Читать книгу Засланец - Герман Гагарин - Страница 3

Тень исчез с Навигационной Карты, будто тумблером щелкнули…

Пока Колченогий дремал, а Седобородый разводил бездымный костерок, Боров решил развлечься с девчонкой. Он сграбастал Миру в охапку, шумно и слюняво поцеловал в губы, потом зарылся лицом в ее воротник, словно собрался перегрызть девице сонную артерию.

Мира захихикала, попыталась освободиться, да не тут-то было. Тогда она кивнула в мою сторону:

– Погоди! Ну, Бор! Этот же смотрит!

Боров повернул ко мне красную, потную рожу:

– Пусть знает, кто на Морошке – мужчина.

Девица снова прыснула, затем ответила на поцелуй Борова. Ее маленькая ладонь легла на небритую, покрытую шрамами от оспы щеку Бора.

Я откинулся спиной на обжитый разноцветными лишайниками ствол дерева, – стало мягко, почти как на диване. Посмотрел вверх.

Тучи сочились ледяной моросью. Сквозь разрывы в сине-серой пелене виднелся полосатый бок Бриарея. Плыл по небу лучистый кристалл дальней луны под названием Снег. Поверхность Снега отражала девяносто девять процентов света местного солнца.

Сквозь толстую подстилку палой листвы ощущалось, как сотрясается земля, отзываясь на приливное воздействие Бриарея и дюжины его лун.

Седобородый развел костер. Протянул к огню грязные, мозолистые руки. Трубчатые волокна, извлеченные из-под коры путникового дерева, были сухи и сгорали моментально, превращаясь в дышащие жаром угли. Колченогий проснулся, с прищуром посмотрел на меня, поправил кобуру и передвинулся ближе к теплу. Боров попытался развязать кожаный корсет Миры, но все-таки получил отпор. Впрочем, девица куснула Бора за волосатое ухо, обещая тем самым, что в свое время он получит сполна удовольствия и ласки.

Смогли бы эти полудикие люди прикончить Тень?

Наверное.

Дождь не терпел неженок. Его обитатели привыкли сражаться, без разницы – друг с другом или же с дикой природой, они не терялись перед лицом любой опасности. Они не останавливаются ни перед чем на пути к цели.

Шерстни, бредуны, стыдливцы… Самый грозный хищник на Дожде – это человек, пришелец с далекой Земли.

– Бор, Мира! – позвал громким шепотом Седобородый. – Хорош обжиматься! Где клубни?

Боров с неохотой оставил девчонку в покое. Подошел к лежащим под деревом рюкзакам. Открыл свой, принялся в нем копаться. Достал потертую флягу, свинтил крышку и припал к горлышку. Долго остужал разгоряченное нутро, кряхтя и дергая кадыком. Мира в это время глядела почему-то на меня. На ее щеках горел стыдливый румянец, а в глазах блестели задорные искорки.

Утолив жажду, Боров выудил из рюкзака с десяток крупных, потрескавшихся от переизбытка влаги клубней, похожих на картофелины. Запустил их, посвистывая, словно это были авиабомбы, в костер. К нижним ветвям путникового дерева взметнулся рой искорок.

– Переправы на Быстривице больше нет, – сказал Колченогий, почесывая впалую грудь, – дадим крюка через Пылеглота.

– О как! – потер ладони Седобородый. – Давно не ходил тем путем-дорожкой.

– Да хорошо все там, спокойно, – ответил ему Колченогий. – Пылеглотов мы перерезали, как стрекунов.

– Хвастло! – проворчал сквозь зубы Боров. – Сам-то хром с тех пор… на охоту взять нельзя. Все зверье слышит твое шарканье.

– Так бодливый стрекун попался, – без обиды проговорил Колченогий. – Битый час наконечник из колена доставали. Повезло, что жертвенный камень был еще теплым. У Козевича нашелся хлебушек. Ребята раскрошили краюху во славу Молчаливым, так у меня кость и срослась. Криво-косо, правда, но в деревню вернулся на своих двух. А случись такое вдали от жертвенного камня? На Подлецах или в Зимоводске? Оттяпали бы ногу по самые яйца, и сдох бы давно. Никто не вспомнил бы, как меня зовут.

– Как тебя зовут? – на той же ноте спросил Седобородый.

– Стыдливец тебя заманай! – отозвался Колченогий.

– Ловчее надо быть, чтоб стрелы в ноги не втыкались, – заметил, вальяжно развалившись, Боров.

Седобородый и Колченогий посмотрели на него, как на таракана.

– Молод ты еще, Бор, – процедил Седобородый. – С бабами ловко у тебя выходит, этого не отнять.

– Повидал бы с наше, – согласился Колченогий, потирая раненое колено. – Не говорил бы почем зря.

– Я и не говорю почем зря, – Боров оскалился. – С пылеглотами не воевал, да. Руду дробил в то время для железноголовых. Потому что откупились мной и другими пацанами из деревни… И если бы мы сами не свалили с рудников, никто бы не почесался нам помочь. А с железноголовыми биться – это не то же самое, что с пылеглотами. И если кто-то желает мне укоротить язык… – Боров похлопал по голенищу сапога, за которым он хранил нож. – То пусть попробует. Я с радостью погляжу, как брызжечка станет разлетаться.

Седобородый сплюнул, но ничего не сказал. Мира, не встревавшая в мужские разговоры, выразительно поглядела на меня и сморщила носик. А Колченогий засуетился:

– Да чего уж ножами мериться? Мы ведь из одной деревни будем. Молчаливых только гневить! Братскую брызжечку лить нельзя в лесных землях… Сейчас клубни испекутся! Будем лопать!

– Вот и помалкивайте с набитыми ртами, – поставил точку Боров. Затем повернулся ко мне и спросил: – Ну, а ты чего? Скажешь что-нибудь?

Я молча глядел перед собой. Боров ткнул в мою сторону пальцем и посоветовал приятелям:

– Учитесь у Странного! Молчит и в ус не дует.

Мира вынула из рюкзака старую консервную банку, наполнила ее водой из фляги, подошла ко мне. Присела на корточки, поднесла банку к моим губам:

– Пей, Странный. У нас в воде никому не отказывают.

Вода была с привкусом железа. Я сделал осторожный глоток, всеми рецепторами пытаясь определить, есть ли в ней какие-то примеси.

Девчонка вдруг застыла. Вода полилась из банки мне за шиворот. Я отдернулся, а Мира вскочила, кинулась к Борову.

– Облачник! – выдохнула она.

Мужчины замолкли. В тишине, нарушаемой лишь шелестом листвы и капелью, отчетливо послышался мерный рокот. В этом звуке не было ничего угрожающего. Словно ветер принес гул мегаполиса.

Но на Дожде нет мегаполисов.

Дикари не на шутку встревожились. Седобородый с Колченогим принялись засыпать костер палой листвой. Боров метнулся ко мне. Сел рядом, прислонился спиной к стволу. С другой стороны устроилась, поджав колени к подбородку, Мира.

Седобородый с Колченогим, покончив с костром, тоже кинулись к нам.

Я смотрел, как из-под подушки грязной, мокрой листвы силятся пробиться струйки дыма. Что за облачник? В отчетах Тени не было сказано ни слова о каких-либо облачниках. Зачем понадобилось маскировать почти прогоревший костер? Облачник чувствителен к тепловому излучению?

Рокот лился из зенита. Округлая тень накрыла путниковое дерево. Сквозь крону ничего не просматривалось, но облачник двинулся в сторону прогалины, где ветви не образовывали сплошной навес, и на несколько секунд закрыл туманное полушарие Бриарея.

Облачник походил на огромную медузу грязно-голубого цвета. Его полупрозрачная мантия пульсировала, со слюдянистых щупалец стекала слизь. Мне показалось, что на щупальцах висят, упеленатые слизью, точно мухи в паутине, какие-то животные.

Летающая медуза удалилась. Ее рокот слился с ворчанием далекого грома.

Что это – животное? Или левитирующий механоорганизм, продолжающий свое бесцельное существование, превратившийся в ловушку для крылатых тварей?

Когда-то на Земле экспериментировали с летающими гигантами. Созданные генными инженерами скатоподобные существа предполагалось использовать в качестве личного транспорта, а огромных китообразных животных – в качестве общественного. Но от затеи быстро отказались: полет – энергозатратное удовольствие. Геноморфам нужно было скармливать тонны корма, кроме того, они имели норов, капризничали, болели. А еще в кабинах и салонах, расположенных внутри их тел, несмотря на все ухищрения конструкторов, всегда стоял отвратительный запах.

– Дух Морошки, – глубокомысленно прогудел Седобородый; он смотрел в ту сторону, куда улетел облачник. Было не понять, о какой именно «морошке» речь – о мире или о погодном явлении.

Мне же вспомнился «шланг-букет», который я видел на болотах в первую ночь. Недаром цепочка рассуждений вела к искусственным видам, которых пруд пруди на сегодняшней Земле. Быть может, и Сверчки играли в Великую Генетическую Революцию. Давным-давно, до того, как в невысыхающие лужи этой большой луны ступила нога первых людей.

Впрочем, пока это лишь домыслы.

Колченогий раскопал листья, извлек из еще горячего пепелища клубни, раздал их друзьям. Мира взяла один и стала перебрасывать из ладони в ладонь, смешно округлив глаза.

– Хорошо, что ты, Странный, есть не хочешь, – сказал Колченогий, облизывая грязные пальцы. – А то тебе бы не хватило.

– Он все равно не стал бы есть нашу пищу, – заметила Мира.

– Еще чего! Как миленький бы ел и просил добавку, – Боров выхватил нож, приставил лезвие к моему горлу, – если бы мы ему еще один рот сделали.

– Да ну тебя, Бор, – Колченогий стряхнул с пальцев прилипшую шелуху. – Вдруг Дед захочет принять его в деревню? Странный – парень крепкий. Дед может поселить его с нашими. Жену Странному найдет. Вот, например, Миру!

Седобородый хмыкнул. Мира зарделась.

Боров поплевал на кулак, которым он отправил меня в нокаут возле реки.

– Тогда уж лучше прикончить его прямо сейчас…

Сказав это, Боров удалился за кусты.

– Пора выдвигаться, что ли… – пробормотал Седобородый.

Колченогий подошел ко мне.

– Ну что? Силы найдутся на прогулку? Руки не омертвели еще?

Нет, с руками все было в порядке. Я бы мог в любой момент освободиться от веревок. Во всяком случае, мне так казалось.

– Может, отлить надо или еще чего?.. – продолжал участливо интересоваться Колченогий.

Нет, тут тоже было все в порядке.

– Тогда пошли, – Колченогий вцепился мне в предплечье твердыми, будто вылитыми из железа пальцами. Рванул вверх. Я поднялся на ноги, притворяясь неуклюжим мешком с навозом.

И мы пошли.

По незаметной даже мне тропке, мимо колючих кустарников, среди ветвей которых клацали клешнями отравивцы – насекомые, похожие на богомолов полуметровой длины. Несколько раз мы обходили скалистые балки, на дне которых бурлила вода. Один раз едва не влетели в засыпанный листвой омут. Палка Колченогого, которую он использовал вместо трости, а заодно прощупывал ею путь, беззвучно ушла в глубину. Колченогий пошатнулся, но устоял. Пробурчал малопонятные мне ругательства. То, что я принял за кочку, облепленную гнилыми листьями, расправило крылья и взлетело в пасмурное небо. На том месте, где сидело существо, осталась лунка, и в ней виднелось черное зеркало стоячей воды.

А потом седые тучи заслонили Бриарей. Гром, до этого звучавший в отдалении, вдруг расколол небеса над нашими головами. Хлынул ливень, да с такой силой, что среди деревьев возникли клубы водяной пыли.

Аборигены упрямо шли дальше, среди упругих дождевых струй они ощущали себя словно рыбы в воде. А мне было тяжеловато. Я понял, что чувство направления мне отказывает. Начинало казаться, будто мы ходим по кругу, ведь все вокруг стало одинаковым, расплывчатым, серым.

Из клубов водяной пыли донеслось невразумительное бормотание. Поначалу я думал, что это Колченогий продолжает крыть все на свете, а потом до меня дошло. И сразу стало жарко, словно я находился не в сердце ледяного ливня, а в горячей сауне.

Бредун!

Мира повернулась ко мне, она хотела что-то сказать… Мокрые пряди волос падали на посиневшее от холода лицо, но глаза ее были полны огня.

Стена воды разверзлась, из-за завесы тяжелых струй наперерез нам метнулось что-то серое, кожистое, безобразное… Этот живой снаряд мчал на Миру.

Капли воды замедлили падение, клубы пыли замерли, точно грубые мазки масляной краски на полотне. Колченогий остановился на одной ноге. На лице повернувшегося ко мне вполоборота Борова застыло злобное выражение.

Тварь была на расстоянии вытянутой руки от Миры. Перепончатые крылья расправлены, пасть раззявлена, зубы сверкали, точно выточены из хромированной стали, на глаза опущены вторые прозрачные веки. Бредун, эта мерзкая помесь рептилии и демона, уже приготовился вцепиться в жертву, а затем с девчонкой в когтях рвануть в низкие небеса.

Я пихнул Миру плечом. Мы врезались в Борова, повалились втроем в раскисшую грязь, подняв тучу медленных и неповоротливых брызг.

Струи хлынули с прежним напором. Зашумело, взорвалось раскатами грома. Я успел увидеть, как мелькнул в серой мгле длинный сегментированный хвост. Послышалось торопливое горячечное бормотание.

Боров, само собой, ничего не понял. Выхватил нож, занес над моей головой. Он бы меня прикончил, потому что в тот миг я отходил от ускорения и не мог сопротивляться, но Колченогий спас мою шкуру, ударив по руке Борова палкой.

– Встать! Встать, скиллины дети! – просипел он. – Они всегда охотятся парой!

И в тот же миг за спиной Колченогого развернулись крылья. Удар чудовищной силы едва не переломил аборигена пополам. Колченогий выпучил глаза, взмахнул палкой, чудом не подровняв Борову рыло. В следующую секунду он взмыл в воздух: невидимый за пеленой ливня ящеродемон, кряхтя от тяжести, поднял Колченогого над деревьями.

– Жижонка! – выкрикнул Боров, что на местном диалекте означало «дерьмо».

Но полоумное бормотание послышалось справа, снова затрепетали адские крылья. Это был второй обещанный Колченогим бредун.

В поле зрения появился Седобородый: в руках у него были два револьвера с длинными стволами. Обернувшись, он быстро нашел цель. Один револьвер перхнул холостым щелчком. Из ствола второго ударил факел огня.

Бредун меньших размеров, чем первый, проскочил между нами, зацепив Седобородого крылом. Подпрыгнул на кочке и взлетел. С треском проломился сквозь переплетение ветвей, нырнул в небеса.

Седобородый упал на спину. Я увидел, что борода у него больше не седая, а красно-черная. Ну конечно: кромка крыла у бредунов – все равно что пила.

– Диментий! – воскликнула Мира. – Дядька!

Она кинулась к Седобородому, упала рядом с ним на колени. Мы с Боровом поднялись на ноги – грязные, мокрые до нитки. Борову-то что? Его руки не были связаны за спиной. А вот мне пришлось на время прекратить изображать из себя простака. Но никто не обратил внимания, каким образом я оказался на своих двух.

А ливень тем временем пошел на убыль. Струи деградировали до редких, но крупных капель. Солнце заходило за Бриарей и теперь светило сквозь кромку его атмосферы, отчего все вокруг сделалось красным. Стало еще холоднее. Над раной Седобородого вился пар.

Я не удивился, когда дождевые капли стали чередоваться с хлопьями багряного снега. Зима пришла в этот мир, и длиться она будет три местных дня и ночи, а потом ее сменит такая же неожиданная и быстротечная весна.

Седобородый отстранил Миру и встал без посторонней помощи.

– Надо драть отсюда, – проговорил он, тряся окровавленной бородой. – Стыдливец!..

Только стыдливца нам сейчас не хватало. Я уже подумал о том, что стоит избавиться от веревок, когда Седобородый подозвал меня:

– Ну-ка, Странный! Дай обопрусь… – он навалился на плечо, пахнув на меня кровью и потом. – Почесали отсюда!

И мы пошли дальше. Снег сначала таял, затем под нашими ногами захлюпала кашица. На ветвях вскоре образовались пышные шапки, а между стволами покраснело. Снег же продолжал сыпать. Серые тучи плыли так низко, что задевали вершины деревьев. И где-то в вышине метался оставшийся без добычи бредун, которому метель была нипочем.

– Иди-иди, Странный, – шипел мне в ухо Седобородый, размахивая зажатым в свободной руке револьвером. – До Пылеглота – миля, рукой подать. Дотащишь, будет тебе уважение от Диментия. А к моему слову сам Дед прислушивается. Слово мое пригодится, когда деревня твою участь решать станет…

Идущий впереди Боров обернулся и с сомнением поглядел на Седобородого. Раненого по законам лесных племен полагалось бросить на откуп стыдливцу. Наверняка Боров прокручивал в немногочисленных извилинах варианты. Седобородый имеет авторитет в деревне – это плюс, Седобородый – дядя желанной Миры, это еще один плюс. У Седобородого в руке пистолет, это не плюс и не минус, это то, с чем надо считаться.

За нашими спинами раздался дробный перестук копыт. Мира оглушительно взвизгнула. Бредун, все высматривавший, как бы спикировать нам на головы, поспешил убраться. На Дожде вершину пищевой цепи занимали не бредуны.

– Не оборачивайся! – посоветовал Седобородый. – Вот видишь – розовеет впереди? Еще немного… К Пылеглотам стыдливец не подойдет. Пылеглотов берегут Молчаливые.

Я выбил револьвер Седобородого ногой, затем с полуоборота ударил локтем в рану на его груди. Бедолага закричал, завалился в снежную кашу. Мира опешила, такого поворота событий она не ожидала. Боров – тоже; впрочем, он сориентировался быстро: схватил девчонку за локоть и потащил в сторону розовеющих стен якобы безопасного Пылеглота. Я поспешил за ними.

– Дядька! Дядька! – Мира пыталась вырваться, но Боров держал ее цепко. – Убийцы! Жижори!

Мы продрались через кустарник черноцвета, с которого с целлофановым шелестом осыпалась листва. За стволами вечнозеленых берез виднелась поляна, загроможденная мегалитическими глыбами, скошенными в разные стороны арками и каплевидными полусферами.

Это были руины, принадлежащие исчезнувшей цивилизации Сверчков. Кусочек древнего мира, в котором царила странная на взгляд человека кособокая геометрия.

Зачавкала грязь. Нечто быстрое и тяжелое остановилось шагах в двадцати позади нас, за стеною из черноцвета. Страшно, по-бабски завопил Седобородый. Я знал, что перед тем, как сожрать жертву, стыдливец с ней забавляется, точно кошка с мышью. Но мы могли сбавить ход. Стыдливец больше одного человека за раз не подбирает. Таков страшный закон Дождя. Хотя определенная справедливость в нем имеется: ведь людей с Земли сюда никто не звал.

Вот и ближайшая арка. Она увита похожим на плющ красно-коричневым растением. А дальше – еще одна, и вместо земли под ногами – припорошенные снегом каменные плиты.

Снег продолжал падать, Седобородый все еще кричал и проклинал нас. Я старался договориться с совестью.

Боров с Мирой остановились под навесом – под широкой верхней частью арки. Обо тяжело дышали.

– Ну, иди! – заорал на девчонку Боров, выпучив красные глаза. – Иди! Спасай! – он сдернул с плеча карабин, сунул его цевьем Мире в ладони. – Или убей меня, если считаешь, что я поступил неверно! Или вот его убей! – Боров указал на меня пальцем.

– Диментий был мне вместо отца! – зарыдала Мира, потрясая винтовкой. – За что вы так?..

– Всех бы стыдливец соком заплевал. Сама знаешь, – буркнул Боров. А затем подошел ко мне и потребовал: – Повернись! Живо! Прокляты, видно, мы из-за тебя…

Он перерезал веревки на моих руках. Пихнул между лопаток.

– Беги! Ступай!

Я обернулся. Наверное, на моем лице было удивление.

– Давай-давай, – поторопил Боров. – Беги через леса в свои странные края. А то ведь пристрелит.

Мира никого не могла пристрелить. Он плакала, прислонившись к арке и спрятав лицо в ладонях. Карабин валялся у ее ног.

Седобородый больше не кричал. Наигравшись, стыдливец принялся насыщать всю дюжину внешних желудков. Отсутствовало в земной биологии существо, с которым можно было сравнить самое мерзкое чудовище здешних лесов.

Я стал осматриваться. На вздымающихся навстречу снегопаду менгирах грубо вырезаны гротескные лица. Большие миндалевидные глаза… едва намеченные носы… узкие и прямые щели ртов. Эти художества принадлежали уже людям: первым поколениям поселенцев.

Древние камни располагались хаотически. По крайней мере, мне так показалось. Ни один не стоял прямо, каждый заваливался туда, куда ему хотелось.

Молчаливые – подсказали мне воспоминания Тени.

Когда-то здесь жило племя пылеглотов. От племени осталось только название, которым нарекли это место. И тусклые рисунки, нанесенные охрой на внутренней части кривых арок.

Я заметил, что среди плюща, обвивающего очередную арку, что-то шевелится. Что-то черное, маслянисто-блестящее…

Ага, а вот жертвенный камень, о котором я слышал от попутчиков. Кто-то тщательно очищал его от ползучей и вьющейся растительности. Из какого он минерала – мне не разобрать. Несомненно, очень твердый. Желтовато-розовый, с красными прожилками.

Идеальный круг с углублением посредине. В углублении поблескивает что-то металлическое.

Кормушка!.. Сейчас посмотрим, какие птицы к ней слетаются.

Я вернулся к Бору и Мире. Не обращая внимания на их гневные выкрики и жесты – они отгоняли меня, словно досадное насекомое, – подхватил рюкзак. Попался, кстати, рюкзак из схрона. Но он уже был настолько грязен и потрепан, что не отличался от хламья, которым пользовались дикари. Я нашел сухарь, остальное мне пока было не нужно.

– Ты чего удумал? – заревел Боров. – Проклятый! Уходи! – Он увидел, что я направляюсь к жертвенному камню, и вообще взбеленился: – Не смей гневить Молчаливых! Хватит бед на наши головы!

Он схватил меня за плечо. Крепкая, сильная лапа… Жалко было такую ломать. Поэтому я просто швырнул Борова через бедро. Быть может, такая демонстрация силы – непозволительная роскошь, но меня утомил этот самоуверенный болван.

– Тебе ведь не о чем просить у Молчаливых! – чуть не плача забубнил тот. – Ты даже не говоришь ничего…

Сухарь легко раскрошился. Я рассыпал крошки вокруг углубления в жертвенном камне. В углублении вскипела черная масса.

Действующий технологический узел Сверчков!

До этого момента я видел нечто подобное только в Лаборатории Джантации, ведь Навигационная Карта – единственный артефакт цивилизации Сверчков на Земле. Правда, Карта – нечто иное… Призраки и Карта – одно целое. Можно сказать, что мы и есть Навигационная Карта, мы ее живые эффекторы. Когда Тень погиб, пиктограмма, обозначающая его, исчезла с Карты, будто кто-то щелкнул тумблером…

Черная масса – это наниты. Крошечные механизмы, слой которых скрывается под почвой Дождя. Только в речных обрывах они были давно дохлые, а здесь – активные.

Накинулись на крошки, точно оголодали…

Боров поднялся. Прихрамывая, отступил к арке, из-за которой выглядывала Мира.

Наниты струились по жертвенному камню, образуя то спирали, то кольца. Потом гадание на кофейной гуще закончилось, наниты собрались в десяток тонких полупрозрачных башенок. Послышался шепот, и я невольно завертел головой: казалось, это говорят идолы. Молчаливые, но не молчащие…

Естественно, слов не разобрать.

Потом шепот стих. Наниты снова растеклись по камню, еще секунда-другая – и они исчезли в углублении.

Я повернулся к Борову.

– Я не проклят. Вы сами прогневили духов, встав у меня на пути. Благодарите Молчаливых за то, что они сегодня снисходительны к вам!

Бор и Мира смотрели на меня, выпучив глаза.

Прекрасно, немного чудес не помешает. «Странный заговорил! Он – избранник Молчаливых!» и тому подобная ерунда.

Пора было делать следующий ход.