Читать книгу Приключения Робина Гуда - Говард Пайл - Страница 6

Убедившись, что ни законным путем, ни хитростью Робина Гуда не взять, шериф не находил себе места и все повторял: «Какой же я дурак! Если бы я не рассказал королю о Робине Гуде, то не попал бы в такой переплет. Теперь либо я его поймаю, либо на меня падет гнев его величества. Испробовал я законный путь, испробовал хитрость, и ни в том, ни в другом не преуспел. Что ж, попробую действовать силой».

Он созвал констеблей и отдал приказ:

– Возьмите каждый под свое начало по четыре хорошо вооруженных человека, идите в лес, затаитесь в разных местах и ждите, пока не покажется Робин Гуд. Если разбойников будет слишком много, трубите в рог, и пусть те, кто будет неподалеку, как можно скорее спешат на помощь. Так, думаю, нам удастся поймать этого мошенника. Тому, кто первым сойдется с Робином Гудом в поединке и доставит его сюда живым или мертвым, будет дана награда в сто фунтов серебром. Тот, кто возьмет любого из его шайки, живым или мертвым, получит сорок фунтов. Покажите всю вашу смелость и ловкость.

Шестьюдесятью отрядами по пять человек отправились они в Шервудский лес, чтобы захватить Робина Гуда, и каждый констебль надеялся, что именно он поймает отчаянного преступника или, на худой конец, кого-нибудь из его шайки. Семь дней и ночей рыскали они по лесу, но не встретили ни единой души в зеленой одежде, ибо Робину Гуду все планы шерифа были уже известны от верного Идома из «Синего кабана».

Услышав тревожные вести, Робин промолвил:

– Если шериф хочет взять меня силой, то большая беда ждет и его, и многих других, куда лучших, чем он. Прольется кровь, и ничем, кроме несчастья, это не обернется. Я не хочу нести горе женщинам, что останутся вдовами после гибели славных йоменов. Однажды я убил человека и больше не хочу брать на душу эту великую тяжесть. Лучше нам избежать битв и кровопролития. Мы останемся в лесу и будем тихи и незаметны – так будет лучше для всех. Но если нас вынудят защищаться, пусть каждый возьмет в руки лук и покажет свою силу и храбрость.

Многие его товарищи, услышав эти слова, покачали головами. «Теперь шериф решит, что мы трусы, и народ станет над нами смеяться, говорить, что мы испугались шерифовых воинов» – вот что, наверное, подумали они. Но вслух никто спорить не стал, все поступили так, как велел им Робин.

Семь дней и ночей они прятались в самой чаще Шервудского леса. На восьмое утро Робин созвал всех и сказал:

– Кто готов пойти поглядеть, как там шерифовы люди? Вряд ли станут они вечно сидеть здесь в лесу.

Товарищи Робина зашумели. Каждый поднял лук с криком, что готов взяться за это дело. Сердце их предводителя преисполнилось гордости, когда оглядел он своих дюжих, смелых собратьев.

– Все вы верные и храбрые воины, мои добрые друзья, – сказал он им, – но все не могут идти на это дело. Я выберу лишь одного из вас – им станет Уилл Стьютли, что хитростью не уступит шервудскому лису.

Уилл Стьютли высоко подпрыгнул и громко рассмеялся, хлопая в ладоши от радости.

– Спасибо тебе, предводитель! – сказал он. – Если не принесу я тебе вестей об этих подлецах, больше не зови меня хитрецом Уиллом Стьютли.

Он оделся в платье нищенствующего монаха, спрятав под одеждой меч – так, чтобы легко можно было достать его в случае нужды, – и пустился в путь. Миновав опушку леса, Уилл вышел на большую дорогу. Ему повстречались два отряда шерифа, но он не свернул в сторону, лишь получше спрятал голову в капюшон и сложил руки так, будто о чем-то глубоко задумался. Так добрался он до харчевни «Синий кабан».

«Наш добрый друг Идом расскажет мне все новости», – подумал Уилл Стьютли.

В «Синем кабане» он обнаружил еще один отряд шерифа, угощавшийся элем. Уилл не стал ни с кем заговаривать и, не выпуская из рук палки, сел на дальнюю скамью, склонив голову в притворной задумчивости. Он сидел и ждал, когда можно будет переговорить с хозяином. Идом его не узнал и решил, что перед ним усталый бедный монах, и, хотя монахов он не любил, решил не досаждать бедолаге и оставить его в покое. «Ну не настолько же я жестокосерден, чтобы гнать хромую собаку с порога», – подумал Идом. Тут к Стьютли подошел большой хозяйский кот и потерся о его ногу, задрав монашеское одеяние на ширину ладони. Стьютли поскорее одернул рясу, но констебль успел заметить под рясой зеленое сукно. «Никакой это не нищенствующий монах. Честный же человек не станет ходить в монашеской одежде, однако и вору она ни к чему. Наверняка это один из людей Робина Гуда». Так подумал констебль, а вслух сказал:

– Святой отец, не примешь ли от меня добрую кружку мартовского пива, дабы утолить жажду?

Стьютли молча покачал головой, подумав: «Вдруг есть тут кто-нибудь, кому знаком мой голос?»

Тогда констебль снова заговорил:

– Куда ты, монах, держишь путь в этот жаркий летний день?

– Иду с паломничеством в Кентербери, – ответил Стьютли хрипло, чтобы никто его не признал.

– Скажи-ка, святой отец, все паломники в Кентербери носят зеленую одежду под монашеской рясой? Ха! Богом клянусь, ты наверняка ворюга, а то и вообще один из шайки Робина Гуда! Шевельнешь рукой или ногой – я разрублю тебя пополам!

Сказав так, констебль выхватил сверкающий меч и прыгнул к Уиллу Стьютли, думая, что застанет его врасплох, но у Стьютли в руке тоже был меч, который он крепко сжимал под рясой и выхватил прежде, чем противник оказался рядом. Констебль нанес ему мощный удар, ставший последним для него в этой схватке, ибо Стьютли, искусно отразив его, изо всей мощи ударил констебля в ответ. Так бы и убежал Уилл, если бы ошалевший от боли, окровавленный противник не обхватил руками его колени. Тут на Стьютли ринулись остальные, он ударил одного из них, но стальной шлем защитил нападавшего: лезвие ушло глубоко, однако удар оказался несмертельным. Тем временем констебль, теряя сознание, увлек Стьютли за собой на землю, и другие, видя, что йомен обездвижен, бросились на него. Один из них так сильно ударил Стьютли по голове, что кровь заструилась у того по лицу и лишила возможности видеть, однако он продолжал отбиваться столь мужественно, что нападавшие с трудом его удержали. В конце концов они все же связали беднягу прочной веревкой, так что он не мог шевельнуть ни рукой ни ногой, и ему пришлось покориться.

Робин Гуд стоял под деревом в чаще леса, думая, как там дела у Уилла Стьютли, и вдруг увидел двух своих йоменов, бегущих по лесной тропинке, а с ними – румяную Мэйкен из «Синего кабана». Сердце у Робина упало: он понял, что его ждут дурные вести.

– Уилла Стьютли поймали, – воскликнули друзья Робина, подбегая к нему.

– Ты сама это видела? – спросил Робин девушку.

– Да, точно, так все и было, – проговорила она, дыша тяжело, как спасшийся от гончих заяц, – и, боюсь, он опасно ранен. Его связали и забрали в Ноттингем. Когда я выбегала из «Синего кабана», то услышала, что завтра его повесят.

– Завтра его не повесят, – воскликнул Робин, – а если повесят – многим придется грызть землю, многие станут кричать «о горе!».

Он приставил ко рту горн и трижды громко протрубил. Тут же со всех сторон подбежали к нему его добрые йомены – полторы сотни храбрецов.

– Слушайте все! – громко возвестил Робин. – Дорогой наш друг Уилл Стьютли схвачен подлыми людьми шерифа, а потому нам нужно взять луки и мечи и вызволить его. Мы должны рискнуть ради него жизнью, ибо он ради нас поставил на кон свою. Правильно говорю я, товарищи мои?

И все как один громко крикнули: «Да!»

На следующий день они вышли из Шервудского леса разными тропинками. Требовалось быть крайне осторожными, и потому йомены разбились по двое – по трое и договорились встретиться в заросшей лощине близ Ноттингема. Когда все они собрались там, Робин обратился к товарищам с такими словами:

– Заляжем здесь в засаде и будем ждать вестей. Мы должны быть хитры и осмотрительны, если хотим освободить Уилла Стьютли из лап шерифа.

Они выжидали в засаде, пока солнце вовсю не засияло в небе. День был теплый, и на пыльной дороге, тянувшейся вдоль серых стен Ноттингема, кроме медленно бредущего старого паломника, не было ни души. Робин позвал юного Дэвида Донкастерского, находчивого не по годам, и сказал ему:

– Иди-ка, мой юный Дэвид, и поговори с паломником, что идет вдоль городской стены. Он держит путь из Ноттингема и, может быть, знает новости о нашем Стьютли.

Дэвид подошел к паломнику, поклонился и заговорил:

– Утро доброе, отец, не скажешь ли мне: повесят сегодня Уилла Стьютли или нет? Я издалека пришел поглядеть, как этого мошенника вздернут. Не хотелось бы пропустить эту потеху.

– Стыдись, юноша! – ответил ему паломник. – Как можешь ты говорить такие слова, когда достойного человека хотят повесить, а вся вина его в том, что он защищал свою жизнь! – Старик в гневе ударил палкой оземь. – Горе, что суждено такому случиться! Уже сегодня к вечеру, когда солнце будет стоять низко, его повесят – там, где сходятся три дороги, в восьмидесяти родах от больших ворот Ноттингема. Шериф объявил, что смерть его станет предупреждением всем преступникам Ноттингемшира. И снова говорю я: какое горе! Пусть Робин Гуд с товарищами и преступники, но грабят они лишь облеченных властью и богатством негодяев, и нет в окрестностях Шервуда ни одной бедной вдовы и многодетного крестьянина, у кого не было бы благодаря Робину в достатке ячменной муки на год. Сердце мое кровью обливается при мысли, что доблестный Уилл Стьютли погибнет, ибо и сам я, прежде чем стать паломником, был добрым саксонским йоменом и хорошо знаю, что такое сильная рука, мощно бьющая жестокого норманна и аббата с толстой мошной. Если бы Робин Гуд знал о том, какой опасности подвергся добрый Стьютли, возможно, прислал бы на помощь людей, чтобы спасти его от рук врагов.

– Да уж, верно! – воскликнул молодой человек. – Если бы Робин и его друзья были неподалеку, не сомневаюсь, они бы постарались вовсю, чтобы вызволить своего товарища из беды. Доброго тебе пути, старик, и по верь мне, если Стьютли погибнет, месть не заставит себя ждать.

Он повернулся и быстро зашагал прочь, а паломник смотрел ему вслед, бормоча себе под нос: «Этот юнец точно не деревенщина, пришедший поглядеть, как казнят доброго человека. Что ж, может статься, Робин Гуд не так уж и далеко отсюда и сегодня грядут еще большие дела».

Когда Дэвид Донкастерский передал Робину Гуду слова паломника, Робин призвал товарищей и обратился к ним с такой речью:

– Пойдем теперь прямо в Ноттингем и смешаемся с толпой. Но не теряйте друг друга из виду, и, когда пленника выведут на улицу, постарайтесь как можно ближе подобраться к нему и охране. Без нужды никого не бейте, я хочу избежать кровопролития, но уж если придется бить – бейте сильно, так чтобы по второму разу уже не пришлось. Потом держитесь вместе, пока не вернемся в Шервуд, пусть никто не идет в одиночку.

Солнце опустилось низко, и из-за городской стены послышался сигнал трубы. В Ноттингеме началась суета, народ высыпал на улицы – все знали, что знаменитого Уилла Стьютли сегодня повесят. Ворота замка открылись, и оттуда с шумом и лязгом выехал отряд всадников, во главе в сверкающей броне скакал сам шериф. В гуще стражников ехала телега, в ней с петлей на шее сидел Уилл Стьютли. Из-за раны и потерянной крови лицо его было бледнее, чем луна в дневное время, а светлые волосы в запекшейся крови клочьями прилипли ко лбу. Он поглядел по сторонам, но среди полных участия и сострадания лиц, тут и там встретившихся ему в толпе, не увидел ни одного знакомого. Сердце у него упало, но, когда он обратился к шерифу, голос его звучал мужественно и непреклонно:

– Дайте мне в руки меч, господин шериф. Хоть я и ранен, я стану сражаться с вами и вашими воинами до последней капли крови.

– Нет, жалкий негодяй, – ответил шериф, повернувшись к Уиллу Стьютли и глядя на него с неумолимым видом. – Не будет тебе меча, ты умрешь низкой смертью, какая и подобает подлому вору.

– Тогда развяжите мне руки, и я сражусь с вами и вашими воинами без оружия, одними кулаками. Я не прошу оружия, прошу лишь смерти в бою.

Шериф громко рассмеялся:

– Что, свело твой гордый живот? Исповедуйся, жалкий плут: сегодня тебя повесят там, где сходятся три дороги, и пусть всякий увидит, как тебя вешают, пусть воронам да галкам будет что поклевать.

– Подлая ты душа! – воскликнул Уилл Стьютли, скрежеща зубами. – Трусливая собака! Если встретишься моему предводителю – дорого заплатишь за то, что сотворишь сегодня! Он презирает тебя, равно как и все достойные люди. Разве ты не знаешь, что ты и имя твое – главный повод для шуток у всякого храброго йомена? Подлый трус! Такой как ты никогда не одержит верх над отважным Робином Гудом!

– Ха! – в гневе вскричал шериф. – Вот, значит, как? Твой, как ты его называешь, предводитель насмехается надо мной? Что ж, сейчас я пошучу над тобой – и невесело пошучу! Тебя четвертуют, оторвут ноги и руки, одну за другой, сразу после того, как повесят!

Он пришпорил лошадь и больше не сказал Уиллу Стьютли ни слова.

Процессия прибыла к воротам, через которые Стьютли увидел просторы, расстилающиеся за городской стеной, горы и долы, одетые в зелень, а вдали – темную полосу Шервудского леса. Он увидел закатный солнечный свет, падающий на поля, рдеющий на крышах хлевов и фермерских домов. А когда он услышал вечернее пение птиц, блеяние овец на склоне холма, когда увидел ласточек, носящихся в синем небе, сердце его преисполнилось тоски и из глаз заструились горькие слезы, так что он едва мог видеть. Стьютли опустил голову, чтобы народ, увидев его слезы, не решил, будто он малодушен. Так, с опущенной головой, он и ехал, пока процессия не миновала ворота и не оказалась за пределами города. А когда он поднял глаза, сердце чуть не выскочило у него из груди – и потом замерло: он увидел лицо одного из своих товарищей. Поглядев по сторонам, приговоренный повсюду увидел своих друзей, надвигавшихся на охранявших его воинов. Внезапно кровь прилила к его щекам: на мгновение он увидел в толчее Робина Гуда и понял, что весь их отряд здесь. Но между ним и товарищами был строй стражников.

– А ну прочь! – послышался властный крик шерифа, на которого со всех сторон наступала толпа. – Вы что наседаете, негодяи? А ну назад, кому говорю!

Начался шум, и в поднявшейся суматохе кто-то из толпы попытался прорваться сквозь строй всадников к телеге. Стьютли увидел, что это был Малыш Джон.

– Эй, ты, не лезь! – крикнул стражник, которого Малыш толкнул локтем.

– Сам не лезь! – ответил Малыш Джон и тут же огрел стражника по голове, отчего тот свалился, как падает бык от удара мясника. Малыш Джон вскочил в телегу Стьютли.

– Надеюсь, ты попрощаешься перед смертью со своими друзьями, Уилл? – проговорил он. – Или, раз уж тебе непременно нужно умереть, я погибну с тобою вместе, – лучшей компании мне для этого дела не сыскать!

Одним ударом Малыш Джон рассек узы, скреплявшие руки и ноги Уилла, и тот мигом выпрыгнул из телеги.

– Глазам не верю, – вскричал шериф, – этот негодяй – бунтовщик! Взять его, приказываю вам, взять и держать крепко!

С этими словами он пришпорил лошадь и помчался к Малышу Джону. Приподнявшись в стременах, шериф хотел изо всех сил ударить Малыша Джона мечом, но тот увернулся, нырнул под лошадь, и клинок просвистел над его головой, не причинив вреда.

– Дорогой господин шериф, – крикнул он, выскакивая обратно, – пожалуй, я позаимствую у тебя твой превосходный меч!

Ловким движением Малыш Джон выхватил оружие из рук шерифа.

– Эй, Стьютли, гляди: шериф одолжил тебе свой меч! Вставай спиной к спине со мною и защищайся – помощь близко!

– Взять их! – шериф ревел, что есть мочи, точно взбешенный бык. Он снова пришпорил лошадь и подскочил к Стьютли и Джону, что стояли, готовые защищаться, спиной к спине. От гнева и ярости шериф забыл, что в руках у него нет оружия.

– Прочь! – крикнул Малыш Джон.

Тут послышался пронзительный звук горна, и в дюйме от шерифовой головы просвистела стрела. Началось настоящее светопреставление: ругательства, крики, стоны, звон стали, сверкание мечей в лучах закатного солнца, свист множества стрел и отчаянные крики «спасите!», «помогите!».

– Измена! Преступление! – вопил шериф. – Отступаем! Отступаем, не то нас всех убьют! – Он развернул лошадь, и, прокладывая себе путь сквозь толпу, поскакал назад в город.

Робин Гуд и его товарищи легко могли положить половину людей шерифа, если бы только захотели, но они позволили стражникам выбраться из толпы и уйти восвояси, лишь несколько стрел полетели им вдогонку, побудив ускорить и без того резвый бег.

– Эй, погоди! – крикнул Уилл Стьютли вслед шерифу. – Никогда тебе не поймать храброго Робина Гуда, коли не хватает смелости встретиться с ним лицом к лицу!

Но шериф ничего не ответил, лишь пришпорил коня, пониже пригнувшись к его шее.

Уилл Стьютли обернулся к Малышу Джону и глядел на него, пока слезы ручьем не побежали из глаз и он не заплакал в голос. Целуя друга в обе щеки, он повторял:

– Малыш Джон, мой самый верный друг, люблю тебя больше всех на свете! Как мало надеялся я увидеть сегодня твое лицо и встретить тебя на этом свете!

Малыш Джон не смог ничего ответить, потому что тоже плакал.

Потом Робин Гуд построил всех плотным строем, в центре поставил Уилла Стьютли, и отряд медленно двинулся в сторону Шервудского леса, прочь от Ноттингема. Они ушли, как уходит грозовая туча оттуда, где только что бушевала гроза. Десятерых воинов шерифа они оставили на земле ранеными, но никому не было доподлинно известно, чьи руки их сразили.

Итак, трижды пытался шериф ноттингемский схватить Робина Гуда и трижды потерпел поражение. В последний раз он испугался не на шутку, ибо почуял, как близок был к тому, чтобы расстаться с жизнью. Шериф сказал себе: «Эти люди не боятся ни Бога, ни человека, ни короля, ни его слуг. Уж лучше лишиться службы, чем жизни. Отныне я не стану их донимать». Много дней сидел он в своем замке, не осмеливаясь и носа высунуть из дому. Все это время был он мрачен и ни с кем не разговаривал, – шериф ноттингемский стыдился того, что произошло в день несостоявшейся казни Уилла Стьютли.