Читать книгу Политические сочинения. Том I. Личность и государство - Герберт Спенсер - Страница 4

В 1851 г. Герберт Спенсер опубликовал трактат под названием «Социальная статика, или Изложение законов, обусловливающих счастье человечества»[7]. Помимо других теоретических достижений, в этом сочинении автор подробно разработал фундаментальный принцип, согласно которому общество должно строиться на основе добровольного сотрудничества, а не принудительного и не достигнутого под угрозой принуждения. Одним словом, в противоположность этатизму – принципу, лежащему в основе всех коллективистских доктрин, которые сегодня правят бал повсюду, в этом произведении утверждался принцип индивидуализма, предполагающий сведение к абсолютному минимуму власти государства над индивидом и усиление до максимума социальной власти в противоположность принципу этатизма, который стремится к обратному. Спенсер утверждает, что вмешательство государства в дела индивида должно ограничиваться наказанием преступлений против личности или собственности, признаваемых таковыми «здравым смыслом человечества» (как его называли шотландские философы)[8], принуждением к исполнению договорных обязательств и осуществлением бесплатного и легкодоступного правосудия. За эти пределы государство выходить не должно; оно не должно накладывать на индивида дополнительных принудительных ограничений. Все, что государство может сделать в интересах общества (единственный способ, которым оно может способствовать постоянному и устойчивому благополучию общества), достигается с помощью этих чисто отрицательных (негативных) вмешательств. Позвольте ему, выйдя за их пределы, попробовать оказать содействие благополучию общества через положительное принуждение гражданина, и любое кажущееся и временное благо будет достигнуто в значительной мере за счет реального и постоянного блага.

Опубликованное единственный раз в 1851 г., это сочинение Спенсера давно стало библиографической редкостью. Его необходимо переиздать, поскольку для философии индивидуализма оно имеет такое же значение, как труды немецких философов-идеалистов для доктрины этатизма, «Капитал» для этатистской экономической теории, а послания апостола Павла для протестантской теологии[9]. Однако эта книга мало помогла в деле сдерживания бурного наступления этатизма в Англии, и еще меньше в минимизации пагубных последствий этой тенденции. С 1851 г. и до самой своей смерти в первые годы XX столетия Спенсер время от времени писал статьи отчасти в жанре текущих комментариев на ускорение темпов наспления этатизма, отчасти в жанре разъяснения свой позиции посредством иллюстраций и примеров, а отчасти в жанре пророчеств – оказавшихся поразительно точными – о последствиях огульного замещения индивидуалистического принципа добровольного сотрудничества принципом сотрудничества по принуждению, т. е. этатистским принципом. В 1884 г. он издал четыре статьи из этой серии под названием «The Man Versus The State» («Личность и государство»).

* * *

Особый интерес в наши дни[10] представляет первое эссе «Новый торизм», демонстрирующее разительный контраст между целями и методами раннего либерализма и либерализма современного. Сегодня мы слышим много разговоров о либерализме, либеральных принципах и либеральной экономической политике. На политической сцене либералами себя величают самые разные люди, а своих оппонентов, они именуют «тори», зарабатывая очки у публики. В общественном сознании либерализм – это воплощенное благородства, тогда как торизм – особенно «экономический торизм» – позорное клеймо. Нет нужды говорить, что содержание этих терминов никогда не подвергается верификации: самозванный либерал завоевывает популярность по номиналу своих заявлений, и точно так же бездумно принимаются меры экономической политики, предлагаемые в качестве либеральных. В этих условиях полезно посмотреть, каков исторический смысл этого термина и насколько согласуются с ним цели и методы современного либерализма, а также, с учетом сказанного выше, насколько современный либерализм имеет право носить это имя.

Спенсер показывает, что везде, где только можно, ранние либералы последовательно отстаивали сокращение принуждающей власти государства над гражданином. Они выступали за сведение к минимуму числа вопросов, в которых государство может насильственно вмешиваться в дела индивида. Они боролись за неуклонное расширение пределов существования, в рамках которых гражданин может заниматься своими делами и организовывать их так, как он считает нужным, без какого-либо контроля или надзора со стороны государства. Либеральные меры экономической и социальной политики, в том виде, как они были задуманы изначально, отражали именно эти цели. Тори же, напротив, выступали против этих целей, и предалагаемые ими меры отражали этот враждебный настрой. В целом, либерал последовательно тяготел к индивидуалистической философии общества, тогда как тори последовательно тяготел к этатистской философии.

Более того, Спенсер показывает, что в практической политике ранний либерал двигался к осуществлению своих целей методом отмены. Он выступал не за принятие новых законов, а за отмену старых. Это самое важное, что следует помнить. Всякий раз, когда либерал видел закон, расширяющий право на принуждение гражданина государством, он выступал за его отмену без замены другим законом. В британском законодательстве таких законов было немало, и когда либералы пришли к власти, они занялись расчисткой этих авгиевых конюшен.

Спенсеру оставалось лишь описывать в близких ему терминах, что он и делает на страницах этого очерка, каким образом во второй половине прошлого столетия британский либерализм полностью перешел на позиции философии этатизма, и, отрекшись от политического метода отмены существующих мер принуждения, стал превосходить тори в создании новых мер принуждения, становившихся все более и более детальными и конкретными. Этот эпизод британской политической истории имеет огромную ценность для американских читателей, так как позволяет понять, насколько близко американский либерализм следует этому курсу. Он позволяет правильно оценить влияние и роль либерализма в задании направления развития нашей общественной жизни на протяжении последних 50 лет и понять к чему привело это влияние, в чем состоят последствия этого влияния, и какие еще последствия можно ожидать в дальнейшем.

Например, этатизм утверждает, что у гражданина нет прав, которые государство обязано уважать, а те права, что у него есть, дарованы ему государством, так что оно может ослаблять или отменять эти права по собственному усмотрению. Эта доктрина – фундамент, без которого не могли бы существовать все бесчисленные номинальные разновидности и формы этатизма, известные в Европе и в Америке под различными названиями: социализм, коммунизм, нацизм, фашизм и т. п. Индивидуализм, проповедовавшийся ранними либералами, отстаивал обратное: он утверждал, что у гражданина есть права, нарушать которые не имеет права ни государство, ни любое другое учреждение. Это основополагающая доктрина; без опоры на нее любая формулировка индивидуализма превращается в макулатуру. Более того, ранний либерализм принимал ее не только как фундаментальную, но и как аксиоматичную, самоочевидную. Можно напомнить, к примеру, что в основу нашей великой хартии, Декларации независимости, положена самоочевидная истина этой доктрины: утверждение о том, что уже по факту рождения человек наделен определенными «неотчуждаемыми» правами и именно «для обеспечения этих прав» люди учреждают правительство. В политической литературе не существует более явно сформулированного отрицания этатистской философии, чем в этом исходном постулате Декларации.

Теперь спросим: в каком направлении дрейфует новейший американский либерализм? К расширению какого типа сотрудничества он стремится: добровольного или принудительного? Направлены ли его усилия на отмену существующих мер государственного принуждения или на придумывание и введение новых? Имеет ли он тенденцию неуклонно расширять или сужать границы, в пределах которых индивид может поступать, как ему заблагорассудится? Предполагает ли он постоянное увеличение или постоянно сокращение поводов государственного вмешательства в дела гражданина? Словом, что́ он последовательно демонстрирует: философию индивидуализма или философию этатизма?

Полагаю, ответ очевиден, причем подтверждающие его факты столь общеизвестны, что умножение примеров было бы пустой тратой времени. Взять хотя бы один из наиболее заметных: либералы сделали все возможное, чтобы посредством поправки о подоходном налоге протащить в Конституцию принцип абсолютизма – и добились успеха. Теперь конгресс имеет право не только отнять последний грош у гражданина, но и вводить конфискационное и дискриминационное налогообложение, налоги «для уравнивания богатства» или для любой иной цели. Трудно придумать меру, которая бы шире открывала дорогу для чисто этатистского режима, дав в руки государства столь чудовищный механизм, по сути карт-бланш государственным чиновникам против гражданина. Повторим ее раз: нынешняя администрация составлена из самозваных либералов, и ее курс состоит в непрерывном триумфальном усилении этатизма. В одном из абзацев написанного в 1884 г. предисловия к этим очеркам Спенсер суммирует политическую историю США за последние шесть лет: «Быстро множащиеся диктаторские меры непрерывно стремились сузить свободы индивидов и делали это двояким путем. С каждым годом вводится все больше правил, ограничивающих гражданина в направлениях, где его деятельность прежде не была стеснена, и принуждающих его к действиям, которые он прежде по своему разумению мог предпринимать или нет, и в то же время более тяжкие общественные обременения, главным образом местные, еще более ограничивали его свободу, уменьшая ту долю его заработков, которые он может тратить как угодно ему самому, и увеличивая долю, изымаемую у него, чтобы быть потраченной как то угодно представителям власти» (с. 2).

Вот как близко с 1932 по 1939 г. курс американского этатизма следовал курсу этатизма британского с 1860 по 1884 г. Было бы совершенно уместно (и никоим образом не бесцеремонно) спросить мистера Рузвельта и его присных, учитывая их заверения в собственном либерализме, верят ли они в то, что гражданин имеет какие-либо права, которые государство обязано уважать. Готовы ли они искренне, т. е. не с предвыборными целями, подписаться под основополагающей доктриной Декларации независимости? Если да, то это вызвало бы неподдельное удивление. И все-таки подобное заявление в определенной степени способствовало бы прояснению разницы (если она существует) между «тоталитарным» этатизмом некоторых стран Европы и «демократическим» этатизмом Великобритании, Франции и США. Наличие этой разницы считается само собой разумеющимся, однако сторонники данной точки зрения не дают себе труда объясниь, в чем именно она состоит, а для неангажированного наблюдателя ее существование, мягко говоря, неочевидно.

Спенсер завершает главу «Новый торизм» предсказанием, которое сегодня представляет особый интерес для американских читателей, с учетом того, что оно было написано 55 лет назад в Англии и в первую очередь для английских читателей. Он пишет: «Законы, принятые либералами, привели к такому ужесточению принудительных мер и ограничений, применяемых к гражданам, что среди консерваторов, которые страдают от их агрессивности, усиливается тенденция к сопротивению. Доказательством может служить тот факт, что „Лига защиты свободы и собственности“, в большинстве своем состоящая из консерваторов, выбрала своим девизом фразу „Индивидуализм против социализма“. Поэтому если положение вещей не изменится, вскоре может на самом деле случиться так, что тори будут защитниками свобод, которые либералы попрали в погоне за тем, что они считают народным благоденствием».

В США это пророчество уже сбылось.

* * *

Очерки, следующие за «Новым торизмом», по-видимому, не требуют специального предисловия или объяснений. В основном они посвящены рассмотрению причин, по которым усиление этатизма ведет к быстрому социально-экономическому упадку, и того, почему этот процесс, если его не остановить, вызовет полный распад общества. Все что нужно делать американскому читателю по ходу чтения этих очерков, это проводить параллели с развитием этатизма в США и на каждой странице отмечать силу и точность Спенсерова прогноза, подтвержденного непрерывной последовательностью событий, произошедших со времени написания его эссе. Читатель наглядно увидит, куда эта дорожка завела Англию: социальная власть оказалась полностью изъята и превращена во власть государства настолько, что ныне ее не хватает для оплаты счетов государства, а гражданин находится в положении абсолютного и униженного раба государства. Читатель также поймет, о чем он уже, несомненно, подозревает: в ситуации, сложившейся в Англии, по-видимому, уже поздно что-либо предпринимать. Ничего не даст даже успешная революция (если таковая вообще возможна) против военной тирании, которая собственно и является крайним изводом этатизма. После революции народ будет столь же глубоко пропитан этатистскими идеями, как и до нее, и, следовательно, революция будет не революцией, а coup d’Etat[11], от которого гражданин не выиграет ничего, кроме простой смены угнетателей. За последние 25 лет мы были свидетелями множества революций, и именно такой вывод следует из их истории. Их итоги – всего лишь впечатляющее подтверждение той великой истины, что правильные действия возможны только тогда,