Читать книгу Книга Синана. Сердце за темным Босфором - Глеб Шульпяков - Страница 15

Когда отец ушел от нас, я первое время страшно скучал. Но постепенно к тоске стало примешиваться другое чувство, и это было чувство свободы. Что отныне я свободен и могу делать что пожелаю. Терять и жалеть нечего.

Странное, пьянящее это было ощущение. И вскоре оно завладело мной полностью.

В школе мы часто ходили «на башню». Так называлась пожарная каланча, которая стояла на окраине города у леса. Стальной каркас и открытая лестница – пять пролетов с площадками – вот что это была за каланча. Мы, начальная школа, залезали невысоко, только на первую «ступень». Дальше было просто страшно. Те, кто постарше, сидели на второй – курили и горланили. А все остальные площадки считались неприступными.

Мы висели, как орехи на ветке, на этой башне бесконечными летними вечерами. Мы рассказывали друг другу небылицы – о мальчиках из какого-то вечно параллельного класса, которым удавалось забраться на самый верх и спуститься целыми и невредимыми, или о мальчике из соседней школы, который упал с этой лестницы и разбился. А когда темнело и лес вокруг чернел, садились на велосипеды и ехали по домам.

Матери про башню я не рассказывал. Но однажды в воскресенье, ближе к вечеру, когда ранец собран, а полдник съеден, я выкатил велик. Что на меня нашло? Не знаю.

Мать сидела за швейной машинкой и не заметила, как я вышел.

Через полчаса я прислонил свой «Школьник» к стальной опоре. Поднял голову. Башня выглядела погруженной в себя, обернутой в тишину и небо. А крошечная смотровая площадка просто терялась в нем. Но я все равно полез. Сжимая холодные поручни, я карабкался, пока не уперся головой в люк. Откинув крышку, вылез. Не поднимая головы, лежал. Слушал, как сердце колотится о теплые доски.

Сколько времени я пролежал? Раскинув руки, распятый на этих теплых досках? Боясь приподняться, встать – чтобы не вылететь, не упасть в небо? А вокруг шумел лес, подсвеченный закатом. Красивое, торжественное это было зрелище.

И тогда я заплакал. От страха, от обиды – разревелся как младенец. Потому что земля внизу лежала, как вода на дне колодца, темная, далекая. Потому что никто не знал, где я, и не мог мне помочь. И потому что лес был далек и красив, и если я разобьюсь, он останется таким же красивым и далеким.

Я лежал на досках и плакал, а башня только тихо гудела на ветру, который путался в переборках. А потом я успокоился, так же внезапно. Успокоился и встал на ноги. Посмотрел вокруг – на лес, небо. Вытер слезы и даже сплюнул. Посмотрел вниз, где узкая спичечная лестница терялась в сумерках.

И стал спускаться на землю.

…Дома на столе стоял компот. Я взялся за ручку, но чашка выскочила и разбилась. Шарик изюма покатился по полу. Руки дрожали и на следующий день, когда мы писали диктант. Они дрожали и пахли сталью и ржавчиной еще пару дней. И никаким мылом я не мог вытравить этот запах.

О своем подвиге я никому не рассказывал. Зачем? Все равно бы мне никто не поверил. А повторять подвиг мне не хотелось.

По вечерам мы по-прежнему собирались на башне и рассказывали небылицы. Задирали вверх головы, где летела недостижимая смотровая площадка. Мечтали – и разъезжались по домам. А потом прошло много времени. За это время мне довелось много куда подняться. На крыши и колокольни, строительные краны и средневековые соборы. Даже на шпиль Петропавловской крепости. Но перебирая их в памяти, я вижу только пожарную каланчу. Ту самую, которая одиноко стоит посреди моего детства.