Читать книгу Встречи с замечательными людьми - Георгий Гюрджиев - Страница 3

Вчера истек ровно месяц, после того как я кончил последнюю главу первой серии моих писаний; именно истек тот срок течения времени, который я в последней главе первой серии[1] обещал посвятить исключительно только целям отдыха подвластных и зависящих от моего «чистого-разума» частей моего общего наличия, и во время которого я дал себе слово решительно ничего не писать, а только для ублажения этой одной из сказанных подвластных частей моего общего наличия, особенно заслужившей, «потихонечко-и-полегонечко» допивать уцелевший в старинном, находящемся волей судеб в данный момент в моем распоряжении, особым образом устроенном людьми позапрошлого века, именно людьми понявшими настоящий смысл жизни, «винном-погребе» в Приорэ старый кальвадос.

Сегодня я решил и теперь хочу, причем без самопринуждения, а наоборот, с большим удовольствием продолжать писать, конечно опять-таки с помощью всяких соответствующих сил, а также на этот раз с помощью со всех сторон притекающих к моей особе закономерных космических результатов, возникших от добрых пожеланий разных читателей всего написанного мною в книгах первой серии.

Я теперь начну тоже придавать общедоступно-понятную форму всему мною уже написанному для второй серии, на чем главным образом и зиждутся мои упования в том, что эти идеи должны явиться, как я выразился тогда, «подготовительным-строительным-материалом» для воздвижения в сознании мне подобных творений нового мира, по-моему действительного, или по крайней мере могущего быть воспринятым без импульса какого бы то ни было сомнения человеческим мышлением всякой «темпности» как таковой, а не того иллюзорного мира, каковой имеется по моему мнению в представлениях современных людей; да и не только по моему мнению, но и по мнению всякого более или менее нормально мыслящего человека, если только он, имея возможность хоть немного изолироваться от воздействия установившихся ненормальных условий нашей обычной жизни, подумает об этом.

И действительно, в мышлении современных людей почти всех степеней интеллектуальности для проосознания мира имеются только такие данные, которые, в момент случайно или намеренно вызванного их действия, в общем наличии человека осуществляют исключительно только разные фантастические импульсы, которые, постоянно способствуя автоматическому изменению в людях, так сказать, «темпов» для всяких долженствующих происходить ассоциаций, как порожденных благоприобретенными данными, так и самой природой слагаемых, постепенно до такой степени дисгармонируют происходящую в них общую функционизацию, что благодаря всему этому и осуществляются в процессе нашей обычной жизни такие печальные результаты, от которых каждому мыслящему человеку при серьезном задумывании над ними, конечно в условиях упомянутой изолированности, нельзя не прийти в ужас, как например, в частности над фактом сокращения с каждым десятилетием нашей жизни.

Прежде всего для, так сказать, «размаха-мысли» или для установления соответствующего «ритма» как моего, так и вашего мышления, я хочу, немного имитируя, как это часто делал Великий Вельзевул, род мышления и даже самые выражения высоко почитаемого Им и мною, – а может быть уже и вами, храбрый читатель моих писаний, если, конечно, вы имели смелость до конца прочесть все книги первой серии, – нашего всеобщего дорогого Молла Наср-Эддина, возбудить самым началом своего этого писания такую тему, которая может послужить основанием для возникновения какого-либо нового, как он же, наш мудрый учитель, сказал бы, «тонко-философского-вопроса».

Я с самого начала уже хочу поступать так, потому что мудростью этого, теперь уже почти всеми признанного мудреца, за которым вскоре кем следует, есть уже слух, будет официально утвержден титул «Вселенский-Уникум», я намереваюсь широко пользоваться как и для этой, так и для последней серии предрешенных мною изложений.

Такою темой, могущей в будущем породить небывалый, как я выразился, «тонко-философский-вопрос», может например быть хотя бы разрешение того недоумения, которое неизбежно должно возникать в сознании каждого при чтении первых же листов этой главы, от логического сопоставления, с одной стороны, результатов данных, слагавшихся в читателях для определенного убеждения, относительно разных так называемых «медицинских-понятий», а с другой стороны, впечатления долженствующего получиться от того факта что я, именно я, автор книги «Рассказы-Вельзевула-своему-внуку», при не вполне еще восстановившейся функционизации моего организма после несчастья, которое чуть не стоило мне жизни, – вследствие постоянного активного мышления в целях изложения своих мыслей в хотя бы только относительно возможно-точной передаче их другим, а следовательно непрестанного расходования только на мозговую функционизацию, обычно аккумулируемой в общем наличии человека вообще от разных свойственных ему восприятий, энергии, – осуществил за это время свой отдых вполне удовлетворительно, благодаря главным образом употреблению в непомерном количестве алкоголя как в виде упомянутого старого кальвадоса, так и в виде разных других его прелестных, «полно-сил-мужественных-кузенов».

Безапелляционно-верный и исчерпывающий ответ на такой экспромтом поставленный «тонко-философский-вопрос» должен быть еще обусловлен вынесением мне справедливого приговора в моей личной виновности в смысле неточного выполнения взятого на себя тогда обязательства – допить весь оставшийся упомянутый старый кальвадос.

Дело в том, что в течение этого предназначенного для моего отдыха времени я, при всем моем автоматическом желании, не мог ограничиться только теми пятнадцатью бутылками старого Кальвадоса, о которых я упоминал в последней главе первой серии, а мне пришлось велелепную содержимость этих бутылок «комбинировать» с содержимостью других двухсот, тоже одной своей уже внешностью, так сказать, «очаровывающих», бутылок не менее велелепной жидкости под наименованием «старый-арманьяк» таким образом, чтобы вся эта совокупность, именно совокупность космических веществ, являющаяся для некоторых индивидуумов особенно священной, могла хватить как лично для меня, так и на всю «братию», сделавшуюся за последние годы моими неизбежными ассистентами, главным образом в таких моих «священнодействиях».

При вынесении мне такого приговора о моей личной виновности должно быть принято во внимание и то, что с первого же дня я изменил мое обыкновение пить арманьяк так называемыми «ликерными-рюмками», а стал его пить так называемыми «чайными-стаканами».

А это так я начал делать, мне кажется, инстинктивно вследствие того, очевидно, чтобы и в данном случае могла восторжествовать справедливость.

Не знаю как у вас, храбрый читатель, но «темпность» моего мышления уже установилась и я могу теперь, не насилуя себя, опять начать «мудрствовать» во всю.

Ввиду того что я намерен в этой второй серии между прочим провести и разъяснить семь изречений, дошедших до наших дней от очень древних времен через разные памятники, на которые мне пришлось во время моих путешествий случайно наткнуться и их расшифровать, в каких изречениях нашими далекими предками формулирован смысл некоторых рельефно ощутимых аспектов объективной правды, именно таких аспектов, которые по-моему приемлемы даже современным человеческим разумением, я и начну с одного такого изречения, именно того, которое, кроме того что может хорошо послужить соответствующим фундаментом для начала предполагаемых мною последующих изложений, также явится, так сказать, «связывающим-звеном» настоящего начала с последней главой первой серии.

Это выбранное мною для начала второй серии моих писаний древнее изречение формулировано так:

«Тот только заслуживает наименования „Человек“ и может рассчитывать на что-либо свыше для него уготовленное, кто уже приобрел соответствующие данные для мочи сохранения в целости, доверенных его призору, волка и овцу».

Произведенный некоторыми современными учеными людьми, конечно не из числа водящихся на материке Европа, так называемый «психо-ассоциативно-филологический-анализ» этого формулированного нашими предками давно минувших времен изречения определенно показал, что под словом «волк» аллегорически подразумевается совокупность всей, как основной так и рефлекторной, функционизации человеческого организма, а под словом «овца» – совокупность всей функционизации чувствования, а что касается функционизации мышления человека, то согласно этому изречению она и представляется самим тем человеком, который в процессе своей ответственной жизни приобретал, благодаря своим сознательным трудам и намеренным страданиям, в своем общем наличии соответствующие данные для упомянутой мочи всегда создавать условия возможного совместного существования этих двух разноприродных и чуждых друг другу индивидуальных жизней, и через это мог рассчитывать и может быть сподобиться сделаться вместе с ними обладателем некоторых, в этом изречении упомянутых, уготовлений свыше, предназначенных вообще для человека.

Интересно отметить, что и в числе множества имеющихся и автоматически употребляемых разными азиатскими племенами «поговорок» и так называемых «находчивых-разрешений-хитро-умных-задач» имеется одна, в которой играют роль тоже волк и коза, вместо овцы, которая по моему мнению очень отвечает сути этого самого изречения.

Дилемма этой «хитроумной-загадки» состоит в том, чтобы сообразить и найти разрешение, каким образом человек, в распоряжении которого находятся волк и коза, на этот раз и капуста, принимая во внимание, что без его непосредственного наблюдения и влияния волк всегда может уничтожить козу, а коза – капусту, может перевезти их через реку с одного берега на другой при том условии, что имеющаяся у него лодка выдерживает нагрузку только его самого и одного какого-либо из трех перечисленных объектов.

А правильное разрешение этой народной загадки ясно показывает, что человек может достигнуть и этого благодаря не только своей, долженствующей иметься в нормальном человеке сообразительности, но что он и в данном случае должен не лениться и не жалеть своих сил, и для достижения своей цели лишний раз переправиться через реку.

Исходя из вложенного в приведенном древнем изречении смысла и беря во внимание суть правильного разрешения только что разъясненной народной загадки, если продумать это все без всяких их предвзятостей, всегда вытекающих от результатов обычного для современного человека, так сказать, «пустомыслия», то невозможно умом не согласиться и чувством не признать, что всякий именующий себя человеком должен, никогда не ленясь и придумывая постоянно всякие, так сказать, «компромиссы», бороться со своими им самим признаваемыми слабостями, чтобы достигать поставленной себе цели, сохраняя в целости доверенных призору его разумности этих двух совершенно противоположных по своей сущности самостоятельных животных.

Кончив вчера вечером это свое, как я назвал, «мудрствование-для-размаха-мысли», сегодня утром, когда, взяв с собой конспективно написанную мною еще в первый год моей писательской деятельности рукопись, из которой я намеревался почерпнуть материал для продолжения начала этой второй серии, я пошел в парк с целью, сидя под деревьями исторической аллеи, работать дальше, я после прочтения первых же двух-трех листов, забыв все окружающее, очень глубоко задумался над тем, как продолжать дальше, и с мыслями, вызвавшими эту мою глубокую задумчивость, просидел там, не написав ни одного слова до самого позднего вечера.

Я был так углублен в эти мои мысли, что ни разу не заметил, как младшая из моих племянниц, в обязанность которой входило следить за тем, чтобы мною обычно употребляемый, особенно при всякой активной как мыслительной, так и физической работе, «аравийский-кофе» не совсем остывал в чашке, меняла его, как я узнал об этом позже, двадцать три раза.

Для того, чтобы вы могли представить себе всю серьезность причин моей такой углубленной задумчивости и понять хотя бы приблизительно трудность создавшегося положения в моем писании, надо сказать, что по прочтении сказанных листов, когда по ассоциации в моей памяти восстановилось все содержание этой рукописи, которую я предполагал использовать для вступления к этой второй серии, мне стало совершенно ясно, что все то, над чем в течение многих бессонных ночей я, как говорится, «кряхтел», теперь, после сделанных мною дополнений и изменений в окончательной редакции книг первой серии, уже совершенно не годится.

Поняв это и испытывая около получаса состояние, которое Молла Наср-Эддин определяет словами: «чувствовать-свое-полное-до-волос-включительно-сидение-в-галоше», я сначала готов был примириться и решил составить вновь всю эту главу. Но после, когда, продолжая автоматически вспоминать всякие отдельные фразы из моей рукописи, в моей памяти между прочим воскресло то место, где – в целях объяснения, почему я с первой же главы моих писаний с беспощадной критикой отнесся к современной литературе, – приводилась речь одного пожилого персидского интеллигента, слышанная мною еще в моей ранней юности, которая по моему мнению как нельзя лучше характеризовала настоящее значение современной цивилизации, я счел невозможным лишить читателя как по этому поводу высказанных, так и вообще всяких других, так сказать, «мастерски-зарытых» мыслей в этой форме моего прежнего изложения, именно таких мыслей, которые для всякого читателя могущего расшифровать их, могут явиться в высшей степени ценным материалом для правильного понимания мною предрешенного к разъяснению в обоих последующих сериях, и сделаю их доступным достоянием всякого «ищущего-истину» человека, еще не совсем потерявшего способность здраво мыслить.

Вот это самое соображение и принудило меня всячески обдумывать, как именно сделать так, чтобы, не лишая читателя всего этого, в то же самое время употребленная мною раньше форма изложения могла соответствовать требуемой теперь форме изложения, после сделанных, как я сказал, больших изменений в книгах первой серии.

Такая резкая разница между изложенным мною тогда и требующимся теперь написать получилась оттого, что в начале этой моей вынужденной новой профессии, в течение почти двух лет, я все писал в первой редакции, т. е. когда я писал все как конспект могущий быть понятным мне только лично, с таким расчетом, чтобы весь предрешенный мною к распространению материал изложить в тридцати шести книгах и каждую книгу посвящать какому-нибудь одному специальному вопросу.

На третьем же году, когда я всему мною конспективно набросанному начал придавать уже такую форму изложения, которая была бы понятна другим, хотя бы пока что специально приучившимся к, так сказать, «отвлеченному-мышлению», то я – вследствие того, что у меня за это время увеличился навык в смысле умения, во-первых, скрывать серьезные мысли в завлекательной, легко воспринимаемой внешней форме, а во-вторых, делать всякие мысли, мною именуемые «только-с-течением-времени-ощутимые», вытекающими от других обычных, свойственных мышлению большинства современных людей, – с этих пор и изменил бывший до этого у меня принцип добиваться осуществления поставленной себе в писании цели «количественностью», на принцип достигать того же «качественностью-писаемого»; и все это конспективно набросанное начал излагать уже с расчетом распределить его в трех сериях, с таким намерением, чтобы уже по окончании подразделить каждую на несколько соответствующих томов.

Я так глубоко в этот день задумался может быть еще и потому, что в моей памяти было свежо написанное накануне мудрое изречение, советующее всегда стремиться к тому, чтобы «и-волк-был-сыт-и-овцы-целы».

В конце концов, когда начало вечереть и снизу знаменитая фонтенебловская сырость начала через посредство моих «английских-душ» воздействовать на мое мышление, а сверху разные миленькие Божьи творения, именующиеся «маленькие-птички», стали чаще на моем совершенно «гладком» черепе вызывать «охлаждающее-ощущение», в моем общем наличии возникло смелое решение не считаться ни с кем и ни с чем, а просто нравящиеся лично мне отрывки из этой рукописи, предназначавшейся прежде как вступление к одной из тридцати шести книг, приложить теперь – только немного, как говорится, отшлифовав, – к этой первой главе второй серии, вроде, как бы сказали настоящие патентованные писатели, «побочных-мыслей», и потом только, уже строго придерживаясь предрешенному мною в писании этой серии принципу, продолжать дальше.

Сделать это так будет как для меня, так и для читателя тем более хорошо, что меня это избавит от излишнего нового напряжения и без того уже переутомленных мозгов, а читатели, особенно уже прочитавшие все до этого мною написанное, благодаря введению этих «побочных-мыслей», будут иметь ясное представление между прочим и о том, какое именно объективно-беспристрастное мнение слагают на психику некоторых людей, случайно относительно правильно воспитавшихся, всякие результаты проявления людей из числа массы составляющих теперешнюю цивилизацию.

Это вступление, предназначавшееся к тринадцатой книге, тогда мною было озаглавлено: «Почему-я-сделался-писателем», и я, объясняя в нем относительно накопившихся во мне за период моей предшествовавшей жизни впечатлений, на которых базируется мое теперешнее, не очень любезное мнение относительно представителей современной литературы, между прочим и приводил упомянутую речь, слышанную мною, как я уже сказал, еще давно, в моей молодости, когда я в первый раз был в Персии и случайно попал на собрание персидской интеллигенции, где говорилось о современной цивилизации.

Много говорил тогда мною упомянутый пожилой персидский интеллигент – интеллигент не в европейском смысле этого слова, а в том смысле, как это понимается на материке Азия, т. е. не только по образованию, но и по бытию.

Он был очень образован и, в частности, хорошо знаком с, так сказать, «европейской-культурой».

Он тогда между прочим сказал еще и так:

– Очень жаль, что период культуры нашей современности, который нами именуется и будет именоваться конечно также и людьми последующих поколений «европейской-цивилизацией», является для усовершенствования вообще человечества, так сказать, «интервальным», т. е. в цельном процессе развития человечества – пустым, пропащим, потому что люди этой нашей цивилизации, в смысле развития ума, этого главного двигателя усовершенствования, не смогут передать по наследству своему потомству ничего хорошего.

Например, одним из главных средств для развития ума человека является литература.

А что может дать литература современной цивилизации? Решительно ничего, кроме, так сказать, «развития-словоблудия».

Основной причиной такой именно несуразности в современной литературе, по-моему, является то, что главное внимание в современном писательстве постепенно само по себе сосредоточилось не на качестве мысли и точности передачи ее, а только на стремлении к, так сказать, «внешнему-лоску» или, как иначе говорится, «к-красоте-слога», благодаря чему в конце концов и получилось, как я назвал, «словоблудие».

Действительно, другой раз читаешь целый день длиннейшую книгу и не знаешь, что написавший ее хочет сказать, и только когда кончишь, потратив столько своего, и без того недостаточного для выполнения необходимых житейских обязанностей времени, видишь, что эта вся его, как говорится, «музыка» строилась на совсем маленькой, почти ничтожной идее.

Вся современная литература по своему содержанию подразделяется на три категории писаний: первая обхватывает так называемую научную область, вторая состоит из «повествований», и третья – из так называемых «описаний».

В научных книгах пишутся длинные сочинения, содержание которых обычно состоит из собрания разных старых, давно всем известных гипотез, только иначе комбинированных и приводимых в объяснение других положений.

В «повествованиях» или, как иначе говорят, «романах», которым уделяются также целые тома, по большей части описывается во всех деталях, как некий Иван Иванович или Марья Ивановна достигли удовлетворения своей «любви», именно того – постепенно переродившегося в людях благодаря их слабости и безволию, а у современного человека уже окончательно превратившегося в порок, – священного чувства, возможность естественной проявляемости которого нам дана Нашим Творцом в целях спасения души и моральной взаимной поддержки для более или менее счастливой нашей совместной жизни.

Третья категория книг современной литературы представляет собою описания путешествий, приключений, природы и животных самых разнообразных стран. Такого рода описания делаются людьми, никогда нигде не бывавшими и ничего в действительности не видавшими, людьми, как говорится, «не-выходящими-из-своих-кабинетов». Они, с очень малым исключением, просто фантазируют или переписывают разные отрывки из книг, написанных такими же, как они сами, до них жившими фантазерами.

При таком своем убогом понимании ответственности и достоинств литературных произведений современные представители ее в своем все большем и большем стремлении к упомянутой внешней, ими называемой «красоте-слога» иногда свое фантазерство выражают – для получения, по их мнению, еще и «красоты-созвучия» – в форме стиха и тем еще более уничтожают и без того уже слабый смысл всего ими написанного.

Как это ни странно покажется вам, но, по моему мнению, свою большую долю вреда в современную литературу вносит имеющаяся у всякой народности, входящей в число членов, так сказать, «общего-вредофонического-концерта» современной цивилизации, своя собственная так называемая «грамматика».

Таковые грамматики в большинстве случаев составлены искусственно и продолжают видоизменяться главным образом такими людьми из числа этих народностей, которые в смысле понимания действительной жизни и вытекающего из нее для взаимного сношения людей разговорного языка являются совершенно, так сказать, «неграмотными».

Относительно такой грамматики вообще всякого разговорного языка надо сказать, что она, как это очень определенно показывает нам древняя история, у всех народностей прошедших эпох всегда складывалась постепенно самой жизнью, согласно большего или меньшего стажа образования данной народности, соответственно климатическим и географическим условиям основного места их жизни и преимущественности формы добывания ими для себя питания.

Особенно грамматика разговорного языка некоторых народностей нашей современной цивилизации настолько искажает точность передачи смысла написанного, что для всякого читателя произведений современных литераторов, особенно для иностранца, утрачивается последняя возможность понимания даже тех маленьких мыслей писавшего, которые при другом изложении, т. е. без применения этой их грамматики, пожалуй, могли бы быть еще поняты.

Чтобы сделать понятнее эту мою последнюю мысль – продолжал говорить тогда этот пожилой персидский интеллигент, – я приведу в пример один факт, имевший место в моей собственной жизни.

Как вам известно, из всех, как говорится, «по-крови» близких мне людей остался в живых только один мой племянник по отцовской линии, который несколько лет тому назад, получив по наследству нефтяные промыслы, находящиеся в окрестностях Баку, принужден был переселиться туда.

Вот поэтому и я с тех пор стал иногда ездить в этот город, так как мой племянник, будучи всегда занят своими многочисленными коммерческими делами, не имеет возможности часто отлучаться и навещать меня, старика, здесь, на месте моей и его родины.

Район, где находятся эти нефтяные промыслы, а также и город Баку, в настоящее время принадлежит русским, представляющим из себя как раз одну из народностей современной цивилизации и тоже дающим в изобилии современную литературу.

Почти все обитатели как самого города Баку, так и его окрестностей состоят из разноплеменных, с русскими ничего общего не имеющих, людей и в своем семейном быту употребляют свои родные разговорные языки, но для внешнего взаимного сношения они принуждены пользоваться этим русским разговорным языком.

Сталкиваясь там во время моих приездов со всевозможными людьми и имея надобность в разговорных сношениях с ними для моих разных личных нужд, я решил изучить и этот разговорный язык.

В жизни мне приходилось изучать много разговорных языков, и я в этом имел уже большой навык, а потому изучение и этого разговорного языка не представило для меня большой трудности, и я, начав изучать его, скоро мог уже говорить на нем совершенно свободно, но конечно, как и все прочие местные жители, с акцентом и, как говорится, «кустарно».

Считаю нужным, как ставший теперь до некоторой степени, так сказать, «лингвистом», отметить, между прочим, что никогда невозможно думать на чужом разговорном языке, даже зная его в совершенстве, если продолжаешь говорить на родном или уже привык думать на другом разговорном языке.

Поэтому и я с самого начала, когда начал говорить по-русски, продолжая думать по-персидски, мысленно подыскивал отвечающие на мои персидские думы слова на русском разговорном языке.

И вот тут-то и обнаружились разные, вначале совершенно необъяснимые для меня, несуразности этого современного цивилизованного разговорного языка в смысле невозможности иногда точно передавать на нем самые простые и обыденные выражения наших мыслей.

Когда я, заинтересовавшись этим, начал, будучи свободен от всяких житейских обязанностей, изучать раньше их современную грамматику, а позже еще несколько таких же самостоятельных грамматик, имеющихся у других народностей современной цивилизации, я и понял, что причина замеченных мною несуразностей кроется как раз в этих их искусственно составленных грамматиках, и тогда-то во мне и сложилось то окончательное убеждение, которое я только что вам высказал, а именно что грамматики разговорных языков, на которых пишется современная литература, выдуманы людьми являющимися, в смысле осведомленности касательно всего истинного, стоящими ниже уровня обыкновенных простых людей.

Из числа множества мною с самого начала замеченных несуразностей этого цивилизованного разговорного языка, для более наглядной иллюстрации мною разъясняемого, укажу хотя бы на ту, которая и послужила первой причиной для дальнейшего моего подробного изучения этого вопроса.

Как-то раз, разговаривая на этом современном русском разговорном языке и по обыкновению при этом переводя свои выражения на персидский лад мысли, мне понадобилось сказать часто нами, персиянами, употребляемое в разговоре выражение «мяндиарам», что по-французски значит: «je dis», а по-английски: «I say»; и вот, как я ни старался, перебирая в своей памяти, найти в этом русском разговорном языке соответствующее слово, я не мог его подыскать, несмотря на то что я к этому времени уже знал и мог свободно произносить почти все имеющиеся в этом разговорном языке слова, употребляемые как в литературе, так и в обычном сношении между собой людей всех степеней интеллектуальности.

Не находя на этом разговорном языке соответствующего слова для такого простого и часто у нас употребляемого выражения, я, конечно, прежде всего решил, что просто его еще не знаю, а после, когда я стал искать его в имеющихся у меня разных так называемых «диксионерах», а также расспрашивать у других, считавшихся знатоками этого современного цивилизованного разговорного языка, про такое русское слово, отвечающее этой моей персидской мысли, то оказалось, что в нем вовсе его не имеется, а вместо этого употребляется слово, выражающее у нас по-персидски «мян-сойлярам», что по-французски значит: «je parle», а по-английски: «I speak», т. е. «я говорю».

Так как вы, персияне, имеете мышление для, как я это назвал, «переваривания» подразумеваемого смысла всяких слов такое же, как и у меня, то потому теперь я вас и спрашиваю: возможно ли мне или всякому другому персиянину, читающему современную литературу, изложенную на этом разговорном языке, смысл, подразумеваемый под словом «сойлярам», воспринять и без инстинктивного возмущения понять в подразумеваемом смысле слова «диарам»? Конечно нет. «Сойлямак» и «демах», или «parler» и «dire» – два совершенно разные «переживаемые-действия».

Этот приведенный мною сейчас очень маленький пример является очень характерным для тысячи других несуразностей, имеющихся во всех разговорных языках народностей, представляющих собою, так сказать, «цвет-современной-цивилизации» и дающих современную литературу, которая, как я сказал, и должна была бы служить основным средством для развития ума людей как народностей – представителей этой цивилизации, так и людей всех других народностей, которые в данный период почему-либо (очевидно по тем же причинам, которые некоторыми здравомыслящими людьми уже подозреваются) лишаются счастья считаться цивилизованными и благодаря этому, как об этом свидетельствуют исторические данные, стали обыкновенно именоваться «презренными».

Благодаря всяким таким несуразностям разговорных языков, на которых пишется современная литература, всякий человек, особенно из людей народностей, не входящих в число представителей современной цивилизации, имеющий более или менее нормальное человеческое мышление и, стало быть, умеющий и уже привыкший употреблять слова в настоящем их значении, когда слышит, как в данном случае на этом русском цивилизованном разговорном языке, вместе с другими словами какое-либо в неправильном смысле примененное слово, конечно неизбежно воспримет общую мысль данной фразы, выраженную совокупностью нескольких слов, согласно и в соответствии с этим неправильно примененным словом, и в результате поймет совершенно другое, чем то, что имелось в виду выразить этой фразой.

У людей, принадлежащих к разным народностям, хотя способность схватывания вкладываемого в разные слова смысла различна, но данные для ощущения определенных, уже хорошо установившихся в процессе жизни людей «переживаемых-действий» у всех самой жизнью образовываются одинаковые.

Самое отсутствие в этом современном цивилизованном разговорном языке слова, точно выражающего смысл, подразумеваемый под взятым мною для примера персидским словом «диарам», может даже служить подтверждением моего как будто голословного утверждения, что благодаря разным, как я их назвал бы еще, «неграмотным-выскочкам» нашей современности, мнящим себя «грамотеями», а главное считающимися таковыми окружающими, даже самой жизнью выработанный разговорный язык превращен уже, так сказать, в «германский-эрзац».

Надо вам сказать, что начав тогда, для выяснения причин встречающихся во множестве в этом современном цивилизованном разговорном языке несуразностей, изучать грамматики как этого, так и некоторых других современных цивилизованных языков, я в то же время будучи, как уже сказал, совершенно свободным от всяких житейских обязанностей и имея вообще тяготение к филологии, решил также ознакомиться и с историей возникновения и развития этого современного русского языка.

И вот, ознакомление с этой историей и доказало мне, что и в этом «разговорном-языке» прежде имелись на все уже зафиксировавшиеся в процессе жизни людей «переживаемые-действия» точно отвечающие слова, и только когда этот, имеющий уже относительно большой стаж своего возникновения и, следовательно, развития согласно течению времени разговорный язык тоже сделался объектом, как говорится, «для-точки-клювов-ворон», т. е. объектом мудрствования разных, как я их назвал, «неграмотных-выскочек», то тогда многие слова не только были искажены, но и совсем изъяты из употребления – и лишь потому, что их созвучание не отвечало требованиям ими выдуманной «цивилизованной-грамматики». В числе последних как раз и было также слово, взятое мною для примера, именно слово, точно отвечающее нашему «диарам», которое произносилось тогда «сказываю».

Интересно заметить, что это слово сохранилось и по настоящее время, но употребляется оно, причем в смысле точно отвечающем его значению, только людьми, хотя принадлежащими к этой нации, но случайно изолировавшимися от воздействия современной им цивилизованности, а именно людьми разных так называемых «деревень», находящихся вдали от, как говорится, «культурных-центров».

Эта искусственно выдуманная грамматика разговорных языков народов современной цивилизации, принужденное изучение которой для молодого поколения всюду уже стало неизбежным, по моему мнению послужила одной из основных причин того факта, что у всех людей современных европейских народов из числа трех требующихся для получения здравого человеческого ума самостоятельных данных за последнее время стала развиваться и первенствовать в их индивидуальности исключительно только их так называемая «мысль», а без «чувства» и «инстинкта», как должен знать каждый человек с нормальным мышлением, не может слагаться настоящее, доступное для человека понимание.

Резюмируя все сказанное относительно литературы современной цивилизации, я не нахожу для ее определения более удачного выражения, чем сказать: «в-ней-нет-души».

Современная цивилизация уничтожила душу и в литературе, как и во всем остальном, на что только она ни обратила своего «благосклонного-внимания».

Критикуя с такой беспощадностью один из результатов современной цивилизации, я имею на это тем большее основание, что по историческим непреложным данным, дошедшим до нас из глубокой древности, мы имеем определенные сведения о том, что литература прежних цивилизаций действительно имела в себе очень много такого, что способствовало развитию ума человека, результаты какового развития, переходя из рода в род, сказывались и на отдаленных потомках.

По-моему, иногда самую, так сказать, «квинтэссенцию» всякой мысли можно очень хорошо передавать другому посредством разных жизнью образованных анекдотов и поговорок.

И в данном случае, желая дать короткое определение разницы между литературой прежних цивилизаций и современной, я хочу воспользоваться одним очень распространенным среди нас, персиян, анекдотом, под названием «Разговор-двух-воробьев».

В этом анекдоте рассказывается, что как-то раз на карнизе одного высокого дома сидели два воробья: один старый, другой молодой.

Они, разговаривая между собой по поводу события, сделавшегося среди воробьев злобой дня и получившегося от того, что нечто похожее на остатки каши, недавно брошенное экономкой муллы из окна на место, где собирались для игры воробьи, оказалось нарубленной пробкой, и некоторые из молодых, еще неопытных воробьев, отведавши это, чуть не лопнули.

Беседуя об этом, вдруг старый воробей, весь взъерошившись и с болезненной гримасой, стал искать у себя под крылом причинявших ему боль вшей – вшей, которые на воробьях вообще заводятся главным образом от недоедания, – и, поймав одного, он с глубоким вздохом сказал: «Теперь вообще времена изменились: нет больше житья нашему брату! Бывало, прежде вот сидишь, как и сейчас, где-либо на крыше и спокойно подремливаешь, и вдруг неожиданно раздается на улице шум, треск, грохот, и вскоре после этого распространяется такой запах, от которого все твое нутро начинает ликовать, потому что чувствуешь и вполне уверен, что когда прилетишь и поищешь на местах, на которых все это происходило, найдешь то, что удовлетворит твою насущную потребность.

А теперь, например, шума, треска и всякого грохота хоть отбавляй и также почти каждый момент распространяется запах, но такой запах, который подчас невозможно даже вытерпеть, и когда прилетишь иногда по старой привычке, в моменты затишья, поискать чего-либо существенного для себя, то как ни ищешь и ни напрягаешь своего внимания, кроме тошнотворных капель перегорелого масла решительно ничего не находишь».

В этом рассказе, как вам само собой понятно, имеются в виду прежние извозчики с их лошадьми и теперешние автомобили, которые, хотя и производят, как сказал старый воробей, шум, грохот, треск и запах даже больше прежнего, но от всего этого для питания воробьев нет никакого толка.

А без еды, вы сами понимаете, даже воробьям, конечно, трудно производить здоровое потомство.

По моему мнению, этот анекдот идеально хорошо подходит для освещения моей мысли по поводу сравнения современной цивилизации с цивилизацией минувших эпох.

И у современной цивилизации в целях усовершенствования вообще человечества также имеется литература, как у прежних цивилизаций, но и в этом, как и во всем остальном современном, нет ничего дельного для такой насущной цели. Все только одна внешность, все только, как в рассказе старого воробья, «шум-треск-и-тошнотворный-запах».

Бесспорным подтверждением такого моего взгляда на современную литературу для каждого беспристрастного человека может являться также и явно констатируемый факт касательно имеющейся разницы в степени развития чувствования у людей, родившихся и проводящих всю свою жизнь на материке Азия, и у людей, родившихся и воспитывающихся в условиях современной цивилизации на материке Европа.

Именно констатируемый очень многими современными людьми факт, что у всех тех современных людей, живущих на материке Азия, которые благодаря географическим и другим условиям изолированы от воздействия современной цивилизации, чувствование стоит на гораздо более высокой степени развития в сравнении с развитием его у всех людей европейских народностей, благодаря чему у сказанных людей азиатских народностей, вследствие того что чувствование вообще является основой здравого смысла, даже при меньшей общей осведомленности, понятие о всяком наблюдаемом ими предмете более правильное, чем у людей даже самого «цимеса» современной цивилизации.

У всякого европейца понимание о наблюдаемом им предмете может происходить исключительно только при всесторонней, так сказать, «математической-осведомленности» о нем, тогда как люди большинства азиатских народностей сущность наблюдаемого ими предмета, так сказать, «схватывают» другой раз только одним своим чувством, а иногда даже только инстинктом.

В этом месте своей речи относительно современной литературы этот персидский пожилой интеллигент между прочим затронул тот именно вопрос, который как раз в настоящее время очень интересует многих из европейских так называемых «просветителей-народов».

Он тогда сказал:

– Азиатские народности одно время были очень заинтересованы европейской литературой, но они, скоро почувствовав всю пустоту ее содержания, постепенно стали переставать интересоваться ею, и в настоящее время почти нигде ими ничего не читается.

В ослаблении их интереса к европейской литературе, по моему мнению, сыграла роль главным образом та отрасль современного писательства, которая существует под упомянутым наименованием «романы».

Эти пресловутые их «романы» преимущественно состоят, как я уже сказал, из длиннейших описаний разных форм протекания одного возникающего в людях заболевания, которое довольно долго продолжается благодаря их слабости и безволию.

Люди азиатских народностей, еще пока не так отдалившиеся от матери-природы, такое возникающее в людях обоего пола психическое состояние находят своим сознанием вообще недостойным для человека и порочным, и особенно унизительным для мужчин, и они своим инстинктом к таким людям относятся презрительно.

А что касается всяких других отраслей европейской литературы, как то: «научной», «описательной» и прочих видов изложений назидательных мыслей, то азиат, как я уже сказал, в меньшей степени утративший способность чувствовать, т. е. стоящий ближе к природе, в таких писаниях полусознательно чувствует и инстинктивно ощущает отсутствие у автора знания действительности и настоящего понимания того предмета, которого он касается в своих писаниях.

Вот все это вместе взятое и явилось причиной, почему азиатские народности, после проявленного ими большого интереса к европейской литературе, постепенно совсем перестали обращать на нее внимание, и у них действительно теперь из этой литературы ничего не имеется, в то время как у европейских народностей в настоящее время в их так называемых складах, частных и публичных библиотеках и в книжных магазинах от ежегодно увеличивающегося числа вновь издаваемых книг, как говорится, «ломятся-полки».

После только что вами услышанного наверное во многих из вас должна возникать мысль: каким образом можно согласовать мною сейчас сказанное с тем фактом, что в настоящее время подавляющее большинство людей азиатских народностей являются неграмотными в настоящем смысле этого слова?

На это я вам отвечу, что все-таки коренная причина отсутствия интереса к современной литературе лежит в ее недостатках. Я сам видел, как сотни неграмотных людей собираются вокруг одного грамотного слушать чтение Священного Писания или сказок, существующих под названием «Тысяча-и-одна-ночь». Вы на это конечно возразите, что события, описываемые особенно во второй из этих книг, взяты из их жизни, и потому они им понятны и интересуют их. Нет, дело не в этом. Эти книги, в особенности вторая, написаны кем-то литературно в полном смысле этого слова. Всякий читающий или слушающий эту книгу определенно чувствует, что все в ней написанное – фантазия, но фантазия правдоподобная, хотя и составленная из разных необычайных для установившейся жизни людей эпизодов, и у читающего или слушающего возникает интерес, и он, восхищаясь тонким знанием автора психики окружающих его людей всех сословий, с любопытством следит, как он из этих маленьких эпизодов действительной жизни воспроизводит цельное событие.

Требования современной цивилизации породили еще одну, совершенно специфическую форму литературы, так называемую – «газетную» и «журналистическую».

Я не могу обойти молчанием эту новую форму литературы, потому что помимо того, что она в себе также не заключает решительно ничего дающего для развития ума, она, на мой взгляд, особенно за последнее время, неожиданно сделалась основным злом в жизни людей, в смысле возникновения почти всего плохого в их взаимоотношениях.

Этот вид современной литературы, за последнее время особенно сильно разросшийся, по моему непоколебимому убеждению стал, благодаря тому что она больше чем что-либо другое отвечает слабостям и требованиям все возрастающего безволия человека, способствовать еще большему атрофированию и последних возможностей для тех данных, кое-как до этого в людях слагавшихся, которые в общем результате еще более или менее давали некоторое осознание своей, так сказать, «собственной-индивидуальности», которая единственно и приводит к тому, что мы называем «помнить-самого-себя» – этому абсолютно необходимому фактору для процесса самоусовершенствования. Кроме того, благодаря этой ежедневной современной, как можно было бы еще назвать, «беспринципной-литературе» в людях стало их мышление еще больше отделяться от их индивидуальности, и этим самым возникающая еще временами в людях совесть в их мышлении перестала принимать участие, вследствие чего уже в них окончательно исчезли возможности для возникновения всяких факторов, которые еще давали до сих пор людям более или менее сносную жизнь, хотя бы только в смысле взаимного сношения.

Именно эта литература, с каждым годом увеличивающаяся и распространяющаяся в жизненном обиходе людей, к общему нашему несчастью, все больше и больше ведет и без того ослабевший ум человека к еще большему ослаблению в смысле легкого самоподдавания всякого рода обману и заблуждению, и на каждом шагу сбивает этот их ослабевший ум, так сказать, «с-пути» более или менее установившегося мышления, и вместо здравого соображения слагает и развивает в людях стимулы для разных недостойных свойств, вроде как: неверие, возмущение, боязнь, застенчивость, скрытность, гордость и т. д., и т. д.

Для того, чтобы не быть голословным и хотя бы приблизительно обрисовать вам всю злостность для людей этой новой формы литературы, я расскажу вам несколько происшедших благодаря газетам событий, действительность которых сделалась для меня не подлежащей сомнению благодаря случайному приниманию личного в них участия.

В Тегеране у меня был один задушевный приятель-армянин, который, умирая, сделал меня своим душеприказчиком.

У него был сын, тоже уже пожилой, живший по каким-то делам со своей многочисленной семьей в одном большом европейском городе.

В один печальный день он и все члены его семьи, поужинав вечером, к утру все умерли, и мне, по обязанности душеприказчика этой семьи, пришлось поехать на место этого печального происшествия.

И вот оказалось, что перед этим событием отец этого большого семейства несколько дней подряд читал в одной из нескольких получаемых им газет длиннейшие статьи о какой-то, совсем особым образом организованной колбасной, в которой будто бы невероятно чисто приготовлялись из настоящих продуктов какие-то колбасы.

В то же время ему приходилось много раз видеть, как в этой, так и в других газетах, большие объявления об этой же новой колбасной.

Все это в конце концов соблазнило его до того, что он, хотя его семья, как люди получившие первоначальное воспитание в Армении, где колбасы не едят, не очень любили их, пошел и купил их, а вечером, поужинав этими колбасами, все они смертельно отравились.

Заинтересовавшись таким исключительным случаем, мне удалось позже, при содействии одного так называемого «агента-частной-тайной-полиции», выяснить следующее:

Некая большая фирма приобрела по дешевой цене у другой, тоже большой экспортной фирмы, огромную партию колбасы, предназначавшуюся для отправки в другую страну и не принятую вследствие просрочки выполнения заказа, и чтобы скорее избавиться от такой большой партии товара, купившая ее по дешевой цене фирма не пожалела денег на репортеров и сделала через них и по их усмотрению в газетах такую «злосеятельную» рекламу.

Другой случай:

Раз, в бытность мою в Баку, я сам в течение многих дней в получаемых моим племянником местных газетах читал большие статьи, занимавшие почти половину всей газеты, в которых с чувством восхищения и восторга рассказывались всякие чудеса, производимые некой знаменитой артисткой.

В этих статьях так много и красиво писалось об этой артистке, что это и меня, старика, как говорится, «разожгло», и я раз, отложив все свои даже нужные дела и изменив установившийся у меня по вечерам режим, тоже пошел в театр посмотреть самому на такую «диву».

И как вы думаете, что я увидел?.. Что-либо отвечающее хотя бы приблизительно тому, что писалось о ней в этих, почти половину газеты занимающих статьях? Ничего подобного.

Я много на своем веку перевидал разных представителей и этого рода искусства – и хороших, и плохих, и без преувеличения могу сказать, что уже до этого я считался очень многими компетентными людьми большим знатоком в этом деле. И вот, даже не критикуя эту артистку с моей личной общей точки зрения на искусство, а применяясь только к обывательской точке зрения, я должен признаться вам, что во всю мою жизнь я еще не видел кого-либо подобного этой «знаменитости» в смысле бездарности и, так сказать, отсутствия даже элементарных представлений о принципах играния чужих ролей.

Во всех ее проявлениях на сцене было такое, как говорится, «отсутствие-всякого-присутствия», что лично я, даже побуждаемый альтруизмом, не решился бы допустить такую «диву» к исполнению роли судомойки моей кухни.

Как я позже узнал, один из бакинских, случайно разбогатевших, типичных нефтепромышленников заплатил в задаток нескольким репортерам «кругленькую» сумму и обещал еще втрое большую, если они добьются сделать большой известностью его «частную-содержанку», которая до этого, как после стало многим известно, была горничной в доме одного русского инженера, и которую он соблазнил во время своих деловых посещений этого инженера.

Еще один пример:

В одной германской распространенной газете время от времени я читал тоже большие «панегирики» по адресу одного художника, и у меня благодаря этим статьям сложилось мнение, что этот художник в современном искусстве является прямо-таки феноменом.

И когда мой племянник, построив в самом городе Баку новый дом, решил по случаю его свадьбы в текущем году внутренность этого дома отделать очень богато, так как в этом же году у него неожиданно забило несколько больших, с признаками к прогрессированию, нефтяных фонтанов, суливших ему несметное богатство, я и посоветовал ему не жалеть денег и выписать этого знаменитого художника для руководства отделкой дома и нарисования им лично на стенах нескольких картин, чтобы его и без того уже очень большие затраты, по крайней мере, послужили бы в пользу его потомству, к которому перейдут по наследству между прочим и эти картины, и другие произведения рук этого исключительного таланта.

Племянник так и сделал: даже сам поехал за этим европейским великим художником. И художник вскоре приехал, привезя с собою целый штат помощников, мастеров и даже, мне кажется, собственный гарем, конечно в европейском понимании этого слова, и не торопясь приступил к работе.

Результатом же работ этой современной знаменитости было то, что, во-первых, день свадьбы был отложен, а во-вторых, пришлось потратить немало денег, чтобы привести все в первоначальный вид, для того чтобы на этот раз уже простые персидские мастера могли отделать, раскрасить и разрисовать все более отвечающим настоящей художественности.

В данном случае надо отдать справедливость: репортеры приняли участие в устройстве карьеры этого ординарного, так называемого «художника» почти бескорыстно, просто как его товарищи и скромные «построчные-работники».

Как последний пример я расскажу вам про одно печальное житейское недоразумение, получившееся тоже благодаря одному, на этот раз высшего ранга, авторитетному представителю такой современной, особенно зловредной литературы.

Раз, живя в городе Хорасане, я встретился в доме общих знакомых с одной европейской парой молодоженов и вскоре довольно близко сошелся с ними. Они в Хорасане останавливались несколько раз, но всегда проездом на короткое время.

Путешествуя в сопровождении своей молодой жены, этот мой новый приятель всюду собирал всякие сведения и в то же время наблюдал на местах и делал анализы для выяснения последствий, производимых на организм и на психику людей никотином разных сортов табака.

Собрав достаточное количество нужных ему данных и сведений по этому вопросу также и во многих азиатских странах, он с женой поехал в один большой европейский город и там начал писать, относительно выясненных им выводов и результатов, большую книгу.

Его молодая жена по причине того, что на такие свои путешествия она, благодаря очевидно тоже своей молодости и, следовательно, не приобретшемуся еще опыту в смысле необходимости иметь в виду возможность наступления так называемых «черных-дней», истратила все имевшиеся у них так называемые «жизненные-ресурсы» и принуждена была, для того чтобы дать возможность своему мужу докончить книгу, поступить на службу в качестве машинистки в контору одной большой коммерческой фирмы по изданию и по продаже газет и журналов.

В эту контору часто приходил и встречался с ней один какой-то по профессии «литературный-критик», и он, как говорится, «влюбившись», или просто ради удовлетворения своей похоти, стал добиваться вступить с ней в интимную связь, но она, как порядочная и знающая свой долг жена, никак не поддавалась его домогательствам.

Параллельно с продолжавшимся у этой честной жены европейского мужа, так сказать, «восторжествованием-моральности», у этого во всех смыслах грязного современного типа увеличивалась, вследствие неудовлетворенности, похоть, а также обычное для таких людей чувство мстительности, и он всякими своими происками раньше добился увольнения ее со службы без объяснения причин, а потом, когда ее муж, мой молодой приятель, окончил писание своей книги и издал ее, он, эта специфическая язва современности, начал, все из-за той же своей мести к этой женщине, в целом ряде статей, как в той газете, сотрудником которой он был сам, так и в других газетах и журналах, давать такие всевозможные ложные и дискредитирующие значение этой книги статьи и отзывы, что она, как говорится, «сразу-провалилась», т. е. ею никто не заинтересовался и не покупал.

На этот раз, при посредстве этих бессовестных и беспринципных представителей этого рода современной литературы произошло то, что этот честный труженик, затративший, как я уже сказал, все свои ресурсы, когда дошел до того, что ему с его любимой женой не на что было покупать хлеба, вместе с ней по уговору оба повесились.

Эти всякие так называемые «литературные-критики», благодаря влиянию их авторского авторитета на массы наивных и легко поддающихся внушаемости людей, на мой взгляд, во сто крат еще зловреднее всяких, так сказать, «слюнявых-мальчишек-репортеров».

Например, я знал лично одного так называемого «музыкального-критика», который не только во всю свою жизнь ни разу не прикасался решительно ни к какому музыкальному инструменту и, следовательно, не имел никакого практического понимания в музыке, но даже не знал, что такое вообще звук и какая разница между нотами «до» и «ре», и вследствие только того, что он, благодаря установившимся ненормальностям современной цивилизации, каким-то образом занял этот ответственный пост «музыкального-критика», стал для всех читателей данной, кстати сказать, в коммерческом смысле солидно поставленной и хорошо распространенной газете, авторитетом; и по его совершенно неграмотной указке, конечно, должно было у всех читателей составляться непоколебимое мнение по вопросу музыки – по тому вопросу, который должен был бы в действительности являться как бы маяком правильного понимания одного из аспектов общей так называемой «распознаваемости-истины».

Публика никогда не знает, кто пишет; она знает только самую газету, принадлежащую группе опытных коммерсантов.

Какими данными обладают пишущие в этих газетах люди и всю вообще, так сказать, «закулисную-сторону» редакции читатели никогда не знают и все написанное в газете принимают за чистую монету.

По моему, за последнее время окончательно оформившемуся как камень убеждению, благодаря главным образом такой современной литературе и получилось то, что может быть констатировано всяким более или менее беспристрастно мыслящим, – что всякий человек, стремящийся развиваться средствами, имеющимися в современной цивилизации, в результате приобретает способность, в смысле мышления, годную только для, так сказать, «первого-эдисонова-изобретения», а в смысле эмоциональности развивает в себе, как бы сказал Ходжа Наср-Эддин, «тонкость-чувствования-коровы».

Передовые люди современной цивилизации, стоя сами на очень низком уровне морального и психического развития, не могут осознать, подобно детям, играющим с огнем, всей силы и значения действия вообще литературы на массы людей.

По моим впечатлениям, получившимся от изучения древней истории, передовые люди прежних цивилизаций никогда не допустили бы так долго продолжаться подобной ненормальности.

Подтверждением такого моего мнения могут служить дошедшие до нас сведения, хотя бы о том серьезном отношении к повседневной литературе, которое имелось еще не так давно у передовых людей нашей нации, в тот период, когда она считалась в числе первенствующих, – именно в тот период, когда Великий Вавилон принадлежал нам и являлся за все время на земле единственным признанным всеми центром культуры.

Согласно этим, дошедшим до нас достоверным сведениям, тогда и там существовала ежедневная пресса в виде так называемых «оттисканных-папирусов», хотя конечно в несравненно меньшем количестве, чем теперь, но тогда в таком литературном органе принимали участие исключительно только соответствующие пожилые люди, известные большинству своими серьезными заслугами и честной жизнью; причем было установлено правило даже таких людей принимать на такую должность только по присяге, и они именовались «присяжными-сотрудниками», как в настоящее время существуют «присяжные-поверенные», «присяжные-заседатели» и т. д.

В современной же цивилизации репортером может быть всякий, так сказать, «молокосос», лишь бы он умел «красиво» и, как говорится, «литературно» выражаться.

Я особенно хорошо ознакомился с психикой и вообще с оценкой, так сказать, «бытия» таких именно результатов современной цивилизации, которые и заполняют постоянно разными своими мудрствованиями эти многочисленные, всюду распространенные газеты и журналы, когда недавно мне пришлось, все в том же городе Баку, в течение трех-четырех месяцев ежедневно присутствовать среди них и обмениваться с ними мнениями.

Это произошло по следующим обстоятельствам:

Однажды, когда я приехал в Баку с намерением остаться на всю зиму жить с племянником, к нему пришли несколько молодых людей и попросили у него позволения собираться, как они выразились, их «новообразовавшемуся-обществу-литераторов-и-газетных-работников», до приискания ими постоянного для себя помещения, в одном из зал первого этажа нашего дома, где имелись большие залы, так как мой племянник, когда строил этот дом, предполагал его нижний этаж приспособить для ресторана.

На такую просьбу «общества-литераторов-и-газетных-работников» племянник сразу дал свое согласие, и они со следующего дня начали собираться, главным образом по вечерам, и устраивать свои, как они говорили, «общие-собрания-и-научные-диспуты».

Так как на эти общие собрания и научные диспуты допускались и посторонние, то я, будучи по вечерам совершенно свободен и имея к тому же свое помещение очень близко к залу, где они собирались, начал часто заходить туда и слушать, что они говорили на этих своих общих собраниях; и скоро то один, то другой из них стали заговаривать со мною, и постепенно у меня даже установились с некоторыми из них приятельские отношения.

Большинство из них были еще совсем молоды, хилы и женственны, а у некоторых лица прямо показывали, что их родители были алкоголиками или страдали другими страстями от безволия, или что сами обладатели этих лиц имели разные скрываемые от других дурные привычки.

Хотя, конечно, Баку и маленький город в сравнении с большинством городов народностей современной цивилизации и, следовательно, собравшиеся там тогда такие современные типности представляли из себя, как говорится, «птиц-низшего-полета», но всех других их коллег вообще можно смело обобщить с ними.

Я имею право это сказать, так как, путешествуя позже по Европе, мне приходилось случайно много встречаться с представителями такой современной литературы, и они все производили на меня одинаковое впечатление, походя друг на друга как две капли воды.

Разница между ними была только в степени их важности в зависимости от того, в каких печатных органах они принимали участие, т. е. в зависимости от названий и степени распространенности газет и журналов, в которых помещались их мудрствования, или, так сказать, от солидности вообще той коммерческой фирмы, которая владела как данным органом, так и всеми ими – «литературными-работниками».

Многие из них почему-то назывались поэтами. Собственно говоря, в настоящее время всюду в Европе всякий, кто пишет хотя бы одну короткую бессмыслицу, вроде:

Зеленая роза

Красная мимоза

Ее божественная поза

Прямо-таки виноградная лоза и т. д.,

– уже получает от окружающих звание поэта, и такой титул некоторые из них помещают даже на своих визитных карточках.

У этих современных «газетных-работников» и «литераторов» почему-то очень развито, как говорится, «чувство-корпорации», и они друг друга очень поддерживают и при всяком случае усиленно возвеличивают.

Мне кажется, эта их черта является главной причиной увеличения их кадра и их ложного авторитета на массы, а также унизительного, бессознательного преклонения толпы перед этими, с чистой совестью можно сказать, ничтожествами.

На этих собраниях, бывало, выходит на кафедру кто-нибудь из них и начинает читать что-нибудь вроде тех стихов, которые я только что привел, или говорить о том, почему такой-то министр такого-то государства во время «банкета» выразился относительно такого-то вопроса так, а не этак, и непременно по окончании своей речи такой лектор в большинстве случаев заявлял что-либо вроде следующего: «Сейчас после меня будет говорить бесподобное „светило-науки“ нашего времени, господин такой-то, который случайно приехал в наш город по особо важным делам и был так любезен, что не отказался пожаловать на наше сегодняшнее собрание, и мы будем сейчас иметь счастье лично слышать его божественный голос».

И когда на кафедре появлялась эта «знаменитость», он начинал свою речь со слов: «Милостивые Государи и Милостивые Государыни! Мой коллега был так скромен, что назвал меня знаменитостью». (Кстати сказать то, что говорил его коллега, он слышать не мог, так как пришел из другой комнаты, куда двери были закрыты, и открыл их он сам, когда входил, а я хорошо знал, какие двери в этом доме и какая в нем акустика.)

Потом он продолжал: «На самом деле, если меня сравнить с ним, то я не достоин даже в его присутствии сидеть. Не я знаменитость, а он; его знает не только вся наша Великая Россия, но и весь цивилизованный мир. Его имя с трепетом будет произносить наше потомство, и никто никогда не забудет, что он сделал для науки и для будущих благ человечества.

Этот бог истины проживает в настоящее время в таком незначительном городе не случайно, как нам кажется, а наверное по очень важным, известным только ему одному, причинам.

По-настоящему его место не среди нас, а рядом с древними богами „Олимпа“, и т. д.».

Только после такого вступления эта новая «знаменитость» произносила несколько бессмыслиц, как например на тему: «Почему-Сирикийцы-завели-войну-с-Парнакалпами».

Всегда после таких «научных-заседаний» здесь же устраивались ужины с двумя бутылками дешевого вина, причем многие прятали в свои карманы что-нибудь из закусок: или кусок колбасы, или селедку с куском хлеба; и когда кто-либо другой случайно замечал это, они обыкновенно говорили: «Это для моей собаки, она, шельма, уже теперь привыкла – всегда ожидает чего-либо, когда я возвращаюсь домой поздно».

После таких ужинов на другой день всегда во всех местных газетах появлялся в неимоверно высокопарных выражениях отчет об этом собрании и приводились приблизительные речи говоривших, но конечно ничего не упоминалось о скромности ужина и об уносе для собаки куска колбасы.

Вот таковые люди пишут в газетах о всяких «истинах» и научных открытиях, а наивный читатель, не видя пишущих и не зная их жизни, делает свои заключения о событиях и идеях по пустословию этих не более и не менее как больных, неопытных и неграмотных в смысле жизни людей.

За очень малыми исключениями, во всех городах Европы пишущие книги или газетные статьи представляют собой таких именно молодых, неопытных фантазеров-мечтателей, сделавшихся такими главным образом благодаря наследственности и своим известным слабостям.

На мой взгляд, не подлежит никакому сомнению, что из всех причин, порождающих многие ненормальности в современной цивилизации, самой очевидной и занимающей одно из первенствующих мест среди прочих является как раз эта газетная литература, благодаря своему деморализующему и пагубному действию на психику людей; и меня крайне удивляет, что ни одно государство из всех народностей современной цивилизации, в лице своих представителей власти, до сих пор не осознало этого и, расходуя едва ли не больше половины так называемых «государственных-доходов» на содержание полиции, тюрем, судебных учреждений, церквей, больниц и т. д. и на оплату многочисленных кадров служащих, как то: священников, врачей, агентов тайной полиции, прокуроров, пропагандистов и т. п., в целях поддержания благонадежности и нравственности своих сограждан, не тратит ни одного сантима, чтобы предпринять что-либо и с корнем уничтожить такую очевидную причину многих преступлений и недоразумений.

Так закончил свою речь этот пожилой персидский интеллигент.

Теперь, мой храбрый, пожалуй уже одной ногой в галоше стоящий читатель, покончив с этой речью, – которую я, так сказать, «пристегнул» к данной серии только потому, что выраженные в этой речи идеи, на мой взгляд, должны явиться очень поучительными и полезными для большинства людей, поклонников современной цивилизации, наивно считающих ее, в смысле усовершенствования человеческой разумности, стоящей неизмеримо выше прежних, – я могу закончить эту первую главу и перейти к обработке мною уже изложенного во второй редакции материала, предназначенного для данной серии моих писаний.

Приступая сейчас к обработке сказанного материала с намерением и ему придать возможно более понятную, общедоступную форму, у меня возникла мысль задаться при этой обработке и такой идеей, чтобы эта моя работа в то же время получилась согласно одному часто употребляемому нашим великим Молла Наср-Эддином благоразумному житейскому совету, высказываемому им так:

«Всегда-стремись-во-всем-достигать-одновременно-полезное-для-других-а-для-себя-приятное».

Относительно выполнения первой половины этого «благоразумного-житейского-совета» нашего мудрого учителя мне незачем задумываться, так как уже само мною предрешенное дать посредством этой серии будет с лихвою оправдывать его тем, что это без всякого сомнения принесет пользу даже всему человечеству, а что касается «приятного» для себя, – вот этого я и хочу достигнуть тем, что решил придать предназначенному материалу между прочим еще и такую форму изложения, благодаря которой в будущем для меня могла бы явиться возможность более или менее, в известном отношении, сносного существования среди встречающихся со мною людей, а не иметь такое, каким оно было до начала этой моей писательской деятельности.

Для того чтобы было понятно, что я подразумеваю под употребленным мною выражением «сносного-существования», надо сказать, что я, как бывавший во всех таких странах материков Азия и Африка, которые за последние полвека почему-то стали интересовать многих, давно уже слыву за чародея и знатока так называемых «потусторонних-вопросов».

Вследствие чего всякий встречавшийся со мною человек считал себя в праве беспокоить меня для удовлетворения своего праздного любопытства касательно этих самых «потусторонних-вопросов», или принуждал меня рассказывать что-либо из моей личной жизни или просто о каком-нибудь приключении во время моих путешествий.

И я должен был, как бы ни был уставши, обязательно что-либо им отвечать – в противном случае они непременно на меня обижались и всегда, настраиваясь по отношении меня недоброжелательно, всюду при упоминании моего имени про меня говорили обязательно что-либо вредящее моей деятельности и дискредитирующее мое значение.

Поэтому, приступая теперь к обработке уже для обнародования предназначенного для этой серии материала, я и решил проводить все это под формой таких отдельных самостоятельных рассказов и распределять в них разные идеи, могущие служить ответами на всякие часто задаваемые мне вопросы, с таким расчетом, чтобы я мог, в случае мне опять пришлось бы жить и иметь общение с такими беззастенчивыми праздношатателями, просто указывать им на ту или иную главу, при прочтении которой они могли бы удовлетворять свое автоматическое любопытство и дали бы мне возможность с некоторыми из них разговаривать, как они это постоянно делают, только по текущим ассоциациям, и таким образом давать иногда необходимую передышку своему активному мышлению, неизбежно требующуюся при сознательном и добросовестном выполнении своих житейских обязанностей.

Из часто задаваемых мне вопросов такого рода людьми, принадлежащими к разным кастам и имеющими разной степени, так сказать, «осведомленность», как я теперь припоминаю, преобладали следующие:

1. С какими замечательными людьми я встречался?

2. Какие чудеса я видел на Востоке?

3. Существует ли у человека душа и бессмертна ли она?

4. Свободна ли воля человека?

5. Что такое жизнь, и почему существует страдание?

6. Верю ли я в оккультные и спиритические науки?

7. Что такое гипнотизм, магнетизм и телепатия?

8. Как я заинтересовался этими вопросами?

9. Что привело меня к моей системе, осуществляемой в школах, называемых Институтом моего имени?

Решив непременно поступить так, я даже составил самое подразделение данной серии на отдельные главы под формой ответов на первый из перечисленных, часто задаваемых мне вопросов, а именно: «с-какими-замечательными-людьми-мне-приходилось-встречаться?», и в отдельных рассказах о таких встречах я и распределю, на принципе, так сказать, «логически-вытекающей-последовательности», как все идеи и мысли, предрешенные мною через эту серию моих писаний к осведомлению людей относительно, как я выразился, «подготовительного-строительного-материала», так и ответы на все часто задаваемые мне вопросы; причем самую последовательность этих отдельных рассказов я сделаю такой, чтобы этим самым между прочим получилась выпукло выступающая также моя внешняя, как бы так называемая «автобиография».

Прежде чем продолжать дальше, я считаю необходимым раньше точно обусловить понятие выражения «замечательный-человек», так как и это выражение является, как и всякие другие для определенных понятий, почти всегда у современных людей относительным, т. е. чисто субъективным.

Например, и человек, делающий фокусы, для многих тоже является «замечательным-человеком», а на самом деле даже для них этот «замечательный» сразу перестает быть таковым, как только они узнают секрет его фокусов.

В определение того, кого надо считать и можно называть замечательным, я, чтобы много не распространяться об этом, скажу пока, к каким именно людям лично я применяю это выражение.

На мой взгляд, «замечательным-человеком» может быть назван тот, кто выделяется от окружающих находчивостью своего ума и умеет быть в своих проявлениях, исходящих от его натуры, воздержанным, относясь в то же время к слабостям другого справедливо и снисходительно.

Так как таким именно человеком, которого я видел впервые и влияние которого оставило след на всю мою жизнь, был мой отец, то с него я и начну.