Читать книгу Камо грядеши - Генрик Сенкевич, Henryk Sienkiewicz - Страница 14

На другой день утром, когда Петроний кончал одеваться, пришел приглашенный Терезием Виниций. Он знал уже, что у городских ворот нет ничего нового, и это известие скорее опечалило его, чем обрадовало. Он боялся, что Урс увел ее из города тотчас после похищения и, значит, раньше, чем рабы Петрония начали караулить у ворот. Правда, осенью, когда дни становились короче, ворота закрывались раньше, но их все-таки открывали для отъезжающих, число которых было велико. Кроме того, выйти из города можно было и другими способами, о которых прекрасно знали рабы, замышлявшие бегство. Виниций послал своих людей также и на дороги, ведущие в провинцию, к вигилям ближайших городков с объявлением о двух бежавших рабах, подробным описанием примет Лигии и Урса и обещанием крупной награды за их задержание. Однако было сомнительно, чтобы это средство могло оказаться действенным и местные власти удовольствовались частным распоряжением Виниция о задержании беглецов, не скрепленным подписью претора. Выполнить эту формальность не было времени. Весь вчерашний день Виниций в одежде раба искал Лигию в самых глухих закоулках города и не нашел ни малейшего следа, никакого указания. Правда, он видел слуг Авла, но и те, по-видимому, кого-то искали. Это утвердило его в мысли, что не Авл похитил ее и что старый вождь сам не знает, где Лигия и что с ней случилось.

Когда Терезий объявил ему, что есть человек, который берется отыскать Лигию, он поспешил в дом Петрония и, едва успев приветствовать его, стал тотчас же расспрашивать об этом человеке.

– Сейчас мы увидим его, – сказал Петроний. – Он знакомый Евники, которая сейчас придет поправить складки моей тоги и расскажет о нем подробно.

– Та, которую ты вчера хотел мне подарить?

– Та, которую вчера ты отверг, за что, впрочем, я тебе благодарен, потому что она лучшая служанка во всем городе и чудесно оправляет мне тогу.

Она вошла, как только он произнес последние слова, и, взяв тогу, которая лежала на кресле, инкрустированном слоновой костью, развернула ее, чтобы набросить на плечи Петрония. Лицо ее было тихое, светлое, а в глазах сияла радость.

Петроний взглянул на нее, и она показалась ему очень красивой. Обернув его тогой, она стала расправлять складки, и ей приходилось низко нагибаться, выравнивая их сверху и до самого низа. Петроний заметил, что руки ее имеют чудесный светло-розовый цвет, а грудь и плечи прозрачный блеск перламутра и алебастра.

– Евника, – сказал он, – здесь ли человек, о котором ты сказала вчера Терезию?

– Здесь, господин.

– Как зовут его?

– Хилон Хилонид.

– Кто он такой?

– Лекарь, мудрец и гадатель, умеющий читать судьбу людей и предсказывать будущее.

– Предсказал ли он и тебе твое будущее?

Евника покраснела, так что порозовели даже ее шея и уши.

– Да, господин.

– Что же он наворожил?

– Что встретит меня страдание и счастье.

– Страдание приняла ты вчера от руки Терезия, а значит, должно прийти и счастье.

– Оно пришло, господин.

– Какое же?

Она тихо прошептала:

– Я осталась.

Петроний положил руку на ее золотую голову:

– Ты прекрасно уложила сегодня складки, и я доволен тобой, Евника.

От его прикосновения глаза ее затуманились счастьем.

Петроний и Виниций перешли в атриум, где ждал Хилон Хилонид, отвесивший им низкий поклон. Петроний вспомнил о своей вчерашней догадке, что человек этот может быть любовником Евники, и невольная улыбка появилась на его лице. В странной фигуре грека было что-то и смешное и жалкое. Он не был очень стар: в всклоченной бороде и растрепанных волосах лишь кое-где серебрилась седина. Грудь впалая, шея согнутая, на первый взгляд он казался горбатым, и над горбом возвышалась огромная голова, лицо обезьяны и лисицы в одно и то же время; острый взгляд. Желтоватая кожа его пестрела от прыщей, а красный нос явно свидетельствовал о его пристрастии к вину; небрежная одежда, состоящая из темной туники козьей шерсти и такого же дырявого плаща, свидетельствовала о подлинной или притворной бедности. Петронию вспомнился гомеровский Терсит, и, отвечая жестом руки на поклон Хилона, он сказал:

– Здравствуй, божественный Терсит! Как поживают шишки, которые набил тебе Одиссей под Троей, и что он сам поделывает в Елисейских полях?

– Благородный господин! – ответил Хилон Хилонид. – Самый мудрый из мертвых, Одиссей, присылает через меня мудрейшему из живых Петронию привет и просьбу, чтобы он покрыл новым плащом мои шишки.

– Клянусь тройной Гекатой, – воскликнул Петроний, – ответ стоит плаща.

Но дальнейший разговор прервал нетерпеливый Виниций, который прямо спросил:

– Знаешь ли, зачем тебя позвали?

– Если два дома, два самых знаменитых дома, не говорят ни о чем другом, а за ними эту новость повторяет половина Рима, нетрудно знать, – ответил Хилон. – Вчера ночью похищена девица, воспитанная в доме Авла Плавтия, по имени Лигия, собственно Каллина, которую твои рабы, господин, несли из дома цезаря в твой дом, а я берусь отыскать ее в городе, а если она, что маловероятно, покинула город, то указать тебе, благородный трибун, куда она бежала и где прячется.

– Хорошо, – сказал Виниций, которому нравилась откровенность и точность ответа, – какими же средствами располагаешь ты?

Хилон лукаво улыбнулся:

– Средствами располагаешь ты, господин, а у меня есть один лишь ум.

Петроний тоже улыбнулся; он был очень доволен своим гостем. «Этот человек может отыскать девушку», – подумал он.

Виниций сдвинул густые брови и сказал:

– Негодяй, если ты обманываешь меня ради выгоды, я велю избить тебя палками.

– Я – философ, господин, а философ не может быть жадным до выгоды, особенно такой, какую ты сулишь мне.

– А, ты философ? – спросил Петроний. – Евника говорила мне, что ты и лекарь и гадатель. Откуда ты знаешь Евнику?

– Она приходила ко мне за советом, ибо слава моя дотекла и до ее слуха.

– Что за совет нужен был ей?

– Ей нужно было вылечиться от любви без взаимности.

– И ты ее вылечил?

– Я сделал больше, господин, потому что дал ей амулет, который приносит взаимность. В Пафосе на Кипре есть храм, в котором хранится пояс Венеры. Я дал ей две нитки из этого пояса, спрятанные в скорлупе миндаля…

– И велел хорошо заплатить себе.

– За взаимность никогда нельзя заплатить достаточно щедро, я же, не имея двух пальцев на правой руке, собираю на раба-писца, который записывал бы мои мысли и сохранял мое учение для потомства.

– К какой школе принадлежишь ты, божественный мудрец?

– Я циник, господин, потому что у меня дырявый плащ, стоик, ибо терпеливо сношу несчастья, перипатетик, так как не имею лектики и хожу пешком от виноторговца к виноторговцу и по дороге учу тех, которые обещают заплатить за кувшин.

– При кувшине ты становишься ритором?

– Гераклит сказал: «Все течет», и неужели ты будешь спорить, господин, что вино не жидкость?

– Он говорил также, что огонь – божество, следовательно, божество пылает в твоем носу.

– Божественный Диоген утверждал, что сущностью вещей является воздух, и чем теплее воздух, тем совершеннее существо, а из наибольшего тепла получаются души мудрецов. А так как осенью наступают холода, то истинный мудрец должен подогревать свою душу вином… Потому что ты ведь не возразишь, господин, что кувшин лучшего вина не разносит тепла по всем косточкам тленного человеческого тела.

– Хилон Хилонид, где твое отечество?

– Над Понтом Евксинским. Я родом из Мезембрии.

– Хилон, ты велик!

– И знаменит, – меланхолически добавил мудрец.

Однако Виниций стал снова выражать нетерпение. Он хотел, чтобы Хилон немедленно отправился на поиски, и весь этот разговор казался ему напрасной тратой времени, за что он даже зол был на Петрония.

– Когда же начнешь свои поиски? – сказал он, обращаясь к греку.

– Я их уже начал, – ответил Хилон. – И когда я здесь, когда разговариваю с тобой, я тоже ищу. Верь мне, благородный трибун, и знай, что, если бы у тебя пропал ремешок от обуви, я сумел бы найти тебе его и даже человека, кто этот ремешок поднял на улице.

– Исполнял ли ты раньше подобные поручения? – спросил Петроний.

Грек поднял кверху глаза:

– Слишком низко ныне расценивается добродетель и мудрость, чтобы даже философ не постарался найти иных источников для жизни.

– Каковы же твои источники?

– Знать все и приносить новости тем, кто их жаждет.

– И кто за них платит?

– Ах, господин, ведь мне нужен писец. Иначе моя мудрость умрет вместе со мной.

– Если ты не справил себе до сих пор нового плаща, то заслуги твои в этом деле, по-видимому, не столь велики.

– Скромность мешает мне говорить о своих заслугах. Но подумай, господин, ведь теперь нет таких благодетелей, каких много было прежде и которым так же приятно осыпать золотом заслугу, как проглотить устрицу из Путеоли. Не заслуги мои малы, а людская благодарность мала. Когда убежит какой-нибудь ценный раб, кто отыщет его, как не единственный сын моего отца? Когда на стенах появятся надписи, поносящие божественную Поппею, – кто укажет виновных? Кто отыщет в книжной лавке стихи на цезаря? Кто донесет, о чем говорят в домах сенаторов и патрициев? Кто передает письма, которых нельзя доверить рабам? Кто слушает новости под дверями виноторговцев и булочников, кому верят рабы, кто сумеет быстро осмотреть весь дом насквозь от атриума до сада? Кто знает все улицы, переулки, тупики, кто знает, о чем говорят в термах, в цирке, на рынке, в фехтовальных школах, среди работорговцев и даже на арене?

– О боги! Довольно, благородный мудрец! – воскликнул Петроний. – Мы, пожалуй, утонем в твоих заслугах, добродетели, мудрости и красноречии. Достаточно! Мы хотели знать, кто ты, и теперь знаем.

Виниций был доволен. Он думал, что этот человек похож на гончую собаку, которая, будучи пущена по следу, не остановится до тех пор, пока не отыщет зверя.

– Прекрасно. Нужны тебе указания?

– Мне нужно оружие.

– Какое? – спросил удивленный Виниций.

Грек раскрыл ладонь, а другой рукой сделал жест, словно отсчитывая деньги.

– Такое теперь время, господин, – сказал он со вздохом.

– Видно, ты будешь ослом, – сказал Петроний, – который берет крепость с помощью мешков золота.

– Я только бедный философ, господин, – ответил покорно Хилон, – золотом владеете вы.

Виниций бросил кошелек, который грек поймал на лету, хотя действительно на его правой руке не хватало двух пальцев. Потом он поднял голову и стал говорить:

– Господин, я знаю сейчас больше, чем ты думаешь. Не с пустыми руками пришел я. Знаю, что девушку похитили не Плавтии, потому что я переговорил с их рабами. Знаю, что нет ее на Палатине, где все заняты больной дочерью цезаря; кроме того, я, пожалуй, догадался, почему вы предпочитаете искать девушку с моей помощью, а не с помощью вигилей и солдат цезаря. Знаю, что побег устроен с помощью слуги ее, который родом из того же племени, что и она. Ему не могли помочь в таком деле рабы, потому что они поддерживают друг друга и не пошли бы против твоих рабов. Ему могли помочь только его единоверцы.

– Слушай, Виниций, – прервал Петроний, – разве я говорил тебе не то же самое слово в слово!

– Это честь для меня, – сказал Хилон. – Девушка, господин, – продолжал он, обращаясь к Виницию, – конечно, исповедует то же божество, что и лучшая из римлянок, истинная матрона Помпония. Слышал я также и то, что Помпонию судили семейным судом за почитание каких-то чужих богов, но я не мог выведать у слуг, что это за божество и как зовут его почитателей. Если бы я узнал это, я пошел бы к ним, стал самым горячим последователем их, снискал бы их доверие. Ты, господин, провел, как мне известно, в доме благородного Авла несколько дней, не можешь ли дать мне теперь каких-нибудь сведений об этом?

– Не могу, – ответил Виниций.

– Вы долго спрашивали меня о разных вещах, благородные господа, и я отвечал вам на все вопросы, позвольте теперь мне задать вам несколько. Не видел ли ты, трибун, каких-либо статуй, жертвоприношений, амулетов у Помпонии или у божественной Лигии? Не видел ли ты каких-либо знаков, которые они чертили и которые понятны им одним?

– Знаки?.. Постой!.. Да! Я видел однажды, что Лигия начертила на песке рыбу.

– Рыбу? Аа! Оо! Сделала она это один раз или несколько?

– Один раз.

– Уверен ли ты, господин, что она действительно изобразила… рыбу?

– Да, да! – ответил заинтересованный Виниций. – Знаешь ли ты, что это означает?

– Знаю ли я?! – воскликнул Хилон.

И, сделав глубокий прощальный поклон, прибавил:

– Пусть Фортуна равно рассыплет на вас свои дары, достойные господа!

– Вели подать себе плащ! – сказал ему Петроний.

– Одиссей приносит тебе благодарность за Терсита! – ответил грек. И еще раз поклонившись, вышел.

– Что скажешь об этом благородном мудреце? – спросил Виниция Петроний.

– Скажу, что он найдет Лигию, – воскликнул обрадованный Виниций, – но скажу также, что, если бы существовал бог негодяев, Хилон мог бы быть царем.

– Несомненно. Я должен ближе познакомиться с этим стоиком, но теперь нужно все-таки окурить атриум после его посещения.

Хилон Хилонид, завернувшись в свой новый плащ, подбрасывал на ладони под его складками полученный от Виниция кошелек и равно радовался тяжести его и звуку. Шествуя медленно и постоянно оглядываясь, не идет ли за ним по следам кто-нибудь из дома Петрония, он миновал портик Ливии и, дойдя до угла, свернул на Субурру.

– Необходимо зайти к Спорусу, – говорил он сам с собой, – и сделать небольшое возлияние Фортуне. Наконец я нашел то, чего давно искал. Молод, горяч, щедр, как копи Кипра, и за эту лигийскую маковку готов отдать половину своего богатства. Именно такого я давно ищу. Но с ним необходимо быть очень осторожным: его сдвинутые брови не сулят ничего доброго. Ах! Волчьи щенки владеют теперь миром!.. Я гораздо меньше боюсь Петрония. О боги! Неужели сводничество оплачивается ныне лучше, чем добродетель? Ха! Начертила тебе на песке рыбу? Пусть удавлюсь я куском козьего сыра, если знаю, что это значит! Но я узнаю. Но так как рыба живет в воде, а поиски под водой более трудны, чем на суше, следовательно, за эту рыбу он мне заплатит особо. Еще один такой кошелек – и я смогу бросить суму нищего и купить себе раба… Но что бы сказал ты, Хилон, если бы я посоветовал тебе купить не раба, а рабыню?.. Знаю тебя прекрасно! Конечно, ты согласишься!.. Если она будет такой красивой, как, например, Евника, ты сам при ней помолодел бы, а кроме того, имел бы честный и верный доход. Я продал этой бедной Евнике две нитки из моего дырявого плаща… Дура, но, если бы Петроний подарил ее мне, я бы, пожалуй, взял… Да, да, Хилон сын Хилона!.. Ты потерял отца и мать… Ты остался сиротой, купи себе в утешение хоть рабыню. Нужно будет ей где-нибудь жить, поэтому Виниций наймет для нее помещение, в котором приютишься и ты; нужно ей прилично одеться – Виниций купит наряды; нужно есть – он будет кормить ее. Ох, как тяжела жизнь! Где те времена, когда за обол[49] можно было взять столько бобов со свининой, сколько помещалось на обеих ладонях, или кусок козьей кишки, налитой кровью, такой длинный, как рука двенадцатилетнего мальчика!.. Но вот и этот вор – Спорус! В кабачке легче всего узнать что-нибудь.

Говоря так, он вошел к виноторговцу и велел подать кувшин «темного». Заметив недоверчивый взгляд хозяина, он вынул из кошелька золотую монету и, положив ее на стол, сказал:

– Я проработал сегодня с Сенекой от рассвета до полудня, и вот чем меня снабдил мой друг на дорогу.

Круглые глаза Споруса при виде золота стали еще круглее, – и вино тотчас очутилось перед Хилоном. Грек помочил палец в вине и начертил им на столе рыбу.

– Знаешь, что это значит?

– Рыба? Рыба значит рыба!

– Дурак, хотя и подливаешь в вино столько воды, что могла бы в ней очутиться и рыба. Это – символ, который на языке философов означает: улыбка Фортуны. Если бы ты угадал его, может быть, она улыбнулась и тебе. Почитай философию, говорю я тебе, потому что в противном случае я переменю виноторговлю, – меня давно уговаривает сделать это мой друг Петроний.