Читать книгу Как бы волшебная сказка - Грэм Джойс - Страница 4

Питер ехал в Энсти через Брейкбек-лейн. Это был кружной путь. Но он подумал, что стоит заехать к Ричи Франклину и поделиться новостями, хотя знал, что не нужно бы этого делать. Не следует. Нельзя. Но это его не останавливало.

На дорогах почти не было никакого движения, поскольку Рождество. Изредка, как одинокие корабли в океане, его обгоняла одна-другая машина, шипя шинами на мокром асфальте. Низкое небо, и снег, налетавший только с короткими порывами ветра, тут же таял, сталкиваясь с ветровым стеклом, так что даже не было необходимости включать дворники.

В Аутвудсе он сбросил скорость и свернул на автостоянку. На стоянке было пустынно и одиноко. В бардачке у него были запрятаны сигареты. Теперь курить приходилось, можно сказать, контрабандой: вынужден был бросить, потому что девочкам внушили, что курение убивает, и они начинали плакать, стоило им увидеть, как он закуривает. Но он держал в машине пачку старых выдохшихся сигарет как раз для подобных случаев. Он вышел из машины и обвел взглядом голые зимние деревья, окружавшие расчищенный пятачок стоянки. Деревья стояли золотые и серые, как будто внезапно сморенные сном. Было очень холодно. Он ощутил горький привкус сухой табачной крошки на языке и закашлялся от первой затяжки. Сигаретный дым повис в холодном воздухе, как серая тряпка, то же и звук его кашля.

Аутвудс был одним из последних оставшихся островков древней чащи, от которой получил свое название Чарнвудский лес. Он приютился там, где сходились три графства – Лестершир, Ноттингемшир и Дербишир, – и не относился ни к одному из них и ни на одно не походил. Зловещее место, переменяющееся от солнца к сырости, от слепящего света к сумраку; его кривые деревья, вулканические склоны с ясенями, вцепившимися корнями в гранит, восхищали загадочными обнажениями пород самых старых гор в Британии.

Питер не любил эти места.

Последний раз он видел Тару именно здесь, в Аутвудсе. Был май, они гуляли в лесу, и колокольчики тогда были изумительны. Потом сидели на камнях, испещренных золотистым лишайником, и говорили о будущем.

Питер бросил недокуренную сигарету и каблуком вдавил ее в землю. После чего забрался обратно в машину.

Некоторое время спустя он остановился у дома Ричи, но мотор выключать не стал, будто напрашиваясь, чтобы кто-нибудь вышел и спросил, что он тут делает; однако никто не появлялся. Никто даже не выглянул в окно. Дом Ричи был собственностью муниципалитета и стоял в ряду домов, когда-то, возможно, принадлежавших местному землевладельцу. Приземистые, слепленные на скорую руку крестьянские хибары. Питеру такие дома были хорошо знакомы, поскольку он сам вырос неподалеку в таком же. Ричи он перешел по наследству от матери, тот по-прежнему жил в старом домишке.

У Ричи брезжил свет, но где-то внутри и слабо. Единственная гостиная, длинная и узкая, тянулась в глубину поперек всего дома. Тусклый свет придавал его облику холодный и неприветливый вид. Просто подойди к двери, сказал себе Питер, и, когда Ричи откроет дверь, скажи только: «Тара вернулась», это все, что от тебя требуется. «Тара вернулась».

Но не мог. Они с Ричи давно-давно не говорили, и два слова прекрасно могли обернуться двумястами тысячами слов. Этого он не мог себе позволить. Он тихо выругался и уехал.

– Входи, парень! – проговорил Делл странным шепотом.

– Где она?

– Куртку снимать собираешься? И обувь? У нас новый ковер.

Питер снял куртку и передал ее отцу, прежде чем развязать шнурки. Он почувствовал досаду оттого, что в такой момент должен беспокоиться о чистоте ковров, но ничего не сказал. Он было шагнул в коридор, но почувствовал на груди ладонь отца.

– Поосторожней, не расстраивай никого! Твоя мать упала.

– Я здесь не для того, чтобы кого-то расстраивать! – ответил Питер, постаравшись сдержать язвительность. – Она здесь?

– Проходи.

Питер шагнул в гостиную и остановился у двери. Мать лежала на диване и пила маленькими глоточками чай; на колене, которым она ударилась, когда рухнула на пол, был пузырь со льдом. Но Питера больше интересовала женщина, что поила ее, сидя в кресле возле дивана. Несмотря на темные очки, это явно была его сестра Тара, никакого сомнения.

Тара встала. Она была на дюйм-два выше той, какой он ее запомнил. Мягкие каштановые волосы, может, стали чуть темнее и по-прежнему обрамляли лицо спутанными кудрями. Из-под темных стекол от глаз шла пара тонких морщинок, но это нисколько не старило ее. Она просто выглядела грязноватой, словно давно не мылась.

– Когда ты постригся? – спросила она.

– О, да уж, наверно, лет пятнадцать назад.

– У тебя были такие красивые длинные волосы!

– Тогда все так ходили. Можно тебя обнять?

– Конечно.

Питер подошел и обнял сестру. Она тоже крепко обняла его. Он вдохнул ее запах. Она пахла не так, как он помнил. Теперь она пахла природой, чем-то, что он не мог определить. Дождем, может быть. Листвой. Грибами. Майским цветом. Ветром.

Они долго стояли обнявшись. Питер посмотрел на мать, лежавшую на диване, вытянув ногу с пузырем. Она страдальчески улыбнулась ему и приложила к глазу носовой платок.

– Так где ты пропадала, Тара? Где?

– Она путешествовала, – сказал Делл.

– Путешествовала? Долгое же было путешествие – в двадцать лет.

– Да, долгое, – сказала Мэри с дивана. – А теперь вернулась домой. Наша маленькая девочка вернулась.

В доме Мартинов чай был лекарством на все случаи жизни, и Делл приготовил еще, густого, крепкого и сладкого. В конце концов, все были несколько потрясены, а всяческие потрясения или неприятности и вообще любые житейские треволнения они всегда, сколько помнили себя, заливали чаем. По правде сказать, даже когда ничего чрезвычайного не случалось, они пили чай раз шесть или семь на дню. Но на сей раз случилось нечто беспримерное, и Питер знал, что, пока не появится чай, не стоит и пытаться начинать расспросы. Но даже когда чай появился, допрос не очень клеился.

Питер, как вошел, почти не сводил глаз с сестры. Все это время изгиб Тариных губ не покидала полуулыбка. Он увидел в этой улыбке своего рода притворство, маску, только не понимал, какое чувство она была призвана скрыть.

– А где конкретно ты побывала, Тара?

– Господи! Да всюду.

– Правда? Всюду?

Она торжественно кивнула:

– Да, во многих местах.

– Тара уже кое-что нам рассказала, – добавил Делл и принялся перечислять: – Рим. Афины. Иерусалим. Токио. Как называется то место в Южной Америке?

– Лима. Это в Перу.

– Не может быть! Путешествовала все это время? Постоянно путешествовала?

– Да, очень много.

– Всегда в дороге?

– Ну, – сказала Тара, – может, где-то задерживалась на несколько месяцев, но всегда имея в виду снова отправиться в путь.

Питер понимающе кивнул, однако лишь притворялся, что понимает. Он внимательно разглядывал, во что одета сестра. На ней было грязное платье, под ним поношенные джинсы с широченным клешем, какие вышли из моды еще в пору его молодости и, может быть, снова вошли в моду. Поверх платья – шерстяная кофта и длинные нити бус. Кофта на два размера больше, однако рукава, которые доходили до кончиков пальцев, не скрывали траурной каймы под ногтями.

Питер не мог удержаться, чтобы не сказать:

– Да, вид у тебя… Не мешало бы помыться.

– Питер! – осадил его Делл.

– Но, Тара… – сказал Питер. – За все это время – ни единого слова? Ни хотя бы открытки? Вдруг исчезаешь, вдруг появляешься.

– Знаю, – ответила Тара. – Это непростительно.

– А ты знаешь, каких переживаний нам это стоило тогда и стоит сейчас? Всем нам?

– Перед твоим приходом я сказала маме и папе, что пойму, если вы меня возненавидите.

– Никто и не думает тебя ненавидеть, – успокоил ее Делл. – Никто.

– Но… – заикнулся было Питер.

Делл оборвал его:

– Питер! Знаю, во многом хочется разобраться. Но не смей говорить ничего такого, что заставит ее снова уйти. Договорились? Не смей.

– Я не собираюсь снова уходить, – сказала Тара.

Питер провел рукой по своим короткостриженым волосам.

– Как ты? – спросила Тара. – Расскажи, как живешь.

– Как живу? Как я живу?

– Мама сказала, у тебя есть дети.

– Достань фотографии, Делл. Достань их, – сказала Мэри слишком поспешно.

– Расскажи сам, – попросила Тара. – Я хочу услышать все.

Питер вздохнул:

– Я женился на очаровательной девушке, с которой познакомился в университете. По имени Женевьева. У нас три девочки и мальчик.

– Скажи, как их зовут!

– Ну, старшей пятнадцать, а кажется, все двадцать, и зовут ее Зои, потом…

– Красивое имя.

– Потом появился Джек, ему тринадцать. Такой сорванец. Потом был небольшой перерыв, поскольку мы не… в общем, дальше родилась Эмбер, которой сейчас семь, и Джози, ей пять.

– У Эмбер сросшиеся пальцы, – сказала Мэри.

– Мам, пожалуйста!

– Это пустяк, – сказала Тара, улыбаясь. – Сущая ерунда. – Потом улыбка впервые сползла с ее лица. – Жаль, что я это все пропустила. Правда жалею. – Неожиданно Тара бурно зарыдала. Глаза ее были крепко зажмурены, губы тряслись. Она утирала слезы обшлагом кофты и шмыгала носом. – Как жаль, что я все это пропустила. Видно, они чудесные. Они похожи на тебя?

– Да поможет им Бог, если похожи.

– Мальчишка весь в Питера, – с готовностью подтвердил Делл. – Девочки, скорей, в свою мать.

Они замолчали. Делл протянул Таре альбом с фотографиями:

– Тут всё старые. Теперь все в цифре снимают, да? Жизнь так быстро меняется.

Тара принялась разглядывать фотографии:

– Но они же похожи на тебя!

Делл повернулся к Таре:

– Зои даже немного похожа на тебя.

– Ей здесь почти столько, сколько было тебе, когда ты ушла, – сказал Питер. Посмотрел на Мэри. Та трясла головой, отчаянно предостерегая его.

– Я увижу их? – спросила Тара.

– Конечно. Если хочешь.

– Где был сделан этот снимок?

– Этот – на Крите. Еще до рождения детей. Ты, кажется, сказала, что была в Афинах?

– Недолго. Приехала и сразу уехала.

– Так где ты была в Греции?

– На Крите. На некоторых островах.

– Правда? Мы с Женевьевой целый год прожили на Крите. Ты была в Митилини?

– Да, провела там, по-моему, ночь или две. Но я была там мимоездом.

– Правда это потрясающе? Вдруг ты была там в одно время с нами?

– Такое возможно.

– В каком году ты там была?

– Питер, ты прекратишь пытать девочку? – остановил его Делл, заламывая руки. – Ты же видишь, она голодна, я поставлю, что осталось от рождественского обеда, мы все сядем за стол подкрепиться, и ты тоже можешь сесть с нами.

– Пап, я не голоден, у нас ведь уже был рождественский обед.

– Хорошо, но не надо больше вопросов.

– А тебе не кажется, что для вопросов самое время? Ты понимаешь, что мы должны известить полицию?

Тара встревоженно взглянула на него:

– Это действительно необходимо?

– Еще бы, конечно необходимо! – закричал Питер.

Он объяснил ей, что произошло после того, как она исчезла из их жизни двадцать лет назад. Объяснил, как все боялись самого худшего, – боялись, что ее похитили или убили. Что были организованы обширные поиски. Что соседи и друзья вместе с огромным отрядом полиции искали ее в Аутвудсе и везде, куда, как им казалось, она могла уйти. Что ее фотография появилась во всех местных и некоторых центральных газетах; что ее показали по общенациональному телевидению; что всех склонных к сексуальным преступлениям притащили в полицию для взятия отпечатков пальцев и допросов; что ни одной улики не обнаружили, ни волоска с ее головы; что поиски в конце концов прекратили; что ее мать и отец были убиты горем и так до сих пор не оправились; что он и ее тогдашний приятель Ричи, на которого самого пала тень подозрения, продолжали прочесывать местность месяцы и даже годы после случившегося.

– Водолазы обшаривали пруды и озера, Тара. Это продолжалось целыми днями. Неделями. Да, даже спустя столько времени, думаю, мы должны поставить полицию в известность, не считаешь?

Тара слушала его с мертвенно-бледным лицом.

Внезапно Мэри вскочила с дивана, пузырь со льдом соскользнул на пол.

– Прекрати! Прекрати! Все, что я знаю, – это что Тара вернулась домой на Рождество, это чудо, и я не хочу больше никаких разговоров об этом! Питер, ты можешь остаться и радоваться вместе с нами или убираться к своей семье. И кончим на этом. – С этими словами она рухнула обратно на диван.

– Тебе не надо уходить, – мягко сказала Тара. – Это я должна уйти.

– Нет, – возразил Питер. – Просто…

Он не хотел говорить ничего больше, не в силах придумать, что бы такого сказать, что не было бы воспринято как прямое осуждение возмутительного и до сих пор не объясненного поступка сестры. Он заставил себя встать:

– Слушайте. Мне нужно возвращаться. Дети. Рождество. Может, ты позже познакомишься с ними. Завтра. Что скажешь, пап, не хочешь завтра привезти Тару к нам?

– Хорошая идея. Ты не против, Мэри?

Никто не был против; не против потому, что это позволяло Питеру уйти сейчас.

Питер направился к двери, Тара последовала за ним. Она снова крепко обняла его и, стоя спиной к Деллу и Мэри, искоса посмотрела на него, будто давая понять, что хочет сказать ему что-то, не предназначенное для родительских ушей.

Он пожелал родителям счастливого Рождества. Потом грустно посмотрел на сестру:

– Счастливого Рождества, Тара!

– Боже мой! Счастливого Рождества, Питер!