Читать книгу У границы верхних миражей - Герман Канабеев - Страница 9

Горчинский сложил стремянку. Ткнул в смартфон. Камера видеонаблюдения послушно кивнула, посмотрела влево, вправо и замерла. Машины начинали собираться в пробку будто кто-то неправильно поставил фигуру в «Тетрис» и теперь судорожно пытается упорядочить падающие невпопад блоки. «Game over», – подумал Горчинский. К метро, постепенно набирая силу и скорость, переливаясь трелями телефонов, журча тонкими и басовитыми голосами, бежал разноцветный людской ручеек. Уже минут через двадцать, пока Горчинский крепит стремянку к багажнику на крыше машины, проверяет настройки камеры видеонаблюдения, ручеек превратится в бурлящую реку. Горчинский сел за руль. Боковое стекло бесшумно скользнуло вниз. Он еще минут пять смотрел на спешащих по своим делам людей. Ровно в восемь утра, сверившись с наручными часами, Горчинский завел двигатель. Рабочий день закончился. Июльское солнце уже разогнало утреннюю синь, выбелило небо. Горчинский зажмурился, пытаясь избавиться от песка в глазах. Машина тихонько тронулась и пристроилась в хвост пробки на Шоссе Энтузиастов.

Сегодня Горчинский закончил монтаж на последнем не охваченном участке города. Когда-то ему все это казалось нереально сложным. «Невозможно так обложить человека, предусмотреть все маршруты, «снять» с пациента весь его день», – считал Горчинский. Позже он понял, что не стоило думать о человеке как о существе разнообразном. Изо дня в день, из года в год люди ходят или ездят одними и теми же дорогами, на одну и ту же работу, по пятницам посещают одни и те же: кафе, бары, рестораны. У них есть любимый кинотеатр, любимый театр, друзья по одним и тем же адресам и вот здесь, с друзьями немного разнообразия – другие: кафе, бары, рестораны. Такие чтобы нравились всем, но снова это будут заведения, в которые люди ходят годами, не меняя привычек. Отдыхают на одном и том же море, на двух, на трех морях, в двух, трех странах. Так выглядит мнимая стабильность человеческой жизни. Все должно быть знакомо и привычно. Любое, выбивающиеся из привычного потока событие становится не причиной радости от того, что жизнь полна сюрпризов, а причиной нервозности, беспокойства, а иногда и паники из-за того, что потерян контроль над реальностью. Если даже что-то изменится, совсем скоро и это станет привычкой. Исчезнет одна тропинка, побежит под ногами другая. И снова из года в год человек будет топтать ее пока не утрамбует в колею, по которой можно уже не идти, а катиться, хотя бы на электросамокате, не боясь кочек и ям, катиться, поглядывая с опаской по сторонам.

Сложнее было установить камеру в квартире на кухне «пациента», но и это перестало быть проблемой, когда люди сами и добровольно окружили себя видеонаблюдением. Горчинский научился подключаться к микрофонам и камерам телефонов, ноутбуков, телевизоров, но все-таки он любил по старинке пробраться в квартиру «пациента» и поставить на кухню свою камеру. Только на кухню, ведь именно на кухнях своих квартир люди думают самые светлые и самые страшные мысли. Обсуждают и принимают решения от которых может зависеть их жизнь и жизнь других. На кухне человек бывает перед собой честнее чем в церкви, да что там бывает – всегда честнее чем в церкви. На кухне происходит самое ужасное и самое удивительное.

Спустя годы наблюдения, Горчинский стал подходить к делу творчески. Теперь он не просто записывал «пациента» он снимал про него небольшое кино, не лишенное операторских изысков. Некоторые копии «фильмов» Горчинский оставлял себе и пересматривал. Бывало, заказчики пеняли ему за излишнюю кучерявость, по их мнению, отвлекающую от сути, но Горчинский был слишком влюблен в свое дело и не мог лишить себя радости творчества. Заказчикам же нужно было то, что всегда нужно людям наделенным влиянием и деньгами – больше денег, еще больше влияния. Ничто не дает столько власти над людьми как информация. Когда осведомлен о каждом человеческом шаге, о пороках, о тайных желаниях и таких поступках о которых человек, совершающий их и сам бы предпочел забыть.

Когда Горчинский в первый раз, исключительно ради эксперимента, устанавливал свою камеру на людной улице в центре Москвы, он опасался. Он боялся, что найдется какой-нибудь «ответственный» гражданин и поинтересуется, зачем здесь видеонаблюдение, кто вообще такой Горчинский и в чьих интересах работает. Он думал, что появится полиция и Горчинский будет пойман за руку. Но монтажная спецовка с загадочным на спине – «СПЕЦСВЯЗЬ МОНТАЖ», припаркованный рядом минивен с такой же надписью по борту делали Горчинского невидимым и для граждан, и для бдительной полиции. Горчинский верно предположил, что любая спецовка делает человека невидимым в городе. Люди видят только оранжевые, желтые и зеленые пятна, непонятные аббревиатуры на спинах. Городская невидимая армия дворников, работяг, монтажников легко могла бы захватит в считанные минуты Кремль, и никто ничего бы не понял. Невидимые люди в спецовках, какое у остальных до них дело? Пускай копают свою траншею, укладывают трубы, кладут асфальт, метут улицы – они никто, всего лишь обеспечивают жизнедеятельность нормальных, занятых настоящим делом людей. Этих самых, спешащих в офис с картонным стаканчиком кофе в руке, с уставшими глазами, нервных и дерганых с музыкой в ушах и бессмысленной информацией в мозгах, льющейся, минуя критический аппарат, с дисплеев смартфонов в метро. Невидимая армия города, которую просто пока еще никто не прибрал к рукам, не внушил целей, не сформировал для нее идеологию и не написал устав.

Все настолько привыкли к камерам везде, где только можно, что никто не обратит внимания на еще одну. Вот на дороге торчат три камеры, а завтра четыре, и что? Значит так надо. Вот на улице, была одна, завтра две. Да какая разница? Люди переживают, что мессенджер отправляет их данные на сервера в далекой Америке и не волнуются абсолютно, что каждый день за ними наблюдают тысячи объективов. Это нормально, это нужно для обеспечения безопасности. Это для полиции, для МЧС, для еще каких-нибудь служб. Но бояться им нужно не Марка Цукерберга на самом деле, а Горчинского.

Идея устанавливать свои камеры пришла Горчинскому, когда он работал монтажником в конторе, занимающейся развертыванию систем видеонаблюдения в интересах ГИБДД. Когда-то он приторговывал базами той же ГИБДД и понимал, что любая информация рано или поздно найдет своего покупателя, тем более видео информация. Десять лет Горчинский устанавливал камеры по городу. Десять лет он совершенствовал систему хранения данных, и теперь Горчинский мог бы потягаться с любой из государственных служб по объему информации. Теперь это его город. Он может узнать что угодно и о ком угодно. Высший наблюдатель, кукловод, судья и палач. Зная самые страшные тайны человека можно единолично приговорить и казнить его в эпоху тотальной социальной открытости.

Горчинский просыпался ближе часам к шести вечера, когда город наполнялся людьми, спешащими с работы домой. У них будет совсем немного времени чтобы пожить. Они найдут время забежать в магазин и пожить в очереди на кассу. Пожить в метро или за рулем. Пожить дома пока ужинают и смотрят очередной эпизод сериала. К концу недели в пятницу город предложит им толику счастья – пожить так будто понедельника больше не будет.

В девять часов вечера город упаковывал первую партию поживших по норам. Лязгали дверные замки и засовы, пищали домофоны, загорались в квартирах окна, а на улицах появлялись те люди, что и пожить уже не особо хотят. Их график по двенадцать часов в день. У них нет желания пожить в очереди на кассу и потому они в ней умирают. Умирают в метро и за рулем. Умирают дома за ужином, за просмотром очередного эпизода сериала. Но в пятницу они примкнут к шестичасовым и будут счастливы вместе с ними так же недолго, но бурно.

После них часов в одиннадцать город наполнится тенями, они будут тянутся в сторону своих домов пока ходит метро и с вокзалов уходят электрички. Эти не живут и не умирают их словно нет в физическом мире. Могут работать до одиннадцати, а могут задержаться и до часу ночи. Не живут и не умирают в очереди на кассу магазинов, они только что помогали в этом магазине жить и умирать шести и девятичасовым, пробивая покупки на кассе, раскладывая товары по полкам. Не живут и не умирают в метро, они провели здесь весь день, следили за эскалаторами, починяли и прибирались, охраняли, продавали поездки и пополняли транспортные карты. Не живут и не умирают за рулем, они весь день приводили эти дороги и этот город в порядок, чтобы пожили и умирали те, кого город уже упаковал в норы. Не живут и не умирают за ужином перед очередным эпизодом сериала, они просто смотрят на часы и считают сколько осталось спать. И в пятницу они не присоединятся к всеобщему счастью, потому что будут помогать быть счастливыми тем другим, не думающим о понедельниках. Станут разносить подносы с едой и напитками, улыбаться за барными стойками.

Но город к ночи высосет энергию из всех, кто прошел за сутки по его улицам из каждого в определенное время, даст подзарядиться немного и на следующий день снова всех возьмет в оборот. Все уснут, и те, и другие. Горчинский включит камеры, подключится к смартфонам, телевизорам, ноутбукам, прибавит звук и станет смотреть как спит город людей, выискивая те редкие кухни, где горит свет. Где далеко за полночь сидит человек. Закипает чайник. Человек не спит, а Горчинский жалеет, что нельзя установить человеку камеру в мозг, чтобы увидеть мысли.

Горчинскому не давали покоя эти неспящие люди на кухнях, нарушающие меланхоличную ночную музыку города. Он выбрал семь квартир, где каждую ночь жизнь не прерывается на сон. Ему казалось, что именно в этих неспящих кухнях вместе с тайной кроется и глубинный смысл, который ему Горчинскому предстоит разгадать.

Горчинский подключился к смартфону Ваксы-мусорщика. Пошла запись с микрофона. Следом к ноутбуку, включив запись с камеры. Направил камеру, закрепленную к вышке сотовой связи напротив дома Ваксы-мусорщика ему в окно. Вакса-мусорщик сидел на кухне. Рядом с холодильником на полу лежали три черных пластиковых мусорных пакета. Вакса-мусорщик бойко стучал по клавиатуре ноутбука, улыбаясь мыслям.