Читать книгу «Засланные казачки». Самозванцы из будущего - Герман Романов - Страница 11

Что-то или кто-то сильно дернул его за руку, чуть ли не вывернув запястье. Очнувшись, Родион боязливо огляделся и не увидел никого: снежный буран заметал все вокруг, стирая и без того почти невидимые границы между небом и землей. Он попытался встать, стряхивая с себя уже изрядно наметенный сугроб.

Обжигающими струйками тающий снег стекал по щекам и спине, отрезвляя и возвращая к действительности. Чувствуя, что от страха начинает поскуливать, парень попытался крикнуть, позвать на помощь. Однако порывы ветра не давали ему возможности открыть рот, не позволяли выдавить из себя хоть звук.

«Мамочка милая! Где я? Что это за место? Где же Саныч? Я что, потерялся?»

Мысли, подстегиваемые ледяным крошевом, забивающим нос, рос, глаза, неслись шальным табуном.

«Чего это? Мы же в тепле были… Мы же вышли к людям…»

Машинально сжав кулаки, Родион почувствовал в ладони задубевший, почти ледяной ремень, которым они с Пасюком связали себя, чтобы не потеряться в буране.

Подняв его к глазам, он увидел, что на конце портупеи, едва заметные, дотлевают маленькие искорки. Едва уже ощутимый, сносимый ветром, еле еще улавливался неприятный запах паленой кожи.

«Где Саныч? Что же это, а? Мамочка!»

Охваченный ужасом, Родион принялся с остервенением сдергивать с руки остатки затянутого на запястье ремня, но промерзшая кожа словно окаменела.

«Господи, спаси меня! Господи! Что угодно для тебя сделаю! Свечки буду ставить каждый день! Самые большие, обещаю! Крещусь пойду, только помоги!»

Он лихорадочно пытался вспомнить какую-нибудь молитву, но в голове была звенящая пустота.

«Может, я уже умер? Может, я на том свете?»

Раздавшийся внезапно волчий вой появился, казалось, со всех сторон одновременно, перекрывая собой рев и мощь бурана и усиливаясь до границ человеческого сознания.

– А-а-а-!!!

По ноге побежала горячая струя, остывающая почти сразу. Родион рухнул на колени, обхватив руками голову и силясь закрыть уши от разрывающего черепную коробку изнутри все нарастающего воя. Очередной, стремительный порыв повалил его и потащил по земле.

«Волки не догонят…»

– Эй, Родя, ты чего? – Пасюк встрепенулся. – Приснилось чего ль?

– А?! Что?!

Родион живо подскочил с кучи навоза, на которой пригрелся, ошалело оглядываясь по сторонам и тряся головой.

– Саныч, миленький, это ты? Я думал, что умер, потерял тебя и больше не увижу!

– Э-э-э! – Пасюк заерзал на заднице, отодвигаясь. – Ты чего? Ты меня попутал с кем-то? Гляди, зашибу!

– Да нет же!

Родион со всей силы тер уши и лицо, разгоняя кровь, чтобы окончательно проснуться.

– Такая чушь приснилась! Тебя словно вырвали оттуда, пропал ты, а я остался… А может, меня перенесло к чертям на кулички этим ужасным ветром? Волки выли еще, да так громко и страшно, что я чуть было не умер во сне…

– Волки, говоришь?

Пасюк так странно посмотрел на Артемова, что тот остановился и замер, удивленно распахнув глаза.

– Волки…

Александр Пасюк

– Ты чего, Саныч? – неуверенно протянул Родион. – Здесь же нет волков, люди кругом!

– Да этих волков я и не боюсь! – Пасюк поежился, словно снова оказался на ледяном ветру.

– А какие еще волки есть? – Родион договорил почти шепотом, замирая от колючих мурашек, пробежавших вниз по позвоночнику и собравшихся свинцовой тяжестью внизу живота.

– А бес его знает! – воскликнул Пасюк чересчур бодро. – Не бери в голову, Родя! Так, поблажилось мне!

– Нет, ну скажи, раз начал…

– Да тут и говорить нечего! – Пасюк помедлил, словно обдумывая следующие слова. – Так, глупости всякие…

– Ну! – Родион устроился поудобнее, подперев ладонями подбородок и подобрав под себя ноги. – Не томи душу!

– Хм! – Пасюк хмыкнул. – Чувствую себя, словно в пионерлагере страшилки под одеялом с фонариком рассказываю… Только, – он сунул Родиону кулак под самый нос, – если разболтаешь кому…

– Понял, Саныч! – Родион поспешно кивнул. – Молчать буду, как мертвец!

– Сплюнь! А лучше, помолись, прости Господи, а то накличешь на наши головы… Так вот, о чем это я?

Он засопел носом, нахмурился, поерзал на куче кизяка.

– В том году Сивоконь, хоть и балаболит он много, но есть еще у него нормальные казаки: они делают, а он себя потом объявляет Великим кормчим… Значит, ездил он со своими в Тунку ставить поклонный крест в бывшей станице одного атамана, который в Гражданской тут славно покуролесил, Шубин его звали, Станица эта бывшая, село Шимки теперь, до сих пор помнит его, многие с неприязнью – советская пропаганда хорошо вдалбливала штампы о белобандитах и душегубах! Но есть и те, кто его героем считает… Был я у Усольцова, вернее на Аршане тут прошлой зимой болтался с семейством, так вот, Юрка вызвонил меня, к себе в гости пригласил! Встретились мы, он как раз ехал в Шимки крест Шубинский попроведать и меня с собой взял.

– Делать ему нечего? – Родион пожал плечами. – Чего там проведать? Общественники ставили, пусть они за крестом и смотрят…

Договорить он не успел – Пасюк мгновенно вскочил, схватив Родиона за грудки:

– Слышишь? Повтори, чего сказал?

– Я-я-я ни-ни-чего… – забормотал Родион, расширив от страха глаза: таким он Пасюка видел впервые. – Я ничего не хотел плохого сказать! Они же крест ставили…

– Сволочь ты после этого! – Пасюк, отпустив шинель, тяжело дышал. – Мертвые сраму не имут, а заботиться о них надо живым! Святое дело: за могилами героев ухаживать…

– Так крест же не на могиле ставили? – осторожно, боясь очередной вспышки гнева, произнес Родион. – Вроде посреди села стоит?

– Нет, не посредине: на окраине, аккурат около бывшей усадьбы Шубиных… – Пасюк устало сел. – Ай, Родька, не казак ты! Тебе не понять, – он сгреб в кулаке лацкан расстегнутой бекеши на груди, – не понять…

– Так расскажи!

– Юрка зарок дал, что каждый раз 24 января, в день подписания Свердловым Директивы о расказачивании, будет ездить к Шубинскому кресту и затепливать там лампадку. Вот мы поехали: один он бы не справился, торопился – лестницу и забыл! Добрались уже к вечеру – темень, хоть глаз выколи, мороз… Влез я к нему на плечи и то еле дотянулся! Правда, все равно кривая нас не вывезла – сломалась его колымага, пришлось ночевать в Шимках. Эту ночь я на всю жизнь запомню…

– Чего было-то?

– Пока я лазил к лампадке, телефон в снег обронил, только в доме у Юркиных родственников спохватился. Делать нечего: пришлось идти. Отговаривали они меня, но я немного выпил, как же, за встречу… Пришел я, в общем, к кресту, шарил по снегу, словно твой бульдозер, нет телефона, хоть плачь… Вьюжить уже начинало, чувствую, надо возвращаться! Голову-то поднял, глядь, а лампада погасла. Решил я ее снова затеплить. Забор рядом с крестом стоял. Я с него до перекладины креста достал, хотел подтянуться и залезть, но руки проскользнули и я сорвался… Помню только, что головой обо что-то приложился…

– Камень?

– А кто его знает, может, чурка, может, еще чего, под снегом-то не разберешь! Звезданулся не слабо: чик – и отрубился! А вокруг – поляна огромная, Саяны или Тункинские гольцы рядом, из-за сосен не видно… Глядь, а из снега людские тела торчат замерзшие, много их, несколько десятков… Папахи, башлыки, а, главное, шаровары с нашими, желтыми, лампасами… Казачки, упокой их душу, порубанные краснюками… Жуть такая меня взяла, мороз по коже, аж волосы на голове зашевелились… А тут то ли с гор, то ли из лесу вой волчий раздался да такой, что я присел ажно! Такой громкий, что у меня голова чуть не лопнула!

– А потом что?

– Потом ничего! Вспышка яркая перед глазами, и я очнулся в сугробе под крестом…

– Да-а-а, дела! – Родион тяжело вздохнул.

– Но самое интересное я тебе не сказал: я потом с Усольцовым про Шубина как-то говорил, так вот, он сказал, что за лютость красные прозвали его Тункинским волком…

Помощник командира комендантского взвода 269-го полка 90-й бригады 30-й стрелковой дивизии Пахом Ермолаев

– Дымком хорошо тянет, товарищ помкомвзвода. С той овчарни никак, более неоткуда просто!

Ларионов вытянул руку, показав приземистое строение, стены которого до половины были засыпаны снегом.

Пахом стал внимательно всматриваться в предрассветные сумерки. Действительно – бивший им в лицо норовистый ветерок явственно пахнул тлеющим кизяком, что использовали местные инородцы вместе с дровами для обогрева своих юрт.

– Интересно, кто там развел костерок? – пробормотал Ермолаев себе под нос, прекрасно понимая и заранее испытывая разочарование, которое тут же разделил с ним едущий рядом боец.

– Вчерашний буран кого-то из бурят в степи настиг, вон внутри и укрылся, да и лошадей ввел.

– Все равно, проверить нужно!

Ермолаев потянул повод, и гнедая лошадь послушно пошла к скотнику. За ним, рассыпавшись в линию, спокойно, но, сняв со спины на всякий случай «драгунки» и держа винтовки поперек седла, потянулись бойцы, настороженно вглядываясь в сумерки. Мало ли что – они сейчас во вражеском окружении, а таковыми были все казачьи селения, всегда нужно держать ушки на макушке.

– Мы здесь, станичники!

Громкий крик, раздавшийся из нутра овчарни заставил сердце бешено заколотиться в груди. Там находились явно не буряты, а казаки, только они могли так обращаться друг к другу. А значит…

– Никак у казары здесь встреча назначена, а нас в поземке еще не разглядели? – негромко спросил Ларионов, наклонившись к плечу.

Ермолаев кивнул в ответ и предупреждающе поднял руку, как бы еще предупреждая своих бойцов, что стрелять только в крайней нужде, и то с опаскою.

«Брать врага только живьем!»

Но красноармейцы и так все понимали прекрасно, обкладывая строение по всем правилам военного дела. Двое бойцов направились с помкомвзвода прямо к выломанному проходу, еще двое зашли с флангов, дабы отсечь путь бегства, будя казаки попытаются сбежать с противоположной стороны. Хотя вряд ли далеко уйдут – коней подстрелить, а на своих двоих в степи не убежишь от верхового, это не тайга с ее буреломами, где любая лошадь ноги переломать может запросто.

Но скрывавшиеся внутри скотника явно не собирались от них бежать – двое, блеснув серебром офицерских погон, утопая по колено в снегу, выбрались из скотника наружу, приветственно махая руками.

«За своих нас приняли в поземке, не разглядели толком. Теперь бы их живьем взять», – обрадованно икнул Ермолаев. Он боялся даже вздохнуть, чтобы не спугнуть такую неслыханную, о которой даже не мечтал, выезжая из Шимков, удачу.

Он успел хорошо разглядеть обоих офицеров – один молодой, в серой офицерской шинели и лохматой грязно-белой папахе сибирских стрелков, бестолково топтался, не хватаясь за шашку. Огнестрельного оружия у него не имелось, по крайней мере, Ермолаев его не видел.

Обычный прапорщик-неумеха, что наспех готовились сотнями при адмирале Колчаке. Какой-либо угрозы он не представлял, а потому взять его живым не составляло большого труда.

Зато второй офицер, в возрасте и с бородой, какую носил расстрелянный царь Николашка, сразу заставил насторожиться. Ладная бекеша с накинутым щегольским башлыком, желтые лампасы, кобура нагана на ремне и ладонь на рукояти шашки Ермолаеву сразу же не понравились, заставив ощериться всеми фибрами души.

Видел он таких битых жизнью монархистов в боях – серьезные враги, упертые. Тем паче этот казак. Таких валить наповал нужно, пока беды большой не наделали.

«Пока поземка идет, нас не разглядят толком. Лишь бы поближе подпустил, тогда можно будет его оглушить прикладом али шашкой. Только бы ребята не подкачали – если свой клинок выхватит, то малой кровью не обойдемся. Но стоит попробовать – мы на конях. А если наган достанет, стрелять насмерть нужно, хоть прапор один достанется, но лишь бы своих бойцов не потерять!»

Мысли в голове летели стремительным галопом, пока лошадь приближалась к овчарне неспешным шагом, выдирая все четыре копыта из наметенных всего за одну ночь сугробов.

Но, подъехав поближе, Ермолаев заметил, что офицеров здорово качает из стороны в сторону. Чуть ли не бросает друг на друга, хотя свирепый ранее ветер стал утихать. И движения какие-то нескладные, дерганые, что у опытных офицеров, да еще с вбитой на всю жизнь выправкой, быть не может. И сердце моментально заполонило злой радостью.

«Так они пьяные в лохмотья, зенки самогонкой залили и за своих нас приняли. Потому без винтарей наружу выскочили. Живьем возьмем офицериков, надеюсь, что бойцы это уже сообразили».

Он оглянулся – его красноармейцы, калачи тертые, сами знали, что делать, чуть склонившись к конским гривам. Со стороны вроде от ветра лица прячут, а на самом деле «разговоры» и хорошо узнаваемые остроконечные, с шишаком шлемы скрывают. А раз так, то офицеры могут и не различить подмену, и близко подпустят…