Читать книгу Общее учение о государстве - Георг Еллинек - Страница 21

Как все понятия, которые занимают определенное место не только в науке, но и в повседневной жизни, понятие общества имеет разнообразные значения. Начиная с преходящего случайного союза нескольких лиц вплоть до государства и даже за его пределы – к общению всего человечества, применяется слово «общество». Государство и общество столь же часто отождествлялись, как и противополагались друг другу. До новейшего времени, впрочем, термин «общество» употреблялся для обозначения более широкого понятия, обнимавшего понятие государства как более узкое. Исторически это объясняется тем, что Аристотель квалифицировал государство, как вид χοινωνία, а у Цицерона понятие «societas» обнимает все виды организованного человеческого общения.

Впоследствии понятием общества воспользовалось естественное право. Под влиянием Аристотеля оно отождествляет государство с societas civilis, рядом с которой, как другой вид того же рода, признается только societas domestica. Но и в естественном праве замечается некоторое различие государства и гражданского общества, несмотря на отождествление обоих.

В частности, со времени Гоббса теория естественного права конструирует государство как лицо, в котором общество находит свое завершение. Но само общество существует уже до государства. Со времени Пуфендорфа естественное право обычно кладет в основу государства ряд договоров, так что государство возникает не сразу, а является лишь продуктом совокупности договоров. В этом ряду договоров первое место занимает договор соединения, результатом которого уже является общество, хотя и лишенное еще организации и руководящей власти. Во второй половине XVIII столетия идея предшествующего государству общества разрабатывается более детально. Шотландец Фергюсон (Ferguson) является первым представителем теории, по которой государство присоединяется к существующим уже ранее видам человеческого общения[80]. Затем Шлецер, точно и ясно формулируя логические последствия учения естественного права, первым из немецких писателей пытается разграничить понятия государства и общества. Гражданское общество, для которого он в одном месте предлагает термин «община» (Gemeinde), он определяет как предшествующий государству союз, не обладающий общей властью. Для многих племен такой союз является высшей формой общественной жизни, и союз тринадцати кантонов Швейцарии служит примером societas sine imperio в пределах цивилизованной Европы. Общество есть, таким образом, по Шлецеру, более значительный анархический человеческий союз. Но в этом союзе уже возникают правовые нормы, соблюдение которых зависит, впрочем, «от добросовестности каждого отдельного лица», так как в обществе еще не существует судей и наказания; на основе собственности и экономических профессий возникают затем социальные классы, дворянство возвышается над другими сословиями, развиваются понятия чести и отечества.

Государство с его imperium присоединяется поэтому лишь впоследствии к уже весьма дифференцированному обществу, чтобы защищать его и руководить им[81]. Государство, таким образом, возвышается не над безразличной массой отдельных индивидов, а находит уже состоящий из самых разнообразных экономических и духовных элементов народ.

Другим путем и более успешно, чем у Шлецера, не нашедшего сначала приверженцев, самостоятельное понятие общества развилось во Франции. И здесь корни его следует искать в естественном праве. Руссо первый противополагает государство и общество, хотя и не установляет между ними точной терминологической границы. В этом последнем обстоятельстве следует видеть главную причину того, что даже наиболее глубокие знатоки истории учения о государстве совершенно упускают из виду истинное значение относящихся к разсматриваемому вопросу идей Руссо. Р. Ф. Моль утверждает о Руссо, что понятие общества оставалось ему совершенно чуждым[82]. Моль не подозревал при этом, что собственное свое понятие общества в существенных чертах он может найти уже у Руссо.

В часто цитируемом и очень мало читаемом “Discours sur l'économie politique”, написанном Руссо для «Энциклопедии», мы находим следующее[83].

Государственное общество составлено из других мелких разно-родных обществ, каждое из которых имеет свои интересы и правила поведения. Но не одни только эти, общепризнанные и несомненные для всякого, общества существуют в государстве: все отдельные индивиды, связанные друг с другом общим интересом, образуют многочисленные другие общества, постоянные или временные, власть которых не делается менее реальной от того, что их менее замечают, и разнообразные, точно изученные отношения, которые дают истинное познание нравов. Все эти формальные или неформальные сообщества своим влиянием самым разнообразным образом модифицируют проявления общественной воли. Частные общественные интересы стремятся проявить себя за счет общего интереса, и общей воли всегда грозит поэтому опасность быть обманутой вследствие того, что на первый план выдвигаются интересы обществ.

Эти рассуждения положены в основу знаменитого места contrat social, которое лишь в связи с ними делается вполне понятным. Руссо противопоставляет там volonté générale и volonté de tous. Первая есть воля государства, вторая – воля общества, расчлененного противоречащими друг другу интересами. «Частичные общества» также имеют общую волю, отличную от воли отдельных членов, но в отношении к воле государства она является частной волей. О таком государстве можно сказать, что в нем подают голоса не отдельные люди, а общественные группы. Идеальным государством является поэтому то, в котором между индивидом и государством не становится ни один партикулярный общественный интерес[84].

Рассуждения Руссо послужили для Гегеля исходным моментом его основной конструкции гражданского общества[85]. Ибо последнее он определяет как промежуточное между семьей и государством образование, в котором каждый служит самоцелью, но эта цель не может быть достигнута без отношения к другим. Особая цель приобретает вследствие отношения к целям других форму общности и удовлетворяется, поскольку она служит в то же время благу других. Как ни произвольны более детальные рассуждения Гегеля, они имели, однако, благодаря точному диалектическому противопоставлению государства и общества, решающее влияние на конструкции общества в немецкой литературе науки о государстве[86]. Но наиболее существенные элементы для своих конструкций она заимствовала непосредственно у французских социалистов.

В эпоху коренных переворотов и развивающихся из них новых брожений понятие общества приобретает высокое практическое значение. Как в повременной печати, так и в научной литературе говорят о société как отличном от государства образовании, причем первоначально не делается попыток дать ему теоретическое определение. Впервые Сен-Симон энергично указывает на противоположность государственной организации и общественных отношений и заявляет, что общество составляют экономические классы, развитие которых направлено на то, чтобы сделать господствующим в государстве важнейший из них – промышленный[87]. Прудон, несмотря на все его разногласия с социализмом, находящийся, однако, под влиянием социалистического учения об обществе, еще резче противопоставляет société государству как осуществляемому принудительным путем governement[88]. Так как в первых своих сочинениях он объявляет государство подлежащим упразднению и замене анархическим, основанным на свободных договорах обществом, он, естественно, должен исходить из той точки зрения, что государство и общество резко противоположны друг другу. Но с наибольшей силой исходящее из Франции социалистическое понятие общества было развито и положено в основу своеобразной исторической конструкции К. Марксом и Фр. Энгельсом. По этой историко-философской теории – материалистическому двойнику гегелевской философии истории – вся история по внутреннему существу своему есть не что иное, как необходимое, независимое от сознательной воли индивидов последствие экономических отношений. Эти отношения ведут к образованию общественных классов, распадающихся на эксплуатирующие и эксплуатируемые. Все общественные явления, вплоть до наиболее идеалистических, обусловлены экономическими отношениями производства, представляя собой надстройку над данной экономической структурой общества. Государство есть не что иное, как организация классов, являющихся в данный момент эксплуатирующими, с целью сохранения внешних условий производства, – и внутренне необходимой целью истории служит завоевание государственной власти пролетариями. В этой эпохе будущего государство будет руководить всем производством в соответствии с общим интересом. Целью развития явилось бы, таким образом, полное единство государства и общества. Конечная цель истории заключается по этой материалистической философии истории в том, что в теории естественного права служило исходным моментом ее дедукций. В этом социалистическое учение об обществе резко расходится с учением анархистов. У анархистов поглощение государства обществом, у социалистов – поглощение общества государством[89].

Лоренц ф. Штейн, прошедший, подобно немецким вождям социализма, школу Гегелевой диалектики, строит свое понятие общества, взяв исходным пунктом социальное движение во Франции[90]. По Штейну, общество состоит, как и у социалистов, из классов, резко отличающихся друг от друга по своему экономическому положению, и история государства есть не что иное, как непрерывающийся процесс борьбы классов за государственное господство. Но, таким образом, государство признается фактором, необходимым, стоящим над обществом, господствующим над ним и примиряющим разделяющие общество противоречия интересов.

Под влиянием французского социализма, но, тем не менее, самостоятельно развили понятие общества ученик Краузе – Аренс[91] и затем Р. Ф. Моль. Широкое распространение нашла теория последнего, рассматривающая общество как стоящее между индивидом, семьей и племенем – с одной, и государством, с другой стороны, самостоятельное образование, как жизненную среду, создаваемую важными и длящимися интересами людей, объединяющими желания и действия всех участников одной общей целью и таким образом вырабатывающими одинаковые нравы и воззрения, общие учреждения и, наконец, более или менее развитые и одаренные сознанием организмы. Это множество возникающих таким образом жизненных образований нуждается в государстве как ограничивающей, примиряющей и объединяющей всех их организации[92].

Независимо от направленных на выяснение понятия общества попыток социалистов и немецкой науки о государстве, учение о существе общества предлагается созданной О. Контом во Франции и оригинально разработанной Г. Спенсером в Англии социологией, находящей теперь повсюду многочисленных приверженцев. Социологическое понятие общества обнимает все без исключения виды человеческого общения. Социология есть поэтому наука о всей общественной жизни человека. Установить законы существования и развития религии, нравов, права и морали, народного хозяйства и государства – такова задача этой всеобъемлющей дисциплины, в которой сливаются все прочие науки, так как ее необходимым пред-положением являются все другие изучающие индивида и природу дисциплины. В этом социологическом учении общество и государство не противополагаются, как в упомянутых выше теориях, но государство само является одним из видов общества.

Природа общества далеко не с полною ясностью и притом весьма разноречиво определяется разными теориями, но все теории сходятся в одном важном пункте, именно в том, что существуют самостоятельные образования между индивидом и государством. Этот результат представляется чрезвычайно важным не только для полного познания человека, но и для учения о государстве. Новейшее учение о государстве вплоть до нашего столетия исходило из того воззрения, что государство возникает путем объединения отдельных индивидов, мыслимых принципиально равными, а в качестве промежуточных образований в лучшем случае признавали, под влиянием античных теорий, семью и общину. Но вывести государственные отношения подчиненности из союза изолированных индивидов или семейного и общинного союза возможно только путем метафизической спекуляции или юридических фикций. Учение об обществе, напротив, углубило античное воззрение на человека как на ξώον πολιτιχόν χαί χοινωνιχόν, доказав, что индивид уже с самого начала принадлежит ко множеству созданных извне, независимых от его индивидуальной воли отношений общественного характера. Эти частью остающиеся неорганизованными отношения основаны на отвергавшемся естественным правом или не обратившем на себя его внимания разнообразии, т. е. неравенстве индивидов, которое представляется поэтому не чем-либо искусственно созданным, а данным самой природой. Общественные отношения преобразуются, таким образом, в отношения зависимости, которые существуют и там, где за ними не стоит принудительная власть государства. Государственные отношения господства подготовлены социальными отношения-ми зависимости, которые имеют место во всякой социальной группе, а не только, например, в отношениях экономических классов. Такие отношения зависимости растут естественно, т. е. совершенно помимо воли данных членов общества, и поэтому продолжают существовать и в государстве, независимо от государственного господства. Нет такого общественного союза, научной школы, направления в искусстве и т. д., в котором не было бы руководящих и зависимых. Формально-юридическая возможность уклониться от такого руководительства не исключает самого факта и неизбежности таких отношений зависимости. Кто не обладает достаточными духовными силами, чтобы эмансипировать себя, по необходимости остается зависимым, поскольку он вообще хочет сохранить и развить соответственную сторону своей индивидуальности. Если бы было возможно выделить государство из ряда социальных образований, то этим отнюдь не были бы уничтожены социальные отношения зависимости.

Учение об обществе имеет величайшую важность не только для изучения основных государственных отношений, но и для познания всех типических и индивидуальных государственных явлений. Нам остается теперь положительно установить понятие общества, а затем мы укажем в общих чертах отношение учения о государстве к учению об обществе[93].

1. Общество в самом широком смысле означает совокупность проявляющихся во внешнем мире психологических связей между людьми. Оно есть, таким образом, собирательное понятие, объединяющее совокупность всех общественных отношений между людьми в одно логическое единство. В этом смысле оно тождественно с понятием человеческого общения, которое состоит из множества отдельных, длящихся или временных отношений между индивида-ми. Но это понятие настолько широко, что не может без дальнейшего ограничения послужить предметом плодотворного научного изучения. Познание общества в этом смысле было бы равносильно совершенному познанию существа и судеб нашего рода, что представляется задачей не более легкой, чем решение загадки сфинкса. Причина того, что исследования, называющие себя социологическими, так часто лишены всякой внутренней определенности и так легко расплываются в неизмеримо широких переспективах, в значительной мере заключается в том, что они исходят из этого всеобъемлющего понятия общества, которое лишает науку всяких границ и с тем вместе возможности всякого плодотворного, методического, направленного на достижимые цели движения вперед. Фактически материал, который современная социология кладет в основу своих положений, по общему правилу представляет заманчивую лишь для дилетантов опору, за которой обычно скрываются априорные конструкции, основанные на несовершенных индукциях.

Это широкое понятие общества имеет, однако, большое значение для учения о государстве, как корректив к ложным и односторонним теориям. Как все человеческое государство может быть основательно понятно только из проявляющейся в общении природы человека во всей ее полноте. Необозримый и потому никогда не могущий быть изученным полностью ряд социальных фактов и причин создает конкретную жизнь отдельного государства и вместе с тем государство вообще. Уже в силу одного этого мы должны отвергнуть все те учения, которые из ряда неисчислимых социальных причин выбирают одну или несколько, чтобы выставить их единственными движущими силами развития государства.

Бесконечная сложность социального процесса объясняет далее два важных научных феномена. Достаточно поверхностного обзора литературы, чтобы убедиться, что одно и то же явление объясняется разными авторами противоположными, исключающими друг друга причинами. Так, одни признают нашу современную культуру христианской, т. е. продуктом христианско-религиозного духа, другие усматривают истинную причину современной цивилизации в преобладании естественнонаучного миросозерцания над религиозным, третьи – в развитии техники, в частности путей сообщения. Одни рассматривают историю как результат деятельности отдельных руководящих личностей, другие – лишь как результат огромных социально-массовых влияний; по одной теории судьбы народа определяются климатическими отношениями, по другой – этическими свойствами народа; для одного право есть продукт моральных идей, для другого – исключительно результат классовой борьбы. С научной точки зрения нетрудно усмотреть ошибочность такого рода приемов исследования. Так как каждое социальное явление имеет бесконечно много причин, то нетрудно выхватить из них одну или сколько угодно причин и признать их единственными. Методологическая ошибка заключается в этом случае не в утверждении, что при результате Х, вытекающем из причин а, b, с, d…, а есть причина x, а в утверждении, что причиной служит только a. В истории науки мы весьма часто встречаемся с тем фактом, что новые воззрения пытаются достигнуть победы над прежде господствовавшими тем, что выставляют открытые ими, до тех пор неизвестные или оставлявшиеся без внимания, причины единственными причинами подлежащих объяснению явлений. Так, например, возникновение религии пытались объяснить исключительно мифологической персонификацией сил природы, а затем, в борьбе с этим воззрением, – исключительно культом предков. Избегнуть такой односторонности можно только постоянно имея в виду разнообразие социального процесса, в частности, тот столь часто забываемый факт, что один и тот же эффект может быть вызван совершенно различными причинами.

Второй феномен, являющийся результатом взаимодействия многообразно переплетающихся социальных отношений, состоит в том, что каждое социальное явление имеет благоприятные и вредные последствия и изменить в этом что-либо не может никакая человеческая предусмотрительность. Последствия отдельного явления столь разнообразны, многосторонни, взаимно переплетены, что о них с одинаковым правом могут быть высказаны самые противоречивые суждения. Всякое историческое событие, всякая социальная реформа подвергаются поэтому самой разнообразной оценке. Подобно тому, как ни одна историческая личность, не исключая и величайшей из них, не избегла порицаний и осуждения, – всякое произведение литературы, искусства, науки, техники, вызывавшее самые восторженные оценки, где-либо встречало и неблагоприятное отношение, и нет такого исторического факта, такой перемены в нравах и воззрениях, значение и последствия которых не оценивались бы различно разными людьми. Причиной таких противоречий являются не одни только различия между лицами, высказывающими суждение: каждый из судящих может, напротив, почерпать доказательства для своих утверждений из обильного социального материала. Оптимизм и пессимизм, преклонение перед человеком и презрение ко всему человеческому, вера в прогрессивное развитие и отрицание прогресса в истории – в равной мере находят поэтому опору в огромной массе социальных фактов и их последствий. Познание этого заключает в себе благодетельный корректив и средство защиты против увлечения крайними и односторонними выводами.