Читать книгу Дорога до Солнца - Георгий Мациевич Какава - Страница 6

Толпа на дорогах

Стоящих без сил

Сотен людей,

И с мыслями ты:

К черту все это,

Оставить, уйти,

Довериться сердцу

И зову пути.

– Сегодня утром первый листочек раскрылся на моем персиковом дереве! Представляете? Я так долго выхаживал его, с самой косточки, – глаза тучного продавца горели из-под кудрявых прядей его темных волос.

– Ах, По, – женщина, стоявшая у его прилавка перед Тэкеши, улыбнулась. – Ты всегда был очень добрым, оставайся таким всегда. Щеки молодого продавца покрылись румянцем, и покупательница, заметив это, засмеялась, будто ветряные

колокольчики зазвенели в тишине утра.

– Как твоя мама? Она все еще шьет кимоно? Что-то я давно ее не видела.

– Да, мама в порядке, спасибо Охико-сан. Теперь на рынок вместо нее ходит Каваими.

– Но ей же только-только исполнилось тринадцать! – удивилась женщина. – Это ответственное дело.

Добряк По пожал плечами, отсыпая рис в мешок и протягивая его Охико. Он знает, что его сестра очень ответственная девочка, ему не кажется, что она слишком молода для этой работы.

– Мама стала уставать от длительных походов на рынок, поэтому мы с Каваими теперь сами работаем.

– Если бы у меня были такие дети! Твоя мать самая счастливая женщина! До завтра, По.

– До завтра, Охико-сан! – паренек улыбнулся и помахал ее вслед, его рука немного нелепо и неуклюже потряслась над головой и быстро опустилась под прилавок. – Добрый день, господин…

– Рис, яйца, баклажаны и батат14

– Конечно! – По засуетился, собирая заказ. – Как ваше утро?

Тепло сегодня, не правда ли?

Заметив молчание Тэкеши, который не поднимал головы так, что юноша мог видеть лишь кончик подбородка из-под широкой шляпы, По немного смутился и уставился на свои руки, сопя собирая батат в мешок, который ему передал самурай.

Этот юнец показался воину таким забавным. С приоткрытым ртом тот теперь старательно перевязывал все веревкой.

– Да, сегодня тепло.

Добродушный паренек удивленно поднял глаза и неловко улыбнулся, потом снова уставился на свои руки, слегка втянув шею и покраснев. Немного погодя, он открыл было рот:

– Я, кстати…

Но его прервал оглушительный грохот и свист. Затем последовали крики. Топот копыт и стук колес. Треск дерева и снова крики.

Тэкеши растерялся и обернулся, ища глазами источник звука. Люди вокруг засуетились, некоторые схватили свои сумки и поспешили в центр площади, остальные вжались в стены домов, будто бы в одну секунду надеясь срастись с ними. Продукты покатились по полу: кто-то уронил сумку, но так спешил покинуть центр площади, присоединившись к другим жителям, стоявших в тени от крыш домов, что даже не попытался поднять ее, и теперь неясно было, кто этот неуклюжий человек.

Через мгновение на площади появились люди на лошадях с обнаженными клинками. Они кричали, делая круг по рынку, громко смеялись и свистели. Некоторые из них, кто был не в седле, подходили к деревянным прилавкам и бесцеремонно брали все, что хотели, отталкивая горожан, встречавшихся им на пути.

Это были мужчины в грязных тряпках, повязанных на бедра. Было понятно, что за внешним видом никто из них не следил, эти куски ткани служили им исключительно практически: карманы, кое-как пришитые, да сабли, свисающие с пояса. Распахнутый ворот рубах у тех немногих, кто подвязал их на свои потные тела, был весь грязный, полный пятен жира и крови, навряд ли кому-то из них было не плевать на это, поэтому на стирку они уделяли немного времени. Хоть многие из них и казались невысокими, плотными и уже лысеющими, даже в них можно было разглядеть выносливых воинов: выпирающие икры выделялись на ногах, показывая отсутствие жира; у тех, что ехали верхом на лошади, проступал рельеф на бедрах. К тряпкам, обмотанным вокруг таза, в которые были заправлены их рубахи, были прикреплены ножны, сейчас пустующие, так как серебро сабель уже отражало лучи послеполуденного солнца, рассекая воздух, со свистом деля как будто бы каждую пылинку, случайно парящую над землей, на две половинки. Грязные лица, не вызывающие никаких симпатий, казалось, были лишены любых человеческих чувств, выражая лишь животный азарт. Они были похожи на подростков, которые смотрят на уличную драку и выкрикивают имена тех, кому желают победы; те тоже не способны к состраданию, их не интересует ничего, что происходит вокруг, кроме того зрелища, ради которого собрались. Они забываются в эгоистичном желании удовлетворить свои потребности, наплевав на всех окружающих. Для таких людей существует лишь «Я», и даже их общность друг с другом, ни что иное, как стая других таких же эгоистичных «хозяев мира», живущих лишь для себя. Помимо всего прочего от них исходил ужасный запах, свидетельствующий о том, что с водой эти неотесанные мужланы встречаются лишь в двух случаях: когда пьют и когда справляют нужду, но мытье они не признают, считая его пустой тратой времени.

Следом на площадь выехала телега с высокими бортами, обтянутыми тканью. Местами появившиеся дыры выдают старость этой материи и постоянные сражения, в которых эта развалина на колесах становилась центральным объектом. Из телеги также выскочили незнакомцы и направились в сторону горожан, смеясь и размахивая мечами. В глазах виднелись удовольствие от чужого страдания и предвкушение.

– Господин, – тихо позвал молодой торговец. – Пройдите лучше сюда.

Он подозвал Тэкеши рукой, немного отодвигаясь от своего прилавка.

Самурай, все еще не до конца понимающий, что происходит в этом чертовом городе, сделал пару шагов в сторону и оказался рядом с По.

– Все нормально, такое у нас иногда случается. Они ничего не делают с нами, если мы не спорим.

Тэкеши заметил, что все вокруг смотрят в пол, лица их не выражают никаких эмоций, люди словно выключились и потеряли возможность чувствовать. Сейчас вся площадь была заполнена куклами, безжизненно уставившимися в пол.

– Соберите их всех в центре, на этой площади! – крикнул крупный всадник, спрыгивая с лошади. – Пройдитесь по домам, найдите всех, пусть несут свои запасы.

Группа мужчин с дикарским криком бросилась в рассыпную, не особо церемонясь с людьми, сидящими на каменном полу.

– А вы чего по стенам жметесь?! Я должен сам тащить еду к телеге?

Один из разбойников подошел к женщине, стоявшей на углу дома, и вонзил саблю в древесину над ее головой. Она с криком бросилась в центр площади и упала на колени, за ней последовали и другие люди.

Главарь загоготал грубо и раскатисто, а его шайка подхватила этот смех.

– Кажется, вы начали забывать, кому вы все обязаны за такую счастливую жизнью? Разве не мы пришли к вам, когда вы остались без армии? Разве не мы гарантируем вам безопасность? Правильно, мы! А что, если бы на вас напали разбойники? – мужчина вновь расхохотался, заставляя грудь сотрясаться, а вены на шее вздуться.

– И что же мы просим взамен? Всего лишь немного еды, чтобы восстановить силы после тяжелой службы и денег, для обустройства нашего скромного быта!

Он подошел к прилавку, на котором лежали фрукты и овощи, и взял яблоко. Потерев его о распахнутый ворот рубашки, видимо, чтобы почистить его, хотя еще неизвестно, не сделалось ли от этого оно еще грязнее, и со звонким хрустом надкусил его.

– А вы, свиньи неблагодарные! Вместо того, чтобы встречать нас с радостью, ищете любой способ утаить от нас то, что мы ищем!

На этот раз смешок прозвучал кратко, и сильное бедро с четким рельефом мышц, открывающихся из-под повязки, ударило по перекладине прилавка. Нога, сделанная будто не из плоти, а скорее стали, прошла насквозь. Дерево с треском лопнуло, высвобождая рой щепок, разлетевшихся в разные стороны. Ровная поверхность, на которой лежали продукты покосилась, и все арбузы, яблоки, персики, баклажаны и огурцы покатились по площади, иногда натыкаясь на людей, сидящих на полу, по-прежнему не решающихся поднять головы вверх и как будто не замечающих этого.

– Соберите с прилавков все, что нам нужно! – приказал он своим головорезам.

С шумом, распихивая всех сидящих на площади, разбойники направились к их продуктам. Минут через пятнадцать вся еда оказалась в телеге, оставив прилавки пустыми, будто бы сейчас раннее утро, и горожане просто еще не успели выставить свой товар. Некоторые из оставшихся разбойников разбрелись по городу, в поисках наживы, другие схватили молодую девушку и ворвались в ближайший дом. Главарь остался развлекать себя, продолжая запугивать людей на площади. Он был похож на хищника, который наслаждался своей добычей. Он считал себя сильнейшим, он был уверен, что ему ничего не будет. Безнаказанность опьяняла его. Но Тэкеши знал о нем больше, чем, возможно, он сам. Самурай встречал таких людей, он видел их личину. Они слабые, трусливые люди. Скорее всего его била мать, внушая ему мысль о его неполноценности. Он не уверен в себе как в человеке, поэтому нуждается в том, чтобы демонстрировать силу всем, любуясь собой как павлин. Легко быть таким, когда соперника держит связанным твоя банда. Он не уверен в себе как в мужчине, поэтому овладевает женщинами против их воли. Подавляя их дух и подчиняя себе, он компенсирует свою неполноценную мужскую силу.

Над городом нависла страшная тишина. Тишина, похожая на ту, которая была неделю назад в том самом рыбном городке. Главарь замолчал. Он стоял, возвышаясь над телами людей. Они не умерли, но и на живых слабо походили. Он насытился их страхом, проявил так жизненно необходимое доминирование и теперь ждал своих ребят, чтобы погрузить добычу в телегу и отправиться обратно в свое логово, пока эта потребность не вернется. А люди молчали, потому что боялись. Но Тэкеши видел, что это не просто страх. Не то животное чувство, которая испытывает мышь, убегая от орла, желая спастись. Жители этого города поверили, что единственное, что они могут сделать – отдаться своему врагу. Кажется, будто они решили, что это благо для них; кажется, они приучили себя к смирению. А сейчас сидели, уставившись в пол, не показывая никаких эмоций, потому что знали: если лицо и дрогнет с каким-то чувством, это будет чувство отвращения к самим себе. Тот огонек, который они так долго в себе гасили, в одну секунду может вспыхнуть, стоит лишь перестать верить в справедливость происходящего, но тогда слишком велик риск, что пламя сожжет не захватчиков.

Горячая струйка крови прочертила на руке Тэкеши линию

– он так сильно сжал кулаки, что кожа не выдержала. Мысли переполняли его голову. Если бы на нем не было столь широкой шляпы, разбойники точно увидели бы все презрение и отвращение в его глазах.

Из-за угла вышла девушка. Самурай мог бы сказать, что она очень красивая, но сейчас ее глаза были пустыми, руки бессильно висели, слегка покачиваясь в такт шага. По ногам медленно стекала кровь. Если бы она прямо сейчас легла на землю, Тэкеши готов поклясться, что спутал бы ее с мертвой. Ее немного качнуло: один из разбойников, шедших сзади, пихнул ее, когда она замедлила шаг. Девушку толкнули в толпу сидящих людей, и Тэкеши впервые увидел, что одна женщина подняла глаза, в них отразился страх, боль, скорбь и… ярость? Да, из всех возможных чувств больше всего это походило на ярость. Она обняла молодую девушку и усадила рядом с собой, опустив ее голову и прижав к себе. До Тэкеши долетело:

– Все хорошо, Тэмико, все хорошо, моя милая.

Этого никто не заметил, может только По, но глаза самурая на мгновение расширились. А возможно он просто сказал то, что было у всех на уме.

– Если хоть кто-нибудь что-то сделает – всем будет хуже.

Конечно, Тэкеши и сам это понимал. Как бы отважен он не был, он не глуп. Храбрость сама по себе ничто. Без благоразумия она едва ли отличима от трусости. Воин давно познал цену смелым поступкам: лишь те из них достойны уважения, которые совершаются с пониманием возможных последствий. Если же такая храбрость творится, полагаясь на волю случая, это не более, чем отчаяние, оно же бессилие.

Оглянувшись на горожан вокруг, самурай внезапно вспомнил, с каким презрением он о них думал. Ему стало не по себе. Сейчас, когда он смотрел на этих людей, он понял, чего они лишены. И речь идет не об образовании, манерах, богатстве. Нет, у этих людей нет кое-чего поважнее – духа. Потеряв это, человек лишается свободы, воли, личности. Именно личность превращает пустой сосуд с базовым набором инстинктов в тех, кем мы являемся. Те же из нас, кто потерял ее, потерял и возможность жить в том мире, который принадлежит им, который играет по их правилам и дополняет их. Они начинают сами адаптироваться под условия, которые раньше показались бы им отвратительными. И это самое ужасное. После этого такой человек станет лишь фигурой на шахматной доске. Какой именно, пешкой или ферзем? Так ли это важно, если можно было быть гроссмейстером.

Смог бы Тэкеши так жить? Нет. Он знал, что стоит ему смириться, стоит ему потерять свой дух – он перестанет существовать. Как только он перестанет существовать, его пустой сосуд с инстинктами лучше убить, чем позволить пребывать в этом мире, поощряя слабость. Что же тогда он будет делать? Этот вопрос куда более важный сейчас, когда жизнь как бы насмехается и злорадствует, подстраивая испытания его принципов. Ответ не за горами. Бессилие не означает бездействие.

Тем временем разбойники закончили все грузить в свою телегу. Главарь с улыбкой на лице проходит между рядами обезволенных горожан. Знает ли он, что творит? Считает ли себя плохим человеком? Какие оправдания он находит себе? Никто не творит зла. Никто никогда не сделает чего-то злого. Каждый всегда себя прощает и уверяет, что так надо. Все верят в доброе начало своих действий. Так как же этот монстр оправдывает себя и своих разбойников? Что должно случится в извращенной голове, что он разучился видеть? Потому что только слепой не увидит всего ужаса, который написан на лицах местных жителей. Несмотря на то, что эти кукольные головы не выражают ничего, не надо познавать ту мудрость, которую познал Тэкеши, чтобы заглянуть за эти маски и увидеть их настоящие эмоции. Что случится с лаварем разбойников, если в одну прекрасную ночь он осознает? Сможет ли его сердце и дальше качать кровь, легкие – дышать, а мозг – мыслить? Или все его тело пойдет против него в ту же секунду, как осознает, что без такого человека в мире станет лучше. Может по этой причине он творит все это? Потому что знает: назад дороги нет. Можно либо дальше продолжить зверства, либо отказаться от них, признав свое злое начало и приговорив себя тем самым к смерти. Несчастный человек, раб своих слабостей, жалеть которого было бы моральным преступлением.

– Друзья мои! Спасибо вам за продукты, любезно нам предоставленные, – кривая улыбка скользнула по лицу тирана. – А теперь у меня к вам еще одна просьба.

По, сидевший рядом с Тэкеши, вдруг открыл глаза. Самурай увидел в них удивление и страх. Похоже, он понимал, что происходит, но так сильно отказывался в это верить, что смог себя убедить, что действительно не знает, о чем сейчас попросят разбойники. Лишь капелька страха в глазах и едва шевелящиеся губы, скорее всего, неосознанно, выдавали истину.

– Нам с моими солдатами бывает очень одиноко…

Гогот разбойников со стороны поднялся и прервал речь их лидера. Он определенно представляет себя легитимным правителем из высшего света, эта мысль тешит его самолюбие приближая его к тем людям, которым в детстве он, скорее всего, служил. Но и это было лицемерие, потому что в глубине души он знал свою природу, он знал, что его власть опирается совсем на иные инструменты, не просто отдаляя его от понятия справедливого правителя, но показывая его недостойность.

– Нам бывает одиноко, – повторил он. – И мы начинаем злиться. Вы же не хотите, чтобы мы злились?! Поэтому мы учтиво просим пятерых девушек присоединиться к нам.

В этот момент Тэкеши увидел, как жители подняли головы. Они не смогли сохранить свою бездушную кукольность и посмотрели прямо на главаря. Скорее всего, он увидел в глазах мужей гнев, но еще больше его напугал взгляд матерей, потому что улыбка с его лица пропала, и он рявкнул:

– Встали все! Вакай, подойди ко мне. Ты сегодня впервые в походе и очень хорошо себя проявил.

Молодой юноша вышел из толпы разбойников. Лицо его, даже под слоем грязи, все равно было очень приятным. Он был достаточно высок и подтянут. Молодое тело было мускулистым, с явно выделенными изгибами, но ни одного шрама или раны – это действительно его первый поход. Он подошел к вожаку.

– Я позволю тебе выбрать девушку, которая скрасит нам наш угрюмый мужской быт. Выбирай хорошенько, ты делаешь это не только для себя, но и для товарищей.

Вакай сделал шаг к толпе и пристальным взглядом окинул первые ряды. Подойдя к молоденькой девушке, которой, вероятно, и не было еще семнадцати, он взял ее за подбородок, будто выбирал скотину на убой, провел пальцами по линии шеи до ключиц, где ее кимоно запахивалось, открывая лишь белый воротничок. Он довольно улыбнулся, запустив руку под материю халата.

Тэкеши посмотрел на По. В глазах того читался уже неподдельный ужас. Он уставился в одну точку. Проследив за взглядом, самурай понял, что По уставился на девочку, которая стояла прямо рядом с той, которую сейчас изучал Вакай. Он был весь бледный, губы и руки дрожали. Тэкеши невольно подумал о несправедливости: за что этого разбойника одарили таким телом, способным заманить стольких девушек в ловушку? Ведь душой он слаб, а разум его извращен. Если бы таким подарком судьба наградила По, вероятно было бы куда правильнее.

– Отличный выбор! – крикнул глава разбойников.

Вакай обхватил свой трофей и направился к друзьям у телеги.

– Теперь подойди ты, – разбойник поманил пальцем молодую девушку. – Хорошенькая! – засмеялся он. Девушку подхватили и отвели туда же.

А жители по-прежнему играли роли кукол, не реагируя никак на происходящее вокруг. Возможно, они верили, что, проснувшись на следующее утро, они поймут, что это был сон. Интересно, в какой раз они уже так делают? И на какой раз они поймут, что этот кошмар происходит наяву?

– Вы две! Подойдите ко мне, мне нужно посмотреть на вас получше.

Двух молодых девушек вывели из толпы. Тэкеши было неприятно смотреть. Еще вчера они помогали матерям по дому, а завтра… Омерзителен мир, в котором возможно такое.

– Ну что же, теперь последняя, – главарь осмотрел толпу, и внезапно лицо его переменилось. Казалось, он пытался сыграть умиление, но то, что выражали его глаза было отвратительно и противно.

– Подойди ко мне, дитя. Мне кажется, тебе очень понравится у нас. Ты любишь путешествовать?

И тут Тэкеши замер. Из толпы несколько робких шагов сделала маленькая девочка. Она не могла быть старше семи лет. Она была совсем как… как…

В толпе раздался неистовый крик. Молодая женщина вдруг вскочила, очнувшись ото сна. Казалось, она была единственной живой душой среди всех этих мешков с костями, она обегала их, перешагивала, пробираясь к ребенку. Слезы застилали глаза, горло не переставало издавать нечеловеческие крики, ноги, казалось, не слушались ее, предательски подгибаясь, но, несмотря на это, она за несколько секунд преодолела все расстояние и уже почти добежала до девочки.

Один из разбойников ударил ее, она упала без сознания в толпу, и та поглотила ее, укрыв собой.

Девочка плакала, не решаясь сделать и шага, пока тот монстр стоял перед ней и тянул к ней свою руку. Он улыбался, думая, что тем самым кажется дружелюбней, но никто на свете никогда не назвал бы это выражения лица приятным.

Тэкеши оцепенел. Время остановилось. Он знал, что не позволит ее маленькой ручке оказаться в руке этого монстра. Он не глуп, чтобы выступать против вооруженных бандитов. Он не глуп, чтобы оказывать им сопротивление, от этого хуже будет всем.

Его ноги начали разгибаться. Он начал вставать. Он знал, что будет с этой девочкой. Все присутствующие это знали. Все понимали, но никто даже головы не поднял!

Он не глуп, чтобы выступать против вооруженных бандитов. Он сделал уверенный шаг. Еще один. Кулаки сжались,

прорывая кожу на ладонях.

– И на кой черт она вам нужна?! – скрипучий голос, но до боли знакомый, прорезал тишину, такую постыдную для всего города, демонстрирующую полное бездействие.

Главарь бандитов опешил и даже не сразу нашел взглядом ту, кто осмелился это сказать.

– Зачем вам эта неумеха? Вы хоть понимаете, что она ребенок? Или вы думаете, что сможете крикнуть на нее, и она перестанет плакать? Вот, пожалуйста, у нее уже истерика, хотела бы я посмотреть, как вы справитесь с ней! Ударите? Ну же, уверена, она сразу успокоится!

– Что ты себе позволяешь?! Совсем обезумела, старуха? – разбойник был совсем не готов к такому.

– И этих еще набрал! Я знаю их семьи. Поверь мне, если ты думаешь, что они смогут как-то повлиять на ваш быт, я тебе скажу: в них от женщин, одно название!

Нана говорила спокойно, даже с улыбкой. Как ей удалось почувствовать такую свободу?

– Мужчины! Вам достаточно милого личика, да фигуры попышнее, чтобы забыть обо всем! Если бы ты смог хоть на секунду подумать своей головой, то понял бы, что девушки, которые хоть чего-то умеют, были бы куда более полезными для вас.

Нана начала медленно идти с задних рядов толпы к ребенку, плачущему в центре площади.

– Я вижу, какая на вас одежда. Вы вообще знаете, что есть люди, которые не покрыты грязью? Посмотрите на меня! Я и соринки на себе не приемлю!

Она вышла из толпы и стояла лицом к лицу с главарем разбойников. С ровной спиной, статная, ее волосы были аккуратно зачесаны наверх, кимоно, хоть и недорогое, но очень опрятное собрано, бережно подвязано. Лицо выражало особую породу: такие люди даже в бедности выглядели по-королевски.

– Что ты хочешь сказать? Что вообще мешает нам зарезать тебя за дерзость?

– Я вижу, как вы живете. Осмелюсь предположить, что если у вас и есть девушки в доме, то такие же неумехи, как эти. Вы их еще пади взаперти держите, как рабынь.

– К чему ты клонишь? – неуверенно спросил главарь.

– Ну, если бы кто-то поехал к вам, чтобы обустроить нормальную жизнь… Достойная женщина, которая умеет работать, а не эти недотепы. Эта женщина смогла бы обучить всех и стала бы поддерживать порядок.

– И что же ты предлагаешь? Неужели ты решила, что мы возьмем тебя?

– Ну можете меня, можете кого-то еще. Есть желающие?

– женщина развернулась к толпе. – Ну же, может кто-то хочет? Может кто-то думает, что способен на такое? – она развернулась к разбойнику. – Похоже, что никто не хочет… Но, уверяю вас, я тоже неплохо справлюсь. Не люблю хвастать, но я считаю, что никто лучше меня с этим бы и не справился! И уж тем более не эта девчонка, которая еще даже не девушка!

Женщина начала отворачиваться от главаря и медленно направилась вдоль толпы, которая робко смотрела в пол, как и прежде, но только теперь это был не страх, не отсутствие воли. Это был стыд! Стыд, который будет преследовать их теперь очень долго. Даже когда они смогут поднять глаза, они навряд ли смогут хоть единожды об этом когда-нибудь вспомнить. Точнее заговорить, потому что помнить об этом они будут всегда.

– Ах да, если вы думаете, что сможете управлять этими девочками, я вас спешу расстроить. Никто не сможет с ними управиться лучше меня. Вас они будут бояться, а меня уважать.

С этими словами она остановилась спиной к разбойникам. Она смотрела на толпу, но казалось, будто бы сквозь людей. Тэкеши поймал ее взгляд, она улыбнулась ему, было в этой улыбке что- то даже снисходительное. «Учись, пока я жива», – прочел в нем самурай.

– Ладно, старуха, твоя взяла! – крикнул главный разбойник.

– Но, если не справишься – не носить тебе больше головы!

– Если я и не справлюсь, так это только из-за того, что вы, растяпы, думали совсем не головой, когда выбирали девушек! – пожилая женщина резко развернулась на этих словах, а глаза ее вспыхнули. – Но я справлюсь.

Разбойники не ожидали такого от простой горожанки, и даже не знали, как реагировать. Сложилось ощущение, что каждый из них получил нагоняй от матери и теперь не знает, что говорить.

Тэкеши понял, насколько он ошибался на ее счет…

Он бы просто устроил драку, в ходе которой был бы убит, а ребенка все равно забрали бы. Был бы смысл в таком поступке?

Женщина гордо прошла к четырем остальным девушкам. Эта стать не исчезла, даже когда разбойники попытались затолкнуть ее в телегу. Она одернула руку, яростно посмотрела на них и спокойно сама залезла в нее, опершись рукой на плечо опешившего бандита.

Телега укатила прочь из города. Жители начали постепенно приходить в себя. Тэкеши стоял и не мог поверить своим глазам: эти люди вставали с колен, отряхивались, натягивали улыбку и уходили кто куда. Будто бы они все забыли, как чуть не отдали в рабство семилетнюю девочку, будто бы все забыли, как Нана совершила подвиг и заставила прислушаться даже своевольных разбойников во главе с самодуром.

– Хорошо, что обошлось без крови, – неуверенно сказал По.

Тэкеши резко обернулся на него. Он был полон ярости. Он не ожидал такого от этого парня. Неужели и он будет делать вид, что ничего не случилось, принимать это как данность?!

– Бывали и хуже визиты. Главное, что все живы, а продуктов еще вырастим…

На последних словах По вздрогнул, все это время он смотрел в пол. Он тоже понимал весь абсурд своих слов и стыдился этого.

Тэкеши хотел было сказать ему, что думает о горожанах, но вдруг увидел глаза паренька. Он опять смотрел в определенную точку, в них был и стыд, и облегчение. Самурай не стал оборачиваться, он знал, на кого смотрит По. Сегодня он не потерял сестру. Он имел право на это облегчение, но сейчас Тэкеши не мог этого простить.

Самурай развернулся и пошел в другую сторону, не смотря ни на кого: он не мог видеть этих людей. Ему плевать на этот город. С чего его должно волновать, что здесь происходит? Это не его дело.