишний камень! О, мы знали, ты – мудрейший из нас! – он даже захлопал в ладоши от возбуждения. – Твоя помощь заслуживает награды, достойной награды! Я не сомневался, что ты найдешь спасительное решение, поэтому и прихватил одну вещицу! – эльф сунул руку за пазуху и вынул перстень.

Крупный бриллиант сиял на фоне радуги из драгоценных камней, завораживая взгляд, но Волчонок лишь равнодушно пожал плечами.

– Зачем мне это?

– Как зачем?! – эльф подпрыгнул на месте от удивления. – Красиво же. Будешь смотреть, любоваться и нас вспоминать.

– Красиво? – раздумчиво протянул Волчонок. – По мне – небесная дуга красивее. А вас я и так никогда не забуду. Вы же мои друзья. А какие между друзьями счеты и награды? Не надо мне ничего.

– О, справедливейший! О, бескорыстнейший! – закричал эльф, весь пламенея. – Как ты не похож на всех этих людей! Тем бы только обобрать бедных, слабых эльфов! О, я всегда чувствовал, что ты наш, что твое место среди нас! Как жаль, что не удалось тебя украсть!

– Как – украсть? – удивился Волчонок.

– Какой красивенький ты лежал в колыбельке! Так и хотелось схватить тебя и унести в наш подземный дворец! – пронесся эльф по инерции, но, заметив недоуменный взгляд мальчика, смутился. – В общем, да, не получилось… Такой ты красивый был, что – не решились. Рука, значит, не поднялась. Так и ушли.

– Но мы же не для себя старались! – воскликнул он, воодушевляясь. – Мы для тебя старались! Что тебе делать среди этих грубых, необразованных людей? А у нас ты бы занял подобающее место, у нас ты был бы королем. О, каким ты был бы королем! Ты и сейчас им можешь стать! Пойдем со мной, все мои братья с нетерпением ждут тебя. Вот он вход, сделай только один шажок, а дальше ноги сами понесут тебя, потому что ты увидишь такую красоту, что не чета здешней. Ты будешь гулять по изумрудной траве под аквамариновым небом, ты будешь греться у рубинового очага и нежиться в мягком янтарном свете, ты…

– Не слушай его, малыш! Держись, парень! Я спешу к тебе на помощь! – раздался крик со стороны.

Вскоре показался и обладатель голоса. Был он мал ростом и округл, но этим его сходство с эльфом заканчивалось. Был он одет в длинные штаны и куртку, сшитые из бурого густого меха, сливавшегося с кудлатой бородой, на голове у него была коричневая шляпа с низкой тульей и широченными полями, прикрывавшими его плечи. Вылитый медведь, нацепивший шляпку гигантского гриба, только маленький. Одно слово – лесовичок.

– Гони его прочь, малыш! – выдохнул он, останавливаясь возле Волчонка и тяжело отдуваясь. – Он вообще не наш! Он – чужой! Ты только вслушайся в это имя – Эльб! Да этими звуками только отрыгивать после огненной воды, которую они выгоняют из черной жижи своего подземелья. То ли дело мое – Межвитнир, струится как чистый ручеек наших гор и веселит сердце, как божественный напиток, который я получаю из цветочного нектара. И каким словом он соблазняет тебя – король! Нет у нас никаких королей, у нас – цари! Так что ты его не слушай. Ты лучше на него посмотри. Какой он мерзкий, какой он – черный! Нет, ты лучше и не смотри, а то замараешься.

– Я не черный! – воскликнул эльф. – Я серый! Я такой же, как Волчонок!

– А вот тетка Вила сказала мне, что я – белый, – вставил, наконец, свое слово Волчонок.

– Именно, именно! – радостно подхватил Межвитнир. – Все мы, живущие на земле и в воде, белые! А ты, – он уставил палец в эльфа, – черный, черный, черный!

Эльф устремился вперед, норовя вцепиться руками в бороду лесовичка. Но лишь ударился своим толстым брюхом в столь же округлое достояние противника и отлетел назад. Это только раззадорило борцов. Поднявшись с земли, они сошлись степенно и грозно, уперлись животами и принялись толкаться, пыхтя и еще больше раздуваясь от напряжения. Лишь руки мелькали в воздухе в безуспешных попытках дотянуться до лица противника.

Волчонок вдоволь нахохотался, глядя на эту возню, но потом бросился разнимать своих друзей. Как недавно с русалкой, он точно уловил момент, когда пора прекращать игру, не доводя дело до греха. Вот и сейчас разведенные по разным углам противники быстро успокоились и уже весело поглядывали друг на друга – как я тебя! Вдруг личико эльфа сморщилось, и он жалобно заплакал, чернея на глазах.

– О, горе мне! О, я несчастный! Как мне жить, бессильному среди людей и отверженному среди сородичей?!

– Что случилось? – Волчонок обеспокоенно склонился над другом.

– Мой колокольчик! Я потерял мой колокольчик! Это все он, – эльф кивнул в сторону Межвитнира, – это он нарочно сорвал!

– Да я – никогда! – несколько обиженно откликнулся тот. – Разве ж я не понимаю! Борьба должна быть честной, а иначе это не борьба, а драка какая-то, как у людей. Мы выше этого! Вот и малыш кивает, он меня понимает!

Волчонок не кивал, он рыскал среди камней. Лесовичок, посмотрев на безутешно рыдающего эльфа, присоединился к нему. Но повезло все же Волчонку, он выцарапал завалившийся в трещинку колокольчик и радостно поднес его эльфу.

– О, друг мой, ты вернул меня к жизни! – вскричал тот, расцветая как луг весной. – Как и когда я смогу отблагодарить тебя?! Вот, прими в качестве небольшого аванса, – на свет вновь появился радужный перстень.

– Да не нужен он мне! Сколько раз тебе говорить! – воскликнул Волчонок. – Это ты прими колокольчик как мой подарок, в память нашей дружбы.

– Как подарок не могу! – нашелся эльф. – Я его должен непременно выкупить, иначе ко мне не вернется волшебная сила. А кто я без волшебной силы? Бедный несчастный старик, – он вновь настроился заплакать.

– Ну, не плачь, не плачь, – попытался успокоить его Волчонок, – так и быть, давай твое кольцо, – он протянул руку.

– Не бери! – остановил его крик Межвитнира. – Ничего у него не бери! Я понял! Я все понял! Это он все нарочно устроил, и колокольчик сам сорвал, и в трещинку закинул, и заставил тебя его найти, и сказку сплел про выкуп! А все для того, чтобы всучить тебе их черный амулет!

– А если и нарочно? – сказал эльф, отбросив все свои ужимки и как-то враз построжев. – И почему же непременно черный? Как раз наоборот. Да и не наш он – мы его только нашли. И никто его не навязывает, он сам к своему истинному хозяину рвется, все уши нам прокричал. Вот, смотри! – эльф разжал пальцы, державшие перстень, и тот плавно перелетел в протянутую руку мальчика.

– Эка невидаль! – проворчал Межвитнир. – Детские фокусы! И это все, на что ты способен?

Но Волчонок его уже не слышал, он стремглав несся по тропинке, с тревогой поглядывая на быстро исчезающее за горой солнце. Нет, темноты он не боялся, ее боялась Мокишна, а он был заботливым сыном.

* * *

Негоже людям допоздна вечерами засиживаться, почем зря масло жечь, поэтому рассказ о своих приключениях Волчонку пришлось отложить до следующего дня. Зато уж расписал все в красках, опустив лишь незначительные детали, вроде предложения русалки искупаться вместе – Волчонок подумал, что матери это может не понравиться. Мокишна слушала сыночка с легкой улыбкой, иногда поглаживая его ласково по голове: «Придумщик ты мой!» Не упускала возможности и для материнского поучения: «Поменьше бы ты на русалок заглядывался! А ну как присушит сердце, потом век невесту не найдешь». Это она верно угадала, мальчику так врезалась в память «фигура», что он многие годы на девушек и не смотрел, то есть смотрел, но не засматривался.

Немного заволновалась Мокишна лишь тогда, когда Волчонок упомянул о неудавшемся похищении, но сразу же сама себя и успокоила – ведь именно она и рассказала все это малышу, точно, она, кто же еще? А когда? Да разве ж упомнишь!

Нет, в упырей и берегинь Мокишна верила безоговорочно, ревностно соблюдая все обряды защиты от злых духов и ублажения добрых. Не верила она в то, что можно вот так запросто встречаться и разговаривать с ними. Духи, даже и добрые, избегают являться людям, предпочитая вершить свои дела за их спиной или в темноте. Хотя, конечно, изредка случается… Как тогда, когда малыш еще в колыбели лежал. Вроде бы надежно был защищен дом от всех напастей, она даже помимо всех оберегов положила в колыбель клещи, хотя Влк и убеждал ее, что это не действует и вообще чуждое суеверие, но сердце было не на месте, какое-то неясное беспокойство не давало ей заснуть и заставляло по несколько раз за ночь вставать и подходить к сыновьям. И вот на пятую или шестую ночь она его увидела – какой-то мелкий прошмыгнул в комнату. В полутьме она его и не разглядела толком, разве что заметила какой-то сверток в руках. А уж когда этот сверток разразился противным криком, ей все стало ясно.

– Эти подземные карлики все время норовят украсть нашего младенца и подменить его своим детенышем, – Мокишна и не заметила, как ее воспоминания перетекли в рассказ, – иногда им это удается, хотя непонятно, на что они надеются. Мать всегда подмену разглядит, да тут и мужчина не ошибется, такие эти детеныши уродливые. И средство верное на такой случай имеется. Намажешь подкладышу пятки жиром, тут его жар нестерпимый и охватит, зайдется он в громком крике. А карлики хоть и живут среди камней, но сердце у них не каменное, услышат плач своего детеныша и прибегут, и покражу вернут. Но лучше до этого не допускать. Я как пришлеца-то увидала, так сразу схватила полено и ну его охаживать! Долго его по избе гоняла, пока он в темноте не растворился. А больше уж он не показывался, и беспокойство меня не мучило, и спала я сладко.

Волчонок слушал, раскрыв рот, потом рассмеялся довольно:

– Теперь понятно, почему он глаза в сторону уводил! Стыдно, видно, вспоминать! И кольцо, наверно, он мне для тебя дал, чтобы ты не держала на него зла.

– Какое кольцо? – насторожилась Мокишна.

Видения да рассказы о видениях – это одно, а кольцо совсем другое, его пощупать можно. А сыночек уже протягивал ей перстень. Женщина ни на мгновение не залюбовалась красивой вещью, не заахала, не замерла в восхищении. Вот кабы это были бусы, или запястье, или гребень, тогда можно было бы и повертеть из стороны в сторону, и рассмотреть, и примерить, и с подругами обсудить, и приговор вынести. А непривычную вещь как оценить, если сравнить не с чем? Даже ни малейшего желания не возникало штуку эту на себя нацепить, с ней ни белье постирать, ни в земле покопаться, ни полы помыть, все мешать будет. Совершенно бесполезная вещь. Такие красивыми не бывают, это любая в их деревне скажет. Они бывают опасными.

– Беги-ка ты, сынок, к волхву, – сказала Мокишна, отдергивая руку, чтобы случайно не прикоснуться к чужой неведомой вещи, – пусть он эту штуковину проверит.

* * *

Влк долго над перстнем не гадал, от него шла такая теплая волна, что любой бы догадался – чистая вещь, хорошая. Рассказ Волчонка волхв выслушал очень внимательно, не подвергая сомнению ни одного слова, поэтому заметил самое важное, то, что перстень изначально принадлежал мальчику. Сразу вспомнился другой перстень. Влк достал небольшую берестяную коробочку, снял защиту, извлек изумрудный перстень, положил его рядом с радужным. Влк был пытливым волхвом и, несмотря на преклонение перед обычаем и традицией, склонным к рискованным экспериментам. Вот так сталкивать Добро и Зло – что может быть рискованней? Но вполне возможного катаклизма не последовало.

Силы, исходящие от двух перстней, сошлись как два борца, переплелись, взяли друг друга в захват и – остановились. Возможно, между ними происходила жестокая борьба, требовавшая напряжения всех сил, но внешне этот никак не проявлялось. Более того, волны, исходившие во внешний мир, становились все слабее. Нет, ни одна из сил не брала верх и они не истощали друг друга в борьбе, они лишь все сильнее переплетались и покрывались какой-то непроницаемой коркой, постепенно остывавшей и приобретавшей неопасный, даже какой-то невинный и безмятежный вид, как… «Как у маленького мальчика, – подумал Влк, – в котором дремлют заложенные в нем инстинкты и силы, и неизвестно, какие это инстинкты и силы, и когда и как они проявятся и вырвутся наружу».

Влк очнулся, маленький мальчик дергал его за рукав.

– Дядя Влк, а кто такой царь?

– Царь – это самый главный, – ответил Влк, не совсем еще оторвавшийся от своих наблюдений и раздумий.

– Старейшина? – спросил Волчонок.

– Нет, бери выше.

– Вождь?! – выдохнул Волчонок.

Влк уловил в вопросе мальчика какой-то непонятный трепет. Поэтому, ответив:

– Царь – это вождь вождей, – он поспешил уточнить: – С чего это ты вдруг царями заинтересовался и вообще, откуда ты это слово узнал?»

– Мне сказали, что я буду царем, – сказал Волчонок, не вдаваясь в подробности.

Влк не стал выяснить, кто сказал. «Звезды говорят, что ты будешь старейшиной, – подумал он, – но это вряд ли хороший знак, потому что ты будешь не просто самым молодым старейшиной в нашем роду, ты будешь при этом очень молодым человеком. А еще ты будешь вождем, это уже лучше, вожди могут быть молодыми людьми. Что же до царя…»

– Цари бывают только в сказках, – сказал Влк, – да еще в преданиях, которые… Ну да ладно! В общем, так: царей у нас нет!

– А я буду! Мне так сказали! Я верю братьям! – воскликнул мальчик и, смеясь, выбежал из избушки волхва.

– Я буду царем волков! – повторял он на все лады, несясь вприпрыжку по деревенской улице.

А Влк погрузился в раздумья. «Вырос мальчик… Можно было бы еще годик подождать, пусть побегает, вот только бегает не там, где следовало бы. И общается незнамо с кем, точнее говоря, очень даже известно с кем, ничего в этом нет хорошего! И от людей совсем оторвался, надо ввести его в круг сверстников, ему с ними, ему над ними… – Влк не смог подобрать слова и махнул рукой на точность формулировки, как никак сам с собой разговаривает, а уж себя-то он как-нибудь поймет. – Да, пора за обучение приниматься. Год не дотягивает – это ничего, Волчонок – мальчик сильный. Придется и Братца вместе с ним взять, неправильно и несправедливо их разъединять. Братцу, конечно, поначалу тяжело придется, но опять же не страшно, объясню Волчонку, что он должен брату во всем помогать и от старших мальчишек защищать, это Волчонку даже и на пользу пойдет».

Сказано – сделано. На следующий день волхв собрал всех деревенских мальчиков семи-восьми лет и ввел в их круг Волчонка.

– Отныне вы вместе, все наравне, – сказал Влк, – обнюхайтесь, поиграйте вместе, через луну вам не игр будет, начинаем учиться.

Коротким внушением дело не ограничилось, волхву пришлось затратить немало усилий, чтобы разрушить стену, окружавшую Волчонка. Когда ореол святости пропал, произошло то, что должно было произойти, мальчишки набросились на Волчонка. А пусть покажет, на что он способен! А пусть докажет! Волчонок и показал, и доказал, откуда что и взялось?!

К моменту начала занятий все мальчики безоговорочно признали его вожаком. Вновь Волчонок стоял чуть наособицу, но эта отстраненность была совсем иной, чем раньше. Он получил это место не по праву рождения, а завоевал его в честной борьбе, он не был окружен стеной – он стоял впереди, и пусть он стоял один, но отныне его связывали с товарищами незримые нити, которым предстояло только укрепляться с годами. Иногда эти нити оборачивались бечевой, вцепившись в которую, Волчонок, как бурлак, тянул за собой ладью их рода, иногда понукающими и направляющими вожжами, но главное было в том, что они крепко связывали его с товарищами, с братьями, с родом, со всем миром людей.

* * *

В обыденной жизни Влк питал пристрастие к числу три, считая, что именно оно определяет жизнь человека. Рождение – жизнь – смерть, бог – вождь – род, ум – честь – совесть, мужество – доблесть – геройство, вера – надежда – любовь – набор триад у волхва был неистощим. Более высокие числа и относились к более высокому, к богам. Три тройки давали священную девятку. Прибавление к ней еще одной тройки давало божественную дюжину. Другие волхвы, более умудренные, почитали число сто восемь, яростно споря, если ли это дюжина девяток или девять дюжин, и придавая этому числу, в зависимости от интерпретации, совершенно разное значение.

Но Влк никогда не забирался в такие высокие сферы, он знал свой дюжинный шесток, в обыденной же жизни, как было сказано, предпочитал стоять на твердой почве троицы. Прозревая число три в каком-либо явлении, он считал это добрым предзнаменованием. А так как он был большим мастером вычленения триад, то жизнь его состояла из череды радостных открытий и добрых знаков. Этим Влк заметно отличался от других волхвов, которые, почти все без исключения, были склонны видеть в любом явлении свидетельство близкого и неотвратимого конца света.

Вот и сейчас Влк с любовью смотрел на мальчиков, собравшихся на первое занятие. «Три тройки и Волчонок, который стоит троих, – добрый знак!» – подумал он с радостью. И немедленно приступил к обучению, которое, как нетрудно догадаться, состояло из трех частей – охоты, борьбы и беседы.

Влк, строго придерживавшийся во всем дедовских обычаев, считал, что для мужчины есть только два достойных занятия – война и охота. Настоящей войны на памяти Влка не было, деды, передавшие им славный завет, настолько крепко обосновались в этих горах, что уже много лет никто не покушался на их земли, завоевывать же чужие земли и искать счастья за горами было не в обычае ругов. Но Влк не роптал, находя, что подготовка в войне – занятие не менее увлекательное, чем сама война, и намного более полезное для подрастающих мальчиков.

С охотой было так же непросто, как и с войной. Это в незапамятные времена мужчина, охотник и добытчик, был опорой племени. Принес мужчина добычу – праздник, не принес – пост. Теперь же и с каждым годом все заметнее охота превращалась в забаву, исконно мужскую, но забаву. Добыча охотника перестала быть жизненно необходимой и служила лишь к украшению стола, внося некоторое разнообразие в продукты полей и пастбищ. У Влка сердце кровью обливалось, когда его мальчики, воспитанные в добрых старых традициях, вырастая, превращались в пастухов, и он молил богов, чтобы они забрали его на небесные поля до того, как первый его ученик, уподобившись женщине, ступит на земное поле с мотыгой в руках.

В этом был весь Влк, он был достаточно мудр, чтобы понимать, что это прискорбное событие рано или поздно произойдет, столь же неизбежно, как и менее прискорбное событие его собственной смерти, в то же время он был достаточно скромен, он не молил богов о невозможном, он всего лишь смиренно просил не перепутать последовательность событий.

Пока же Влк со всей серьезностью предавался охоте. Не считайте охоту забавой, неустанно убеждал он своих учеников, нет ничего лучше для подготовки к войне, чем охота.

Если вам удастся затаиться так, что птицы будут весело щебетать над вашей головой, то ни один враг вас не найдет.

Если вы научитесь распутывать заячьи петли, но ни один хитроумный лазутчик не собьет вас со следа.

Если вы бегом догоняете оленя, но ни один враг от вас не убежит.

Если вы можете подобраться к пасущейся косуле на расстояние удара ножом, то вам любая стража нипочем.

Если вы попадаете стрелой в глаз белке, сидящей на вершине ели, то вы уж как-нибудь попадете во врага, стоящего от вас в двадцати шагах.

Если вы сумеете вогнать копье в грудь тура так, что достигнете его сердца, то вашего удара не выдержат никакие щиты и доспехи.

Если вы хоть раз не дрогните и не сойдете с места, глядя на несущегося на вас раненного вепря, чтобы в последний момент увернуться от него, то вас уже не смутит натиск всадника.

Если вы сойдетесь один на один с медведем и удержите вонзенную в него рогатину, ощущая на руках потоки медвежьей крови и содержимого внутренностей, а на лице зловонное дыхание пасти и дуновение ветра от загребающих лап, то нанизывание рыцарей на копье станет для вас чистым и легким занятием.

Так, в одной фразе, Влк объединял охоту и войну, не забывая о поучении.

Наблюдайте птиц и зверей, они умнее и хитрее нас, людей, продолжал поучение Влк. Если вы сможете провести зверя, то уж человек всегда попадется в вашу ловушку. Берите пример с животных, учитесь у них бесстрашию, зверь никогда не уступит в битве, смертельно раненый он будет продолжать сражаться, умирая, он последним движением вопьется в горло врагу. Вы думаете, что звери потому не боятся смерти, что не знают ее, и стыдитесь признаться, что для вас страх смерти – самый большой страх. Не стыдитесь – в этом вы пока ничем не отличаетесь от большинства людей. Гордитесь – вы будете принадлежать к избранному счастливому меньшинству, которому неведом страх смерти. Вы постигните великую тайну, что смерти нет, есть лишь переход из одной жизни в другую, и только от вас самих зависит, чтобы та, другая жизнь была лучше первой. И лучшая доля выпадает тому, кто падет с мечом в честном бою, защищая родную землю. За них – молитвы спасенных, на них – милость богов, для них – небесные поля и леса, полные дичи, вечная удачная охота и отдохновение на мягкой траве у ручья с кристально-чистой водой.

* * *

– Хватит разлеживаться, пора за дело приниматься, – призвал Влк своих учеников, слушавших его рассказ на лужайке близ ручья. – Ты, Братец, встань ровно и не двигайся, а ты, Жердяй, подойди, встань, как тебе удобней, и врежь ему.

Братец стоически принял удар и рухнул на землю.

– Удобно ли тебе было? – спросил Влк мальчика, оправдывавшего своим ростом данное ему прозвище.

– Очень удобно, – кивнул головой Жердяй, – а можно еще разик?

– Можно, – милостиво согласился волхв, – но чтобы все было по справедливости, теперь Братец бить будет. Ты, так и быть, можешь уклониться, но не сходя с места. Давай, Братец, один удар.

Как ни хотел Братец отомстить обидчику, но кулак его вонзился в пустоту.

– Не расстраивайся, еще достанешь, – подбодрил его Влк и обернулся к остальным ученикам, – сами видели, по неподвижному человеку бить много сподручнее, чем по движущемуся. Но кто же будет стоять столбом и вашего удара дожидаться? Так сами добейтесь того, чтобы противник был от вас всегда на расстоянии удара. Двигайтесь, как он, как на детской игрушке.

Влк действительно достал игрушку – вырезанные из липы фигурки медведя и охотника с рогатиной, скрепленные двумя палочками. Волхв задвигал одной из палочек и фигурки ожили, то охотник наступал на медведя, а тот отклонялся, то медведь нависал над охотником, который упирал рогатину в землю.

– Вот так, противник на вас, вы назад, он назад, вы на него, он вправо и вы вправо, он влево и вы влево. Если делать все это с такой же быстротой, то противник будет пред вами как бы неподвижным, доступным для вашего удара.

– Кто ж его знает, куда он двинется? – недоверчиво протянул Жердяй.

– Наблюдайте, замечайте каждое напряжение его мышц, постановку ног, поворот плеч. Вот давай, нападай на меня.

Стало понятно, почему изначально Влк выбрал Жердяя, самого высокого из мальчиков, с другим ему было бы трудно изобразить танец медведя и охотника. Ученики, раскрыв рты, наблюдали, как учитель точно повторяет все движения нападавшего, как будто они были связаны жесткой сцепкой или долгое время отрабатывали свой показательный номер.

– Ничего, год-другой и вы научитесь, – сказал Влк, завершая показ, – а чтобы не терять времени, встали, разбились на пары, начали!

Действительно, через год ученики исполняли этот танец не хуже волхва. По крайней мере, так им казалось. Похвальбы ради они на занятиях брали доску длиной в десять пядей, клали себе на головы, соединяясь так с противником, и приступали к тренировке. Долго доска порхала в воздухе, когда же наконец падала на землю, то победитель определялся по взаимному согласию, Влк от оценок воздерживался.

* * *

– Так, встали друг против друга, ты, Волчонок, и ты, Лягушонок, – сказал Влк.

Лягушонок, самый низкорослый и слабый из мальчиков, памятуя первый урок, инстинктивно втянул голову в плечи, кто его знает, что на этот раз придумал волхв, а уж Волчонок если врежет, то врежет от души.

– Волчонок, беги спиной вперед, а ты догоняй, – приказал Влк.

Лягушонок был счастлив, первый раз в жизни он вышел победителем в состязании, как ни старался Волчонок, а убежать от него он не сумел.

– То-то же, тяжело бегать спиной вперед, – подвел итог Влк, – а подставлять спину опасно. И сражаться, отступая, тяжелее, чем нападая. Чтобы умерить ретивость противника, его надо придержать на месте. Стреножьте его быстрыми ударами по ногам, остановите выпадами в глаза, в горло, между ног. Не беда, если не попадаете, сама угроза такого удара заставит противника поостеречься, отшатнуться. И не бейте со всей силы, незачем ее раньше времени расходовать, главное тут быстрота, а не сила. Это как с завалившейся елью, лежит – не подступишься, а мамка наказала дров принести, берешь легкий топорик и быстро, тюк-тюк-тюк, все ветки и обрубишь, лежит она перед тобой голая, берешь тяжелый топор и тут уж со всей силы крошишь на чурбаки. Так и с противником, сдержал его быстрыми ударами, вокруг себя защиту выстроил, а его как сетью опутал, приноровился и – ударил, тут уж со всей силы.

* * *

Биться надо всегда на победу, с любым противником, поучал Влк, без веры в победу вы и равному по силе противнику проиграете. В бою равных всегда побеждает тот, кто больше желает победы. А что делать, если противник имеет преимущество, если он сильнее вас, быстрее, выносливее, если у него лучше оружие, если против вас выходит сразу несколько противников? Во-первых, не сдаваться, никогда не сдаваться. Во-вторых, складывать силу, свою, пусть меньшую силу, с силой противника. У него будет только его сила, а у вас сила соединенная, которая завсегда больше будет.

От слов Влк переходил к делу, показывая разные приемы. Как ошибаются те, кто думают, что статика с механикой зародились при строительстве, развились при другой хозяйственной деятельности человека. Посмотрели бы они на уроки Влка! Равновесие, точка опоры, рычаг, крутящий момент, равнодействующая сил – все эти понятия впервые возникли и сложились в борьбе, человек с их помощью научился сначала отстаивать самою свою жизнь, а уж потом принялся за ее улучшение с помощью всяких хозяйственных ухищрений.

Для демонстрации приемов Влк призывал из деревни самых сильных парней. Были они вдвое моложе волхва, крупнее, к тому же прошли ту же школу, но против наставника ничего не могли поделать. Влк валял их по земле как хотел, успевая попутно объяснять свои движения. И ведь не поддавались парни, да и какое тут чинопочитание, когда какие-то сопляки громко потешаются, видя, как ты летишь на землю. Или сталкиваешься нос в нос со своим лучшим другом, товарищем по унижению, которому подверг их наставник, показывавший малышне, как надлежит сражаться с двумя противниками.

– А с десятью можешь? Покажи! – пристали к учителю мальчики.

– Мочь-то могу, но не покажу, – ответил Влк, – где ж их взять, десятерых-то.

– Да мы сбегаем, дядька Влк, за ребятами, – сказали двое парней, утиравших текущую из разбитых носов юшку, – мы быстро! – и какое-то нехорошее веселье зажгло их глаза.

– Нет, с вами, десятью бугаями, я бороться не буду. Вы меня скрутите, на глазах у мальчиков, нехорошо выйдет, – сказал Влк и сделал паузу, давая мальчикам время разочарованно повздыхать и обменяться многозначительными взглядами, потом бодро продолжил: – Да, они сильнее, неизмеримо сильнее, а если еще дубины прихватят, как мне с ними совладать?

– С ними и не совладаю, потому что свои, против них мой дух не взыграет. Для этого мне нужно видеть врагов, но тогда и бой будет не потешным, а настоящим, не на жизнь, а на смерть. Пусть тебя окружило вдесятеро больше врагов, пусть у них броня крепкая и длинные мечи, а на тебе одна рубашка да короткий меч в руках, все равно атакуй, забудь о страхе, коли, руби, не щади никого и в первую очередь себя, держись зло, как истинный волк, рви зубами глотки, дерись до смерти, и пусть враги видят, что ты смерти не боишься, так ты вселишь страх в их души, а как вселишь страх, так и победишь. Против храбрости отчаянных никто и ничто не устоит. Дух побеждает силу. А чтобы дух был крепок, нужно верить в свою правоту, сражаться надо за правое дело, тогда и дух, и сила, и боги будут на вашей стороне, все будут вам помощники! А от неправых и собственные боги отворачиваются!

– Такие победы навеки в памяти остаются, о таких победах певцы песни поют, – продолжал Влк, успокоившись, – вот только о том не поют певцы, что герой зачастую по собственной вине попадает в положение, когда ему ничего, кроме геройства, не остается. Для того я и учу вас, чтобы не совались вы вперед очертя голову без разведки, не попадались во вражеские ловушки, не загоняли себя сами в угол.

– Битва – это последнее действие, до него много других есть. Врага можно победить еще до битвы. Главное в битве дух, вот по духу и надо бить. Враг должен знать, что его дело неправое, а если он этого не знает, то ему это надо показать. Позже объясню как.

– Врага надо испугать, испуганный, он уже наполовину побежден. У страха глаза велики, один за десятерых кажется. Пугать лучше всего чем-нибудь необъяснимым. Стоял себе стражник и вдруг пропал без звука и следа. Или поутру посреди укрепленного лагеря находят вдруг ваш меч, воткнутый в землю, совсем не обязательно втыкать его в кого-нибудь, просто в землю, у шатра командира – так намного лучше. Движущиеся огоньки по ночам тоже хороши. После этого враги начинают плохо спать и беспрестанно оглядываются вокруг, – Влк встал, прошелся перед учениками, изображая испуганно озирающегося вражеского воина, мальчишки весело засмеялись, – можно, наконец, просто мороку подпустить, – сказал Влк, мерно помахивая руками.

Тут Волчонка как будто кто-то толкнул в левый бок. Он повернулся к сидевшему слева Братцу, намереваясь дать ему хорошего щелбана, но Братец смотрел в другую сторону и сам поднимал руку, судя по всему, с тем же намерением, и так до самого левого фланга, где один Лягушонок удивленно крутил головой. Волчонок перевел взгляд на Влка. Влков было десять.

– Ну, это вам еще рано знать, – раздался голос Влка откуда-то из-за спины Волчонка.

Лишние волхвы степенно испарились, и Влк снова принялся прохаживаться перед мальчиками.

– А большинству и совсем не нужно знать, чтобы не возникало желание попользоваться, – продолжал Влк, – морок – палка о двух концах, внешне прибавляет вам силы, а на самом деле отнимает, хороший морок больших сил требует, как всякая хорошая работа. Так что я научу вас распознавать морок и отводить его. А против врагов вы лучше используйте добрые старые ловушки, настоящая яма вернее кажущейся. Так, встали, пошли рыть ямы!

* * *

Удивительный это был волхв – Влк. Сквозь плотную пелену веков не разобрать, возможно, он несильно отличался от других ругских волхвов, а то и вовсе не отличался, но нам он представляется явлением уникальным, даже и для более поздних веков. Ведь Влк был, как ни крути, варваром, а у варваров если и есть начатки морали, то такой же, как они сами – варварской, жестокой, человеконенавистнической.

А еще Влк был священнослужителем, для всех священнослужителей боги стоят на первом месте, служение им на втором, простые люди с их бедами и заботами сиротливо топчутся в конце очереди. Влк был не таков, очи горе не вздымал, посмертными карами не стращал, богов через слово не поминал, вообще, с мальчиками он о богах говорил только в двух случаях, когда убеждал их, что боги помогают правому и карают нечестного, а еще вечерами, у костра, когда рассказывал им разные истории о происхождении мира, земли и их рода. Много больше Влк говорил о человеке. Конечно, богов он уважал, почитал, немного побаивался, но любил Влк людей и, в особенности, лучших из них, мальчиков. Им, неиспорченным мальчикам, стремился он передать частицу своей любви к людям, пока суровая жизнь не научила их злобе.

Будущие воины твердо усвоили, что их самый священный долг – защита стариков, женщин, детей. Своих защищать, чужих не обижать, таков был второй урок варварской морали Влка. Конечно, тогдашнее, тем более варварское понятие обиды несколько отличалось от нынешнего, цивилизованного, но это уже детали.

Следующий круг любви включал боевых товарищей. Принцип взаимовыручки – он только на первый взгляд кажется очевидным, принцип «каждый сам за себя» имеет не менее глубокие корни. Да и у Влка вся система обучения была направлена в первую очередь на развитие навыков индивидуального боя, с тем большим рвением он втолковывал своим ученикам:

– В бою держитесь кучкой, друг дружку прикрывайте, если вдруг кто-то падет, ни за что не бросайте, не оставляйте, всегда товарища выручайте. Сами погибайте, а товарища выручайте! Спасение друга выше смерти, даже выше победы. Были бы верные друзья рядом да крепкий дух – победа придет! Непременно придет!

Тень от влковского древа любви падала даже на врагов, была она, как и положено по краю, негустой, ажурной, но все же укрывала спасительной сенью не только жен и детей врагов, но и самих врагов, поверженных, безоружных и просящих о пощаде. Разъяснял это Влк весьма своеобразно:

– Каждому человеку боги назначили свою меру крови, которую ему дозволено пролить. Одному – каплю, другому – озеро. Никто этой своей меры не знает, но как подойдет человек к своему пределу, тут им овладеет духовная немощь, в разгар решительной битвы отбросит он меч, посмотрит с отвращением на плоды свой кровавой жатвы и подбредет прочь, стеная, как женщина. И после этого не сможет он кровь пролить даже для спасения своей жизни, даже для спасения своих родных от смерти страшной, курицу зарезать и ту не сможет. Одно слово – порченый человек. Своему роду на позор, соседям на посмеяние. Так что не лейте кровь зазря, блюдите меру!

Действительно ли Влк так думал или просто использовал форму, доступную его юным слушателям, не известно. Да и не важно, главное, что эти слова накрепко заседали в головах его учеников.

Милосердие Влка было не беспредельно. Оно не распространялось, например, на трусов, не только потому, что Влк их презирал и считал недостойными жизни.

– Трус и подлец – существа близкой породы, они часто соседствуют в одной телесной оболочке, – объяснял он, – перед лицом твоей силы он униженно молит о пощаде, стоит тебе повернуться к нему спиной, и он всадит в тебя нож. Не давай ему такой возможности, убей его и иди спокойно, не оглядываясь назад.

Не жаловал Влк и вражеских героев.

– Повержен, изранен, обезоружен, но не сломлен, пощады не просит – убей! Нельзя всю жизнь биться с одним и тем же врагом. Как убить? Этим и займемся.

Только сейчас, на исходе пятого года обучения, Влк мог преподать окрепшим духовно и телесно подросткам высшую науку. И преподал, с присущей ему основательностью.

* * *

«Всех поубивал бы!» – думал Волчонок, с трудом переставляя ноги под тяжестью груза.

Этот крик души полностью разделял Братец, вцепившийся в другой конец жерди, на которой мерно покачивалась туша огромного кабана. Не просто разделял, а распространял его дальше, исключая из круга жизни не только окружающих, но и самого себя. Чем так жить, уж лучше умереть!

Нет, до недавнего времени жизнь казалось вполне сносной. Тренировки Влка, конечно, не мед, особенно нудное, из раза в раз, изо дня в день повторение какого-нибудь приема, но за шесть лет и не к такому привыкнешь. И отвыкнешь от всяких детских забав, пустых игр. Да и не дети они уже, понимают, что к чему, Волчонок уж и забыл, как он бегал целыми днями по окрестностям, болтал неведомо с кем и неведомо о чем, теперь он готовится стать молодым воином, не простым воином, а предводителем, вождем, для этого ему надо быть во всем лучше всех, поэтому, презрев усталость, он дольше всех повторяет упражнения.

И кто это замечает? Кто ценит? Никто! Влк с годами становился все более скупым на похвалу, а в последнее время от него вообще ничего не дождешься, кроме крика да тычков за малейшую оплошность. И молодые парни, как сговорившись, отыгрываются за давнишнее унижение, за детский смех, когда Влк валял их по траве, показывая приемы борьбы. Теперь проходу не дают, все норовят задеть, толкнуть, а стоит чуть огрызнуться, так накостыляют по шее, что мало не покажется. Или что похуже удумают, сдерут, к примеру, штаны, как с Жердяя, и гонят так по деревне. То-то девушкам потеха! Девушки тоже хороши, они же парней и подзуживают на всякие мерзкие шалости, а то и сами пускают в действие самое страшное женское оружие – острый язык, высмеют так, что хоть плачь. А что еще делать, не драться же с ними, вот они и пользуются.

Или вот сейчас… Как они с Братцем старались! Влк напоследок разрешил всем отправится на охоту, и они с Братцем поклялись: кровь из носу, но добудем настоящую мужскую добычу! И добыли! Что они думают, легко это было?! Пусть бы сами попробовали с голыми руками на вепря идти! Эх, им бы пару настоящих боевых копий, да пару топоров, да больших охотничьих луков с бронебойными стрелами! Но – нельзя! То не трогай, это не бери, туда не ходи, сюда не смотри – надоело! Что они, дети?! Как на вепря с голыми руками, так не дети, а во всем остальном… Как же они намучились! Заостренные и обожженные на огне палки плохая замена копьям, а из тех луков, что они сами смастерили, только по белкам стрелять. Нет, луки получились хорошие и стрелы летели ровно и били крепко, но для вепря это все равно, что комариные укусы. Сгодились только для того, чтобы раззадорить его и заманить к яме-ловушке.

– Почто поросенка убили, изверги?! – раздался мерзкий голос кого-то из молодых парней.

Эх, жаль, нет сил голову поднять, разглядеть обидчика, завязать узелок на память.

– Ему, маленькому, еще бы жить да жить! – подхватил девичий голосок, вот ведь ведьма!

– Так всех кабанов в лесу переведут на свою потеху! Непорядок! Надо будет Влку сказать, чтобы приструнил своих молокососов, – это кто-то из старейшин, и они туда же!

В поле зрения возникли чьи-то ноги, обутые в раздолбанные сапоги. Слава богам, братья! Подхватили вепря, сняли груз с плеч. Очень вовремя подоспели, казалось, еще несколько шагов, и рухнули бы наземь на глазах у всех, то-то позору бы было! Будто его без этого не хватает. Братья – только они их и понимают! Только с ними и можно поговорить по душам, потому как жизнь у них одна и обиды одинаковые. Так сроднились они за несколько лет совместного обучения у Влка, что без слов друг друга понимают. Но добрые слова, сказанные во всеуслышанье, тоже лишними не бывают.

– Ну и кабанище! Матерый! В ловушку заманили? Молодцы! Такого по-другому не взять! Как доволокли-то?! Ух, и тяжелый! – ни один из братьев не поскупился на похвалу.

– Да уж как-то доволокли, – откликнулся Волчонок, – а вот как из ямы вытащили?.. Вот уж была работа так работа! Братец, расскажи!

Тут и Братец немного ожил, принялся за рассказ, наполненный красочными подробностями. А Волчонок старательно отгонял летевшие со всех сторон насмешки, сопровождавшие каждую из этих подробностей. Так, тесно сплотившись и образовав вокруг убитого кабана построение, называвшееся, как узнал впоследствии Волчонок, свиньей, подростки пробились к дому Мокишны.

Мать, святая женщина, она одна их любит! Выскочила на крыльцо, всплеснула руками, воскликнула радостно: «Ах, сыночки вы мои, добытчики!»