Читать книгу Человек с Земли (сборник) - Гордон Диксон - Страница 5

Вы спрашиваете меня, что такое искусство? И ожидаете, что у меня есть под рукой готовый ответ лишь потому, что я так долго закупаю вещи для музеев и галерей, что успел вырастить обильный урожай седых волос. Все не так уж просто.

Итак, что такое искусство? Сорок лет я изучал, ощупывал, восхищался и любил множество предметов, которым с надеждой придали форму сосудов для хранения того светлого духа, что мы зовем искусством – и все же я не способен ответить на вопрос прямо. Неискушенный человек скажет просто – это красота. Но искусство вовсе не обязано быть прекрасным. Иногда оно уродливо. Иногда грубо и неуклюже. Иногда незавершенно.

Как и многие другие, которым приходится принимать подобные решения, вынося суждение об искусстве, я научился полагаться на ощущение. Вы ведь знаете, что такое ощущение. Представьте, что вы взяли что-нибудь в руки. Статуэтку – или, еще лучше, обломок камня, обработанный и раскрашенный каким-нибудь древним доисторическим человеком. Вы смотрите на него. Поначалу оно для вас – ничто, лишь полуузнаваемая репродукция какого-нибудь дикого животного, не дотягивающая даже до того уровня, на каком сегодня это может сделать школьник.

Но потом, пока вы его держите, ваше воображение неожиданно проникает вглубь камня и времени, достигает того самого человека, скорчившегося возле каменной стены своей пещеры – и вы видите предмет новыми глазами, не как пыльный камень в руке, а то, что видел тот человек в час его создания. Вы заглядываете за пределы физической репродукции в величественное совершенство его воображения.

Вот тогда это и можно назвать искусством – неважно, каким бы странным оно ни казалось вам внешне – той самой магией, что соединяет мостиками пропасти между художником и вами. Для него ни расстояние, ни любые неясности не будут слишком велики. Позвольте привести пример из собственного опыта.

* * *

Несколько лет назад, когда я путешествовал по вновь открытым мирам в качестве представителя-закупщика одной хорошо известной художественной галереи, я получил письмо от человека по имени Кэри Лонген, попросившего меня, если возможно, побывать на планете под названием Мир Элмана и осмотреть несколько статуэток, которые он предлагал для продажи.

Подобные послания редко попадали непосредственно ко мне. Обычно их переадресовывала мне организация, которую я в то время представлял. Поскольку, однако, та планета оказалась неподалеку, в той же солнечной системе, где я в тот момент находился, то я отправил Лонгену космограмму о том, что приеду. Закончив оставшиеся дела, я взял билет на внутрисистемный корабль и через несколько дней приземлился на Мире Элмана.

Это, действительно, оказалась совсем малоосвоенная, только что открытая планета. Как я потом узнал, космопорт, где мы совершили поездку, был одним из двух, на которые могли садиться корабли межзвездного класса. Окружавший его город да был лишь небольшим поселком, Лонген не встретил меня в космопорту, поэтому я взял такси и поехал прямо в отель, где заранее заказал себе номер.

В тот же вечер коммуникатор в моем номере сначала зазвонил, потом сообщил имя гостя. Я открыл дверь и впустил высокого человека с сильно загорелым лицом, темными неподстриженными волосами и встревоженными зеленовато-карими глазами.

– Мистер Лонген? – спросил я.

– Мистер Джонс? – отозвался он. Затем переложил некрашеный деревянный ящик из правой руки в левую и протянул правую, отвечая на рукопожатие. Я закрыл дверь и предложил ему сесть.

Он поставил ящик на стоявший между нашими креслами маленький кофейный столик, но открывать пока не стал. К этому времени я успел рассмотреть его грубую одежду, бриджи и плащ из тускло-коричневого пластика. Заметил и неуверенность в движениях, которую обычно проявляют непривычные к городской обстановке люди. Странно, что такой человек собрался предложить на продажу произведения искусства.

– Ваша кодограмма, – сказал я, – была не очень подробной. Организация, которую я представляю…

– Они у меня здесь, – произнес он, положив руку на ящик.

Я посмотрел на ящик с изумлением. В основании он был не более половины квадратного метра и высотой сантиметров в двадцать.

– Внутри? – спросил я. Потом взглянул на посетителя, и в голове стало зарождаться подозрение. Наверное, я проявил бы большую осторожность, приди его послание сразу ко мне, а не через Землю. Но вы знаете, как иногда бывает – порой находишь там, где не ищешь. – Скажите, мистер Лонген, откуда у вас эти статуэтки?

Он взглянул на меня с легким вызовом.

– Их сделал мой друг.

– Друг? – переспросил я – и должен признать, во мне начало расти раздражение. Когда с тобой так обращаются, чувствуешь себя дураком. – Могу ли я спросить, продавал ли ваш друг ранее что-либо их своих работ?

– Гм-м, нет, – замялся Лонген. Он явно огорчился – но и я тоже, вспомнив о зря потерянном времени.

– Все понятно, – сказал я, вставая. – Вы заставили меня сделать весьма дорогостоящий крюк всего лишь для того, чтобы продемонстрировать работу некоего любителя. До свидания, мистер Лонген. И прихватите, пожалуйста, ваш ящик, когда будете уходить!

– Да ведь вы ничего подобного раньше не видели!

Он с отчаянием посмотрел на меня снизу вверх.

– Не сомневаюсь, – отозвался я.

– Взгляните. Позвольте, я покажу… – Он начал суетливо возиться с задвижкой на ящике. – Раз уж вы проделали путь сюда, так хоть посмотрите.

Я понял, что избавиться мне от него все равно не удастся, разве только попросить управляющего отелем выдворить его силой, и плюхнулся обратно в кресло. – Так как зовут вашего друга? – вопросил я.

Пальцы Лонгена замерли на задвижке.

– Черный Чарли, – ответил он, отведя взгляд.

Я выпучил глаза.

– Извините, не понял. Блэк… Чарльз Блэк?

Он ответил мне довольно дерзким взглядом и покачал головой.

– Просто Черный Чарли, – сказал он с неожиданным спокойствием. – Именно так его и зовут. Черный Чарли.

Он опять стал возиться с ящиком.

Когда ему удалось, наконец, выдрать из задвижки скрепляющий ее грубо выструганный деревянный стержень, я взглянул на него с подозрением. Он уже собрался поднять крышку, но, очевидно, передумал, развернул ящик и подтолкнул его ко мне через столик.

Дерево под моими пальцами оказалось твердым и шершавым. Я поднял крышку. Ящик был перегорожен на пять небольших отделений, и в каждом лежал кусок мелкозернистого песчаника различной, но совершенно непонятной формы.

Я посмотрел на них, потом на Лонгена, чтобы убедиться, что это не какая-то замысловатая шутка. Но взгляд высокого мужчины был совершенно серьезен. Я начал медленно вынимать камни и выстраивать их в ряд на столе.

Я рассмотрел их один за другим, пытаясь угадать в их форме какой-то смысл. Но не обнаружил ничего, абсолютно ничего. Один отдаленно походил на пирамиду с более или менее правильными гранями. Другой смутно напоминал скрюченную фигуру. Об остальных в лучшем случае можно было сказать лишь то, что в них имелось сходство с теми камнями, которые подбирают и используют как пресс-папье. И все же они явно были обработаны. На каждом виднелись несомненные следы долота. К тому же они были отполированы в той степени, в какой это позволял мягкий и зернистый материал.

Я взглянул на Лонгена. Он смотрел на меня с напряженным ожиданием. Я был совершенно озадачен его находкой – или тем, что он считал находкой. Я попытался честно отнестись к тому, что он принимает их за произведения искусства. Тут явно не было ничего более, кроме верности другу – без сомнения, столь же неискушенному в искусстве, как и он. Я заговорил, стараясь произносить слова как можно более мягко.

– Так что же, по мнению вашего друга, я должен с ними сделать, мистер Лонген? – вежливо поинтересовался я.

– Вы ведь покупаете всякие вещи для музеев на Земле? – спросил он.

Я кивнул, потом взял камень, напоминающий сжавшуюся фигуру животного, и повертел его.

– Мистер Лонген, я занимаюсь своим делом уже много лет…

– Знаю, – прервал он меня. – Я прочитал о вас в факсгазете, когда вы прилетели на соседнюю планету. Потому вам и написал.

– Понятно. Так вот, как я уже говорил, я занимаюсь этим очень долго, и могу достаточно спокойно утверждать, что кое-что смыслю в искусстве, Если бы в тех фигурках, что сделал ваш друг, было бы хоть немного искусства, я бы его разглядел. Но это мне не удалось.

Во взгляде его зеленовато-карих глаз я прочитал потрясение.

– Вы… вы… – пробормотал он, наконец, – вы ведь не всерьез это сказали. Разозлились, наверное, что я затащил вас сюда.

– Мне очень жаль. – Я вовсе не зол на вас, и сказал именно то, что думаю. Эти предметы не только не искусство – в них вообще нет никакой ценности. Совершенно! Кто-то убедил вашего друга в том, что он талантлив. Вы окажете ему услугу, сказав правду.

Он долго смотрел на меня, словно дожидаясь слов, которые могли бы смягчить приговор. Потом внезапно встал и пересек комнату тремя длинными шагами. Скрывая возбуждение, он уставился в окно, но его мозолистые руки судорожно сжимались и разжимались.

Я дал ему немного времени переварить услышанное, затем принялся укладывать фигурки обратно в ящик.

– Мне очень жаль, – повторил я.

Он повернулся, стремительно подошел ко мне и наклонился, заглядывая мне в лицо.

– А очень ли вам жаль? – спросил он.

– Поверьте, очень, – искренне ответил я. И это было действительно так.

– Тогда окажите мне услугу, – вырвалось у него. – Не поедете ли вы со мной, чтобы сказать Чарли то, что сказали мне. Сами?

– Я… – Я хотел возразить, отказаться, но увидев всего в шести дюймах от своего лица его страдающие глаза, не смог выдавить ни слова. – Хорошо, – сказал я, наконец.

Воздух, который он так долго сдерживал, с шумом вырвался из груди.

– Спасибо, – сказал он. – Отправимся завтра. Вы даже не представляете, насколько это для меня важно. Спасибо.

У меня оказалось достаточно времени пожалеть о своем решении, как той ночью, так и наутро, когда Лонген поднял меня ни свет ни заря, одел в походную одежду вроде своей, включая высокие непромокаемые сапоги, и усадил в наземно-воздушный комбинированный флаер, нагруженный различным старательским снаряжением. Но обещание есть обещание – а свои обещания я привык выполнять.

Мы полетели на юг вдоль высокой горной гряды, пока не достигли побережья и болотистой дельты какой-то чудовищно широкой реки. Тут, к моему неудовольствию, мы начали снижаться. Очень я не уважаю жаркий и сырой климат, и никак не могу понять тех, кто соглашается жить в таких условиях.

Флаер легко сел на небольшую чистую полоску воды, и Лонген подвел его к ближайшему берегу – мягкой грязи, поросшей пучками высокой коричневой травы. Доведись мне решать самому, я не рискнул бы ступить в эту раскисшую грязь из опасения, что меня засосет, но Лонген вышел на берег достаточно уверенно, и я последовая за ним. Грязь расступилась, из-под подошв брызнули фонтанчики воды. В нос ударил горячий застоявшийся запах гниющих водорослей. Небо, затянутое тонким, но плотным покрывалом облаков, было белым и тоскливым.

– Сюда, – сказал Лонген и зашагал вправо.

Я пошел за ним следом. Узкая тропка вывела нас на небольшой болотистый лужок, на котором в беспорядке стояли куполообразные хижины, сплетенные из ветвей и обмазанные грязью. И тут мне впервые пришло в голову, что Черный Чарли может оказаться и не эмигрантом-землянином, а туземцем этой планеты, хоть мне и не доводилось слышать ранее о человекообразных расах на других мирах. Вертя головой, я подошел вместе с Лонгеном к входу в одну из хижин и остановился. Лонген свистнул.

Сейчас я уже не помню, что ожидал увидеть. Несомненно, что-то отдаленно гуманоидное. Но существо, вышедшее из хижины в ответ на свист Лонгена, больше напоминало крупную выдру. Все четыре конечности были не ногами, а плоскими и мускулистыми хватательными лапами. Тело целиком покрыто черной, глянцевитой и влажноватой шерстью, ростом оно было, по моей прикидке, около четырех футов, без видимого хвоста и с длинной, словно змеиной, шеей. Весить существо должно было от ста до ста пятидесяти фунтов. Голова на длинной шее тоже была длинной и узкой, словно у породистой колли, покрыта теми же черными волосами, с ясными умными глазами и длинным ртом.

– Это Черный Чарли, – сказал Лонген.

Существо уставилось на меня, я ответил ему тем же. До меня внезапно дошла вся абсурдность ситуации. Обычному человеку было трудно даже представить, что подобное существо может быть скульптором. Если к этому прибавить необходимость, обязательство, убедить его в том, что оно не скульптор – заметьте к тому же, что я не мог знать ни слова из его языка, – то все начинало походить на безумный фарс. Я повернулся к Лонгену.