Читать книгу Бумажная девушка - Гийом Мюссо, Guillaume Musso - Страница 5
2. Два друга
ОглавлениеЯ говорил вечные фразы, которые повторяют, когда пытаются помочь разбитому сердцу, но слова этому не помогают. (…) Ничего из того, что можно сказать, никогда не сделает счастливым того, кто чувствует себя в черном дерьме, потому что он потерял ту, которую любит.
Ричард Бротиган[2]
– Какого черта тебе у меня понадобилось? – пробормотал я.
– Ты меня беспокоишь, Том! Уже несколько месяцев ты не выходишь отсюда и глушишь себя успокоительным.
– Это моя проблема! – заявил я, принимая сидячее положение.
– Нет, Том, твои проблемы – это мои проблемы. Мне казалось, что это и есть дружба. Разве не так?
Сидя на канапе, прикрыв лицо руками, я пожал плечами, наполовину пристыженный, наполовину отчаявшийся.
– В любом случае, – продолжал Мило, – не рассчитывай, что я позволю женщине довести тебя до такого состояния!
– Ты мне не отец! – ответил я, с трудом поднимаясь на ноги.
У меня закружилась голова, я едва устоял на ногах и вынужден был опереться на спинку канапе.
– Это так, но если мы с Кароль тебе не поможем, кто это сделает?
Я повернулся к нему спиной, не попытавшись ответить. В трусах я прошел через гостиную в кухню, чтобы налить стакан воды. В моем фарватере Мило отыскал большой мешок для мусора и открыл холодильник, чтобы разобраться с продуктами.
– Если у тебя нет намерения покончить с собой с помощью просроченного йогурта, то я бы посоветовал тебе выбросить всю молочку, – сказал он, нюхая баночку творога с подозрительным запахом.
– Я не заставляю тебя его есть.
– А этот виноград? Ты уверен, что Обама уже был президентом, когда ты его купил?
Затем Мило принялся наводить подобие порядка в гостиной, подбирая самый объемный мусор, упаковки и пустые бутылки.
– Почему ты это хранишь? – с упреком спросил он, указывая на цифровую рамку с диорамой фотографий Авроры.
– Потому что я У СЕБЯ ДОМА, а У СЕБЯ ДОМА я не обязан перед тобой отчитываться.
– Возможно, но эта женщина разбила тебя на тысячу кусков. Ты не считаешь, что пора спустить ее с пьедестала?
– Послушай, Мило, тебе Аврора никогда не нравилась…
– Это правда, она мне совершенно не нравится. И, скажу откровенно, я всегда знал, что в конце концов она тебя бросит.
– Ах вот как? Могу я узнать, почему?
Слова, которые он долго хранил в сердце, со злобой вырвались из его рта:
– Потому что Аврора не такая, как мы! Потому что она родилась с серебряной ложкой во рту. Потому что для нее жизнь всегда была игрой, тогда как для нас она всегда была боем…
– Если бы все было так просто… Ты ее не знаешь!
– Прекрати ей поклоняться! Посмотри, что она с тобой сделала!
– Разумеется, с тобой такого произойти не могло! Если не считать твоих девиц, в твоей жизни никогда не было любви!
Помимо нашего желания мы заговорили громче, и теперь каждая реплика звучала как оплеуха.
– Но то, что ты испытываешь, не имеет ничего общего с любовью! – вышел из себя Мило. – Это другое: конденсат страдания и разрушительной страсти.
– Я хотя бы рискую. Тогда как ты…
– Это я-то не рискую? Я прыгнул с парашютом с Эмпайр-стейт-билдинг. Это видео разошлось по интернету…
– И что это тебе принесло кроме большого штрафа?
Как будто не услышав меня, Мило перечислил:
– Съехал на лыжах с Белой горы в Перу, спустился на параплане с Эвереста… Я вхожу в число тех немногих людей в мире, кто поднялся на гору Чогори…
– Если речь идет об игре в камикадзе, то да, в этом ты мастер. Но я-то говорю о риске любить – этот точно тебе не по зубам. Ты никогда не отваживался даже с…
– ПРЕКРАТИ! – рявкнул он и схватил меня за ворот футболки, чтобы помешать закончить фразу.
Мило замер в этой позе на несколько секунд, сжав кулаки и злобно глядя на меня, пока он не осознал ситуацию: друг пришел мне помочь, но был всего в двух шагах от того, чтобы врезать мне кулаком по физиономии…
– Прости, – сказал он, разжимая пальцы.
Я пожал плечами и вышел на просторную террасу, выходившую на океан. В доме, скрытом от посторонних взглядов, был прямой выход на пляж. Туда вела принадлежащая только мне лестница, на ступенях которой стояли терракотовые кашпо с умирающими растениями. Уже несколько месяцев у меня не было сил их поливать.
Я взял старые очки от солнца «Рейбан Вайфарер», забытые на столе из яванского тика, чтобы защитить глаза от слепящего сияния, и рухнул в качалку.
Мило зарулил в кухню и присоединился ко мне с двумя чашками кофе, протянул мне одну.
– Ладно, довольно этого ребячества. Давай поговорим серьезно, – предложил он, присаживаясь на стол.
Устремив взгляд на волны, я не оказывал никакого сопротивления. В это мгновение мне хотелось только одного: чтобы Мило побыстрее рассказал мне то, ради чего он пришел, и отвалил, чтобы я мог пойти выблевать мою тоску в раковину, а потом снова проглотить пригоршню пилюль, которые унесут меня далеко от реальности.
– Сколько мы с тобой знакомы, Том? Двадцать пять лет?
– Около того, – сказал я, делая глоток кофе.
– Еще когда мы были подростками, ты всегда был голосом разума, – начал Мило. – Ты не дал мне наделать немало глупостей. Без тебя я бы уже давно сидел в тюрьме, а может быть, уже умер. Без тебя Кароль никогда бы не стала полицейским. Без тебя я не смог бы купить дом для моей матери. Короче, я знаю, что всем обязан тебе.
Смущенный, я отмахнулся от его аргументов:
– Если ты пришел для того, чтобы нести весь этот вздор…
– Это не вздор! Мы сумели устоять, Том: перед наркотиками, перед насилием банд; смогли перемолоть испорченное детство…
На этот раз аргумент попал в цель, и я вздрогнул. Несмотря на успех и подъем по социальной лестнице, во мне все еще жил пятнадцатилетний подросток, который так и не уехал из квартала Макартур-парк, с его наркодилерами и лестничными клетками, полными криков. А еще там всюду был страх.
Я повернул голову и посмотрел на океан. Прозрачная вода сверкала тысячей оттенков от бирюзового до ультрамаринового. Лишь несколько волн, гармоничных и регулярных, волновали Тихий океан. Его спокойствие резко контрастировало с нашей полной перипетий юностью.
– Мы чистые, – продолжал Мило. – Мы заработали деньги честным путем. Мы не носим под пиджаком оружие. На наших рубашках нет ни капли крови, как нет и следов кокаина на наших банкнотах…
– Не понимаю, как все это связано с…
– У нас есть все, чтобы быть счастливыми, Том! Здоровье, молодость, увлекательная работа. Ты не можешь все искорежить из-за женщины. Это слишком глупо! Она тебя не заслуживает. Побереги свою печаль до тех дней, когда настоящее несчастье постучит в нашу дверь.
– Аврора была женщиной моей жизни! Как ты этого не понимаешь? Почему ты не уважаешь мою боль?
Мило вздохнул:
– Что ж, если ты хочешь, я скажу. Если бы она действительно была женщиной твоей жизни, то это она сегодня была бы здесь, с тобой, чтобы помешать тебе погрузиться в разрушительный бред.
Он одним глотком выпил свой эспрессо и констатировал:
– Ты сделал все, чтобы ее вернуть: умолял, пытался заставить ее ревновать, потом ты прошел через унижение перед всем человечеством. Пойми же, все кончено: она не вернется. Аврора перевернула страницу, и тебе следовало бы сделать то же самое.
– У меня не получается, – признался я.
Мило как будто задумался на мгновение, и на его лице появилось одновременно озадаченное и загадочное выражение.
– Что ж, я полагаю, что у тебя просто не осталось выбора.
– Как это?
– Прими душ и оденься.
– Для чего?
– Съедим говяжьи ребра в «Спаго».
– Я не слишком голоден.
– А я веду тебя туда не ради еды.
– А ради чего тогда?
– Для поднятия тонуса – поверь, он тебе понадобится, когда я наконец скажу тебе то, что должен.
2
Ричард Бротиган (1935–1984) – американский писатель и поэт, знаковая фигура контркультуры 1960–1970-х.