Читать книгу Последняя шутка Наполеона - Григорий Александрович Шепелев - Страница 8

Неподалеку от церкви была когда-то сельская школа – бревенчатое двухэтажное здание. С четверть века пропустовав, она развалилась. Её руины в виде полуистлевших бревен так и лежали на пустыре близ околицы. Остальное было растащено, когда школа ещё стояла. На этих бревнах расположилась вечером молодёжь праздновать восемнадцатилетие Долгуновой Таньки. Сперва народу собралось много – подняли шум на весь край села. Но ближе к полуночи большинство разошлось, хоть водка была действительно дорогая, да и закуска сладкая – яблочки. Просто стал накрапывать дождь. Кроме именинницы, не ушли лишь Рита, Алёшка, Витька – ещё один деревенский парень, Дашка Колесникова и Димка. Димка был из Москвы, приезжал к родне на каникулы. Он оканчивал музыкальную школу по классу скрипки, но мог играть также на гитаре. Этим как раз он и занимался, сидя на бревнах. Широкие листья клёна, который вырос среди развалин, не позволяли гитаре мокнуть. Играл будущий скрипач мастерски, но репертуар не вписывался ни в место, ни в настроение слушателей.

– Сыграй что-нибудь из Цоя, – просила Дашка, Бах для которой был всего-навсего смешным словом, – ну или из Бутусова. Я спою.

– Пусть лучше играет он что угодно, чем я услышу, как ты поешь! – заорала Танька, не найдя яблоко, чтоб заесть пол-стакана водки, – Дайте мне что-нибудь! Быстро дайте!

Ей дали сливу, которая обнаружилась в чьём-то заднем кармане, так что была раздавлена.

– Надо яблок ещё добыть, – продолжала Танька, чуть отдышавшись, – или воды! Пусть кто-нибудь наберёт воды из колонки. Ведь у нас много пустых бутылок!

– Сыграй "Металику", – предложила Рита, взяв три бутылки с подмигивающими этикетками и исполнив желание именинницы. Димка дважды просить себя не заставил. Самая знаменитая композиция легендарной группы всем пришлась по душе. Мажорная хулиганка Танька, всегда ходившая в драных джинсах и босиком, дёргала башкой, как заправский рокер. Дашка – дочь агронома, благоговейно курила "Кент", следя, чтобы пепел не сыпался на подаренные отцом английские туфли. При этом она, конечно, не забывала красиво выгибать кисть, поднося к губам сигарету, и томно щуриться на фонарь, белевший у церкви. Алёшка, сидя бок о бок с Ритой, лапал её с предельной степенью романтичности, и не менее романтичным было сопротивление: ахи, охи, мат – только шёпотом. Один Витька бездействовал. Впрочем, он зеленел. Ему нездоровилось – старший брат накануне праздновал свадьбу. С верхних полей, которые окружали кладбище, дул пронизывающий ветер. Финал мелодии слился с мощным его порывом. Когда последний флажолет смолк, Алёшка, словивший от Риты по лбу, проговорил:

– Так и не поймала Ритка линя! Поэтому злая.

– Зачем ей линь? – удивилась Танька, – её что, дома не кормят?

– Линь нужен Ритке вовсе не для того, чтоб его сожрать, – объяснила Дашка, – он нужен ей для того, для чего Раскольникову нужна была бабка – процентщица. Она хочет Наполеоном стать.

Все расхохотались, включая Ритку с Алёшкой, которые половину произнесенных Дашкою слов слышали впервые. Длинные пальцы Димки стали выдёргивать из гитарных струн "Марсельезу".

– Ритка? Наполеоном?– переспросила Танька, сделав глоток воды, – С помощью линя? А как это будет выглядеть? И сказала Ритка золотой рыбке:

"Не хочу я быть проституткой, хочу быть Наполеоном!" Так что ли, Ритка?

Хохот усилился. Димка ловко изобразил на первой струне сирену – дескать, всё хорошо, психиатр едет.

– Вы – идиоты, – заговорила Рита, дождавшись относительной тишины, – да, линь – золотая рыбка. Но я не буду его ни о чём просить. Просто я – охотница по природе. Мне интересно поймать линя.

– Не ври, ты – минетчица по природе, – не согласилась Танька, – у тебя – большой рот. И длинный язык. И очень внимательные глаза.

– При чём здесь глаза?

– Ну, ты и овца! Когда при минете смотришь в глаза, это обостряет.

Парни смутились. Рита задумалась, как и Дашка. Дождь вдруг усилился. Так как он стал просачиваться сквозь листья, Димка был вынужден зачехлить гитару.

– Риточка, ты не хочешь мне посмотреть в глаза?– небрежно спросил Алёшка, закуривая.

– Не хочет, – дала ответ за подругу Танька, – нужен ты ей со своей избушкой на курьих ножках! Иди коровам хвосты крути, лаптем щи хлебай! Ритке подавай такого, как Димочка – из Москвы, из элитной школы, с двумя квартирами, с дачей…

– Ритке нужен золотой линь, – напомнила Дашка, – пока она его не поймает, её отсюда не вытащить. Значит, ей суждено здесь сдохнуть. Так что, Алёшка, готовься к свадьбе. Круто! Салатику поедим.

Молодой пастух приосанился и опять потянулся к Рите. Но в этот миг прорезался голос у его друга.

– Я знаю место, где линь берёт безотказно, – просипел Витька, с трудом подняв чубатую голову, и обвел компанию взглядом, – там даже Ритка сумеет его поймать.

– Ага, – улыбнулась Танька, – поймала! Не слушай, Ритка, не слушай! Триппер ты с ним поймаешь, а не линя.

Опять стало весело.

– Знаю место, – упрямо повторил Витька, пустив слюну, а затем её утерев, – и знаю, на что ловить. И знаю, когда.

– Жалко, что не знаешь, зачем, – перебила Дашка, опять начав разливать по стаканам водку, – одна – сумасшедшая, а другой – дебил! Ритка, тебе сколько?

– Совсем чуть-чуть. На самое донышко.

Димка также попросил капельку. Только выпили и запили водой, с другого конца села донеслось надрывное стрекотание мотоцикла. Оно стремительно нарастало.

– Это Виталька, – сказала Дашка, глядя на пятно света, которое приближалось вскачь по бетонке, становясь ярче и расползаясь на травяные обочины, – пиво нам из Троицкого везёт.

Танька согласилась с подругой. Виталька был её бывшим парнем. Как только он, промчавшись мимо громады церкви, остановился напротив брёвен, обе девчонки к нему приблизились. Передав им сумку с несколькими бутылками пива, он развернул мотоцикл и покатил под горку на холостых. Бутылок хватило всем, кроме Витьки, но ему было уже не нужно. Он сладко спал, завалившись на бок.

– Классное пиво, – пробормотала Танька, облившись пеною, – мы ужрёмся! Ритка, так что там с Наполеоном-то? Я не въехала.

– У тебя на правой ноге громадный паук, – спокойно сказала Рита. Быстро взглянув на свою голую ступню, стоящую на бревне, очень хорошо освещаемом фонарём, Танька онемела от ужаса. Прямо возле большого пальца расположилось чудовище совершенно невероятных размеров, с белым крестом на спине. Оно, судя по его неподвижности, чувствовало себя довольно неплохо. Про Таньку это сказать никак нельзя было. Если она чего-нибудь и боялась на этом свете, то разве что пауков. Но боялась до смерти. Её рот страдальчески приоткрылся, из глаз закапали слезы.

– Девочки, мальчики, – прошептала она, страшась шевельнуться, – я умоляю, снимите его! Пожалуйста, ради Бога! Мамочка! Господи, Боже мой! Я сейчас умру!

– Нашла дур, – усмехнулась Дашка, вставая, – вдруг у него клыки ядовитые? Цапнет – смерть!

Склонившись над ступнёй Таньки, она и Рита внимательно пригляделись к страшному насекомому.

– Челюсти у него, как у бультерьера! – сказала Рита, – а интересно, он самка или самец? Говорят, что самки очень опасны.

– Чёрные вдовы, – вспомнила Дашка, – чёрные вдовы! Такая тварь слона может уничтожить одним укусом.

Из левой брючины Таньки часто закапало, а затем полилось. Как назло – из левой, а не из правой, так что паук не видел причин менять местоположение.

– Эта дура обоссалась, – заметила Рита, – неудивительно! Ей осталось недолго жить. Мальчики, что делать?

– Ждать, пока обосрётся, – проговорил Алёшка, зевая, – тогда паук, наверное, убежит. Это птицеед.

– А он ядовитый? – спросила Рита.

– Да. Как змея. Как кобра.

Рита и Дашка стали ругать подругу за то, что та всюду шляется босиком. Дали подзатыльник. Надрали уши. Танька безмолвно глотала слёзы.

– Скажите ей, чтоб не шевелилась, – предостерёг Алёшка, зевая, – если она шевельнётся он испугается и ужалит.

– Да хватит вам, – не выдержал Димка. Спрыгнув с бревна, он протянул руку к белой ступне страдалицы, снял с неё опасное существо и бросил его в бурьян за руинами.

– Птицеед! Какой птицеед? Обычный паук, вполне безобидный. Просто решил погреться.

– Погреться? – взвизгнула Танька так, что обе её подруги сами чуть не испортили свои трусики, – он ужалил меня! Палец весь распух! Он красный! Смотрите!

Стали смотреть. Признаков укуса не обнаружили, но, поскольку Танька своих стенаний не прекращала, Рита, присев перед ней на корточки, хладнокровно взяла её палец в рот и стала сосать, чтоб удалить яд. Смешно стало даже Таньке. Дашка просто валялась. Димке пришлось отбежать в кусты. Алёшка изо всех сил пытался разбудить Витьку, но тот стал просто бревном, а сил из-за хохота было мало.

– Ни одной ранки на пальце нет, – объявила Рита, поднявшись и отплевавшись, – иди ты в задницу, дура!

Танька вмиг успокоилась. Поглядев на джинсы, сказала:

– Мне в таком виде домой нельзя. Надо идти в баню. Немедленно. Кто со мной?

– В какую? – спросила Рита, велев заткнуться Алёшке, который незамедлительно дал согласие.

– Как – в какую? У меня что, персональные бани есть? Конечно, в колхозную, что во враге. Банщик сегодня её топил, вода еще тёплая.

– Так на ней огромный замок висит!

– А Димка на что? Он любой замок отпирает гвоздиком. Правда, Димка? С нами пойдёшь? Не бойся, не изнасилуем.

– Говорите от своего имени, Портос, когда говорите подобные нелепости, – молодецки пригладив воображаемые усы, пробасила Рита. Димка, однако, её мушкетерской прыти не испугался. Сказал:

– Пойду.

Рвался и Алёшка. Его оставили за ненужностью, поручив ему бревно-Витьку. Так вот и пошли в колхозную баню, взяв по бутылке пива, три очень пьяные девицы и интеллигентный мальчик с гитарой, который пребывал в средней степени опьянения. Был час ночи. Дождь моросил. Деревня спала. Идя по бетонке вниз, три девушки пели звонкими голосами обычную в таких случаях песню "Виновата ли я?". Димка подпевал. Его, впрочем, было почти не слышно. Немного не доходя до спуска в овраг, где стояла баня, ночным певцам повстречались три здоровенных парня из местных – Сашка, Лёнька и Колька. Они шли вверх, грызя семечки и распространяя вокруг себя запах самогонки.

– О! Именинница! – подал голос на всё село самый здоровенный из них – Сашка Ковалёв, притиснув к груди поющую босоногую хулиганку, – А ты куда? Мы к тебе идём!

– Немедленно пошли вон! – завизжала Танька,выскользнув из его объятий,– Я из-за вас вся обоссалась!

Три парня заржали. Рита и Дашка вторили им. Их спутник с гитарою за плечами робко стоял, опустив глазёнки.

– Как – из-за нас? – спросил,насмеявшись,Колька, – Мы ведь тебя сейчас только повстречали!

– Все вы здесь – пауки! – верещала Танька, топая пятками, – волосатые, гадкие, тупорылые пауки с длинными руками! Вон! Вон! Вон! Вон!

Три здоровяка обиженно пошли дальше. Танька и её спутники завернули к колхозной бане. Она стояла возле ручья, что тёк по оврагу вдоль всей деревни, беря начало за полем, в глухом лесу и впадая в реку. Спустились. Замок, действительно, был огромен, но против Дашкиной шпильки в Димкиных пальцах не устоял.

– Мой прекрасный юноша, вы закончите жизнь в тюрьме, – с печалью сказала Рита, медленно потянув на себя скрипучую дверь.

– В психушке, – не согласилась Танька, – ты представляешь – он будет целый час пялиться на нас, голых, и ничего не делать! Он ведь застенчивый!

– Да мы сами ему всё сделаем.

Дверь, войдя, заперли. От чугунной печки, обложенной кирпичами, шёл сильный жар. Бак с водой был тёплым. Включив в предбаннике свет, девочки разделись, ни капельки не стесняясь мальчика и, прошлёпав к кранам, тщательно отстирали Танькины вещи. Димка, раздев лишь свою гитару, играл в предбаннике. Когда Танька с джинсами и трусами вышла и начала раскладывать их на печке, привстав на цыпочки, он скосил на неё глаза.

– Немедленно отвернись! – вскричала она, почувствовав его взгляд на своей спине и не только, – Что за наглёж? Сударыни, он таращится!

– Пусть таращится, – донеслось из зала, – главное, чтоб не трогал. Если попробует прикоснуться, будет немедленно сам раздет догола!

Димка не посмел прикоснуться. Он ограничился тем, что, взяв с пола прутик от веника, стегнул Таньку по голой заднице. Танька взвизгнула и опять пожаловалась подругам. Те ей ответили, что руками трогать нельзя, а прутиком – можно. Вдруг они вышли и попросили Димку сыграть и спеть что-нибудь весёлое, например – "Стюардессу по имени Жанна". Димка не усмотрел причин отказать. Молотя аккорды, он пел дурацкую песенку и смотрел на трёх голых девок, которые перед ним плясали и подпевали, громко визжа от глупой девчачьей радости. А потом они пошли мыться, его с собой не взяв. Он очень обиделся.

– Не бухти, – крикнули из зала, – у нас – интимное дело.

– Вы – лесбиянки, что ли?

– Заткнись! Сиди и играй что-нибудь печальное.

Димка начал играть "Последнюю тремолу". Три подруги, впрочем, печали не поддались, плескались предельно весело. Что-то шёпотом обсуждали. Через четверть часа вышли порозовевшие, прибалдевшие. Натянув трусы,уселись пить пиво. На Димку они внимания уже вовсе не обращали.

– Так почему же ты – не Раскольников? – обратилась Дашка с довольно странным вопросом к Рите. Та ей ответила:

– Потому, что он – идиот. Нельзя стать Наполеоном, убив старуху. Наполеон бы ограбил банк, а не бабку!

– А почему ты усматриваешь в нём принципы?

– Потому, что их видели современники. Его бюстик весь девятнадцатый век на каждом столе стоял – притом в той стране, с которой он воевал. Это говорит о чём-то?

– Пожалуй, – сделав глоток, согласилась Танька, – бюстиков Гитлера ни на чьих столах я не видела.

– Гитлер – мразь. А Наполеон – достойный противник. С ним воевали цивилизованно.

– Тогда хватит ловить линя, – предложила Дашка, дёрнув мокрым плечом, – иди на медведя.

– Ну, и пойду.

Вот уж это было для Димки, что называется, через край. Двумя быстрыми движениями убрав гитару в чехол, он встал.

– Извините, дамы. Я вас покину.

Три полуголые поглядели на него так, будто уж давно пора это было сделать.

– Вон, – проронила Танька, ставя пустую бутылку на пол, – незамедлительно!

– Прочь, – произнесла Рита, – сию минуту!

Дашка смолчала. Но её взгляд был красноречив. Когда Димка вышел, плотно прикрыв за собою дверь, она повторила:

– Хватит ловить линя! Иди на медведя.

– Ну, и пойду, – повторила Рита, – А где медведи здесь водятся?

– За рекой. Катька Ильичёва ходила туда за ягодами и слышала там, как они ревут.

– Но там -хвойный лес!

– Ну, и что? Там полно малины, черники и ежевики. Медведи всё это любят.

Рита задумалась.

– Ты смотри там, не заблудись, – зевая, сказала Танька, – из того леса многие не вернулись. Дебри кошмарные! Ты про Выселки не слыхала?

– Про что?

– Про Выселки, – без большого желания продолжала Танька, перехватив взгляд Дашки, – деревня так называлась, которая в том лесу когда-то была. Её там давно уж нет. Кажется, с войны. А кладбище – есть. И те, кто на это кладбище набредают, обратно не возвращаются, потому что проклятое оно.

– Да ты бы заткнулась! – ни с того, ни с сего психанула Дашка, – Чего городишь? Какое кладбище? Кто тебе про него наплёл?

Танька, помолчав,почесала пятку.

– Не помню я. Кто-то, вроде бы, говорил. Тётя Нюра, кажется.

– Тётя Нюра, – передразнила дочь агронома, – у нас в деревне – пять тёть Нюр, и все -ненормальные!

– Ну, с Романовой Слободы которая. Мы ещё за вишней к ней лазили в том году.

Дашка разразилась таким неистовым хохотом, что в той самой Романовой слободе, которая примыкала к деревне со стороны оврага, разом залаяли все собаки.

– Вот оно что! Так ты, значит, самую ненормальную из них выбрала! И нашла кому всё это пересказать. Какое-то кладбище, черти, выселки! Твою мать! Нужен ей медведь – пусть идёт. Чего ты её пугаешь?

– Да не пугаю я! Пусть идёт.

Рита одевалась. Дашка, следя за ней, тасовала колоду карт, а Танька курила. Дождик за окном стих. Собаки умолкли, и было слышно, как об пол шлёпается вода, капая из крана. Страшная заполночная темнота привалилась к окнам, как умирающая старуха. Ох, не хотелось Рите в её объятия. Но менять решение под влиянием идиотского страха значило объявить себя идиоткой.

– Вы до утра намерены здесь торчать? – спросила она, завязывая кроссовки. Дашка,сдавая карты, сказала:

– Да. Мы ещё здесь попаримся, поболтаем. А ты одна пойдёшь в лес?

– Со Сфинксом.

– Вот ты больная! – вскинула Танька бровь, – свинья-то тебе зачем?

– Мне свинья – для свинства.

– В смысле?

– Всё очень просто. Тебе свинья для свинства не требуется, мне – требуется.

Сказав так, Рита взглянула ещё раз пристально на подруг, уже занятых игрой, и вышла из бани.

Холод сырой и глубокой впадины, примыкавшей к реке, заставил её поёжиться. Темнота с глазами старухи даже не сочла нужным прикинуться безобидной. Но, прикрыв дверь, Рита подкралась к окошку – послушать, о чём картёжницы говорят. Те не осторожничали.

– Так я ещё и свинья, – послышался голос Таньки, – Нормально!

– А что тебя удивляет? – спросила Дашка.

– Я её отговаривала, хоть ты мне мешала. Но, почему-то – я свинья, а не ты.

– Да, обо мне просто не зашла речь. У неё есть цель. Все те, кто считает эту цель странной – свиньи.

– Так значит, Сфинкс один – не свинья? – воскликнула Танька. Дашка с ней согласилась. Обе заржали. Стараясь не шелестеть травой, Рита отошла от окошка и, ощутив под ногами утоптанную тропинку, почти бегом устремилась вверх, к огонькам села.