Читать книгу Загадка доктора Зака - Ги Дзен - Страница 3

* * *

Я жил под кроватью очень долго. Иногда кажется, что мир еще не был рожден, а я там уже жил. Как я туда попал? Я интересовался у летучих, ходячих и ползучих – никто не знает. Помню, однажды я испугался и лег под кровать, дрожа от страха, не зная, что делать дальше. Родители меня немного поискали, но потом, влекомые насущными делами, исчезли. Папа с мамой старательно откладывали деньги на очередной отпуск, потому что страшно уставали, кидая друг в друга мебель и посуду. Отец лихорадочно терял в весе от подъема тяжестей, а мать совершенно охрипла от истерических криков. Им нужно было восстановить здоровье на пляже, где была бы возможность зарывать головы друг друга в песок.

Первое время я ползал под кроватью, выдувая отовсюду горы пыли.

Там было неплохо: темно, нешумно, никто не швырялся мною об стенку, я мог ползать, стоять в полный рост и даже подпрыгивать. Правда, с прыжками нужно было быть осторожным, поскольку железные пружины накручивались на волосы. Мне нравилось, что я мог смотреть телевизор сколько угодно, выставив из-под кровати глаз.

Я был смышленым и быстро сообразил, что можно добывать питательные вещества из кроватного дерева и простыней. Кровать была древняя, антикварная, сделанная из качественного, высоковитаминного красного дерева. Простыни были хорошие, прекрасно жевались и имели высокую питательную ценность. Ночью, когда родители спали, я выползал и остренькими зубками отгрызал кусочки от простыни, которые бережно складывал стопочкой на черный день.

Со временем мое тело полностью адаптировалось, уменьшилось в размерах. Я мог спокойно подпрыгивать, не ударяясь головой о железную сетку. Единственное, что держало в напряжении, это пружины: когда предки пытались совокупиться, они сильно прогибались и придавливали меня к полу, но я приспособился к ритму и знал, в какой момент нужно отпрыгнуть, чтобы остаться в живых.

Однажды ночью я выкатился с целью найти побольше хорошего дерева и качественных простыней и страшно испугался, увидев на кухне большое белое ажурное пятно. Но тут же успокоился: это светился экран телевизора, который родители забыли выключить. Присмотревшись к происходящему на экране, я увидел мужчину, который бил женщину столом по голове. Женщина жаловалась на плохую погоду, а мужчина кричал, что у него болит задница. Женщина схватила стул и шлепнула его по голове, после чего он ударил ее люстрой, а она его – кухонным ножом. На крики прибежал ребенок и начал в них стрелять из пистолета. Я так перепугался, что обкакался прямо на пол. Дерущиеся напомнили мне мою жизнь, и неприятные воспоминания испортили аппетит. Я пополз обратно и, совершенно обессиленный, заснул беспокойным сном, вздрагивая при ритмичном покачивании тяжелых металлических пружин.

Однажды я съел кусочек несвежего дерева и давно не стиранной простыни и почувствовал себя больным. Мне стало одиноко, и я решил найти компанию. Это было сложно, поскольку я не мог встретить такого же, как я: маленького, с продолговатой головой, большими ушами, крупными губами для сдувания пыли и сильным, ловким, извивающимся змеиным телом, позволяющим проникать во все дыры. Я утратил ощущение принадлежности к человеческому роду и давно уже не мог определить, кем же являюсь в животном царстве.

Когда то давно отец назвал меня умной свиньёй и зеленым змеем. Помню, мама однажды сказала, что я – перенапряжение для ее нервной системы, а отец, подойдя поближе и надев очки, внес поправку, заметив, что я похож на соседа. Запутавшись во всем этом, я прекратил попытки себя классифицировать и понял, что являюсь уникальным существом, мутантом, приспособившимся к жизни под кроватью.

Я попытался завязать дружбу с мышками, которых встретил в подвале, где наслаждался кусочком вкусного стула. Я подумал, что, может быть, я – мышка, но обнаружил, что пока не имею хвоста, не интересуюсь сыром и не люблю нюхать воздух, шевеля длинными усиками. Однажды я своим видом так напугал кота, что мышки мне благодарны до гроба.

Короче, я ходил-бродил в поисках общества, однако все безрезультатно. Я решил покинуть кровать и начать искать кого нибудь где-нибудь. Я выскользнул из дома ночью и решил больше никогда не возвращаться. Проползая по аллее, я услышал голос мамы.

– Господи, слава Богу, наконец-то ушел! Он уже взрослый.

– Да, – раздался голос отца. – Пусть сам себе на хлеб зарабатывает!

– На дерево, – поправила мама.

– Да, – согласился отец, – и шелковые простыни.

– Но я так боюсь за него, – мать шмыгнула носом. – Посмотри, какой он зеленый, ушастый, шерстяной, пузатый, острозубый…

– Ничего, ничего, – кашлянул с удовольствием папочка. – Скоро оперится, научится самостоятельно летать и даст нам, наконец, возможность отдохнуть.

– Может, нам в старости хорошее дерево с простынями купит, – вздохнула мамочка, и они исчезли, продолжив сильно и ритмично раскачивать кроватные пружины.

Я приполз назад и съел у кровати две ножки. Страшно хотелось, чтобы они свалились туда, где я провел детство.

Я выкатился из дома и вскоре обнаружил себя сидящим на траве, задумчиво жующим сочный кусочек древесины, захваченный на случай, если проголодаюсь. Я не совсем понимал, что делать дальше, и решил посидеть в кустах до утра, а там уже продолжить приключение.

Настало утро. Я дрожал от страха, опасаясь, что как только выйду из кустов, большие жирные существа, вроде мамы с папой, растерзают меня на части. Я подозревал, что эти создания любят с чавканьем поглощать ядовитый сыр, отвратительное мясо и макароны вместо того, чтобы наслаждаться вкусной древесиной и хлопком. Именно эта гадость делает их такими агрессивными сексуальными маньяками.

Я вышел, едва видимый над высокой травой. Обрюзгшие двуногие бежали в никуда, быстро перебирая корявыми ходулями по асфальту. Их глаза, полные идиотизма, были перепуганными. Мне хотелось крикнуть: «Кретины!», но я решил не навлекать беду, потому как они были сумасшедшими. Я был убежден в том, что именно спанье на кровати с большим куском мяса во рту может сделать их взгляды такими тупыми и ненавидящими.

Внезапно я оказался у кого то под ногами и понял, что меня будут использовать в качестве футбольного мяча. Мной немного поиграли; придурок с длинным красным носом от переедания жира попытался сбросить меня в речку с моста. Другой, с зелеными ушами от избытка сыра, схватил его за руку и заорал, что нельзя загрязнять окружающую среду, потому что и так уже всемирное потепление. Тогда красноносый бросил меня в мусорный ящик.

– А ну, уберите это оттуда! – закричал толстозадый дворник. – Контейнер предназначен для нормального мусора. Кладут тут всякое! А потом не вычистить!

Он замахал беспомощными руками, пытаясь выразить эмоции. Эти двое и дворник чуть не подрались, но под конец меня швырнули в кусты, и я повис на ветке, зацепившись шерстью за колючки.

Большая машина остановилась рядом. Оттуда вышел полицейский, подошел поближе и, надев резиновую перчатку, осторожно, закрывая нос ладонью, взял меня за когти левой нижней конечности. Теперь я висел умной продолговатой головой вниз, и мои усики почти доставали до земли.

– Я вам выпишу штраф за кидание вот этого на кусты! – грозно произнес полицейский. – Для этого, – продолжал он, держа меня на вытянутой руке, подальше от погубленного колбасой носа, – есть особые места.

Я молился. Я научился этому, глядя, как мама с папой три раза в день просили Господа оx деньгах. Там, под кроватью, я зачастую умолял Господа, чтобы они прекратили прыгать, так как опасался за свою жизнь, методично ударяющую железом по ушам.

– Вы понимаете, какой вред это может нанести цивилизованному обществу? – прохрипел полицейский.

– Извиняемся, – подобострастно прошипели человеческие придурки.

Полицейский, продолжая меня держать за нижнюю лапку, подошёл к контейнеру с нарисованным на нём красным крестом, открыл крышку и швырнул меня внутрь.

Я очутился в полной темноте и испугался. Это место напомнило мне жизнь под кроватью, где временами я чувствовал себя одиноко, и я заплакал…

Внезапно я услышал писк, кто-то включил фонарик, и я увидел множество существ, похожих на меня. Некоторые были страшно зубастые, а другие обладали такими большими розовыми ушами, что, казалось, могут летать, как летучие мыши, с которыми я безуспешно пытался подружиться. У других были огромные, влажные, подвижные носы, которыми они, как муравьеды, шевелили в поисках бумажек и букашек. Они не были похожи на жадных двуногих, слонявшихся по асфальту с тоской в выпученных от избытка жира глазах.

– Привет! – сказал я, и тут же кто-то сильно толкнул меня в бок. Я свалился на нечто отвратительно пахнущее – то ли кусок колбасы, то ли хлеба. Несколько существ вспрыгнули на мою спину и стали царапаться коготками, щелкая червячными носами. Я попытался встать на лапки, но мне в рот воткнули кусок капусты. Подпрыгнув вверх, я ударился головой о крышку контейнера и отключился.

Очнувшись, я увидел себя лежащим на траве. Я был весь оплёван, обкусан и обжёван. Рядом сидел большой пёс и облизывал мою шкурку шершавым языком. Я попытался встать на лапки, но не устоял и, пошатнувшись, начал падать. Пёс схватил меня зубами за шерстку и побежал сквозь кустарник, через дорогу и, наконец, разжав челюсти, осторожно положил меня возле здания, на котором было написано «Госпиталь». Я умел читать, поскольку выучил алфавит под кроватью, пока папа с мамой занимались по вечерам физкультурой, бросая посуду о стенки.

Толстый тип в белом халате небрежно взял меня за треугольное перепончатое ухо и потащил внутрь здания.

– Эй! Эй! – закричали ему безобразные белые двуногие. – Не сюда! Ты что, спятил? Тащи это в изолятор!

Моё тельце бросили в серую каменную коробку с громадным стеклянным окном, через которое на меня глядели озабоченные, безразличные лица. На физиономиях было нарисовано смирение с тяжелой судьбой, забросившей их в пространственно-временное измерение на семьдесят лет в наказание за что-то плохое, что они совершили в прошлом.

На зелёные лица были натянуты белые маски, поверх которых выглядывали отсутствующие глаза. Кисти рук были спрятаны в плотные перчатки, дабы, не дай Бог, не коснуться моей нечистой шкурки, в которой прятались армии вирусов, грозящих уничтожить человечество, почти приползшее к вечному счастью.

Существа скрипели от пессимизма и тыкали в меня пальцами и трубками. Я был страшно голоден, поскольку давно не грыз любимое красное дерево и крахмальную простыню. Запах их противной картофельно-мясной еды вызывал у меня тошноту. Отвратительные простыни были жутко пресными на вкус и застревали в глотке. Я потерял в весе и стал еще меньше.

Однажды один из маразматиков взял меня за нос и потащил по бесконечно длинному коридору, а потом положил на стол, сделанный из высоковитаминного красного дерева. При виде существ, сидевших с серыми лицами вдоль стола, мне стало не по себе и захотелось домой, под кровать. Все пытались рассмотреть в деталях мою персону, ползущую по полированной поверхности в попытке ухватить зубками кусочек дерева.

Один из них, с пупырышками на кончике озабоченного монотонными буднями носа, открыл рот, и оттуда донеслось мычание, постепенно перешедшее в полуосмысленную речь.

– Расскажи, как папа с мамой издевались над тобой, – попросил он.

– Не понимаю, – буркнул я в отчаянной попытке отломать щепочку. Она была такая вкусная и свежая, что я закрыл глазки и стал шумно дышать, чувствуя приближение оргазма.

– Вот, – продолжал прыщавый. Он взял лист бумаги и нарисовал на нем человеческий зад. – Ты знаешь, что это такое?

– Конечно, – кивнул я. – Я на этом всю жизнь сидел под кроватью.

– А папа с мамой? Они с этим играли? – спросил он, указав на задницу.

– Нет, – я уже почти проглотил щепочку. – Нет. Честно говоря, мой зад и родители никогда не встречались и друг друга не знали.

– Ты уверен? – Он нагнулся, и я увидел несколько рядов крупных, желтых, кривых клыков.

– Конечно. – Я повернул мордочку в сторону, умирая от запаха перегара, исходящего из его вонючей пасти. – Я был бы рад дать родителям зад, чтобы они с ним поиграли. Но им было не до него.

– Может, ты забыл? – прыщавый приблизил рожу.

Я хотел царапнуть её коготком, но передумал, решив сначала отгрызть еще немного щепочек.

– Я не забыл, – объяснил я. – Такие создания, как я, не забывают счастливых моментов в жизни.

– Но ведь они могли с этим играть в то время, пока ты спал?» – продолжал настаивать клыкастый.

– Нет, – с трудом выговорил я, чмокая. – Они спали ночью, а я днем, когда они работали, старясь оплатить дом, в котором стояла вкусная кровать.

– Но, может, однажды они пробрались в дом днем, когда ты спал? – не отставал он.

Он мне надоел. Я был полностью поглощен процессом отгрызания щепочек, но это было непросто, и я заскулил, чуть не сломав зуб.

– Вот! – воскликнул он. – Вот! Это вполне могло случиться!

Лицо у прыщаво-клыкастого покраснело. Он заблестел от счастья и был похож на лису, наконец-то нашедшую вход в курятник.

– Сколько раз они это с тобой проделывали? – послышались вопросы отовсюду. Все двуногие, до сих пор сидящие с невозмутимыми лицами, обмотанными белыми тряпками, внезапно оживились и начали возбужденно переговариваться, чмокая, кивая обеспокоенными головами, чихая и дергая утомлёнными от бессмысленного бега ногами.

– Кушать… – с трудом выговорил я, чувствуя, что слабею. Затем я отключился. Когда я очнулся, то увидел себя лежащим на невкусной простыне. Рядом сидело существо в белом халате с выражением обычного идиотизма на перекошенном от усталости лице. Оно тыкало иголкой в мою лапку и чертыхалось.

– А что ты делаешь, кретин? – поинтересовался я.

– Тебе нужно внутривенное вливание питательных веществ, – объяснило существо и показало на мешок с жидкостью, привязанный к палке. Я подумал, что там, наверное, живительный раствор из высококачественного дерева и шелковых простыней.

– Хочешь поиграть с моей жопой? – поинтересовался я.

Существо вздрогнуло и пулей вылетело из палаты.

«Теперь то я знаю, как избавиться от идиотов!» – решил я и, обрадовавшись, слетел на пол и начал кататься вперед-назад в поисках дерева.

В этот момент в палату зашел чудовищного размера бугай и, посадив меня на ладонь, пошёл к выходу. Через некоторое время я очутился на том же столе, вокруг которого сидело несколько озабоченных быстро бегущим временем человеческих обрубков. Они шептались друг с другом и не обращали на меня внимания. Мне стало не по себе, и я попытался слететь под стол.

– Лежать! Не летать! – крикнула женщина с большими грудями, которые угрожающе всколыхнулись в мою сторону.

– Хотите поиграть с моей жопой? – крикнул я в отчаянии, пытаясь избавиться от них, чтобы спокойно спрыгнуть вниз и погрызть ножку стола. Но они, к моему огорчению, даже не вздрогнули. Я увидел несколько пар немигающих бесцветных глаз, упершихся в меня, как гвозди в стенку.

– Мы хотим, – спокойно произнесла грудастая, – чтобы ты чувствовал себя у нас как дома.

– Тогда дайте красного дерева и чистых простыней, – попросил я.

– В нашем доме, – продолжала она, – ты будешь есть, пить, принимать лекарства, ходить в школу, а также посещать различные группы для коррекции поведения.

– Я не люблю ваш дом! – признался я. – Я хочу к себе под кровать, отпустите.

– У меня впечатление, – медленно произнес человечек с низким маленьким лбом, – что мы имеем дело с подстоловно-деревянно-крахмальным психозом.

– Может быть, – согласились Большие Груди. – Только почему череп маленького размера и голубая шерстка на плечах?

– Да… – задумчиво протянул Низкий Лоб. – Да… Может быть, деревянно-тепловатое расстройство психики одинокого типа?

– Да, – встрял в разговор Большой Лысый Череп, до сих пор сидевший молча и ковырявший в носу карандашом. – Да. Но посмотрите на уровень возбуждения ушей, на скорость их вращения против часовой стрелки и форму носа… то есть переднего щупальца. Это вполне может быть подкроватно-темное расстройство, крахмальный тип, грубый подтип. Посмотрите на перепончатые пальцы и форму копчика.

– А может быть, хмыкающе-вращающееся расстройство, неопределенный тип? – предложили Большие Груди.

– Хотите поиграть с моей жопой? – крикнул я что есть силы во второй раз и предпринял отчаянную попытку спрыгнуть со стола. Большие Груди вскочили, схватили меня за заднюю лапку и швырнули обратно.

Я взглянул на ее груди и зажмурился от страха.

– В любом случае мы имеем налицо детско-родительское расстройство! – твёрдо произнесла она.

– Анализ крови показал высокую концентрацию пыли, которая часто может быть найдена под кроватью, – продолжил Большой Лысый Череп. – В постановке диагноза необходимо учитывать этот факт. По всей видимости, мы можем предположить деревянно-крахмально-тёмно-подкроватно-одиночное расстройство.

Все согласно закивали.

– Предлагаю, – продолжал он, – в качестве медикаментозного лечения дать несколько препаратов, а именно: Крезак – от жизни под кроватью, Фузак – от пыли, Музак – от дерева, Презак – от простыни, и Пузак – от боязни света.

– А как насчет желания убежать домой под кровать? – поинтересовались Большие Груди.

– Можно половину нормальной дозы Думака, учитывая небольшой размер правого зеленоватого перепончатого ответвления от левой вроде бы… лопатки, – предложил Лысый Большой Череп и, нахмурив лоб, кивнул носом.

– Главная проблема заключается в том, – продолжал Низкий Лоб, – что больной не слушался родителей, делал все наоборот, ни разу не пригласил их к себе под кровать и сам никогда не поднялся к ним, дабы насладиться семейным теплом. Какое безобразное поведение! Как он мог себе позволить сгрызть ножки кровати для того, чтобы они грохнулись в самый интимный момент?

Я представил себе падающих предков и не смог удержаться от смеха.

– Надо бы ему ещё дать пару таблеток Бзака от смеха, – добавили Большие Груди.

– Третья проблема, – Низкий Лоб ещё не закончил, – невнимательность и повышенная активность. Если бы он заметил, сколько пыли скопилось под кроватью, то смог бы привлечь родителей к процессу очистки. В результате совместного труда могло бы возникнуть взаимопонимание между членами семьи. Далее, если бы он был менее активным, то не отвлекал бы родителей, позволяя им зарабатывать достаточное количество денег, чтобы они, наконец, смогли обратить внимание на собственного ребенка.

Я попытался снова спрыгнуть со стола, но Лысый Большой Череп оттащил меня назад. Я устал слушать их глупости и был готов заплакать от отчаяния, голода и бессилия. Мне казалось, что я мышь, над которой проводят эксперимент большие хитрые жадные коты.

– Также, – чихнул, брызнув на всех желтоватой слюной, Низкий Лоб, – я осуждаю поведение родителей. Они могли бы чаще убирать под кроватью, чтобы ребенок не так сильно кашлял и покупать ему дерево и простыни лучшего качества. Они были в состоянии сделать ножки кровати железными, чтобы он не смог их перегрызть. Родители обязаны были периодически, хотя бы раз в год, приходить в обед домой и проверять, не отравился ли ребенок мясом и сыром.

– Кроме того, – Низкий Лоб прокашлялся, – они могли бы больше времени уделять процессу образования ребенка и обучить его способам безопасного ползания по ночам в поисках дерева и простыней, дабы он не сталкивался на каждом шагу с хищными котами и прочими вредными для здоровья насекомыми.

Он воткнул маленькие красненькие глазки в Большие Груди и часто задышал.

Меня схватили за хвост и швырнули назад в палату. Они стали мне давать лекарства и каждый раз просили открыть рот, чтобы убедиться, что я их глотаю. Вскоре я почувствовал себя очень счастливым.

Мне было весело, когда я сидел один в темноте и когда, летая перед зеркалом, рассматривал свой длинный нос, зеленоватую кожу, когти на конечностях и безжизненно-бледное лицо.

Я с большим удовольствием разглядывал свое длинное тельце, сплошь покрытое синяками и рубцами. Я вспоминал с наслаждением жизнь под кроватью, как мною играли в мяч, и забавное приключение в контейнере с красным крестом. Однажды я даже громко рассмеялся, вспомнив, как родители чуть не сломали мне шею, сильно прыгнув на матрасе.

Низкий Лоб, Большие Груди и Лысый Череп были очень довольны, глядя на моё постоянно улыбающееся лицо.

На завтрак мне давали немного неплохого качества дерева с противным салатом из капустных листьев. Они сказали, что будут постепенно менять диету в сторону нормальной, человеческой. Сразу дать мне человеческую диету оказалось невозможным, потому что я, как они объяснили, быстро умру от отравления. Я ненавидел их салаты, они напоминали несвежие пресные простыни, которые я жевал в подкроватной жизни.

Однажды, когда я закончил есть, меня привели в группу существ, которые выглядели так же, как и я. Я хотел подлезть под стул и пожевать его ножку, но учитель схватил меня за переднюю лапку и посадил обратно. Он сел в кресло, качнул головой, как бы стряхивая ненужные мысли, высморкался, протер тем же самым носовым платком стёкла очков и, кашлянув, произнес:

– Пожалуйста, пусть каждый скажет, сколько ему лет, чтобы я смог разделить вас на группы согласно возрасту.

«Мне 10… мне 50…» – послышались ответы.

– А мне 92…

Назвал я эту цифру просто так: мне вполне могло быть пять лет – или сто; я был в затруднении, поскольку в темноте под кроватью потерял счет времени.

Наша группа была маленькой: всего пять существ. Учитель попросил нас разделиться на мальчиков и девочек. Это было сложным, почти невыполнимым для меня заданием. Я сделал выбор и решил стать мальчиком. В нашей группе было два мальчика – я и еще один, который все время кашлял. Он рассказывал, что провел целую вечность в подвале, где было холодно. Друзья, приблудные коты и собаки, согревали его долгими зимними ночами. Мы быстро подружились. Я ему рассказывал историю про жизнь под кроватью, а он мне – про жизнь в подвале. Чем больше времени мы проводили вместе, тем менее я чувствовал себя одиноким. Я стал мечтать о жизни в подвале, а он – о жизни под кроватью. Мы ловко выплевывали таблетки для счастья.

И тут случилось чудо: я начал кушать салат, мясо и сыр и не чувствовал тошноту. Мне больше не хотелось красного дерева, и вид прекрасной шелковой простыни уже не возбуждал. Я начал расти и быстро превратился в молодого человека с прекрасной внешностью. Я был полон энергии, великолепно учился в школе и занимался спортом.

Мой приятель тоже стал меняться. К моему удивлению, он стал превращаться в маленького мальчика. Вскоре его голова уже была не выше моего пояса. Мальчик стал очень капризным и, кроме игры в футбол, ничем не хотел заниматься. Я почувствовал, что мне все трудней и трудней находить с ним общий язык, и вскоре мы разбежались в разные стороны…

К моему величайшему разочарованию, я продолжал меняться, и однажды, взглянув на себя в зеркало, чуть не закричал от ужаса. Оттуда на меня глядел старикан, улыбаясь загадочной улыбкой все в жизни познавшего мудреца.

Случайно в больничном коридоре я наткнулся на бывшего приятеля – он, с соской во рту, ехал на трехколесном велосипеде и махал игрушечной саблей.

Низкий Лоб посмотрел на нас, довольно улыбнулся и заметил, что наконец-то лекарства и нормальный образ жизни вернули нас в общество людей. Я понял, сколько лет сидел под кроватью на пыльном полу в темноте и заплакал. Я страшно завидовал пацану на велосипеде, у которого вся жизнь была впереди. Меня перевели в группу престарелых. Там меня попросили вспомнить что-нибудь интересное. Я открыл рот, чтобы что-нибудь сказать, но не смог.

– Не помню, – объяснил я, – с памятью плохо.

– Вообще не помните? – спросил Низкий Лоб, начавший подозревать старческий склероз.

– Нет, – объяснил я, – помню. Я был существом.

– Интересно, – в комнату вошли Две Большие Груди, – расскажите нам об этом существе.

– У Существа не было имени, – начал я, но потом замолчал, потому как больше не хотел говорить. Я внезапно почувствовал, что счастлив. Мне стало ясно, что никто не виноват и моя жизнь не могла быть другой. Оставалось только понять, в чём был её смысл.

В раскрытую форточку влетела бабочка и села мне на руку.

Наверное, подумал я, смысл был в том, чтобы я и бабочка встретились сейчас здесь. Я улыбнулся. Мне показалось, что я вплотную приблизился к истине, которую ни мне и никому другому никогда не удастся понять.

Бабочка согласно взмахнула крыльями и исчезла, чтобы снова когда-нибудь появиться в моих удивительно интересных бесконечных жизнях.