Читать книгу Последняя шутка Наполеона - Григорий Александрович Шепелев - Страница 9

Августовские ночи много дольше июньских. Прикинув, что до зари – ещё часа два, а то и два с половиной, а то и больше, Рита решила её не ждать. Вернувшись домой через боковую калитку и чёрный ход , она обыскала нижнюю комнату. Целью этих исканий был офицерский парадный кортик Ивана Яковлевича. Рите казалось, что она видела его то ли на антресолях шкафа, то ли в столе. Поиски успехом не увенчались. Видимо, кортик всё-таки лежал в верхней комнате, а её обыскать возможности не было. В ней спал дед. Пришлось удовольствоваться складным походным ножом. Своими размерами он не сильно уступал кортику, и убить им медведя при некотором везении было очень даже возможно. Рита, хоть линь ей не попадался, всё же считала себя везучей. Положив нож в карман, она вышла в сад, прокралась к забору и перелезла через него на домовладение тёти Маши.

Сфинкс жил в хлеву, деля его с курами, овцами и коровой Розой. Низкий рубленый хлев стоял не близко к избе, под яблонями. Спала тётя Маша крепко, собаки у неё не было, так что Рита без опасений вошла к скотине. Та относилась к ней по-приятельски, с доверительностью тянула морды и клювы, а Сфинкс – так вовсе по-родственному. Открыв его закуток, она позвала:

– Вылазь!

Он вмиг не проснулся. Пришлось ударить его по башке лопатой. Он заворочался, хрюкнул, скребя копытцами, потом вышел – сонный, упитанный, любопытный. Ткнул пятачком в бедро – дескать, что тебе?

– Мы сейчас пойдём с тобой на охоту, – сказала Рита. Сфинкс согласился. Заперев хлев, они торопливо вышли через калитку в воротах и побрели вдоль домов, ни в одном из коих свет не горел, к реке.

Когда кончилась деревня, справа и слева стали чернеть поля, взрыхлённые после жатвы. Они стелились почти до самого берега, от которого был перекинут к другому дощатый мост. Лет десять назад по нему вполне можно было проехать на легковой машине, теперь идти было боязно. Поступь Риты он, впрочем, даже и не заметил, но под копытцами Сфинкса весь загудел, застонал, затрясся.

– Не свались в реку, – строго предупредила Рита своего спутника, – если благодаря тебе она выйдет из берегов – медведи окажутся под водой, и мы с тобой будем вынуждены заняться рыбалкой вместо охоты.

– Хрю! – сердито отвечал Сфинкс, семеня копытцами, – хрю, хрю, хрю!

Тон раскрывал смысл: "Ты чего городишь?До леса – никак не менее километра, и перед ним – возвышение, на котором дорога. Как вода сможет захлестнуть лес?"

Толстячок был прав. Луга за рекой лежали привольные, и она даже в половодье не подступала к лесу вплотную. Идя по этим лугам, охотница на медведей и её розовый спутник всей широтою родственных душ упивались ночью. Небо яснело. Холодные августовские звёзды блестели из камышей и мокрой травы, как глаза русалок. Из-за огромной тучи, которая уползала, хитро выглядывал край луны.

Под крик первых петухов, проснувшихся за рекою, перевалив возвышение, на котором чернел вдоль леса большак, парочка вошла в смолистые дебри. Путь лежал по тропинке – одно из многих, пересекавших лес. По хвойному лесу легче идти, нежели по лиственному -поменьше валежника и травы, побольше простора между деревьями. И с тропинки сбиться куда как легче. Так вот и сбились, пройдя всего километра два. Поняв, что произошло, и что невозможно определить, где север, где юг – на небе сияло всего лишь несколько звёзд, Рита не встревожилась. Ей ведь было до глубины души всё равно, куда направляться. Сфинксу – тем более. Побрели они дальше, весело напевая и бодро хрюкая. И застал их в лесу рассвет – холодный, сырой.

Заря занималась вялая. Не иначе – всю ночь пила, беря пример с Риты. Угрюмы были её глаза. Не заря, а ведьма встала над лесом. Солнце вконец испортило настроение, внеся ясность в происходящее. Не опасность встречи с медведем обескуражила Риту, как это произошло бы с любой другой протрезвевшей девочкой, а её маловероятность. Кругом стеной стояла тайга, иначе не скажешь. Как его сыщешь в этаких дебрях, медведя-то? Он ведь не идиот – выходить на битву с Наполеоном! Кутузов, помня разгром под Аустерлицем, осмелился это сделать только после того, как Наполеон истощил половину сил, пройдя пол-России. Очень возможно, что и медведь решил его вынудить прошагать половину леса. Взглянув на Сфинкса, Рита спросила его, согласен ли он принять правила игры, навязанные врагом. Сфинкс не возражал. Более того – он вдруг побежал вперёд, подбадривая попутчицу, уже несколько утомлённую четырёхчасовой прогулкой.

Солнце уже стояло над соснами. Миновав поляну, потом – лощину, до дна заросшую ёлками, а затем перейдя ручей, друзья набрели на очень густой малинник. В нём, разумеется,задержались. Ягод на каждой ветке висели россыпи – обожраться. Сфинкс отдавал им должное с такой страстью, что даже ушки поджал и перестал хрюкать. Но Рита всё же опережала его – благодаря росту и двум рукам. Ей вспомнились вдруг слова – не то из какой-то книжки, не то из фильма: "В раю – малина сочная, сладкая!" Здесь был рай. Совершенно точно.

Но выходило так, что по мере наполнения животов и райские кущи редели, и ощущения притуплялись. А уж когда за малинником вдруг открылось поле, дальний край коего, примыкавший к ельнику, был покрыт высоким бурьяном, а ближний – устлан надгробиями, на память пришли другие слова: "Кладбищенской земляники крупнее и слаще нет". Они, безусловно, наелись не земляники. Малины. Но очень крупной, сладкой. Кладбищенской.

Риту вырвало, Сфинкса – нет. Пока этот карбонад, то есть – долбонат, изучал недавнее содержимое её столь разборчивого желудка, она с кружащейся головой поплелась взглянуть на могилы. Что её повлекло туда? Глупый страх ,который внушила Танька, сказав, что кладбище в лесу проклято, что все те, кто видел его, домой не вернулись. Чтоб возвращаться домой достойно, необходимо было расправится с этим страхом, против которого даже яркое солнце на чистом, голубом небе было беспомощно.

Кроме пары крестов, чудом не успевших сгнить до конца, признаками кладбища оставались одни лишь камни, лежавшие на земле, вросшие в неё. Они были плотно оплетены травой, облеплены мхом. Из далека – кочки, а не надгробные памятники. Достав из кармана нож, Рита опустилась перед одним из камней на корточки – попытаться счистить живую природу с мёртвой, чтоб прочесть надписи. До сих пор ни разу не доводилось ей спасать смерть от жизни, как и наоборот. Однажды она бросилась к собаке, попавшей под мотоцикл,однако та умерла мгновенно. Смерть спасать проще. Смерть не умрёт.

Но это была иллюзия. Да, трава легко разрезалась и мох легко отходил, но дальше ждало разочарование. Ни малейших следов какой-либо информации на проклятой глыбе не обнаружилось. Одна каменная поверхность – шероховатая,серая,ледяная. Буквы и цифры от времени раскрошились. Видимо, камень хранил покой гниющих костей не век и не два. Выпрямившись, Рита бросила взгляд на его собратьев, пытаясь определить, который из них свежее. Одно надгробие показалось более ровным, чем остальные. Видимо, на нём было поменьше мха. Повернувшись к Сфинксу – не убежал ли, но моментально забыв, зачем оборачивалась, направилась Рита к тому надгробию. На глаза ей струился пот, потому что солнце пекло уже, да и сердце прыгало, как на углях.

Нож распорол мягкую зелёную оболочку и скрежетнул по камню. Мха, точно, было не много. Тщательно соскоблив его, Рита обмахнула камень рукою, и – прочла то, что было на нём написано. Сперва надпись вызвала у неё смешок – но не истеричный, а саркастический: дескать, о! Пивко после водочки! Поморгала. Пребольно дёрнула себя за ухо. Сдула с камня соринки – глядишь, ещё что-нибудь откроется! Не открылось. И, оторвав глаза от каменных букв, Рита зарыдала. Солнышко! Где ты, солнышко? Где лучи твои, которые прогоняют дурные сны навсегда и дарят тепло счастливого пробуждения? Где ты, ветер, усиливающий не только ночную жуть, но и безмятежность летнего дня? И где же ты, лес, который манил, кружил, очаровывал? Почему по спине скользят пальцы холода?Почему из-за каждой ёлочки кто-то смотрит? Кто-то один? Слёзы часто падали и катились ручьями вниз – надгробие было наклонено. Это были слёзы такой непреодолимой тоски, такой лютой муки, что уповать на смерть казалось бессмысленным. Он, конечно, сильнее смерти – тот, кто один глядит из-за каждой ёлочки. От него её не спасёт никто. А Сфинкса? Где Сфинкс?

Вновь случайно вспомнив про своего храброго товарища, разделившего с ней несчастье, Рита сморгнула слёзы с ресниц, и, скосив глаза на малинник, поднялась на ноги. Только этого ей ещё не хватало! Да, только этого! Господи, почему именно сейчас, когда нет ни сил, ни смысла? Что за насмешка?

Из зарослей выходил медведь. Да, да – самый настоящий бурый Топтыгин, ровно такой, каким она его представляла: вот косолапость, вот шерсть, вот когти, каждый – как её нож, вот страшная пасть. Зверь двигался по-мультяшному, на двух лапах, свирепо глядя по сторонам. Он искал врага, который посмел проникнуть в его владения и взглянуть на его малинник. Этим врагом была не она, не Рита. Встретившись с нею глазами-бусинками, хозяин леса не счёл, что она заслуживает внимания. Задрав морду, стал нюхать воздух. Глядя на этого великана, о быстроте и силе которого ходит столько легенд, Рита подсознательно уцепилась за его сказочность. А за что ей ещё было цепляться? Она воскликнула:

– Миша! Мишенька, помоги! Защити меня! Он – вон там, за ёлками! Прогони его, Миша! Я прикачу тебе бочку мёда!

– Ритка! – вдруг донеслось откуда-то из-за сосен рядом с малинником, – Ритка, где ты?Откликнись!

Голос принадлежал мальчишке и был как-будто Рите знаком. Она, тем не менее, не вняла призыву, так как медведь, услышав её мольбы, заревел, и, встав на четыре лапы, двинулся к ёлкам – грозный, большой, стремительный. И – вернулось солнце. Вернулся ветер. Вернулся лес. Вернулась свобода. Вернулось всё. Таинственный враг исчез. Медведь отогнал его, да и сам, забыв сказать Рите, куда катить бочку с мёдом, скрылся за ёлками.

Сложив нож, Рита поглядела туда, откуда кричали. К ней через поле мчался светловолосый парень с ружьём, судя по всему – взведённым. Это был Димка. За ним скакал поросёнок. Это был Сфинкс. Оба были взмылены. Задыхались.

– Где он? – проорал Димка шагов за сто, – он тебя не ранил? Ты цела?

– Кто? – не поняла Рита. Слёзы ещё текли по её щекам, и ужас во взгляде ещё стоял, но с каждой секундой таял, будто туман над рекою после зари. Приблизившись, Димка бросил по сторонам воинственный взгляд, повесил ружьё – а это был карабин, на плечо, и взял Риту за руки. Она слабенько улыбнулась, хоть было ей не очень приятно прикосновение его рук – больших и горячих, к её рукам – болезненно-белым, ледяным,тонким. После того, что случилось, ей не терпелось побыть одной. Сфинкс, видимо, это понял, так как остановился, не добежав. А Димка не понимал.

– Да как – кто? Медведь! Я слышал, как он ревел! И слышал, как ты кричала. Куда он делся-то?

– Ушёл в лес. А ты-то, откуда взялся?

Он, продолжая стискивать её руки, сбивчиво объяснил, что Таньку и Дашку перед зарёй погнали из бани за слишком шумное поведение, они тут же на всю деревню стали орать, что Ритка попёрлась в лес – с медведями трахаться,ну и как ему было не устремиться её спасать с отцовским ружъём?

– Иду по тропинке, и вдруг мне наперерез вылетает Сфинкс, перепуганный, – завершил рассказ свой юный скрипач, – меня увидал – затрясся, захрюкал, рылом в ногу затыкался: пошли, дескать! Ну, я пошёл за ним. И вдруг слышу издали – ты орёшь! А потом медведь как взревёт! А дальше ты знаешь.

Он ещё раз покрутил башкой.

– А это что – кладбище, да? То самое, проклятое? Здесь раньше была деревня? Вон там, наверное, где буръян?

– На это взгляни, – указала Рита горбатым носиком на второй отчищенный ею надгробный памятник. Вырвав руку из цепких скрипачьих пальцев, заторопилась в кустики. Сфинкс, который, как оказалось, лишь притворялся скромненьким, потащился следом за нею. Пока юный музыкант разглядывал камень, хрюкающий наглец разглядывал её задницу, за что после получил в рыло. Солнце уже стояло на середине неба.

– Ну, как? – поинтересовалась Рита, вновь подойдя к могиле. Димка, сидя на корточках, изучал надгробие через увеличительное стекло, которое постоянно носил в кармане.

– Да, интересно.

– И это – всё, что ты можешь мне сообщить?

– Вот странный вопрос! Я что тебе, справочное бюро?

– Нет. Ты умный мальчик.

– Умные люди тем как раз отличаются от глупцов, что знают не всё.

С этими словами Димка поднялся, и, убрав лупу в карман, поправил ружьё на плече.

– Через двадцать лет мне будет всего только тридцать пять! – воскликнула Рита, – маму в тридцать пять лет называли девушкой! И я буду выглядеть так же.

– Вряд ли. Ты куришь.

Рита немедленно закурила.

– А мне будет тридцать шесть, – продолжал скрипач, – целых тридцать шесть. И меня не будут называть мальчиком.

– Как – не будут? Ты ведь не куришь!

– Но я играю на скрипке.

– А разве это так вредно?

Ответа не было. Сняв с плеча карабин, Димка произнёс:

– Как бы косолапый опять сюда не пожаловал. Он ведь наверняка считает эту малину своей.

– Не смей его убивать! – запротестовала Рита, – это бессмысленно, ты же знаешь!

– Я никого убивать и не собираюсь. Наоборот. Отойди подальше, от камня может отрикошетить.

Рита пинками погнала Сфинкса к кустам. Когда они отошли шагов на пятнадцать, сзади раздались выстрелы. Каждый выстрел сопровождался писклявым звоном свинца о камень. Из чащи шло гулкое эхо. Вернувшись, Рита увидела,что от надписи на надгробии и следа не осталось. Четыре пули отколотили от камня целую россыпь крошева. Карабин был мощным. С таким, подумалось Рите, точно не страшно и на медведя.

– Теперь мы можем идти, – сказал музыкант, вешая ружьё на плечо, – так тебе про скрипку ответить?

– Я всё сама поняла, не дура. Уже года через три тебя перестанут называть мальчиком, потому что всё человечество будет знать твоё имя.

Они пустились в обратный путь. Идти было жарко. Сфинкс успевал собирать грибы – конечно же, не в корзину, а в свой живот. Грибов было тьма – маслята, боровики, сыроежки, рыжики. Он искал их под ёлками и у пней, ловко подлезая под буреломины. Рита молча смотрела под ноги. Димка также долго молчал, косясь на попутчицу. Вдруг спросил, когда одолели уж пол-дороги:

– Ты всё психуешь из-за надгробия?

– Я – овца, что тебе его показала, – проговорила Рита, подняв глаза и оглядев бор, сквозь который шли, – просто дура! Мне нет прощения.

– Дура – да, – согласился Димка, – но поступила ты правильно. Если б я эту гнусность не уничтожил, она бы тысячу других дур довела до слёз, а то и до психбольницы.

– Ты – как мой дед, – вознегодовала Рита, – ах, мы не верим в мистику, даже если мистика бьёт нас по лбу! Лоб весь разбит, а мистики нет! Прекрасно! Зато мы – самые умные и циничные!

– А где мистика? Я реально её не вижу! Если ты видишь – ткни меня в неё носом, ткни!Камню много лет…

– Заткнись, – перебила Рита, – можно подумать, что ты ни капли не испугался! Ты был весь бледный, я видела. Да, надгробию много лет, ну и что с того? Таких совпадений, Димочка, не бывает.

– Пусть Иван Яковлевич тебе объяснит как можно подробнее, что такое теория вероятности, – как-то вдруг потерял терпение Димка, – он это сделает в сто раз лучше, чем я. Если ты права – большое тебе спасибо. Каждый отдал бы всё за то, чтобы знать, когда он умрёт. Я благодаря тебе узнал это даром. Кстати,где Сфинкс?

– Да вон, за сосной. Не бойся, он не отстанет. Димочка!

– Что?

– Зачем ты так меня мучаешь?

– Я?

– Конечно! Ты издеваешься надо мной!Ведь благодаря мне ты умрёшь через двадцать лет! И ты мне ещё говоришь спасибо – вместо того, чтоб сжалиться надо мной и сказать, что ничего страшного? Урод! Хам!

С этими словами Рита остановилась и разревелась. Димке пришлось её успокаивать, получая новые обзывательства и удары.

– Немедленно прекрати истерику! – крикнул он, схватив её за руки, – двадцать лет – это большой срок! Если бы не ты, я, может быть,умер бы через десять. Или через неделю. Автомобильная катастрофа, туберкулёз, кирпич на башку!

– Кирпич на башку просто так никому не падает! – продолжала беситься Рита, -Не падает!Никогда! Если бы не я, ты умер бы стариком!

– Да иди ты в жопу! Я не хочу доживать до старости.

– Почему? Умереть никогда не поздно.

– Вот это – бред! Как раз с этим делом очень легко опоздать. Только мудаки стремятся к тому, чтоб сдохнуть как можно позже, как следует отравив перед смертью жизнь своим близким. Стремиться надо к тому, чтобы сдохнуть вовремя!

– Это мысль, – выдохнула Рита, мгновенно перестав плакать, – ты сам додумался до такого?

Димка был горд.

– Невелика мудрость.

– А как узнать, что время пришло?

– Ты всё уже знаешь.

Этот ответ окончательно успокоил Риту. В последний раз сказав Димке, что он – дурак и трамвайный хам, она соблаговолила продолжить путь.

Уже на закате, который всё окрасил в розовый цвет, они выбрались из леса, пересекли большак, и, еле волоча ноги, через луга побрели к реке. Устал даже Сфинкс, изначально розовый и благодаря закату ставший лиловым. Когда ступили на мост, Рита предложила:

– Может быть искупаемся?

– Где?

– На Камешках. Димочка, ну пожалуйста! Я вся потная.

Димку так умолять совсем и не нужно было. Он,как все парни, люто завидовал дураку Алёшке, с которым Рита порой шастала купаться и так бесилась в воде, что визг достигал села, где все начинали орать друг другу из окон: "Внучка Ивана Яковлевича купается!" Камешками прозвали галечный пляж. Между высоченным обрывом и устьем маленького ручья, втекавшего в реку. Там, к счастью, не было никого. Поплавав без визга, Димка и Рита схватили вещи свои, и вместе со Сфинксом, который в силу своей свинячести лишь попил, взошли на обрыв. Он дыбился над рекой головокружительно. Загорались звёзды. Сфинкс сразу лёг и уснул. Трава была очень мягкая и высокая. Когда Рита стянула с Димки трусы,он вдруг заробел. Она поняла: мальчишка, даром что умный. Надо учить.