Читать книгу Приключения Робина Гуда - Говард Пайл - Страница 5

Шериф впал в страшную ярость оттого, что так и не смог поймать ловкого Робина. До его ушей дошло, – дурные вести всегда доходят, – что народ потешается над тем, что он и впрямь думал наложить арест на такого отчаянного парня. А ведь нет ничего неприятнее, чем когда за твоей спиной над тобой насмехаются.

– Наш милостивый господин и повелитель король Гарри должен узнать о том, как попирается его закон и как презирает его власть банда преступников. А что до предателя жестянщика, то, когда я его поймаю, повешу на самой высокой виселице в Ноттингемшире, – сказал шериф и приказал своим слугам и вассалам собираться в Лондон, на встречу с королем.

В замке Шерифа началась суматоха, все забегали туда-сюда, в кузницах Ноттингема до поздней ночи мерцали огни, потому что все кузнецы в городе ковали и чинили оружие для шерифовой охраны. Два дня шли приготовления, и лишь на третий все было готово к отъезду. Ясным утром отправились они из Ноттингема на Фосс-уэй, а оттуда на Уотлинг-стрит. Ехали они два дня, и вот впереди показались шпили и башни Лондона. Толпы зевак глазели на движущуюся по дороге процессию, сверкающую оружием, щеголяющую яркими перьями и парадными одеждами.

В это время король Генрих и королева Элеонора давали прием, на который собрались дамы в шелках, атласе, бархате и золотой парче, доблестные рыцари и нарядные придворные.

Туда и прибыл шериф, и его подвели к королю.

– Дозвольте обратиться с просьбой, – молвил шериф, опускаясь на колено перед государем.

– Что у тебя за дело? – спросил король.

– О добрый господин мой и повелитель! – произнес шериф. – В Шервудском лесу, в добром нашем графстве Ноттингемшир, поселился наглый преступник по имени Робин Гуд.

– И в самом деле, – ответил король. – Слухи о его делах достигли даже наших королевских ушей. Это дерзкий и наглый плут, хотя, должен признать, притом он славная душа.

– Но послушайте, о милостивый повелитель мой, – снова заговорил шериф. – Я направил к нему человека, честного дюжего парня, с бумагой на его арест, с вашей королевской печатью, но он избил посланника и выкрал бумагу. Он убивает ваших оленей и грабит ваших подданных даже на больших дорогах.

– Вот как? – в гневе воскликнул король. – И чего же ты от меня хочешь? Приехал сюда с большим отрядом воинов и слуг, а жалкую шайку мошенников в собственном графстве захватить не можешь, хотя у них даже нет кольчуг на груди! Разве ты не шериф мой? Разве не действуют в Ноттингемшире мои законы? Разве не можешь ты сам справиться с теми, кто нарушает закон и вредит тебе и твоему графству? Ступай прочь отсюда да хорошенько поразмысли. Сам придумай, как поймать преступника, а меня больше не тревожь. И постарайся как следует, шериф, ибо я хочу, чтобы законам моим подчинялись все подданные, а если ты не способен этого добиться, то ты более не шериф. Разберись с этим делом сам, говорю я тебе, или несдобровать тебе вместе с этими подлыми ворами в Ноттингемшире. Наводнение сметает не только мякину, но и зерно.

С тяжелым сердцем ушел шериф прочь, горько сожалея о том, что показал королю свою свиту. Весь обратный путь шериф был задумчив и озабочен. Ни словом не обмолвился он ни с кем, и никто из его присных не посмел заговорить с ним. Все мысли шерифа были о том, как захватить Робина Гуда.

– Ха-ха! – неожиданно воскликнул он, хлопнув себя рукой по бедру. – Ну конечно! Скачите во весь опор, добрые мои товарищи, надо как можно скорее прибыть в Ноттингем. И запомните мои слова: еще до полуночи этот плут Робин Гуд будет упрятан в ноттингемскую тюрьму.

Что же придумал шериф?

Как ростовщик по одной вытаскивает из мешка серебряные монеты, проверяя, не фальшивы ли они, так и шериф перебирал одну за другой разные идеи, словно бы ощупывая каждую, и во всякой находил изъян. Наконец вспомнил он о том, что нрав у Робина Гуда отчаянный и потому он нередко осмеливается приходить даже в пределы Ноттингема.

«Если бы удалось мне заманить Робина поближе к Ноттингему, где проще будет его найти, – размышлял шериф, – то, ручаюсь, я схватил бы его так крепко, что никогда бы он уже не вырвался».

И тут его осенило: если он объявит большое состязание лучников и назначит хорошую награду, то Робин Гуд не устоит против соблазна и придет на стрельбище. Именно эта мысль и заставила его воскликнуть: «Ха-ха!»

Благополучно вернувшись в Ноттингем, шериф немедленно отправил гонцов на север и на юг, на запад и на восток, чтобы объявить по городам и весям о большом состязании лучников, куда приглашался всякий умеющий натянуть тетиву большого лука. Наградой объявлена была стрела из чистого чеканного золота.

Весть о состязании дошла до Робина, когда тот был в Линкольне, и он сразу поспешил в Шервудский лес. Там Робин созвал своих товарищей и обратился к ним с такими словами:

– Слушайте, добрые мои друзья, какие вести принес я вам сегодня из Линкольна. Наш приятель, шериф ноттингемский, объявил, что устраивает состязание для стрелков, и разослал по всей стране гонцов, а наградой назначил золотую стрелу. Хотелось бы мне, чтобы один из нас выиграл этот приз: и оттого, что награда хороша, и оттого, что предлагает ее наш милый дружок шериф. Возьмем же луки наши и стрелы и пойдем на состязание, потому как знаю наверняка, что веселая это будет забава. Что скажете, молодцы?

Первым заговорил юный Дэвид Донкастерский:

– Прошу, выслушай, что я скажу тебе, предводитель. Я только что был у нашего друга Идома в «Синем кабане» и там слышал кое-что про это состязание. От Ральфа Шрама, человека шерифа, Идом узнал, что подлый шериф уготовил тебе ловушку и более всего желает увидеть тебя среди стрелков. Не ходи туда, предводитель, я доподлинно знаю, что шериф хочет заманить тебя в капкан! Оставайся лучше в лесу, чтобы не постигло нас всех большое несчастье.

– Да, – молвил Робин, – ты умный парень и знаешь, когда навострить уши, а рот держать на замке, ты быстро постигаешь премудрости лесной жизни. Но можем ли мы допустить, чтобы люди сказали, будто шериф ноттингемский испугал Робина Гуда и полторы сотни лучших в Англии стрелков из лука? Нет, друг мой Дэвид, твои слова заставляют меня только больше жаждать этой награды. Как там говорит наш славный болтун Суонтолд? «Вспыльчивый сожжет себе рот, а дурак, что глаз не раскрывает, упадет в яму». Смысл этих слов в том, что на хитрость надо отвечать хитростью. Пусть часть из вас оденутся монахами, часть крестьянами, часть бродячими ремесленниками и нищими, но пусть у каждого на случай нужды будут добрый лук и меч. Что до меня, то я стану сражаться за золотую стрелу, и, если добуду ее, мы повесим ее на ветвях нашего раскидистого дуба себе на радость. Как нравится вам моя затея, славные друзья?

– Добро! Добро! – с жаром вскричали все его товарищи.

Прекрасное зрелище являл собою Ноттингем в день состязания. Вдоль зеленого луга у городской стены одна над другой стояли рядами скамьи – для рыцарей и дам, для эсквайров и их супруг, для богатых купцов с женами. Только людям высокого звания дозволено было сидеть на этих местах. В дальнем конце арены стояли кресла, украшенные лентами и гирляндами цветов, – для шерифа ноттингемского и его супруги. Арена была шириною в сорок шагов. С одной стороны ее стояла мишень, с другой – шатер из полосатой ткани, над которым развевались разноцветные флаги и вымпелы. Внутри стояли бочки с элем, из которых мог пить всякий стрелок, желающий утолить жажду.

На другой стороне арены, напротив скамей для избранных, стояло ограждение, чтобы те, кто победнее, не толпились вблизи мишени. Хотя было еще рано, зрители из знати уже стали занимать места. Одни приезжали в экипажах, другие верхом, их лошади весело переступали под звонкое дребезжание серебряных колокольчиков на уздечках. Собирались и простолюдины, они садились или ложились на траву у перил, огораживающих арену. К шатру по двое, по трое подтягивались стрелки: кто-то громко рассказывал о лучших выстрелах, которые доводилось ему сделать, кто-то внимательно осматривал свой лук, натягивая тетиву, дабы проверить, что она нигде не протерлась, или оглядывал стрелы, чтобы убедиться, что все они ровны, без изъяна, – ведь лук и стрелы не должны подвести, когда на кону такой приз. Никогда еще не собиралось вместе столько бравых йоменов, как в тот день в Ноттингеме, – на состязание приехали лучшие стрелки со всей Англии. Был среди них Гилл Красная Шапка, главный лучник самого шерифа, Диккон Крукшанк из Линкольна, Адам из Лощины – стрелок из Тамворта, возрастом уже за шестьдесят, но все еще сильный и крепкий, в свое время он участвовал в знаменитом состязании в Вудстоке, где победил прославленного стрелка Клима из Ущелья. Было там и еще много знаменитых лучников, чьи имена дошли до нас в балладах давних времен.

И вот, когда все скамьи заполнены были зрителями, лордами и леди, купцами и дамами, прибыл шериф с супругой. Облик его был величав, он восседал на молочно-белой лошади, а его жена – на гнедой. На голове у шерифа красовалась шапка из пурпурового бархата, из той же ткани была его мантия, отороченная роскошным горностаем, куртка и чулки – из сине-зеленого шелка, а туфли – из черного бархата, от острых носков их к подвязкам тянулись золотые цепи. Еще одна золотая цепь висела у него на шее, а на воротнике сверкал красный драгоценный камень в золотой оправе. Супруга его была одета в синее бархатное платье, отороченное лебединым пухом. Величественное зрелище являли они собой, едучи бок о бок на конях. Народ встретил их криками. Шериф с супругой проследовали к своим местам, где ожидали их воины в кольчугах и с копьями.

Шериф приказал герольду трубить в серебряный рог. Тот дал три сигнала, радостным эхом отразившиеся от серых стен Ноттингема. После этого стрелки заняли свои места – под громкие крики зрителей, выкликающих имена любимых своих йоменов. «Красная Шапка!» – кричали одни. «Крукшанк!» – кричали другие. «Эй! Уильям из Лесли!» – вопили третьи. Дамы же, подбадривая участников, размахивали шелковыми шарфами.

Геральд выступил вперед и громко объявил правила состязаний:

– Стрелять должно вон от той отметки, находится она в ста сорока ярдах от цели. Сначала каждый выпустит по одной стреле, и из всех стрелявших выбраны будут десятеро, что сделали самые лучшие выстрелы, они станут стрелять еще раз. Каждый из десятерых выпустит по две стрелы, после чего выбраны будут трое лучших. Из этих троих каждый выстрелит еще по три раза, и тому, чьи выстрелы окажутся лучшими, достанется награда.

Тут шериф наклонился вперед, внимательно разглядывая ряды стрелков в надежде увидеть среди них Робина Гуда, но не увидел никого в одежде из зеленого сукна.

«Ничего, – сказал себе шериф, – может быть, я просто не вижу его в толпе. Останутся стрелять десятеро лучших – тогда и посмотрим, ибо я уверен, что он будет среди них, или я его плохо знаю».

И вот лучники стали по очереди стрелять. Никогда не видал народ такого искусства, какое показано было в тот день. Шесть стрел попали в белое, четыре в черное и только две оказались во внешнем круге. Когда последняя стрела попала в цель, весь народ громко закричал – столь превосходна была стрельба.

Из всех стрелявших было выбрано лишь десятеро, и среди них – шесть знаменитых во всей стране стрелков, их знало большинство зрителей: Гилберт Красная Шапка, Адам из Лощины, Диккон Крукшанк, Уильям из Лесли, Губерт Туча и Свитин Хартфордский. Еще двое были из Йоркшира, девятый – никому не известный высокий парень, одетый в голубое, сказавшийся лондонцем. Последним, десятым, был неизвестный с повязкой на глазу, одетый в красные лохмотья.

– Эй, – обратился шериф к одному из своих охранников, – видишь ли ты среди этих десятерых Робина Гуда?

– Нет, ваша милость, не вижу, – ответил тот. – Шестеро из них мне хорошо известны. Что до двух йоркширцев, то один из них слишком высок, а другой слишком мал ростом. Борода у Робина светлая и блестит, как золото, а у того оборванного нищего в красном она темная, да к тому же он слеп на один глаз. А что до незнакомца в голубом наряде, то, сдается мне, у Робина плечи дюйма на три шире.

– Так значит, – воскликнул шериф, в злобе хлопнув себя по ноге, – этот мошенник не просто подлец, но к тому же и трус, раз побоялся показаться среди достойных мужей!

Отдохнув недолго, десятеро лучников снова выступили вперед и приготовились стрелять. Каждый выпустил по две стрелы, и, пока они стреляли, зрители затаили дыхание, и кругом воцарилось гробовое молчание. Но, лишь только последний лучник сделал свой выстрел, снова зазвучали громкие крики и в воздух полетели шапки.

– Клянусь милосердной Девой, – сказал сэр Эмиас из Лощины, согбенный восьмидесятилетний старец, сидевший рядом с шерифом, – в жизни не видел я такой славной стрельбы, а ведь за шестьдесят с лишком лет я повидал лучших мастеров этого искусства.

Теперь оставлены были лишь трое из стрелявших. Первым был Гилл Красная Шапка, вторым оборванный незнакомец в красном, а третьим тамвортец Адам из Лощины. Народ гудел, как пчелиный рой, кто-то вопил «вперед, Гилберт Красная Шапка!», кто-то «вперед, смелый Адам из Тамворта!», но ни один зритель в толпе не подбадривал чужака в красном.

– Ну, стреляй же, Гилберт, – дал команду шериф, – и если твой выстрел станет лучшим, дам тебе сто серебряных пенни в придачу к награде.

– Не пожалею сил, – твердо сказал Гилберт. – Тут всякий сделает что может, и я тоже постараюсь.

С этими словами он достал ладную гладкую стрелу с широким пером, приставил ее к тетиве, аккуратно натянул ее и сделал выстрел. Ровно полетела стрела и ударила прямехонько в цель, на ширину пальца от самого центра.

– Гилберт! Гилберт! – закричали зрители.

– Богом клянусь, выстрел метче некуда! – воскликнул шериф, всплеснув руками.

Затем вперед выступил оборванный незнакомец, и все засмеялись при виде желтой заплаты у него на рукаве, показавшейся, когда он поднял руку, чтобы сделать выстрел. Он прицелился одним глазом, и это вызвало новый взрыв хохота. Оборванец быстро натянул тетиву тисового лука и без промедления выпустил стрелу. Так скоро он это проделал, что никто и глазом моргнуть не успел, а стрела его оказалась ближе к центру мишени на две трети дюйма.

– Клянусь всеми святыми в раю! – вскричал шериф. – Вот выстрел так выстрел!

Последним стрелял Адам из Лощины – и стрела его вонзилась в мишень рядом со стрелой незнакомца. Затем все трое снова сделали по выстрелу, и снова все стрелы попали в цель, но на этот раз стрела Адама из Лощины оказалась дальше от центра, а выстрел незнакомца опять стал лучшим. Передохнув, выстрелили они по третьему разу. Теперь Гилберт очень тщательно прицеливался, долго оценивал расстояние, наконец выстрел был сделан. Прямехонько в цель полетела стрела, и все завопили так, что даже флаги встрепенулись на древках, а грачи и галки с криками взвились на крышу башни. Стрела ударила совсем рядом с точкой, отмечавшей центр мишени.

– Молодец, Гилберт! – радостно воскликнул шериф. – Думается мне, награда твоя, и выиграна она заслуженно. Ну-ка, оборванец, посмотрим, сможешь ли ты сделать выстрел лучше.

Ничего не сказал в ответ незнакомец. Все замолкли, – казалось, даже дышать перестали – в ожидании его выстрела. Незнакомец тоже стоял недвижно, держа в руке лук. Так простоял он мгновений пять, а потом натянул тетиву, замер еще на миг, и отпустил. Прямо в цель полетела стрела, да так точно, что сбила гусиное перо со стрелы Гилберта, и оно, закружившись в солнечном свете, упало на землю. Стрела незнакомца ударила в цель рядом со стрелой Красной Шапки – в самый-самый центр мишени. Никто не закричал, никто не произнес ни слова, все лишь изумленно переглядывались друг с другом.

Наконец, сделав глубокий вдох и покачав головой, заговорил Адам из Лощины:

– Более сорока лет держу я в руках лук, и не так уж плохо, но сегодня я более не стреляю, потому что нет на свете стрелка равного тебе, незнакомец, – кем бы ты ни был.

Он с шумом убрал стрелы в колчан и, не говоря больше ни слова, снял с лука тетиву.

Шериф спустился с возвышения, на котором сидел, и подошел к незнакомцу, стоявшему, опершись на свой лук. Вокруг толпился народ, желавший поближе поглядеть на невиданно меткого стрелка.

– Что ж, друг добрый, – обратился к нему шериф, – бери свою награду, выиграл ты ее в честном поединке. Как зовут тебя и откуда ты?

– Зовут меня Джок из Тивиотдейла, там я и живу, – ответил незнакомец.

– Ты, Джок – стрелок, каких не встречал я на своем веку, и, если согласишься поступить ко мне на службу, дам я тебе лучшую одежду, чем та, что сейчас тебя украшает. На столе твоем будет самая превосходная еда и питье, а на Рождество каждый год станешь получать по восемьдесят марок. Думаю, ты стреляешь лучше труса Робина Гуда, что не решился показаться здесь сегодня. Скажи, друг добрый, пойдешь ко мне на службу?

– Нет, не пойду, – резко ответил ему незнакомец. – Я сам себе хозяин, и никто в целой Англии не будет мне господином.

– Тогда убирайся отсюда, и да падет на тебя чума! – вскричал шериф дрожащим от ярости голосом. – Правду сказать, я не прочь дать приказ поколотить тебя за такую дерзость!

С этими словами он развернулся и ушел прочь.

В тот день вокруг раскидистого дерева в чаще Шервудского леса собралась очень пестрая компания. Больше двадцати босоногих монахов, бродячие ремесленники, дородные нищие, работники с ферм… На сиденье из мха восседал парень в оборванной одежде красного цвета, с повязкой на глазу. В руке он держал золотую стрелу – награду большого состязания стрелков. Под шум разговоров и смех снял он свои красные лохмотья и повязку с глаза, и оказалось, что одет он в зеленое сукно.

– Легко снять повязку и одежду, а вот ореховая краска со светлых волос так быстро не сойдет, – промолвил он.

Все засмеялись еще громче, и было от чего – стрелком, выигравшим приз и получившим его прямо из рук шерифа, был не кто иной, как Робин Гуд.

Начался веселый пир, во время которого все обсуждали, как здорово обвели шерифа вокруг пальца, и рассказывали, какие приключения выпали на долю каждого в его роли. Но когда пир закончился, Робин Гуд отвел в сторону Малыша Джона и сказал ему:

– Кровь у меня так и бурлит от досады, ведь шериф сказал мне: «Ты стреляешь лучше труса Робина Гуда, что не решился показаться здесь сегодня». Хотел бы я ему поведать, кто принял из его рук золотую стрелу, и доказать, что я не трус, каким он меня считает.

Малыш Джон ответил:

– Предводитель, возьми с собой меня да Уилла Стьютли, и мы пошлем толстопузому шерифу весточку, да с таким гонцом, какого он никак не ожидает увидеть.

Вечером того же дня шериф сидел за столом в большом зале своего дома в Ноттингеме. Здесь же за длинными столами сидели его охранники, слуги и вилланы[7], – числом не менее восьмидесяти человек. За едой и элем все обсуждали сегодняшнее состязание. Шериф восседал на возвышении под балдахином, рядом сидела его супруга.

– Честное слово, – повторял он, – я был совершенно уверен, что подлец Робин Гуд явится сегодня. Не думал я, что он такой трус. Но кто же этот дерзкий нахал? И отчего я не приказал его поколотить? Однако что-то в нем наводит на мысль, что жизнь его – это не только лохмотья да отрепья…

Не успел он проговорить эти слова, как на стол с шумом упал какой-то предмет. Те, кто сидел неподалеку, вытянули шеи, пытаясь рассмотреть, что же это такое. Один из воинов набрался храбрости, взял упавшее и поднес шерифу. Тут все увидели, что это затупленная стрела с гусиным оперением, а к наконечнику ее прикреплен маленький свиток, не толще гусиного пера. Шериф развернул свиток, глянул, и жилы на лбу его вздулись, а щеки покраснели от гнева. Вот что он прочел:

– Как она сюда попала?! – яростно закричал шериф.

– Влетела прямо в окно, ваша милость, – ответил воин, вручивший ему стрелу.