Читать книгу Учитель истории. Книга третья. Оболганный советский человек - Георгий Кончаков - Страница 4
Книга третья
Оболганный советский человек
Глава 4. Когда кухарка получает власть
Оглавление– Прочитала, что Крупская, – завела разговор Светлана Викторовна, второй год работающая в школе после окончания Герценовского, – запретила русские народные сказки. Из библиотек по ее спискам были изъяты не только все русские народные сказки, но «Аленький цветок» Аксакова, шесть детских журналов, басни Крылова и Лафонтена. Неужели это правда? Или очередные нападки ниспровергателей социализма?
– Правда. Просто в советское время об этом скромно умалчивали, не хотели бросать тень на близкого сподвижника Ленина, – прозвучали пояснения Аркадия Львовича. – Неловко говорить о явных промахах члена Коллегии Наркомпроса, председателя Главполитпросвета, жены и революционной подруги самого Ильича. В последующие десятилетия многие нелепости в системе образования первых лет революции были устранены. Но ведь и Ленин в свое время стал инициатором уничтожения памятников царствующим особам. Ленин требовал регулярной цензуры литературной деятельности профессоров и писателей. Ленин санкционировал депортацию философов, литераторов, профессоров из Советской России в 1922, объявив их активными буржуазными идеологами. Или взять его неприятие «омерзительного, но гениального» Достоевского.
– Да, я помнится студенткой читала, что Достоевский многие годы был под запретом. Он не был запрещенным писателем. Ленина возмущала сентиментальность, недопустимая для революционера, психологическое копание в потаенных сторонах человеческой души. После ленинского восклицания «архискверным подражанием архискверному Достоевскому» советские литературоведы воспринимали писателя как чуждого и враждебного социализму. В первом советском школьном учебнике 1935 года была статья о Достоевском. Во втором это имя исчезло. Писатель был исключен не только из школьных, но и вузовских программ.
– Припоминается, как в школьные годы попалась в руки изданная белоэмигрантами «Антология русской поэзии», – продолжил свои рассуждения Аркадий Львович. – В предисловии приводился такой эпизод. Из библиотек малограмотными чекистами изымались томики Пушкина, потому что дворянин, и книги Лермонтова из-за портрета, на котором был изображен белогвардейский офицер. Меня тогда это не удивило. Ехидно посмеивался над неграмотностью чекистов. Но когда впервые прочитал, что Крупская собственноручно составляла «черные списки», куда попали не только сказки, но книги Лескова, Достоевского, Скотта, Купера, Дюма, Пруст и Цвейг, я был до дикости возмущен. Как такое могла позволить преданная революции коммунистка?
– О чем разговор? – обратилась вошедшая в учительскую Шорохова.
– О запрещенных книгах в списках Крупской, – пояснила Светлана Викторовна.
– Тут нечему удивляться, – проявила свою энциклопедическую эрудицию Людмила Андреевна. – Под запрет попала многотомная «История государства Российского» Карамзина. Нашему многоуважаемому историку это должно быть известно. Но что брать нелепости многострадального после революционного времени. Недавно читала, не помню при каком обкоме или горкоме, из библиотеки парткабинета в постсоветское время были изъяты и уничтожены книги Горького. Вот вам и великий пролетарский писатель. Просвещенным рыночникам писатель с мировым именем стал не нужен. Бросает тень на их рыночную душу и рыночные деяния.