Читать книгу Сгоревший дом - Гоша Апальков - Страница 5

1

Тот день начался солнечным июньским утром. Я проснулся в половине восьмого, отключил будильник и дал себе клятвенное обещание явиться в институт хотя бы ко второй паре. Потом уснул опять. Окончательно поднялся вместе с соседом, который тоже всё проспал и теперь в спешке собирался на учёбу. Солнце висело в своём противнейшем положении: прямо напротив окон нашей комнаты. Поспать ещё мне всё равно не удалось бы, поэтому я встал и тоже приступил к выполнению череды утренних ритуалов.

Сосед убежал, сверкая пятками, а я сидел за столом, пил кофе и обдумывал план на день. Учёба должна была закончиться в два, потом надо было ехать на вокзал, за билетами домой, потом зайти в магазин и прикупить еды в поезд. Да, я был одним из тех, кто покупал билеты по старинке, в кассах или терминалах, в то время как вся прогрессивная молодёжь делала это через интернет. Мне же нравилось всё усложнять: так я чувствовал себя занятым.

В половине пятого я вернулся в общагу с пакетом, полным китайской лапши и газировки, и принялся собирать вещи. Сосед был в комнате и как обычно залипал в Интернет, ограничив мир вокруг семя пятнадцатидюймовым экраном. В этом нет какой-то насмешки или издёвки: он был отличным парнем, разбиравшимся во множестве вещей благодаря такому вот залипанию. Когда он заметил, как я вожусь с дорожной сумкой, то спросил:

– Не рано ли домой? Сессия же.

– У меня экзамены через неделю. Успею домой сгонять на пару дней.

– А смысл? После сетки уехал бы на всё лето, нафиг сейчас-то деньги тратить?

– Да мне и не жалко, чё там. К тому же, после сетки практика, так что там до конца июля не вырваться.

– Ну, как знаешь, – ответил он и снова уставился в ноут.

Настоящую причину отъезда я не сказал, потому что причиной был он сам. Вернее – его общество. Это в узком смысле, а в широком – вся общага. Весь этот коммунальный быт со временем начинал давить на любого, даже самого компанейского человека здесь, и спустя несколько месяцев большинству необходим был отдых. Самыми неуязвимыми для испепелявшей общажной тоски были пофигисты, вроде моего соседа, которым было всё равно, где смотреть в светящийся экран.

В шесть сумка была собрана, и, завалившись на кровать, я стал придумывать, как убить оставшиеся три часа. В итоге тоже взял с полки ноут и засел в Интернет.

Погода тем временем сменилась с типично летней на типично паршивую: полил мелкий дождь, зарокотала гроза, и поднялся ветер. У меня не было зонта, так что я попросил его у соседа.

– Бери, на верхней полке, – сказал он, не поднимая глаз. Я пообещал вернуть вещь в целости и сохранности не позднее, чем через неделю.

– Это только зонт, – ответил он.

В девять я и мой багаж стояли на остановке в ожидании автобуса, а спустя полчаса – на перроне в ожидании поезда. Руки мои, державшие зонт и сумку, уже околели от ветра. Люди, стоявшие рядом, ругались и бранили всех, начиная машинистом поезда и заканчивая небесами. В девять сорок пять я вошёл в вагон и расположился на нижней полке. Вскоре поезд тронулся и отправился на восток.

Я жадно читал книгу, торопясь закончить главу до того, как в вагоне погасят свет. Было около одиннадцати. Дождь за окном закончился, облака расползлись, и теперь на небе был виден красный диск луны. У меня разболелась голова. Я отыскал в сумке таблетку анальгина, съел её и запил колой, которую чуть не уронил, когда снаружи выстрелил раскат грома.

– Бляха-муха, – вырвалось у меня. Я поглядел на попутчиков, желая увидеть их реакцию, но они уже спали.

Когда свет вырубили, я убрал книгу и пошёл заваривать последний на вечер бич-пакет. Возле бойлера с кипятком кто-то лежал. Я решил, что это очередной перебравший пьяница, и не стал спешить к нему на помощь, но когда я увидел разлитый вокруг него чай и незакрытый краник бойлера, на душе сделалось тревожно. Перешагнув через мужчину, я закрыл краник и постучался к проводнику. Ответа не последовало. Подождал немного и постучался ещё. Снова тишина. Тогда я открыл дверь купе и увидел проводницу, спавшую на своей койке в полусидячем положении. Попытался разбудить её – безуспешно.

– Извините, тут человеку плохо, – говорил я, продолжая тормошить её за плечо. Ноль внимания.

Тогда я направился в первое купе, надеясь найти там кого-то, кто мог бы помочь.

– Извините, там человеку плохо, – повторял я, пытаясь разбудить людей, но все они будто договорились меня игнорировать.

Я вернулся к лежавшему в луже чая мужчине и похлопал его по щекам.

– Ау, вам плохо?

Из его полуоткрытого рта не последовало ни «да», ни «нет». Живот его поднимался и опускался, значит – он дышал и был жив. Я взял его же кружку, сбегал в туалет, набрал холодной воды и плеснул ему в лицо. Ничего.

Во втором купе была свободная нижняя боковушка, и я оттащил его туда, после чего руки мои ныли, точно у грузчика-ударника. Мужчина теперь лежал на спине и посапывал, а я вернулся к проводнице, чтобы посмотреть, как дела у неё. Она по-прежнему спала в своей непотребной позе и не откликалась. Что-то было не так. Я прошёл по вагону и искоса оглядел остальных людей. Осторожно, чтобы никто вдруг не подумал, что я хожу и пялюсь. Все лежали и спали. Кто-то укрывшись простынёй, кто-то нет. Кто-то лежал нормально, а кто-то – так же полусидя, как проводница.

Я подёргал за плечо мужчину на верхней боковушке – он не просыпался.

Я ткнул в спину женщину на нижней полке, в купе возле туалета – она спала.

– Извините, – бубнил я, трогая за ногу седовласого пенсионера в середине вагона. Он не слышал.

Что-то было не так. Снежным комом в груди стала расти тревога. Что-то точно было не так.

Я перешёл в соседний вагон. Там, в одном из купе, мужчина лежал на полу с неестественно вывернутой ногой. Я потрогал его – он спал. Все спали.

Поезд мчался стрелою сквозь ночь, а я в панике бегал по вагонам и кричал:

– Э! Алё! Кто-нибудь!

Дёргал какого-то парня моих лет, распластавшегося в тамбуре, и орал:

– Вставай, слыш! Ты слышишь?!

Бил ладонью толстого мужика, который уснул, сложившись пополам в начале одного из вагонов, и повторял:

– Алё! Э, мужик! Мужик!

А поезд всё ехал и ехал, не сбавляя ход. Я подумал: «Если спят пассажиры, спят и машинисты», – и от мысли на руках поднялись волосы.

Я подумал: «Если спят машинисты нашего поезда, то спят машинисты других поездов», – и колени мои задрожали.

Я подумал: «Если спят машинисты других поездов…», – и на этом мысль оборвалась, потому что вагон дёрнулся и пол уплыл у меня из-под ног. Последнее, что я помню – это боль от удара затылком о стену.

2

Стена не пострадала. А вот голова раскалывалась. Это меня и разбудило. А ещё та девчонка, которая что-то бормотала про стопкран и волокла меня по полу.

…