Читать книгу Дело о секте скопцов - Георгий и Ольга Арси - Страница 4

Николаю Никифоровичу Струкову было пятьдесят пять лет. Ранее он служил частным приставом одного из семнадцати районов Москвы. Первым начальником сыскной части был назначен недавно и ещё не привык к должности.

В штате сыскной части было всего тридцать восемь чиновников, надзирателей и помощников на всю восемьсот тысячную Москву, с жителями и приезжими.

Тулин и Струков были знакомы около трёх лет. После ухода с военной службы в звании штабс-капитана Евграф был принят в управление московского обер-полицмейстера на должность, предусматривавшую присвоение статского чина титулярного советника.

Через некоторое время его благополучно получил, что соответствовало его предыдущему армейскому званию. По долгу службы ему приходилось заниматься расследованиями уголовных преступлений. Часть города, которой руководил пристав Струков, была одной из самых криминальных и активных по части уголовных деяний, поэтому служебные встречи были нередкими.

Николай Никифорович родился в Малоярославце Калужской губернии. Карьеру свою сделал трудом и риском, самодурством и высокомерием не страдал. Струков имел статский чин коллежского советника, соответствовавший шестому классу согласно «Табели о рангах», в армейском звании – полковнику пехоты или гвардии, что требовало обращения: «Ваше высокоблагородие». Несмотря на то что чин самого Евграфа соответствовал всего лишь девятому классу и армейскому званию штабс-капитана, это не повлияло на человеческие отношения между ними, общались они без условностей.

Когда вновь образованное сыскное отделение возглавил Николай Никифорович Струков, он сразу завёл строгие порядки. Требовал от всех на службе и вне службы вести себя скромно и прилично. Быть уживчивым по отношению к товарищам, с публикой быть вежливым, предупредительным, готовым всегда помочь пострадавшим, в особенности – от действий злонамеренных лиц и всякого рода злодеев. Вознаграждения и подарки принимать от частных лиц, которым были оказаны помощь или содействие в достижении правоты, было запрещено. Бесплатно ходить в увеселительные учреждения, где обычно собиралась всякая праздная публика, если это не вызвано делами розыска, поиска преступников и всяких злонамеренных лиц, Струков тоже запретил. Бесплатно ездить на извозчиках можно было только на основе специальных служебных билетов и в целях служебной надобности. В отношении скромности, взаимоуважения, помощи попавшим в беду всё было понятно и предельно ясно. Однако в отношении вознаграждения и бесплатного посещения публичных мест, использования извозчиков всё было сложно. Уголовный сыск требовал растрат. Как посетить трактир с целью негласного наблюдения и не потратиться? Как быть на празднике в окружении публики с целью розыска преступника и представить билет в театр, приобретённый полицейским управлением? Как незаметно доехать до нужного тайного места, предъявив извозчику служебный билет? Никак!

Подобных поворотов казуистики было предостаточно. Поэтому все делали вид, что неуклонно соблюдают установленный порядок, но делали по-своему. Каждый крутился как мог.

Сам Струков ходил в форменной одежде, того же требовал от своих помощников по особым поручениям, за исключением работы по делам сыска, и с этим приходилось мириться. В остальном начальник был молодец, служащих от нападок прокурора оберегал и защищал, всячески заботился.

Пока Тулин придавался размышлениям, время прошло незаметно. Наконец-то дверь из кабинета начальника открылась, и из помещения вышел армейский полковник. Осмотрел строгим, надменным взглядом вставшего Евграфа, как бы оценивая на степень умелости и способности. С этой целью он даже остановился напротив него. Затем повернулся к Струкову, попрощался и ушёл.

– Заходи, Евграф Михайлович! Рад видеть! Я вначале вызвал тебя для отчета по поездке в Санкт-Петербург, но гость все планы перепутал и работы подкинул! Появился как снег на голову. Но, думаю, что за неделю управишься, – интригующее заявил он, пропуская Тулина перед собой в кабинет.

– Что за гость такой серьёзный и загадочный? На меня посмотрел, как купец на приказчика, – уточнил сыщик.

– Да, полковник из военного ведомства. С поручением от начальника главного оружейного управления. Вот поэтому и важный, на кривой козе не объедешь!

– Это и видно, штабной! – с сарказмом заметил Тулин.

– Сейчас расскажу. Давай чайку выпьем, недавно заварил свежего иван-чая. Сейчас модно говорить – копорского, для армейского гостя. А гость отказался! Ну и хорошо, сами выпьем!

Налив чаю обоим, Струков продолжил: «Так вот, дорогой Евграф Михайлович, в Туле большое происшествие! Дело какое-то тёмное, с большими последствиями. Что и как, гость не сказал. Скажу честно, обеспокоен лично начальник главного оружейного управления, и обер-полицмейстер в курсе событий. Скорее всего, через час или другой узнает и военный министр».

– Очень загадочно и интересно, – удивлённо заявил Тулин.

Отпив чаю, Николай Никифорович продолжил: «У них там произошёл вчера пожар в правлении завода. Ущерб малый, однако сам начальник Императорского завода генерал Василий Николаевич Бестужев вышел с ходатайством помочь ему в расследовании. Очень взволнован. И дело совсем не в пожаре, а в утере каких-то документов, имеющих весьма серьёзное значение для оружейного дела. Просит самого лучшего сыщика, непременно из Москвы. Кроме того, надёжного и порядочного, умеющего язык за зубами держать. Вот по этому вопросу полковник и приезжал. Распорядительную промеморию привёз за подписью начальника главного управления и обер-полицмейстера».

– И что там, в промемории? – уточнил сыщик.

– В этой самой промемории предписано оказать полное содействие главному оружейному управлению и тульскому заводу в лице генерала Бестужева-Рюмина. Своей сыскной части у них пока нет, и неизвестно, когда введут. Почему в полицию не обращаются, сказать не могу, может, тайну хотят сохранить? Отказать никак не могу, тем более, когда такие вельможи просят помочь! Согласен с моим мнением? – уточнил Струков.

– Согласен. Уважение и почёт нам завсегда нужны! Только здесь, в Москве, кто сыском заниматься будет? Я все понимаю, только в толк не возьму, причём тут пожар, похищенные документы по оружейному делу и наша сыскная часть. Где мы, а где Тула с оружейным заводом? Мы же должны заниматься только уголовными преступниками и всякими порочными деяниями в белокаменной, – уклончиво ответил Евграф.

– Не учил бы ты, Евграф, отца на рыбалку ходить! Я как могу обер-полицмейстеру отказать? При его активном содействии сыскную часть создали. Нам его расположение как воздух нужно, а он друг Бестужева, а тому сор из избы выносить не хочется. Обойдёмся как-нибудь без тебя. Три месяца прожили же как-то? Ох, и самомнение, однако! Не строй из себя кисейную барышню, не могу и не хочу, не дозволю! Поэтому собирайся и поезжай сегодняшним поездом, – несколько раздражённо заявил Струков.

– Что с командировочными, честно сказать, поиздержался в Петербурге. На что жить? Весь в долгах! А в Туле, возможно, розыск активно придётся вести! Опять же проживать где-то нужно согласно чину. Авторитет столичного уголовного сыска поддерживать.

– Поиздержался! Авторитет поддерживать! В долгах! – засмеялся Струков. – Ох и жук ты, Евграф. Небось на дам все деньги потратил. На Невском, наверное, дорого сейчас дам выгуливать? Не волнуйся. Командировочные получишь на неделю. Кроме того, генерал Бестужев обещал все затраты компенсировать сполна за счет завода. Выезды в Туле обеспечит личным извозчиком.

– Скажите, а кто в Туле начальник жандармского управления, и как с ним отношения строить? Что мне делать с прокурорским и судебным следствием, если придется действовать быстро и тайно? – уточнил Евграф, обеспокоенный предстоящим заданием.

– Жандармское управление возглавляет генерал Муратов Александр Иванович. Он там уже много лет, не одну собаку съел в своей работе. Человек сложный, всю жизнь в жандармском корпусе. Губернию в руках держит, там революционеров, всяких бунтарей особо нет. Спокойная губерния. Но хитёр, как лис. Приятельствуют с начальником завода, поэтому Бестужев всё решит, со всеми познакомит. Ну, и не мне тебя учить с твоим опытом, как вводить в заблуждение надзирающие органы при необходимости.

– Хорошо, – вздохнув, сказал Евграф. – Уговорили, ваше высокоблагородие. Есть в ваших словах могучая полицейская правда. Какие ещё особые начальствующие указания будут?

– Не юродствуй, будь осторожен в общении. Хотя Тула – город не перворазрядный, но знатных фамилий там много. Никогда не знаешь, на кого и на чьи интересы наткнёшься. Поэтому и особое отношение к тулякам! Много земель в губернии принадлежало ещё первому нашему царю из рода Романовых – Михаилу Федоровичу. Избаловал их и государь наш, покойный Пётр Алексеевич в свою бытность, упокой его душу, Господи! Поднялись да взлетели многие, – заявил Струков и перекрестился.

– А кого больше опасаться и избегать? – уточнил с улыбкой Евграф.

– Это уж тебе решать, если впросак попасть не хочешь. Там проживают и бывают в губернии семьи многих вельмож. Некоторые имеют прямой выход на государя. Шутка ли, после Петра Первого более трёхсот промышленников и купцов в серьёзные люди выбились. Со многими лучшими домами России породнились, в первых людях империи значатся и влияние на обе столицы имеют. Глаз да глаз за ними нужен, самовольны весьма!

– Что, так и передать генералу Бестужеву? Что за ним глаз да глаз нужен!

– Всё тебе хиханьки. Когда ты серьёзным станешь, одному Богу известно. Смотри, амуры не крути!

– Так это мне и нужно! Может, и женюсь как раз на какой-нибудь тульской княгине. Кривоногой и кривой! Но главное, чтобы деньги были, на то жалование, которое вы мне платите, скоро ноги носить будет нельзя! А по внешнему виду скоро с хитровскими обитателями сравняюсь. В трактир «Ад» в любое время пускать будут, – засмеялся Евграф.

– Не забывайся, титулярный советник. Это не я плачу, милостивый государь, и ты не приказчик у меня в лавке. Это тебе министерство платит! – подняв правую руку с указательным пальцем вверх, к потолку, сказал Струков. – Так что все претензии к министру. Пей чай, бывший штабс-капитан, и не шути так.

– Что касается твоих амуров, популярности у одиноких и обеспеченных дам, то все знают о твоих поклонницах. Пока сыском в Туле заниматься будешь, и мы от тебя отдохнём. Вернее, от твоих дам сердца!

– Неужели эти поклонницы беспокоят сыскное больше, чем все подозрительные и беспаспортные лица Москвы?

– Меня не беспокоят, а общество наше волнуется, судачит, о тебе слухи ходят как о Дон Жуане! Пока ты в Петербурге службу исполнял, ни одной не было на горизонте. Кстати, как они поживают? По-прежнему пирожками прикармливают?

– Николай Никифорович! Полно меня упрекать в том, в чём я не виновен и умысла никакого не имел. Дурь на дам напала, вот и взбесились почём зря!

– Хорошо, убедил. Однако собирайся и сегодня же выезжай, пока твои поклонницы не узнали, что приехал. Тебе все карты в руки, увидишь малую родину. Да и дело, я думаю, простое и нехитрое. Разберёшься в три-четыре дня.

– Хорошо, ваше высокоблагородие. Вы имеете дар убеждения, – улыбаясь, ответил сыщик.

– Два дня даю дополнительно на отдых. В том числе на поиск подходящей княгини, хромой и косой. Таких долго уговаривать не надо, сразу замуж выйдет, как только узнает, что ты с сыскной части. Итого почти неделя. Только смотри, чтобы потом самовары с чаем по ночам не предлагали в окна полицейского управления.

– Вот вам, Николай Никифорович, все неймётся. Вроде бы и закончили, нет же, опять вспоминаете старые истории! Все эти басни – полная выдумка болтливых и бездельных чиновников полиции. Я этих дам уже давно не видел и в их присутствии не нуждаюсь. От вдовы генерала съехал, когда в Санкт-Петербург был по службе направлен. А чтоб вы знали, Николай Никифорович, Дон Жуан – это придуманный герой! Вот был такой итальянский дворянин Мигель де Маньяра, у него действительно были победы у 640 итальянских, 100 французских, 231 немецкой, 91 турецкой и 1000 итальянских дам.

– Ты, я чувствую, такими темпами тоже скоро станешь Евграфом де Маньяром! – ответил Струков.

Дело в том, что Евграфу не везло с хозяйками съёмных квартир. Вернее, более чем везло, но по-своему. Переехав в Москву после военной службы, он вначале снял дешёвое жильё – комнату с обслугой и самоваром за сорок копеек в сутки. Прожив около года, Евграф понял, что Марья Ивановна, сорокалетняя женщина пятипудового веса, испытывает к нему явно не материнские чувства. Евграф появлялся в своей комнате редко, пропадая на службе, и вначале это явно устраивало хозяйку. Но вскорости всё изменилось. Вначале она предложила ему столоваться у неё бесплатно, из уважения к его службе. Евграф согласился. С этого всё и началось. Купчиха начала кормить его всё лучше и лучше, пытаясь угодить изысками купеческой кухни. Но этим дело не закончилось.

Через месяц стала приезжать в полицейское управление с пирожками, когда он не появлялся к столу. Тулин вначале избегал купчиху, но поняв, что это не изменит ситуацию, решил съехать с квартиры. Съезжал он под плач Марии Ивановны, которая упрекала его в бездушии и бесчеловечности. Злые языки шутили в полицейском управлении о том, что иногда они вечером видят плачущую тень купчихи, которая протягивала самовар и блюдо с пирожками то в одно, то в другое окно полицейского управления в поисках Евграфа. Не находя его, тень, страдая, вытирала слёзы подолом платья, а зимой – рукавом собольей шубы.

Второй раз он поселился в меблированной небольшой квартире доходного дома вдовы отставного генерала Корнюшина за семьдесят копеек в сутки, без столования и самовара, но с обслугой. Квартир всего было восемь. В одной, большой и хорошо отремонтированной, с отдельным выходом, проживала сама Анна Алексеевна с двумя дочерями. В остальных жила публика разная, но приличная – чиновники и отставные военные. Хозяйке, вдове генерала, было за пятьдесят. Она благосклонно приняла нового жильца, а когда узнала, что он служит при полицейской части, снизила квартирную плату сразу на десять копеек. Как потом понял Евграф, в этом был свой особый коммерческий интерес. После этого доброго подарка всем жильцам было рассказано о том, что он из полиции. Наверное, для того чтобы обеспечить в доме порядок среди жильцов. Все усилия Евграфа по сокрытию своей службы, а он приходил в квартиру исключительно в гражданском платье, не бравировал местом службы и родом деятельности, оказались тщетными. Но это было только начало.

Анна Алексеевна была женщиной строгой и педантичной, как положено вдове генерала, и имела двух дочерей. Одной было двадцать шесть, а другой – двадцать восемь лет. По обывательским нравам, уже начинали считаться старыми девами. Евграф ощутил опасность, когда его пригласили на вечерний чай к вдове, где ему представили обеих. Нельзя сказать, что они были дурны, совсем нет. Но свобода была ему дороже. Он начал избегать общения с хозяйкой дома. Через несколько дней она, как положено жене генерала, перешла в наступление. Однажды, возвращаясь домой, Евграф увидел её гуляющей с собачкой возле дома в слишком позднее время. В этот час прогулок раньше не было, увильнуть не удалось. Увидев его, вдова сразу пошла в атаку.

– Евграф Михайлович, милый, здравствуйте! Почему так долго? Не бережёте себя? А я знаю, почему вы так поздно возвращаетесь с работы, потому что вам просто одиноко.

– Да нет, Анна Алексеевна, совсем нет. Дел много, скучать недосуг, – ответил насторожившийся Евграф.

– Вы такой положительный мужчина! Занимаете достойную должность в полиции и потомственный дворянин. Так молоды, но уже титулярный советник!

Евграф от слов генеральши насторожился ещё больше.

– Вам просто одиноко, нет родного гнезда. Вам надобно жениться! Я же вижу, что одна из моих девочек вам нравится. Ну же, смелее, Евграф, решайтесь. Вы же смелый мужчина! – сказала она, строго смотря на Евграфа, так что даже собачка присмирела и тоже, как показалось сыщику, с укоризной на него посмотрела.

Он еле ушёл, сославшись на недомогание и усталость. Поняв, что наступление на его холостяцкую жизнь началось, решил немедленно искать новые апартаменты. Но он недооценил генеральшу. Новая атака началась к концу недели. Евграфа вызвал товарищ обер-полицмейстера Москвы и отеческим тоном пожурил за несерьёзность жизни, полное отсутствие ответственности перед Богом и обществом за создание семьи. Очень долго он рассказывал о порочности холостяцкой жизни, и Евграф понял, что вляпался, и генеральша ввела в бой резервы. Неожиданно судьба спасла его и от Анны Алексеевны, и от товарища обер-полицмейстера. Спасло его то, что он по служебной необходимости отправился в Петербург для оказания помощи местной полиции. Сам он квартиру не сдавал, не решился, направил младшего чина рассчитаться за проживание. Тот же забрал и вещи. Теперь он надеялся, что по прошествии трёх месяцев генеральша нашла новый объект для атаки. Забыла про него, но опасения так или иначе душу терзали.

– Давайте с Тулой закончим. Как съездил в Санкт-Петербург, всех ли народовольцев выявил совместно с коллегами?

– Как их всех переловишь! У них своя философия, которая помогает им выживать в любых условиях, да хоть революционера Нечаева взять, что он заявляет? Он проповедует, что у каждого идейного борца с царизмом должно быть под рукою несколько помощников, непосвящённых во все дела. Ими нужно умело пользоваться. На них нужно смотреть как на часть человеческого капитала, отданного в его распоряжение. Каждый настоящий революционер должен умно тратить этот запас. Когда товарищ попадает в беду, надо взвесить пользу, приносимую им, с одной стороны, и трату сил на его спасение – с другой. Как выгодно, так и поступить! Хочешь – и спасёшь, хочешь – и нет.

– И что же, их самих это пренебрежение к самим себе не сердит, не обижает и не унижает? Ты же на них насмотрелся в столице, на революционеров этих, что скажешь? – уточнил Струков.

– Нет, не унижает. Сами видите, покушение удалось. Исполнители, несмотря на угрозу смертной казни, нашлись!

– Покушение – это большие деньги и интересы многих богатых домов, сообществ, всяких сект. А философия – это мысли общества!

– Как хотите, рассуждайте, но к обществу они пренебрежительно относятся, хотя общество этого и не замечает, а отдельные члены, болеющие революцией, только хлопают в ладоши, не понимая, что их ждёт!

– Это ты опять о Нечаеве? Где ты этого понабрался, что, читаешь запрещённую литературу? – засмеялся Струков.

– Я много чего читаю для пользы дела, и запрещённую тоже. Да хотя бы опять же Нечаева взять. По его словам, общество состоит из разных категорий.

Первая – это те, кто обязательно должны быть осуждены на смерть. Причём, по его мнению, прежде всего, погибнуть должны именно те, кто наиболее опасен для революции. Чья смерть нагонит страх на правительство и общество.

Вторая – те, кто помогает революции своей глупостью и жадностью, доводя народ до крайностей поведения против власти.

Третья – личности без мозгов, но со связями, властью и большими деньгами. К ним отношение особое. Нечаев советует их шантажировать, овладев их грязными секретами, а потом доить как дойных коров.

– Дальше угадаю сам. Четвёртая – всякие карьеристы, которых можно использовать в своих целях. Пятая, и самая лучшая, они сами – главные разрушители. Но тоже, наверное, по категориям: болтуны и лидеры террористов. Причём болтунов необходимо поймать на каких-то тайнах и скомпрометировать, чтобы возврат к обычной жизни для них был невозможен. Так? – уточнил Струков.

– Почти правильно! Откуда знаете?

– Опыт, милейший, опыт. А что про дам-с данный революционный философ говорит? Как их делит по категориям? Обычно их делят по красоте, деньгам и уму! – поинтересовался Струков.

– У него совсем другой взгляд на женщин, у него их три группы. Первая – глупые, но с возможностями в обществе и высоким неоправданным самомнением. Ими можно пользоваться как третьей и четвертой категориями мужчин. Вторая – преданные, способные, но не дошедшие до истинного понимания общего дела, их он приближает к пятой категории. И, наконец, последняя – настоящие товарищи, принявшие всем сердцем дело разрушения общества.

– Ладно, устал я от твоего напора и твоих категорий. Пусть их жандармское управление изучает. Результат каков, удалось искоренить заразу?

– Не уверен, они очень хитры и умны. Линия поведения у них очень простая. Проникнуть во все сословия и присутственные места, затаиться и ждать сигнала для действий, потихоньку разрушая систему внутри. Сколько их, этих революционеров, и где они засели, никто, кроме них самих, не знает, – доложил сыщик.

– Жалко государя, какие реформы провёл! Отменил крепостное право, провёл финансовую, земскую, судебную и военную реформы. Да много чего сделал! И вот тебе благодарность народа, смертельное покушение, – вздохнул Струков.

– Я с вами согласен, меня не убеждайте! – ответил сыщик.

– Ладно, хватит о них, пусть жандармское с ними разбирается. Нам до себя дел много. О себе надо подумать, расскажи, как там у них в сыскном?

Евграф с удовольствием перешёл на новую тему разговора.

– Видите ли, Николай Никифорович, само существование санкт-петербургской сыскной части с 1866 года создало особую школу сыска, которой у нас пока нет. Но я уверен, что под вашим руководством обязательно будет!

– Не льсти старику, не поможет тебе! Но продолжай, очень интересно! – заявил Струков с довольной улыбкой.

Евграф продолжил: «В Санкт-Петербурге накоплен огромный опыт, знания передаются от старших к младшим. Раскрываемость – половина преступлений, а то и больше. Наши соседи активно привлекают негласных агентов, которых у нас пока почти нет. Эти агенты есть везде: в гостиницах, трактирах, на постоялых дворах, вокзалах, базарах, банках и торговых рядах, местах проживания и работы проституток. Да и сами проститутки иногда поставляют информацию. В общем, везде, где есть возможность. Через этих агентов и получается информация о членах шаек. Кроме того, налажена система доносов, справок от различных лиц, преследующих свой корыстный интерес, сбор слухов через дворников и швейцаров. На каждого чиновника по особым поручениям замыкаются три надзирателя, каждый надзиратель имеет до десяти агентов и двадцати осведомителей. Кроме того, у чиновников по особым поручениям свои агенты и свои осведомители для контроля надзирателей».

Евграф не стал говорить о том, что начальник имеет своих агентов и осведомителей для наблюдения за чиновниками по особым поручениям. Он подумал, что незачем старику знать такие тонкости сыскной работы, а то ещё надумает внедрять их у себя, возьмёт всех под колпак, в том числе и Евграфа. Он и так непрост. Не зря занял эту должность.

– А кто же у них негласными агентами работает? Денег-то на это немного отпускается. Кто ж головой рисковать будет бесплатно? – спросил Струков несколько удивлённо.

– Когда как, Николай Никифорович, кто за совесть, кто из мести, кто по принуждению, кто за прощение мелких грехов и преступлений. Кто за вознаграждение, а кто – назло соседям и товарищам по службе. Они всех слушают да привечают для пользы дела. Из всего этого вороха информации выбирают главное и нужное в данный момент.

– Значит, всё по-прежнему. Или на голой вере, или на человеческой подлости, – задумчиво заявил Струков.

– Самое главное, что в Петербурге есть лаборатория, которой ещё нет нигде в России. Эта лаборатория может исследовать орудия и предметы преступлений, жидкости, припасы, документы и многое другое.

– Ну и зачем это баловство новомодное?

– Не скажите! Например, лабораторная экспертиза может дать ответ, есть в пятне на одежде кровь или нет? Человеческая это кровь или животного, женская или мужская. Был отравлен пострадавший, или умер сам. В общем, многим может помочь для расследования.

– Ну, а ещё что нового у северян?

– Ещё имеется хорошая картотека фотографий преступников и личных данных – роста, веса, особых примет, ну и всего другого, что позволяет опознавать преступников при повторном совершении преступлений ими. Для розыска лиц применяются розыскные листки, которые раздаются всем заинтересованным. Активно используются телеграммы в губернские города для ускорения розыска. Нам надо тоже немедленно создавать свою картотеку. Да всего сразу не расскажешь. Я подробный отчёт подготовил, в канцелярии оставил для вас.

– Да, нам этот опыт надо перенимать, иначе как работать. Ладно, поезжай, время не терпит. Хоть и приятно с тобой поговорить, новости петербургские узнать, но надо дело делать. Я тоже поеду нынче к обер-полицмейстеру, денег просить. Обещал он мне на развитие сыскной части. Да и к окружному прокурору надо заехать, доложить ему по планируемым облавам на Хитровке. С Богом! Поосторожней там в Туле. Если помощь понадобится, могу пару служащих в твоё распоряжение откомандировать, – закончил разговор начальник сыскной части.

– И вам, Николай Никифорович, удачи. Если что, телеграфирую. Честь имею, до доброй встречи! – сказал Евграф, встал и, откланявшись, вышел.