Читать книгу Я хочу, чтобы меня казнили - Герхард Блок - Страница 2

Оливер и Анатолий попали в тюрьму с разницей в один год. Оливер Калинин был осужден по нескольким статьям, которые в совокупности не давали пожизненного заключения, однако суд решил избавить граждан от душевнобольного. Он имел классическое диссоциативное расстройство личности и иногда вместо молодого парня приходилось общаться с девушкой по имени Алиса. Раздвоение проходило не спонтанно, а когда девушке нужно было что-то сказать, что бывало достаточно часто. Оливера взяли за двойное убийство и в зале суда "включилась" Алиса. Что случилось дальше, газеты не писали, потому что дело стало проходить за закрытыми дверями. С точки зрения интереса Оливер идеальный экземпляр – не буйный, охотно контактирует, изъясняется доступным языком, все понимает. Вот с Алисой уже начинаются проблемы, поскольку она замкнута в мужском теле, которое заставляет ее комплексовать и зачастую срываться на эмоции. Вопреки древним заблуждением раздвоение личности не лечится, поэтому приходится общаться с обеими ипостасями Оливера.

С Анатолием все сложности начались с первых же секунд нашего знакомства.

– Я хочу, чтобы меня казнили, – заявил Анатолий, как только я оказался в его поле зрения. Не удивившись, я задал самый логичный на тот момент вопрос:

– Как именно? – Анатолий едва заметно улыбнулся, но не растерялся:

– Какие у меня есть варианты?

– Боюсь, что никаких, – пришлось ответить, чуть разведя руками.

– В данном контексте слово "боюсь" неуместно, так ведь? – ехидно ухмыльнулся заключенный.

– Наверное, – согласился я, впервые задумавшись о подобном: – Меня зовут Антон Денисович и я тюремный психолог.

– А какой смысл?

– Простите? – вопрос выбил из колеи, хотя ждал его уже не первый год.

– Прощаю, – мягко улыбнулся Анатолий: – Зачем нужен психолог пожизненно заключенным?

– Профилактика общего морального фона среди…

– Двести семьдесят два, – закрыв глаза, четко произнес Анатолий и улыбнулся еще шире.

– Что? – как он умудрился перехватить инициативу в очередной раз, вначале не понял. Однако ответ расставил все по местам.

– Антон Денисович, вы это произнесли до меня минимум двести семьдесят два раза. Хорошо заученный сухой текст. Видимо, давно уже потеряли интерес к работе, раз творческий подход утерян.

Анатолий открыл глаза, осмотрел меня с ног до головы, пожал плечами и развел руки в стороны. Он не производил впечатление угрозы, но я изучал его дело перед сеансом. На его счету было пятьдесят два подтвержденных и тридцать шесть недоказанных убийств за двадцатилетний период – суммарно по одному раз в три месяца в среднем. Бывший полицейский, бывший военный, бывший муж, бывший отец, бывшая заочная звезда газет. В руки правосудия Анатолий Викторович сдался сам, не делая из этого шоу, не пытаясь что-то приукрасить или наоборот скрыть. Несмотря на это, журналисты быстро прознали про серийного убийцу и запустили полномасштабную кампанию по увековечиванию его имени. Интервью Анатолий не давал ни одному изданию, однако выдуманные диалоги появлялись то тут, то там.

– Анатолий Викторович, вы меня раскусили. Я произношу официальную версию каждый раз, когда мне задают стандартный вопрос. Вы не нашли ничего интересного для диалога, а я не стал стараться.

– Видимо, мы квиты, – улыбнулся Анатолий и вновь пожал плечами: – Мы вам надоели?

– Вы уверены, что хотите говорить обо мне? – к сожалению, сдержаться не получилось, и фраза прозвучала слишком резко, на что и отреагировал заключенный.

– Психологи всегда отвечают вопросами?

– Нет, но почему не попробовать? – мне изначально не нравилась эта игра, но заключенный шел на контакт, а это было редкостью для первой встречи.

– Ваши вопросы будут стандартными? – улыбка не уходила с лица Анатолия. Невольно и я слегка растянул уголки губ.

– Нет, я готовился непосредственно к беседе с вами, Анатолий Викторович. Начнем сейчас или же пройдемся по стандартному опроснику?

– Надеюсь, речь не про опросник Кеттела.

Услышать от заключенного про стандартный психологический опросник по шестнадцати показателям было достаточно неожиданно, но с толку не сбивало. Биография Анатолия подсказывала, что главным его наказанием сейчас являлось отлучение от книг и интернета.

– Не так мелко я вас оценил, Анатолий Викторович.

– Лесть или издевка? – вот и получилось заинтересовать мужчину. В тот момент и я понял, что это будет некое подобие игры, где роли обозначены не так четко, как хочется изначально.

– Констатация факта. Вы не убили свою семью, как сделали двести два заключенных "Белой Ночи". Вы не одержимы голосами, как двадцать семь заключенных нашей тюрьмы. Вы не ищете встреч с журналистами, как сто тридцать восемь жителей камер. Вы – хладнокровный убийца, не потерявший рассудок и собственное я. Так какой смысл применять стандартные методики? Узнать, насколько вы экспрессивны и откровенны сами с собой? Вы никогда отсюда не выйдите, никогда не вернетесь к дочери, никогда не обнимите жену, никогда не пожмете мне руку. Все, что я узнаю, останется в стенах этой тюрьмы.

Анатолий чуть наклонил голову вбок и осмотрел меня с ног до головы второй раз, но уже с интересом, будто первый раз увидел. На его лице расплывалась довольная улыбка. Скопировав его положение головы, я записал в свой ежедневник слово "улыбка" и спросил:

– Вы улыбались своим жертвам?

– Не всем, Антон Денисович, – Анатолий выпрямился: – Мне перестать улыбаться?

– Зачем?

– Улыбка может выражать радость или иронию, приветствие или насмешку, – Анатолий уже ухмылялся, при каждом вдохе между словами переступая с ноги на ногу: – Простейший мозговой процесс, нервный импульс, который напрягает зону ответственности эмоций в мозгу. Тонус мышц слабеет на время и появляется это довольное искривление лица. Мимика в этом плане практически идентичная у всех народов нашей планеты. И вы сразу увидели, что за моей улыбкой нет искренности – лишь вежливость.

– Улыбайтесь.

– Это разрешение? – он откровенно издевался. Он хотел перетянуть одеяло на себя, хотел быть на моем месте.

– Это ответ на ваш вопрос, Анатолий Викторович. Кому из жертв вы улыбались?

Анатолий присел на край койки и прислонился плечом к стеклу, продолжая держать голову наклоненной. Он не смотрел мне в глаза, хотя неподготовленному человеку могло показаться именно так. Старый прием, известный любому дипломату – если уставиться человеку в переносицу, создается иллюзия, что собеседник смотрит одновременно в оба твоих глаза.

– Мало кому. У меня не было случайных убийств.

– Вы так много сказали про улыбку, а про жертвы говорить уже скучно?

– Антон Денисович, вы же умный мужчина, да и подготовились к разговору. Думаю, уже классифицировали разделение жертв. Как мне кажется, в первую очередь вы начали с половой принадлежности. Я прав?

– Это логично, – подтвердил я, однако заключенному нужен был прямой ответ, необходимо было, чтобы я уступил.

– Я прав? – настаивал на ответе Анатолий, но лишних движений не совершал, все так же сидел на краю. Могло даже показаться, что он засыпает с открытыми глазами.

– Да. Затем возраст. Следом территориальная принадлежность. Дальше степень родства между собой и вами. И общего нашлось подозрительно мало. Но вопрос-то не об этом.

– Перед убийством они не видели улыбку. Это было бы кощунством и издевательством, а я делал все быстро, чтобы они ощущали как можно меньше боли. Что-то еще?

В голосе Анатолия появились нотки скуки и недовольства. Ему чертовски хотелось говорить о чем-нибудь, что интересовало его самого, но тут начался расспрос в очередной раз про причину заключения. Терять такого собеседника не хотелось, поэтому я примирительно кивнул головой:

– Почему вы начали разговор с казни? – в глазах Анатолия вновь появился интерес и он спрыгнул с койки.

– Просто представьте, Антон Денисович, как проще стало бы родственникам смертельно больных. Ведь не обязательно смотреть на финальные мучения любимого человека. Конечно, кому-то доставляет это удовольствие, но мы же знаем, что это отклонение.

– Как и убийство девяноста человек?

– Восьмидесяти восьми, Антон Денисович. Конечно, это тоже своего рода сбой психики, но давайте не будем смешивать садизм в латентном проявлении с целенаправленностью. У моей знакомой была полиорганная недостаточность. Пустив на самотек, бедняга довела свою печень до цирроза и уже на этом этапе стала обузой для семьи. Еще живые примеры скажут вам то же самое: смерть – выход.

– Вы помогли знакомой?

– К сожалению у меня нет медицинского образования, я не имел права и власти даже облегчить ее боль медикаментозно, – развел руками Фадеев.

– Анатолий, вы поняли, что я имел в виду.

– Возможно, – кивнул заключенный: – Но и вы поняли ответ.

В день знакомства с Фадеевым я планировал также зайти и к Оливеру или Алисе, но предпочел разобрать диктофонную запись беседы нового заключенного. Анатолий Викторович обещал быть неординарным пациентом, поэтому нужно было ловить момент, пока не начиналась психоломка.

Психоломка в тюрьме – стандартное и закономерное явление. У человека отбирают все, к чему он привык, поместили под наблюдение в помещение, где царят строгие порядки. “Белая Ночь” в этом плане была жестока по отношению к личности – только одиночные камеры, минимум контактов с людьми и максимум скованности. Насколько это было законно, вопросы отпадали моментально после ознакомления с причинами заключения. Фадеев убивал несистемно, как будто выбирал жертв случайно. Однако так могло показаться лишь на первый взгляд, когда на карте отмечалась география преступлений. Показалось бы и на второй взгляд, более пристальный, однако впоследствии подсказку к загадке систематичности Анатолия дал другой заключенный – Юрий.

Фамилию Юрия установить так и не удалось, равно как и выяснить, настоящее ли это имя. Среди изъятых двенадцати комплектов документов совпадений по данным не было, как и не было установлено, где и когда заканчивалась история его жизни, а начиналась игра личностей. Одно было известно точно – диссоциативного расстройства у Юрия не было, все действия были осознанными и подверженными логике. Геннадий Илларионович назвал его впоследствии “профессиональным коллекционером глухарей” и “золотым слитком следователей” – Юрий признавался в самых сложных и запутанных преступлениях, которые неизменно заканчивались тупиком для расследования. Просто, как и Фадеев, он однажды пришел в отделение полиции и предложил его задержать. Правда, сделал это с долей самолюбования и нарциссизма.

Шесть лет назад в отделение полиции, что отличалось идеальной репутацией в городе, зашел мужчина. Он выложил на стойку дежурного кнопочный телефон, кошелек с небольшой суммой наличных, почти закончившуюся упаковку жвачки, практически полную пачку сигарет, после чего отошел на два шага назад и встал на колени.

– Добрый день, меня зовут Максим Громов, я нахожусь в федеральном розыске за двойное убийство. Прошу задержать и передать правосудию.

Сказать, что дежурный был удивлен – не сказать ничего. Без резких движений он закрыл дверь, на что мужчина отреагировал улыбкой.

– Я не собираюсь бежать. Только, если можно, не сильно заламывайте руку правую – у меня год назад была сломана ключица. До сих пор ноет.

Впоследствии “Максим Громов” рассказал следствию, где найти документы, что зовут его на самом деле Юрий, а фамилии нет и не было. На себя он взял более трех десятков нераскрытых дел, подробности о которых смог рассказать такие, что сомнений ни у кого не возникало – он не свидетель, а прямой участник. От адвоката Юрий отказался, а на суде сам требовал высшую меру наказания. Не удивительно, что суд удовлетворил такие настойчивые просьбы, удивительное началось дальше. По степени наказания за содеянное было принято решение направить Юрия в “Полярную Сову”, однако начальник этой исправительной колонии особого режима открыто заявил, что не готов к содержанию заключенного. С чем было связано подобное заявление, комментариев в итоге не поступило. Удивительно было и то, что на 450 заключенных не поступало жалоб на содержание, однако с Юрием возникла заминка. С переводом в “Белую Ночь” проблем не возникло, чему заключенный обрадовался, не скрывая удовлетворение. Чему он радовался, выяснить сразу не получилось ни у суда, ни у конвоиров, ни у Геннадия Илларионовича, который пошел встречать “профессионального коллекционера глухарей” лично.