Читать книгу Засланец - Герман Гагарин - Страница 6

Меня не покидала мысль, что Тени пришлось пройти каждой тропкой этого леса…

Боги дождливой луны были милостивы к нам: стыдливцев мы не встретили. Следы отрубаев поначалу виднелись отчетливо. Даже я – не охотник и не следопыт – легко находил нужный путь. Налетчики отступали, как стадо скота: торопливо, наплевав на осторожность. Они старались во что бы то ни стало убраться подальше от деревни Деда, причем как можно скорее. К полю битвы стягивались стыдливцы, деревенские добивали раненых, а эти мчались напролом, уводя в чащу пленниц. Время от времени среди следов, оставленных отрубайскими мокасинами, мелькал маленький, почти детский оттиск рубчатых подошв ботинок Миры. Следов Тины я не различал. Наверное, потому что знахарка, как и отрубаи, носила мокасины.

А потом хлынул ливень, превратив в считаные секунды дорожку под нашими ногами в кисель из бурой грязи.

Дальше меня вел Боров. Какое-то неведомое чутье позволяло ему находить правильный путь. Я мог только убеждаться постфактум, что налетчики прошли здесь до нас: то поломанная ветвь попадется, то прицепившийся к колючкам кустарников клочок шерсти с дикарских одежд.

Мы добрались до Быстривицы: бурной и грязной речонки с руслом в семь-восемь метров шириной. Спустились по глинистому склону к воде, уселись на циновке из свалявшегося тростника под навесом из торчащих наружу заскорузлых корней вечнозеленых берез.

Полминуты – на передых, а затем – вперед.

– Отрубаи спустились ниже и перешли реку на порогах, – пояснил Боров. – А мы перейдем здесь и настигнем сволочей на входе в Гнилой распадок.

– Ты знаешь, как пойдут отрубаи?

– Еще бы, – хмыкнул Боров. – Наши с ними не первый год воюют… Ты к чему это клонишь, Странный? – вдруг спохватился он. – Тут один тоже ошивался со странным видом. Как в морду получил, так сразу заговорил по-нашему…

– Кстати, – я поморщился. – А зачем бить-то было?

– Затем! – насупился Боров.

– Скажи толком, Бор!

Он нехотя пояснил:

– Если кто-то надел наши тряпки, это еще не значит, что он стал лесным человеком. Для железноголовых лесные люди – на одно лицо. Но мы-то своего отличим от чужака, пусть он хоть сто одежек из шкур напялит. Спрашивается, зачем чужаку выдавать себя за лесного человека? Учинить в городе железноголовых какую-то дрянь, чтоб вина пала на лесные племена? Заслан вынюхивать что-то? Потому и врезал для начала…

– Ну и что же ты думаешь обо мне теперь? – поинтересовался я.

Боров сплюнул, шмыгнул носом.

– Хорош отдыхать. Идти надо.

Мы выбрались под утихающий дождь. Грязно-желтый поток Быстривицы нес всяческий мусор и трупы мелких животных. Вокруг торчащих из воды ветвей и коряг бурлила пена. Я внутренне содрогнулся, представив, что сейчас придется влезть по пояс в эту дрянь. Но делать было нечего. Вперед так вперед.

– Что, похоже на жижонку? – оскалился Боров и шагнул в поток первым. Я поглядел, как он осторожно ступает, подняв винтовку над головой, затем сделал первый шаг в Быстривицу.

Под подошвой ощущалось топкое, ненадежное дно. Вода благодарно хлынула в ботинки.

Я поднял винтовку повыше и собрался сделать второй шаг, как вдруг колючие кусты на другой стороне реки раздвинулись, являя вороненый ствол карабина.

– Боров! Ложись! – крикнул я.

Называть своего спутника по прозвищу вслух мне еще не доводилось, но тот все понял и без раздумий метнулся за пень, что невесть каким образом оказался посреди потока.

Ускорившись, я рванул назад. Упал на глину, прижал приклад к плечу, вышел в нормальное время и стиснул спусковой крючок.

Из кустов вывалился отрубай. Пополз на четвереньках к воде, слепо шаря ладонями по глине и оставляя за собой след алой артериальной крови.

Засада!

Противоположный берег грянул ружейным залпом. Возле пня, за которым залег Боров, заплясали грязные фонтанчики. Пара пуль с воем пронеслась над моей головой. Я перекатился за непрочную стену из сухого тростника, рассчитывая скрыться. Но дикарям удалось удержать меня на мушке. На хлипкую преграду обрушился свинцовый град. Куски трубчатых стеблей, похожая на целлофан прозрачная листва, пух из развороченных утолщений – все взлетело в воздух, смешалось с дождем.

Пришлось вновь ускориться и перепрыгнуть за выпирающий из глины валун. Отрубаи продолжали стрелять по тростниковой завесе, мой рывок они не заметили. Проскользнула над землей серая нечеткая тень – и ничего больше.

Боров высунулся было из-за пня, но дикари перевели огонь на его укрытие. Над грязными водами Быстривицы взлетела туча ярко-оранжевых щепок. Я даже в какой-то миг подумал, что моему внезапному товарищу по оружию вышибли мозги.

Но, слава Молчаливым, Боров был жив. Сидел в воде по плечи, опираясь спиной на пень, шарил взглядом по берегу. Он тоже не мог понять, куда я запропастился.

Я присмотрелся: отрубаи с головы до ног перепачкались в грязи, и среди кустарников их не заметить. Там дрогнет ветка, здесь шевельнется листва. То ли ветер, то ли отрубай водит стволом винтовки.

Гранату бы ручную. Или огнемет… Чтоб наверняка.

Времени на раздумья не было. Вокруг Борова плясали фонтаны, он не мог и пошевелиться в своем укрытии. Держал винтовку над водой и сипел шепотом:

– Странный! Странный, ты жив?

Я повесил карабин на спину. Ускорился. Подпрыгнул, ухватился за карниз из переплетенных корней, под которым мы с Боровом отдыхали минуту назад. Забросил себя на поросшую пожухлой травой вершину склона.

Оттуда противоположный берег был виден как на ладони. И четверых отрубаев я заметил сразу же.

Четыре дикаря – четыре выстрела, я не промахнулся ни разу.

Спрыгнул к воде, перекувыркнулся. Бросился в Быстривицу, пошел наперекор течению, продолжая искать дулом винтовки цель, если на другом берегу остался кто-то живой.

– Бегом! – бросил опешившему Борову.

Тот неуклюже выбрался из-за пня. Пошел, едва держась на ногах. Боров замерз до синих губ: не помогла ни толстая шкура, не слои жира на боках.

На другом берегу воняло кровью и порохом. Нужно было уходить, пока не нагрянули акулы здешнего леса. В то же время на Борова было жалко смотреть.

– На землю! Быстро! – приказал я ему. Тот подчинился. Очевидно, решил, будто я увидел опасность. Трясущимися руками поднял винтовку.

– Отжался! – снова заорал я.

Боров недоуменно захлопал глазами. Я отобрал у него оружие.

– Отжался! Быстро!

С физкультурой деревенские знакомы не были, тем не менее Боров быстро смекнул, чего я от него добиваюсь. Запыхтел, захрустел суставами. Через полминуты с него валил пар, как из котла с кипятком.

Он поднялся, вытер ладони об одежду, протянул мне руку. Я вернул ему винтовку, кивнул в сторону леса.

– Идем! Спасибо скажешь потом.

И мы снова припустили. Вечнозеленые березы кивали нам верхушками, путниковые деревья скрипели ветвями в такт шагам.

Сквозь разрывы в тучах пробивался ослепительный блеск Восемнадцатой Скорпиона и ледяного зеркала луны по имени Снег. Яркий день в считаные секунды превращался в тягостные, пасмурные сумерки, а затем перерождался, словно феникс, в день. Весенняя погода самая непредсказуемая на Дожде.

Я старался не думать о том, что дьявольски устал. Так часто прибегать к ускорению мне приходилось лишь однажды: на Мерзлоте, когда в руднике взорвался метан и своды подземных горизонтов стали рушиться. Тогда казалось, что нет шансов выбраться из западни. Но все-таки я выскользнул. Почти три минуты – на одном ускорении, среди зависших в воздухе каменных глыб, на фоне застывшего огненного полотна. Мой личный рекорд.

Впереди было самое сложное – бой с остатками банды отрубаев. И видимо, пригодятся все способности призрака, чтобы выжить.

Боров уверенно вел к Гнилому распадку. Лес вокруг нас галдел, щебетал и завывал голосами разнообразной живности. В этот весенний гомон вклинился атональный звук ветра, играющего на бутылочных горлышках. Мы свернули на прогалину, и я увидел вздымающийся из земли шпиль вроде термитника. Бока этой штуковины глянцево блестели. В отверстиях, темнеющих возле вершины «термитника», ныл ветер.

Еще одно напоминание о Сверчках. И о Тени. Не перестаю думать, что Дэн прошел всеми дорожками этого леса, собирая сведения об артефактах исчезнувших хозяев Галактики.

Вскоре мы добрались до места назначения.

Гнилой распадок – ложбина, зажатая с двух сторон невысокими склонами, на вершинах которых росли помойные деревья: широкие, но приземистые, корявые и бесформенные, как будто пораженные каким-то древесным раком. Шишки и наросты на стволах и ветвях издавали помойный запах, который разносился на несколько миль по округе. Дно же распадка было каменистым, надежным на вид, точно мощенная брусчаткой дорога.

У входа в распадок мы с Боровом подыскали местечко для засады. Устроились посреди бурелома, положив винтовки на ствол поваленной березы.

– Куда ведет распадок? – спросил я, сгоняя с нависающих надо мной ветвей слизней-хамелеонов.

– В степные земли, – Боров отломил щепку и сунул ее в рот, точно папиросу. – Там обитают отрубаи, колотуны, ухоеды, висляки. Некоторые из них до сих пор едят человечину, другие – приносят в жертву богам младенцев. Все они работорговцы и с давних времен враждуют с лесными людьми.

– Почему в таком случае вы не охраняете границу со степными землями?

– Охраняем, – отмахнулся Боров. – И охраняли…

Он указал пальцем на заросший плющом участок противоположного склона. Я не с первой секунды понял, что там. А потом дошло: остатки бревенчатого форта, сожженного дикими степными ордами.

В небе клубились тучи. Проблески солнца случались все реже и реже. Зато на горизонте заполыхала гроза.

Мы прислушивались к звукам леса, но тот говорил своими обычными голосами. Ничего похожего на шум приближающегося отряда не проскальзывало за гомоном живности и шелестом листвы.

Время шло. Я стал нервничать. Боров тоже барабанил пальцами по прикладу винтовки и беспокойно цыкал зубом. Начался и почти сразу закончился ливень. Отрубаи не появлялись.

– Так, – Боров отбросил прикрывавшие его ветви, встал в полный рост. – Они пошли в другую сторону.

– Прекрасно, – я выбрался из-за сломанного ствола. – Главное, что мы вовремя это поняли.

Боров пнул с досады ветви, повесил винтовку на плечо. И он рассказывал, что с отрубаями лесные люди воюют давно и все знают о тропах налетчиков!

– Есть предположение, куда они могли пойти?

– А здесь в степные земли только одна дорога – через распадок, – на ходу проговорил Боров. – Если отрубаи не пошли через распадок, значит, они двинули на Леспром – это поселок железноголовых. Но Леспром хорошо охраняется, там завод и железная дорога, а идти с голым отрубайским пузом на пулеметы железноголовых – это даже не смешно. Отрубаи – дикари, но не дураки.

– Куда же мы теперь идем? – не понял я.

– К Леспрому! – рявкнул Боров.

Я ничего больше не сказал. Нет пользы от разговоров. Надо спешить, мчать изо всех сил. Туманный шанс отбить пленниц и вовсе превратился в химеру.

Слева зеленела сплошная стена леса, справа местность неуклонно поднималась. Вскоре над тропой нависли глинистые склоны, из которых выпирали гранитные глыбы. Время от времени здесь случались оползни. Переползая через кучу глины вперемежку со щебнем, завалившую тропу, мы заметили четкий и глубокий след отрубайского мокасина. В нем стояла вода; значит, налетчики прошли этим путем перед последним ливнем.

Время! Мы потеряли слишком много времени…

День неумолимо клонится к закату. Солнце скрылось за глинистой грядой, Снег погас, точно остывший уголь. Зато полусфера Бриарея с каждой минутой пылала ярче, просвечивая сквозь тучи. То и дело ее затмевали вспышки молний. Бело-синие стрелы мелькали над нашими головами, облюбовав богатый железом скалистый пик. Ветер постоянно менял направление. Сейчас он подталкивал нас к цели, в следующую секунду прижимал к склону, а еще через несколько секунд хлестал по лицам и заставлял сбавить шаг. Вершины деревьев мотались из стороны в сторону, словно на шарнирах.

Местные, похоже, не знали, что такое простуда и прочие недуги, к которым склонны изнеженные юноши и девицы из респектабельных кварталов Генезии. А призраки просто не умели болеть такой ерундой. Поэтому погодные перипетии портили настроение, усложняли путь, делали его более опасным, но другого зла от них не было.

Тропа поднималась вверх. Насколько я понял, поселок был расположен на дне древнего метеоритного кратера. А лес тем временем поредел: кругом виднелись пни, отмеченные круглыми печатями лесозаготовщиков. Суровые скалы вздымались в небо и слева, и справа, их вершины терялись за тучами. Здесь, как нигде на Дожде, ощущались чужеродность и показное безразличие этого мира по отношению к человеку.

– Вот жижонка! – выпалил Боров, когда мы поднялись на стену кратера и его чаша открылась взору. – Теперь ясно, почему отрубаи не побоялись пулеметов.

Внизу не было никакого поселка. Только черное пепелище, скелеты несущих стен, обломки, прибитые взрывной волной к стене кратера, торчащие из завалов ржавые струны оборванных рельс…

По поселку словно врезали килотонной боеголовкой. Я на такие пейзажи насмотрелся на Земле.

Радиацию я чувствую без всяких приборов, что не раз спасало мне жизнь. Леспром не был уничтожен атомным оружием. Я ощущал естественный радиационный фон, и только.

– Завод… – Боров запнулся. – Там что-то, видать, наделали…

Завод? Быть может. Кто знает, чем там занимались. Груда начавшего ржаветь железа, кирпичные россыпи – вот и все, что осталось от завода.

– Гляди! – Боров вытянул руку. – На дальней стороне!

Крошечные, словно муравьи, человеческие фигурки направлялись к пробитому в стене кратера пролому. Мимо бетонных лабазов с сорванными крышами, мимо лежащей на земле водонапорной башни, мимо сбитых в кучу вагонов.

Мы с Боровом переглянулись.

– Ну… – протянул он. – Идем, что ли, дальше.

Сначала мы спускались по едва заметной тропе. Затем вышли на бетонную дорожку, с одной стороны которой тянулись покрашенные черной краской перила.

Повсюду валялась битая черепица, куски металлопрофиля, доски, арматура. Чем ниже, тем серьезнее становились завалы на пути. И снова пришлось тратить время, перебираясь через груды искореженных конструкций либо обходя их.

Потом стали попадаться следы тяжелой гусеничной техники. Я понял, что после катастрофы на территории Леспрома кипели работы: железноголовые искали выживших, собирали трупы и, наверное, пытались выяснить причину трагедии.

Ливневая канализация была разрушена, поэтому кое-где на улицах стояли озера воды, в которых плескались дикие крохоборки. Наша с Боровом скорость и вовсе упала до черепашьего шага.

Наконец нам удалось выбраться на железнодорожную станцию. Здесь разрушения были не такими сильными, и вода больше не преграждала путь. Вспышки молний контрастно высвечивали пролом в стене кратера, через который ушли отрубаи. Мы с Боровом припустили бегом. После многочасового блуждания по грязным горным тропкам было приятно почувствовать под ногами ровную бетонную поверхность.

– Что там дальше? – спросил я.

– Железные рудники Бледной Топи, – Боров облизнулся. – Двадцать три года я там махал киркой…

Или почти пятнадцать, если перевести на летоисчисление Земли.

Серьезный срок. Не каждый сможет выжить столько в неволе. Я на Мерзлоте провел три месяца в забое и потому хорошо представляю, каково это. Трех месяцев мне хватило, чтоб узнать, где находится предел возможностей моего модифицированного организма.

Но пятнадцать лет!

Это гарантированная инвалидность.

Я покосился на бегущего рядом Борова. Он был краснолиц, от него исходил жаркий зловонный дух. Винтовка весело хлопала по широкой спине.

На инвалида Боров похож не был. Как есть боров, рвущийся в бой.

– Воздух! – он пихнул меня плечом к обгоревшему вагону, выброшенному взрывной волной на платформу.

От неожиданности я громко клацнул зубами, едва не отхватив себе язык. Повалился на бетон; один перекат, второй – и вот я уже под вагоном.

Из туч с грохотом вывалился летательный аппарат. Упер в развалины Леспрома лучи прожекторов, понесся над кратером по кругу.

Два забранных в кожухи винта были развернуты параллельно земле. Сигарообразная кабина располагалась между винтами. Виднелись многоствольные пулеметы, вынесенные на пилоны по обе стороны кабины.

Мы пробрались под вагоном на четвереньках, спустились на железную дорогу, где навечно застрял состав из вагонов-цистерн. Снова упали на землю и поползли по шпалам под составом. Летательный аппарат завис над тем местом, где до катастрофы располагалась центральная площадь Леспрома, и залил все под собой ослепительным белым светом. Лужи заблистали, точно озерца ртути, отражая сияние прожекторов.

Когда мы доползли до последней цистерны и призадумались, как бы незаметно продвинуться дальше, аппарат вдруг сорвался с места и понесся к разлому в стене кратера.

– Они застукали отрубаев, – проорал Боров, тяжело дыша.

– Ты как? – поинтересовался я, выбираясь из-под вагона-цистерны.

Боров упал на спину, подставил лицо редким каплям, которыми безостановочно сочились тучи. Затем рывком поднялся на ноги.

– Нормально, – он поправил винтовку. – Вперед!

Какое-то время мы бежали по шпалам, затем свернули на вымощенную щебнем широкую дорогу. Едва выбрались из кратера, как впереди застрекотали пулеметы. На фоне черных туч засверкали трассеры. Железноголовые явно не церемонились со степными дикарями.

Боров выпучил глаза, засопел, раздувая ноздри, и прибавил ходу.

Мы сбежали с дороги, пробились сквозь заросли похожего на колючую проволоку кустарника, оказались на каменистом плато, бугрящемся от скальных клыков. Солнце давно село, но Бриарей, находясь в двух третях, лил сквозь тучи мягкий матовый свет, поэтому было не темнее, чем на Земле сразу после заката.

Отрубаи рассредоточились среди скал. Железноголовые охотились на них, словно на зверье.

– Надо разделиться, – сказал я Борову. Взглянул в его маленькие злые глазенки и добавил: – Встретимся на другой стороне плато. Удачи!

– Пусть Молчаливые стоят за твоей спиной, Странный! – бросил он, снимая с плеча винтовку. Передернул затвор, пригнулся и побежал вперед, забирая левее. Я же взял правее.

Первого отрубая я застукал, когда тот, стоя на одном колене, целился в летательный аппарат из двустволки. Бить сзади – нехорошо, но кто сказал, что я – хороший парень?

Второй отрубай едва не застал врасплох меня. Дикарь выскользнул из-за скалы, сверкая безумными глазами. Отрубай был с ног до головы в крови. Своей или чужой – непонятно. Зазубренное лезвие застыло в миллиметре от моей переносицы, – я рефлекторно ускорился, а затем с размаху припечатал дикаря прикладом пониже уха.

Третьей оказалась Мира. Я едва не нажал на спусковой крючок. Шумно выдохнул, отводя ствол карабина вбок. Мира врезалась мне в грудь головой, пнула острой коленкой в бедро. Хорошо, что руки у нее были связаны за спиной, иначе бы располосовала лицо ногтями. Я схватил ее за плечо, встряхнул. В глазах девчонки стояли слезы.

– Это я… – Рядом загрохотали пулеметы. Пришлось подождать, пока снова можно будет говорить. – Это я – Странный. Я сейчас разрежу веревку. Ты меня узнала?

– Да, – ответила Мира. – Ты что, один?

– Нет, – я вынул из-за пояса нож. – Здесь еще Бор…

– Вас двое?

– Ага, – я перерезал веревку.

– Нам конец, – простонала Мира.

Косматый отрубай точно вырос из-под земли. Хрипло хакнув, он ударил меня копьем. Я уклонился, нырнул под древко, косо резанул ножом по покрытому татуировками брюху. Отрубай быстро-быстро заговорил, словно порицая меня за то, что я попытался защитить свою жизнь. Затем, скуля, завалился на землю. Я перехватил рукоять ножа и нанес удар милосердия.

– Ну, может, и не конец, – признала Мира.

Я вытер лезвие о штанину, сунул нож за пояс.

– Нужно двигаться вперед. Бор будет ждать на той стороне. Где Тина?

– Хорошо, идем вперед, – согласилась Мира.

– Где ты в последний раз видела Тину? – переспросил я.

Летательный аппарат двинулся в нашу сторону. Луч прожектора скользнул над скалой. Я схватил Миру за шкирку и толкнул к скале. Загрохотал пулемет, завизжали рикошеты, хлестнула во все стороны каменная крошка. Мы же сидели, прижавшись спинами к камню, приникнув друг к другу, и ждали, когда стрельба прекратится.

– Тину? – Мира недоуменно поглядела на меня. – В деревне… А что?

– Ее не захватили в плен отрубаи?

– Я не знаю, – замотала головой Мира. – Я думала, что только я попалась.

«Ладно, призрак, – сказал я себе. – Все это – иллюзии. Было, и нет. У тебя долг перед Генезией. Суперы ждут результат. Земля ждет».

…Красноватые блики пламени очага лежат на ее молочно-белой, как будто светящейся коже. Тело стройно и сильно, в глазах – страсть и боязливое недоверие. Тина не знала мужчин, которые бы проявляли к ней внимание и заботу. Поэтому она удивлена мне. Поэтому она боится, что ей всего лишь показалось…

Никаких симпатий. Иначе цена мне как засланцу – ломаный цент.

Больше – никаких.

Я выглянул из-за скалы: летун передвинулся к дороге, завис над ней, бестолково поводя лучами прожекторов по зарослям кустарника.

– Шевелись! – бросил я Мире, вскочил на ноги и кинулся на дальнюю сторону плато.

Грунт здесь был изрыт пулеметными очередями и чуть заметно дымился. Кровавая каша – все, что осталось от нескольких отрубаев, накрытых свинцовым ливнем. Даже трудно сказать, сколько их было человек.

Летательный аппарат железноголовых направился, постепенно набирая скорость и высоту, к руинам Леспрома. Вскоре он скрылся в тучах. Лишь размытое пятно света, удаляющееся к горизонту, выдавало его местонахождение.

Мы встретили Борова на дальней стороне плато. Приклад его винтовки был разбит в щепки, куртка и рубаха на груди распороты отрубайским ножом. Он уставился на нас злыми глазенками; не остывшая после боя голова соображала, видимо, с трудом.

– Мира! – промычал он, скривив рот.

Девица взвизгнула и кинулась Борову на шею. Защебетала ласково и глупо. Следом затоковал и Боров. Скупой на слова, он бубнил и похрюкивал, едва справляясь с одолевающей его страстью.

Я присел, откинувшись на скалу. Снова начался ливень. Его холодные, мокрые пальцы облапили мне лицо, залезли за шиворот…

Мы вернулись в деревню в разгар весны.

На лужайке перед частоколом, где не так давно валялись тела отрубаев, гуляли стада одомашненных стрекунов. Дети по-прежнему бултыхались в лужах в компании крохоборок разных мастей. Взрослые занимались кто чем: стучали топоры, шуршали косы, далеко разносился запах готовящейся снеди.

На эту картину мирной жизни благосклонно пялились идолы.

Дед, сидевший на пороге общинного дома, завидев нас, поднялся и встряхнул посохом. Новая пулеметная лента, приделанная к навершию, холодно звякнула.