Читать книгу Древо жизни - Генрих Эрлих - Страница 7

Москва, 4 мая 2005 года

8 часов утра

– Привет, Балоба! – так Северин начал следующий рабочий день.

– Женька?! – раздался в телефонной трубке сонный голос. – Ну ты, старик, совсем озверел, в такую рань звонить!

– Дело есть, – прервал поток недовольства Северин.

– Нет, чтобы без дела зайти вечером, – проворчала трубка, – непременно нужно звонить по делу с ранья. Что там у тебя стряслось?

– Штуку одну хочу тебе показать и услышать твое компетентное мнение. Срочно, – надавил Северин.

– Ладно уж, заходи.

Тайна происхождения прозвища Балоба навсегда осталась в прошлом. Сам его носитель настаивал, что оно происходит от благородного сокола-балобана, его школьные друзья, к которым относился и Северин, посмеиваясь, утверждали, что изначальным было слово балабон. Впрочем, так Игоря Вячеславовича Перелетова, доктора биологических наук, заведующего лабораторией Института проблем экологии и эволюции Российской Академии наук, профессора биологического факультета Московского государственного университета, заместителя председателя Мензбировского орнитологического общества и прочая, и прочая, называли только старые друзья. Специальностью Перелетова в строгом соответствии с фамилией и прозвищем, если производить его от сокола, была орнитология.

– И ты туда же! – воскликнул он, разглядывая принесенное Севериным перо. – В новостях мусолят, вчера дед какой-то с таким же к нам в Зоологический музей прибежал, вспомнит юннатское детство!

– Значит, оно самое? – уточнил Северин.

– Оно, оно, причем свежак!

– Сказали, что в России, в зоопарках, таких орлов нет.

– Правильно сказали! И нигде нет. Потому что таких орлов нет.

– Так ведь вчера ваш же, лохматый, из зоопарка, сказал!.. – удивленно воскликнул Северин.

– Я ему тоже сказал! Фима, говорю, маму твою, Розалию Львовну, так и растак, ты чего общественность вводишь в заблуждение? А он мне в ответ: дескать, редактору на телевидении слово гриф не понравилось, ему непременно орел был нужен.

– Гриф, орел – один хрен, – несколько легкомысленно отмахнулся Северин.

– Кое-кому что следак, что гаишник, тоже один хрен, – осадил его Перелетов.

– Понял, но зачем же оскорблять? Ладно, проехали. Гриф так гриф, но хотя бы царский?

– Можно и так сказать, Vultur Caesar, первое слово обозначает грифов, второе, как нетрудно догадаться, Цезаря. Так что можно назвать и царским, но ни в коем случае не императорским, чтобы не возникало путаницы. Потому что есть таки орел с похожим названием, то есть на божественной латыни никак не похож, звучит Aquila heliaca, но у безбожных англичан это Imperial Eagle, у немцев Kaiseradler, у французов Aigle imperial, везде император вылезает, кстати, как и этот орел на их гербах. И только у нас он занимает подобающее место, это – орел-могильник, птица малопримечательная и довольно распространенная.

А вот Vultur Caesar – птица примечательная, в частности, с точки зрения нашего герба, – Северин попытался вставить какой-то вопрос, но ученого уже понесло, – во-первых, он много крупнее европейского орла-могильника, у того длина максимум восемьдесят шесть сантиметров при размахе крыльев два метра, а у нашего красавца длина до метра десяти и размах до двух сорока. А теперь посмотри на фотографию, – Перелетов как фокусник выдернул большой том с полки и раскрыл его на нужной странице, – впрочем, и здесь не так хорошо видно, хотя и лучше, чем на Фимкиной. Вроде и черный, но не совсем, оперение на самом деле отдает пурпуром, темным, переходящим в фиолетовый, истинно царский цвет. Здесь этот цвет ясно виден на ногах и вот еще на кольцах вокруг глаз. Обрати внимание, что эти кольца бесперые, это такая пигментация кожи. А теперь посмотри на клюв, экий шнобель, длиннее головы и загнут крючком вниз. А цвет! У восковицы почти белый, потом красноватый, а на конце синий, наши цвета!

– Но у нас не водится? – исхитрился, наконец, вклиниться Северин.

– Не водится, – со вздохом ответил Перелетов.

– Так, может быть, все же этот, могильник? Трудно ли перепутать? Вон как высоко летает, только в телескоп смотреть, какие у него полосы на клюве.

– Да при чем здесь полосы на клюве?! У него же концы крыльев при полете загнуты кверху, за километр видно, что это гриф, а не орел!

– А сам прилететь не мог?

– Из Гималаев? Смеешься?!

– Так откуда?

– Кто-нибудь из богатеньких Буратин привез. Мода сейчас такая – зверинцы заводить, чем экзотичнее, тем круче. А уж с выпиской из Красной книги, так просто писк и полный улет! – в высказываниях Перелетова чувствовалось близкое общение со студенческой молодежью. – И ведь изводят живых тварей почем зря, содержать-то не умеют, думают, что золотая клетка – это все, что им нужно.

– А как ввозят?

– По-разному. Сейчас, конечно, кое-какой порядок навели, опять же орел – не колибри и даже не попугай, его в кармане не ввезешь. Так что наверняка оформляли через таможню. Конечно, не как Vultur Caesar, но все же как другого Vulturidae, или Falconidae, представителя семейства соколиных, или Aquilinae, сиречь орла, – Пересветов написал названия на листке бумаги и протянул Северину, – все ведь очень тонко, понятно только специалисту, так что взятка эксперту, взятка таможеннику, ставки известны, порядок, едреноть!

– И давно могли ввезти?

– Куда давно! Это же для этих богатеев игрушка, дорогая, но игрушка, а игрушки долго не живут!

– Спасибо, старик!

– Спасибо в рюмку не нальешь.

– За мной не заржавеет.

– Ну, бывай, забегай, только, пожалуйста, вечером.

10 часов утра

– Привет, Суслик!

Северин продолжал идти по следу. Его следующий собеседник, Олег Никитич Суслов, не имел никакого отношения к животному миру, он был заместителем начальника Главного управления по борьбе с контрабандой Федеральной таможенной службы и, в давние времена, сокурсником Северина по юрфаку.

– Орел? – с некоторым удивлением переспросил он, выслушав просьбу Северина. – Ты у нас вроде как по другой части. Хотя, конечно, понимаю, орел – особо опасный, кровожадный, серийный убийца. Ладно, запрошу. Перезвони часа через три. Да, кстати… – последовало несколько туманное, из-за телефона, изложение ответной просьбы.

– Ладно, прослежу, – сказал Северин, усмехнувшись про себя: – Суслик он и есть Суслик!

Следующие полчаса пришлось потратить на выполнение просьбы однокашника.

11 часов утра

– Аркадий Иосифович! Северин. Слава труду! Как успехи?

– Как всегда. У нас неудач не бывает, слава Богу, не хирурги, – раздался в телефонной трубке сварливый голос судмедэксперта, – заключения я тебе уже передал, не видел, что ли?

– Признаюсь, не смотрел.

– Можешь не смотреть. По покойнику там ничего интересного нет, даже время смерти – плюс-минус лапоть. Узнаешь, когда открыли окно, скажу точнее, да и то не очень.

– А что с последним приемом пищи?

– Еще хуже – постник попался! Такое представление, что он последние три дня вообще не ел. В заключении все это есть. Есть кое-что и не для заключения. Но об этом не по телефону. Заходите.

– Заходите? – удивленно переспросил Северин и тут же спохватился. – Конечно, зайдем. Ваши вкусы, надеюсь, не изменились? По-прежнему предпочитаете блондинок?

– Исключительно! Натуральных, не крашенных, русских, мягких.

– Сделаем!

– Молодец, понятливый, – одобрительно сказал Аркадий Иосифович, – а пока вторым клиентом займись, тем, который из-под земли вылез. У его редкая форма лейкемии плюс достаточно редкий транквилизатор в крови, в заключении все написано. Сунься в Онкоцентр, вдруг повезет и он там на учете стоит. Хотя по всему он должен был бы там лежать, я бы даже сказал, долеживать. Телефончик дать?

– Спасибо, сам решу. До встречи!

Северин положил телефонную трубку и открыл записную книжку на букве «л». Вот она, Лейкина Мира, зам начальницы регистратуры Онкологического центра, она же соседка по дому, она же… Ну, это к делу отношения не имеет и, вообще, давно быльем поросло. Поросло-то поросло, но в ответ на просьбу о маленькой услуге может последовать приглашение зайти вечерком. Размышления о возможном развитии событий отсрочили звонок. А после сообщения Максима и Санька необходимость в нем и вовсе отпала.

11 часов 30 минут утра

Молодой опер на пару с экспертом-криминалистом давно ходили кругами вокруг стола Северина, всем своим видом демонстрируя наличие важных сведений и страстное желание донести эти сведения до внимания начальства.

– Одного идентифицировали! – радостно возвестил Максим, когда начальство, наконец, соизволило обратить на них это самое внимание.

– По пальчикам на раме! – вклинился Санек. – Шпингалеты протерли, ручку протерли, а раму забыли! Окно-то видно, давно не открывали, вон он и врезал по раме.

– Алексей Владимирович Никонов, 1971 года рождения, москвич, осужден в 2001 году на семь лет по статье 158-4, отбывает наказание в колонии строгого режима УШ 382/4 в городе Пугачеве Саратовской области, – бодро доложил Максим.

– Отбывает, значит, – иронично протянул Северин.

– Я запросы послал в ГУИН и в лагерь, – несколько сконфузившись, сказал Максим.

– Это ты молодец, недели через две получим ответы, могу поспорить, что разные.

– Так, может быть… – Максим скосил глаза на записную книжку Северина. Несмотря на небольшой стаж работы, он уже неоднократно имел возможность убедиться в магической силе неформальных связей, концы нитей которых прятались под неказистой, клеенной-переклеенной обложкой.

– Правильно, сходи, пробей по базе, не зарегистрирован ли он в Москве, – сказал Северин, игнорируя намек молодого коллеги.

Санек воспользовался освободившимся местом и немедленно приступил к детальному докладу о своих изысканиях. Северин слушал вполуха, все это ему было хорошо знакомо – и юношеский энтузиазм, и неколебимая вера в истинность и всемогущество технических средств. Американцы, правда, отказались от отпечатков пальцев, как неоспоримой улики в суде, но повесили новую икону – анализ ДНК. Теперь, пока не посадят на его основе на электрический стул десяток-другой невиновных, не успокоятся. Ну а мы по бедности и серости пока отпечатками пальцев довольствуемся. Вот, скажем, Санек, он ведь наверняка ухватился за первого, более или менее подошедшего, из Муровской, далеко не исчерпывающей базы данных. Тот ли это человек, который им нужен, это бабушка надвое сказала. Поэтому Северин и не возбудился от сообщения об Алексее Никонове.

– Следующий важный факт: помимо ваших есть еще пара отпечатков, которые встречаются и на рукомойнике, и в комнате, – продолжать разливаться соловьем Санек, – Идентифицировать их не удалось. Это говорит о том, что…

Минуток через десять появился Максим, победно размахивая листком бумаги.

– Есть! – закричал он еще от двери. – В Москве зарегистрировано трое Никоновых Алексеев Владимировичей, но только один 1971 года рождения. Регистрация, между прочим, постоянная, вот, Медынская улица…

– Бирюлево! – недовольно поморщился Северин.

Он мог сколь угодно скептически относиться к разным версиям, но он их проверял, даже самые дикие и на первый взгляд бессмысленные, как верно подметил мудрый Биркин. Через десять минут он уже катил на крайний юг столицы.

Час дня

Нет лучшего времени и возможности для обсуждения дел со своим подчиненным, чем автомобильные пробки. Варшавское шоссе предоставляло их в изобилии. Так что Максим успел подробно доложить результаты своих вчерашних поисков.

– Этот прокурор странный тип, – говорил он, – паспортный стол по досточкам разметал, а в управу даже не удосужился заглянуть. А вот я заглянул, потому что сдать дом могли только они. Управдом поначалу отнекивался и нервно в сторону милиции поглядывал, но я ему объяснил, что мелочами не занимаюсь, я убийство расследую, а до остального мне дела нет. Тут он и раскололся. Пришел, говорит, такой прилично одетый, хоть и с длинными волосами и бородой, но в пальто и шляпе, попросил сдать тот самый дом на две недели, на две недели! И именно тот самый! Управдом заломил пять сотен, тот сразу выложил, не торгуясь.

Какой паспорт?! Управдом, видно, посчитал, что если он содрал пятикратный тариф, то спрашивать паспорт как-то неудобно. А потом возмущаются, когда террористы взрывают в Москве дома и метро! Нет, я ему это так прямо в лицо и высказал, а он в ответ: какой же это террорист, русский, интеллигентный?

Вообще, место тихое, пьют по домам, без драк, наркотой никто не торгует, проституция существует только как отхожий промысел, у них же только бытовое блядство, да и то сокращается по причине роста среднего возраста женского населения, никаких сект и в помине нет, азеры и таджики туда почему-то не суются, так что сплошь одни православные. Оазис какой-то!

Существенных показаний почти никаких. Только одно: в четверг перед обедом грузовая «Газель» доставила два трехметровых толстых бруса, жилец с водилой перенесли их в сарай, потом оттуда доносились всякие звуки, какого-то электроинструмента, пилы и молотка, а в пятницу поутру жилец перенес два куска бруса в дом.

– Д-да, крест к месту казни, как мы помним из истории, осужденный носил, но что бы крест самому еще и делать – такого, наверно, не бывало! – подвел итог докладу Северин.

2 часа дня

Северин являл образец предупредительности и точного следования процессуальным нормам – а ну как ошиблись и навели напраслину на невинного человека. Марфа Поликарповна была сама настороженность с примесью праведного гнева. Когда ее мальчика оставят, наконец, в покое? Стоит человеку оступиться по молодости и вот – клеймо на всю жизнь. А он искупил, решительно отверг и ступил на истинный путь. Вчера один приходил, тоже вежливый, ничего не скажу, тоже с удостоверением, но целый час жилы тянул, до самой до полуночи, что да как, где да когда, теперь вот вы…

Не того ищите! Вам Юрия Павловича искать надо, может быть, человек в беде. Что, когда вернулся? Перед самым Новым годом. На Пасху-то? А откуда ему было возвращаться? Мы с ним на крестном ходе были, нас там все видели, не одна тыща людей, вы поспрашивайте, люди врать не будут, а в воскресенье на кладбище были, как положено, поезжайте, посмотрите, все могилки убраны. Алешенька все время, с самого приезда был со мной, вот только сейчас уехал, по делам, надо ему было, а до этого все время дома, ни сам к друзьям не ходил, ни друзей никаких в дом не водил, рюмки за все время не выпил, он вообще не выпивает и не курит, а что оступился, так…

Здоров ли? А кто здоровый из лагеря выходит? Конечно, болен был, но Юрий Павлович, век за него буду Бога молить, вылечил. Юрий Павлович? Ну да, врач. О чем можно говорить с человеком, который не знает, кто такой Юрий Павлович Погребняк? И они еще преступников ловят!

Выйдя из дома, где проживали Никоновы Алексей Владимирович и Марфа Поликарповна, Северин все же достал заветную записную книжку и сделал один звонок.

4 часа дня

Неформальные связи сработали. Пусть не через три часа, а через шесть, но Суслик сообщил имя орлополучателя – Каменецкий Борис Яковлевич. Санек подпрыгнул, Максим присвистнул, Северин недовольно поморщился – персона известная, до TOP500 не дотягивает, но в российском рейтинге Форбса в первой сотне, а в новостях так и в первой десятке олигархов, по частоте появления, конечно. Слишком известная персона, к такому не сунешься с каким-то перышком, даже и с чем посерьезнее.

Грустные размышления прервал звонок северинского конфидента из ГУИНа.

– Слушай, старик, в колонии очень удивились, что этот Никонов еще жив, у него же был рак крови в последней стадии. Нет, никакой ошибки. Ему из-за этого досрочное оформляли, так подстраховались, анализы в Москве делали, там же начальником Шостакович, ты его должен знать, основательный мужик. И у нас все было на контроле, чистое дело.

5 часов дня

– Вечная жизнь. Спасение. Вечная жизнь. Спасение. Вечная жизнь. Спасение… – неслось из магнитофона.

Насыщенный голос необычного тембра, какой-то бархатистый, точно, как бархат цвета майской травы, подумал Северин, успокаивает, обволакивает, в него хочется завернуться.

– И так до конца кассеты, – удрученно сказал Санек, – я дважды прослушал, равные промежутки между словами, тридцать слов в минуту.

– Очень содержательная запись! – согласился Северин. – Почти как попса по информативности.

– А теперь сюда посмотрите, товарищ майор! – раздался голос Максима, сидевшего за компьютером.

Северин подошел и уставился на экран монитора.

– Это что такое? – спросил он.

– То, что было записано на сидюке, который вы из компа на хате выудили, – подсказал Санек.

Северин, не отрывая взгляда от разворачивающегося действия, пошарил рукой сбоку от себя, нащупал спинку стула, придвинул, сел. Весьма предусмотрительно – просмотр занял полчаса. Поначалу это напоминало игру, из тех, где надо бегать по узким коридорам и лестницам, перебираясь с этажа на этаж и стреляя во все стороны по всему, что движется. Потом вспомнились фильмы Хичкока, долгий, завораживающий и усыпляющий бдительность путь все по тем же узким полутемным коридорам навстречу неизвестному, страшному убийце с полуметровым секачом в руке. Но никто не появлялся, только рука с поясняющими жестами – один раз отключила какие-то тумблеры и два раза набрала кнопки на допотопных кодовых замках.

Низкий коридор, по потолку которого шли проржавевшие трубы и облепленные вековой грязью кабели с редкими лампочками, поднялся и расширился, покрылся немаркой бежевой краской и украсился матовыми плафонами, влился в один зал, плотно заставленный металлическими стеллажами, забитыми книгами, потом во второй, вильнул в сторону и успокоился у металлической двери с надписью «Спецхранение». Дверь, повинуясь всезнающей умелой руке, распахнулась, вспыхнул свет, явив вид довольно большой комнаты с привычными уже стеллажами и тремя письменными столами. Один из стеллажей поплыл вперед, представился и отодвинулся назад, уступая место другому, который вытянулся в струнку перед неведомым инспектором и… Тут экран мигнул и выдал застывшую картинку с видом коридора, который был в самом начале.

– Так, так, понятно, чем занимаются доблестные следователи МУРа в рабочее время – в игрушки на компьютере играют! – раздался над головой голос Сечного.

– А хоть бы и так! – проворчал Северин, продолжая переваривать увиденное.

– Ну и графика! Или это так задумано? Дальше-то там что? Что-то я не припомню такой игрушки! – затараторил Сечной, но еще быстрее языка работала его рука, которая несколько раз кликнула мышкой, оживив изображение.

– Ничего интересного! – Северин пренебрежительно махнул рукой. – Выключайте, работать надо!

– Точно, полный отстой! – подхватил Санек и тут же стер картинку с экрана.

Северин мысленно похвалил его – молодец, сообразительный! – и поднял его на одну ступеньку во внутренней табели о рангах, но тот недолго пребывал в новом статусе, совершив недопустимый промах. Сечной принялся расспрашивать о ходе расследования и не преминул поддеть их, что за два дня они даже не установили личность убитого, тут-то задетый в лучших профессиональных чувствах Санек и выдал, что зато они вычислили одного из соучастников убийства. Не то чтобы Северин намеревался скрыть это от прокурора, но негоже салаге лезть поперед батьки в пекло.

Сечной просидел еще полчаса, вытягивая подробности.

7 часов вечера

«Фу, вот и день пролетел. Возможно, что не без пользы. Точно об этом можно будет сказать только по окончании расследования, – Северин потянулся на стуле. – Пора домой. Или не домой?»

Ему вдруг неудержимо захотелось увидеть Наташу. Предлог явился сам собой – просто жизненно необходимо рассказать девушке, откуда в небе Москвы появилась заморская птица. И тем самым немного утереть ей нос – пусть мы и не посвященные, но тоже кое-что можем. При ближайшем рассмотрении предлог оказался нехорош. Прийти он мог только к старику Биркину, а уж там – там как повезет. Но не являться же второй вечер подряд с бутылкой в руках. То есть бутылка, конечно, не помешала бы, но как-то неубедительно. Разгоряченное сознание быстро подкинуло новый предлог – листок из музея с ксерокопией странной, написанной от руки молитвы. Вновь одобрительно прошелестел копировальный аппарат. Телефон не мешкая донес до него голос Биркина. Движок в машине урчал весело, как молодой щенок, грызущий кость, без астматических хрипов и надсадного кашля. Даже зловредные светофоры сменили красный гнев на зеленую милость. Положительно сговорились!