Читать книгу Иго по расписанию - Глеб Дибернин - Страница 5

Он проснулся от запаха. Не дыма. Нет. Это был… жареный пергамент, перемешанный с чернилами и злостью.

Жбан открыл глаза, сев рывком. Сначала ничего – только звуки рассвета, визг петуха с запозданием и тяжёлое дыхание KPI, свернувшейся клубком у входа.

Затем – пепел. Повсюду.

Карта задач – исчезла. Её обугленные остатки лежали в углу, как обвинение в том, что реальность – не место для экспериментов.

– Кто? – прошептал он. – Кто решился?

За тканевой стеной послышался голос Хельги:

– Те, кому ты не дал места в Комнате сомнений.

Он вышел. Её глаза были спокойны.

– Они не хотят обсуждать. Они хотят вернуть старое. Без обсуждений.

Жбан провёл рукой по лицу.

– Значит, надо восстановить всё.

– Нет. Теперь они ждут удар в ответ. Или слабость. Если ты начнёшь заново – ты покажешь, что был прав. Если отступишь – признаешь вину.

– И что делать?

– Не паниковать. И не говорить ничего… до пятницы.

– Почему до пятницы?

Ответ пришёл в руке Настасьи. Она держала пергамент – сгоревший по краям, с клеймом Орды и единственным словом: “СУД. ПЯТНИЦА.”

– Подброшено в мой котёл. Между ромашкой и чертополохом, – сказала она, поднося лист ближе. – Думаю, адресат – ты.

– “Суд”. Это официально?

– Это предупреждение. Или приглашение. Или… приговор.

Он вздохнул.

– То есть меня вызвали на корпоративный трибунал? Без повестки, без протокола?

– Именно. Ты стал инородным знанием. Теперь ты должен объясниться – или исчезнуть.

Тем временем, у шатра хана…

Караш-Буга стоял перед Батыем, с папкой под мышкой. Внутри – обрывки схем, вырезанные из уцелевших диаграмм Жбана.

– Ваше высокородие, прошу взглянуть. Вот – “двухфакторная система эскалации” и “поток визуальной ответственности”. А вот – “таблица мертвых и KPI выживших”.

Хан смотрел долго.

– Это… непонятно. Но пугает.

– Именно. Я подозреваю – это магия нового века. Она не требует рун. Только слов и схем.

– Он утверждает, что управляет лучше?

– Он подменяет управление алгоритмами. Сегодня – таблица. Завтра – вы станете пунктом в её строке.

Хан помолчал.

– А если он прав?

– Тогда мы все – неправы. А Орда не может быть неправа.

Жбан сидел у обгоревшей доски. Настасья – напротив. Хельга стояла, спиной к ним.

– Нам нужно устроить планёрку, – сказал он.

– Ты с ума сошёл?

– Нет. Но если меня обвиняют – я хочу, чтобы все услышали мою сторону, прежде чем их уши займёт Буга.

– Планёрка перед судом? – Хельга подняла бровь.

– Назовём это… “оперативная синхронизация рисков и надежд”.

– Ты же понимаешь, они ждут, что ты сломаешься.

– Значит, не сломаюсь. И если это конец – он будет структурированным.

– Собирайтесь. Все. Срочно. У костра, без флажков, без ролей, – сказал Жбан.

Настасья посмотрела на него:

– Тебя обвиняют в тайном подмене власти. А ты зовёшь на митинг?

– Нет. Я зову на первую в истории открытую синхронизацию неравных позиций.

Хельга усмехнулась:

– Звучит как способ умереть стоя.

– Именно.

Костёр пылал, вокруг – около двадцати человек: старосты, ремесленники, пара князей, трое подростков, не ушедших потому что “интересно, чё будет”.

Жбан встал в центре.

– Мне грозит суд. Не формальный. И даже не честный.

Но… он будет.

– А за что тебя? – спросил один из старост.

– За структуру. За идеи. За… PowerPoint.

(тишина)

– Простите. За магию, которую я не применял.

Но которая изменила всё.

– Значит, всё зря? – донёсся голос. – Опять вернутся палки и налог “на улыбку”?

– Не если мы решим, что не зря.

Стук. Тишина.

Появляется Караш-Буга.

Плащ – чёрный. Улыбка – натянутая, как струна на лютне палача.

– О, какая встреча. Я просто проходил мимо. Запах дыма – и я подумал: не жгут ли тут моё терпение?

Жбан даже не обернулся:

– У нас встреча. Без оружия. Только слова.

– А слова, милый, бывают острее стрел.

Он сел. Все замолчали. Только Леонтий Сторож, монах, посапывал под дубом.

– Я предлагаю, – начал Жбан, – чтобы каждый сказал, что ему непонятно в новой системе. И мы это обсудим.

– Мне непонятно, – сказал Караш, – почему ты называешь деревенских “участниками процесса”, а не “плательщиками дани”. Это – подмена понятий?

– Нет. Это смена перспективы.

– А если я скажу, что перспектива – это то, что рисует художник, чтобы продать ложь?

– Тогда ты – критик, Караш. Но не создатель.

Леонтий поднял голову.

– Слушаю, а вино внутри как будто греется… Ты знаешь, что вода тоже может утопить, если её наливать ведрами сверху?

Жбан хмыкнул.

– Я пытаюсь капать. По капле.

– А они уже тонут. Потому что капли – из будущего. А они живут в прошлом. Их крыша – это страх. А твой PowerPoint – это молния.

Некоторые переглянулись. Староста Авдей сказал:

– Может, монаха-то выслушаем? Он хотя бы бухой искренне.

– Я не бухой. Я пророк, – ответил Леонтий, икнув. – Просто мои видения пахнут хмелем.

И тут…Из тени вышел он.

Чужой. Лицо как пергамент. Глаза – пепел. Мантия без знаков, но с узором шелка, похожим на размытые карты.

– Я – Исаак Серый, – сказал он. – Наблюдатель от Восточной ставки. Хубилай хочет знать, что происходит в этой “лаборатории смысла”.

Жбан выпрямился.

– Кто тебя послал?

– Никто. Я – как ошибка в формуле. Необходима, чтобы понять, работает ли она.

Караш встал:

– Ты не санкционирован здесь!

– Я – не здесь. Я – между. И если истина не встанет сама – я её вырву.

Исаак посмотрел на Жбана.

– Ты утверждаешь, что магии не применял. Докажи это структурой – или страхом.

Потому что один из них – прав.

Шатёр стал холоднее.

Исаак Серый не делал ни одного резкого движения. Он будто протекал по пространству, касаясь полочек, просматривая доски, щелкая ногтем по карточкам с надписями:

“Согласование капусты по трём фронтам”, “Мотивация ремесленников”, “Негативные ретроспективы – почему улыбается Авдей”.

– Всё это… – сказал он наконец, – сложнее, чем Орда. Но проще, чем вы думаете.

Жбан стоял сзади, держа блокнот. На губах – попытка усмешки.

– Это просто управление. С минимальным входом и прозрачным выходом. Я пытался упростить.

– А получилось усложнить.

– Это жизнь.

– Нет. Это архитектура.

А архитектура, не объяснённая строителю – это магия.

Хельга прислонилась к столбу.

– Аудитор. Скажи: тебе важна правда или результат?

– Мне важен… источник. Если дерево даёт плоды, но питается ядом – ты бы ел их?

– Я бы сначала проверила, можно ли отфильтровать яд.

Настасья вмешалась:

– А я бы задала вопрос: а если это единственное дерево, что растёт в голой степи?

Исаак чуть кивнул.

– Именно поэтому я не судья. Я свидетель.

Жбан шагнул ближе:

– Смотри. Это “график довериеметрии”. Я создал его, чтобы видеть, где проседает взаимодействие. Это всего лишь шкала.

– От нуля до “прячется в сарае”?

– Почти.

Исаак изучал. Молчал. Иногда кивал, иногда крутил голову, будто слышал шёпот не слов, а подтекста реальности.

И вдруг – он замер. Провёл рукой по одной из карточек. Достал её. Прочитал вслух.

– “Если хочешь чего-то, чего никогда не имел – делай то, чего никогда не делал.”

– Кто это написал?

Жбан моргнул.

– Это… знакомо. Но не я.

– Это цитата Франклина. XVIII век. А у тебя – XIII.

Хельга сжала рукоять ножа.

– Это что, ошибка?

– Нет. Это утечка времени.

Настасья шагнула вперёд:

– Возможно, кто-то подкинул.

– Возможно.

А возможно – эта система сама тянет чужое время в себя.

Жбан сел.

– Я не писал этого. Я бы запомнил.

– Именно. Или – ты уже начал забывать, где граница.

Исаак положил карточку на стол.

– Это не магия. Это сбой.

– Какой?

– Временной. Ты начал с системы… А создал брешь.

Костёр не грел. Он только напоминал, что ночь длинная.

Жбан сидел, поджав ноги. Настасья молча кормила KPI чем-то травяным и пахнущим чесноком. Леонтий лениво возился с чашей в руках, не спеша её подносить к губам.

– Ты понимаешь, что это будет суд не за поступок, – сказал он наконец. – А за само твоё существование тут.

– Я ничего не нарушал, – ответил Жбан, вглядываясь в угли. – Я пытался улучшить.

– Ты вмешался, – сказал Леонтий. – А вмешательство – это как чужая ложка в кастрюле: вроде мешает, а вроде – и вкусно.

Настасья покосилась на монаха.

– Ты собираешься говорить в таких загадках даже если его казнят?

– Конечно. Потому что только в загадке можно спрятать грусть, – кивнул он и хлебнул.

Жбан тяжело выдохнул:

– Я не принёс сюда магии. Я принёс сюда метод.

– А если метод – чужой для их тел? – спросила Настасья. – Что если ты пересадил мозг кости, не проверив, выдержит ли?

Он замолчал.

Леонтий поднял палец:

– Есть одна история. Слышал её во сне, в погребе, когда мы хоронили порося. Один умный человек решил провести водопровод в деревню. Люди радовались. Но через месяц всё село заболело – не привыкли к такой воде. Кишки отказались понимать прогресс.

Настасья вздохнула:

– Он снова рассказывает про желудок как центр мироздания.

– А я что? Это же правда!

В этот момент зашаталась ткань у входа. Вошёл Исаак.

– Суд будет завтра. Утром. В шатре хана.

Он оглядел троих.

– Я не знаю, что ты. Но ты уже не здесь.

Жбан встал.

– Я здесь. Прямо перед тобой.

– Нет. Ты – между строками. Ты не входишь в систему. Ты – вставка. Как примечание на полях истории.

– А ты?

– Я – тот, кто читает с карандашом.

Позже. Шатёр Караша.

– Что ты сказал?

– Он всё ещё носит с собой предмет, – прошипел Елман-Дэви, его помощник. – Маленький чёрный прямоугольник. Я видел, как он достаёт его ночью. Он… мигает.

– Ты уверен?

– Да. Один миг – синий. Как дух.

Караш-Буга поднёс пальцы к подбородку. Улыбка медленно потянулась.

– Вот и всё. Вот и конец твоей PowerPoint-сказке, чужак.

– Это будет доказательство?

– Это будет… ключ к клетке.

Он хлопнул в ладони:

– Подготовь гонца. Пусть хан узнает, что мы поймали демона с глазами машины.

– Ты с ума сошёл, – сказала Настасья.

Жбан сидел в углу шатра, держа смартфон в ладонях как трофей или проклятие. Маленький экран мерцал, тускло, как последний костёр на краю времени.

– Он ничего не делает. Всё, что осталось – будильник и приложение “Погода”.

– Тем хуже. Он… доказывает, что ты не отсюда. Сожги его.

– Нет.

– Почему?

– Потому что он… (он замолчал, тяжело сглотнув) …он знает, какой сегодня день.

Хельга откинула полог и вошла, словно ветром занесло.

– Так. Что за панихида?

– Он не хочет уничтожать предмет, который будет причиной его смерти, – сказала Настасья.

– Тогда давай… сделаем из него жизнь.

– Что?

Хельга уселась рядом с Жбаном.

– У тебя есть данные? Погода?

– Да, странным образом ещё работает. “Вероятность дождя – 94% к полудню.”

– Прекрасно.

– И что ты предлагаешь?

– Пусть он… предскажет.

– Мы инсценируем чудо?

– Нет. Мы выведем врага в его игру. Если они верят в магию – пусть получат её. Но по расписанию.

Полдень. Шатёр остался пуст – все вышли на площадь.

Жбан стоял на возвышении, а перед ним – настороженные лица, среди которых Исаак, Настасья, Хельга и даже Леонтий, держащий чашу с вином и конфетным петушком.

– Я… – начал он.

– Хочу показать вам один артефакт. Он не магический. Он – предсказательный.

(тихий гул)

– Сегодня… Сегодня в полдень – пойдёт дождь. Так говорит он.

Он поднял смартфон.

Толпа молчала.

Караш-Буга уже шагал сквозь людей – и готовился вытащить обвинение.

Исаак смотрел, как будто листал невидимую страницу: «Опасно. Но умно».

– И если дождь пойдёт – ты бог? – спросил Караш громко.

– Нет. Я – наблюдатель. А это – инструмент.

Капля. Одна. Другая.

Через секунду – всё небо вспыхнуло громом, и степь затрепетала от льющейся стены дождя.

Толпа ахнула. Леонтий поднял чашу:

– Ну, теперь, значит, и прогноз можно пить!

Караш застыл. На его лице впервые появилась не ярость… А страх.

Жбан тихо произнёс Настасье:

– 3% заряда. Он выдохнется до вечера.

– Пусть уйдёт, как легенда. Не как вещь.

Он улыбнулся. Слёзы и дождь смешались на лице.

Исаак произнёс:

– Ты доказал не происхождение. Ты доказал – что можешь создавать веру. А это опаснее магии.

Караш-Буга молчал в шатре. Не рычал. Не швырялся посудой. Не бил Елмана-Дэви по голове черпаком.

– Он всех… очаровал, – наконец выдохнул.

– Он сделал из дождя спектакль. Из себя – пророка. А меня? Меня оставил озлобленным стражем конюшни!

– Мы можем заявить, что он подстроил это, – заискивал Елман. – Что это… фокус!

Скрытый идол! Внутри – бесы!

– Нет, – Караш резко встал.

– Теперь он не просто чужак. Он – символ. И символ надо разрушить не кулаком, а идеей, что сильнее. Если он породил веру – я породил сомнение.

Тем временем, на краю деревни, у поросшего мхом камня, Жбан сидел рядом с Леонтием.

Настасья дремала неподалёку. Хельга точила нож.

– Завтра, – сказал Жбан, – меня будут судить.

– Не тебя, – ответил Леонтий. – Тебя уже выбрали. Будут судить твою разницу.

То, что ты не в ритме. Не в песне. Что ты… не ложишься на слух.

Жбан задумался.

– Скажи, старик. Есть способ выиграть?

Леонтий посмотрел на него с непривычной трезвостью.

– Суд Хана строится на трёх вопросах. Первый – об истине. Второй – об пользе. И третий…Третий ты не поймёшь, пока не ответишь.

– Прекрасно. Люблю квесты без подсказок.

– Ответ на третий вопрос – это не слова. Это ты сам. Как поступишь. Как замолчишь. Или не замолчишь.

Настасья подошла, завернувшись в плащ.

– Завтра мы будем с тобой.

– Не надо. Вас тоже могут обвинить.

– Тем более будем.

Хельга добавила, не отрываясь от ножа:

– Если умрёшь – мне придётся всем всё объяснять. А я не люблю говорить дважды.

Жбан усмехнулся. Потом стал серьёзен.

– Знаете… я не боюсь умереть. Я боюсь… оказаться неправым.

Ночь. Тихая.

Жбан лежал, глядя в звёзды, и тихо шептал:

– Первый: что есть истина? Второй: что есть польза? Третий…Я готов.

Но внутри – всё дрожало.

Не от страха. От осознания, что завтра он будет говорить от имени всех, кого судьба может закинуть в чужое время.

Шатёр был широк и тёмен. Лучи солнца пробивались через ткань, словно бог пытался подслушать.

Хан Батый сидел высоко, окружённый молчаливыми старейшинами. Сбоку – Караш-Буга, лицо каменное. Ещё дальше – Исаак Серый, с пером в пальцах, как клинком.

Жбан шагнул в круг. Настасья и Хельга стояли у входа, как корни – рядом, но невидимы в формальности.

Хан начал:

– Первый вопрос. Что есть истина, если правду говорит тот, кто выше?

Жбан выдохнул.

– Истина – не звук сверху. Истина – когда тот, кто ниже, понимает, что сказано.

Если он не понял – значит, это не истина, а шум.

Хан кивнул. Молчание.

– Второй. Ты строишь новую систему. Она даёт пользу?

– Да, – ответил Жбан.

– Она не идеальна. Но в ней каждый может понять, куда он идёт. Это не порядок. Это направление.

Исаак сделал заметку.

– Третий, – произнёс Хан, не меняя интонации.

– Зачем ты остался?

Жбан замер.

Это был не вопрос о власти. Это был удар под броню.

Он посмотрел на Караша – тот уже шагал вперёд.

– Он остался, потому что хочет разрушить нас изнутри. Он внедрил тайное знание.

Он…

Жбан поднял палец.

– Нет.

Он вытащил смартфон. Показал экран. Один процент заряда. Открыл галерею.

И показал фото: Грязная доска. Староста Авдей. Двое детей с карточками в руках. Настасья, смеющаяся. Хельга, хмуро смотрящая на диаграмму. И он сам – в центре.

Команда.

– Я остался не ради власти. А ради этого.

– Это… – произнёс Исаак. – …не доказательство. Это…

– Связь, – закончил Жбан.

Экран потух. Тишина. Хан посмотрел на всех. Потом – в угол. Где стоял костыль, оставленный кем-то из стариков.

– Истинно… ты не маг. Ты – чиновник.

Шёпот пронёсся по шатру.

– И это… страшнее. Но полезнее.

Он встал.

– Я назначаю тебя управляющим над деревнями. До следующего сезона. Если выживешь – вернёшься. Если нет – никто не заметит.

Жбан молча кивнул.

Настасья зажала губы. Хельга – усмехнулась. Караш-Буга – смотрел, как будто сражение ещё не окончено.

А Исаак записал: “Тот, кто не ответил – но показал”, “Не убьём”, “Наблюдать.”