Читать книгу Последняя почка Наполеона - Григорий Александрович Шепелев - Страница 10

Танечка по утрам варила манную кашу. Верка ее не то чтобы не любила, но презирала с детства, однако, здесь как-то незаметно прониклась к ней чем-то вроде симпатии, выросшей из стыда за необоснованный косой взгляд. На четвертый день Таня приготовила геркулес.

– Это что такое, мать твою драть? – опомнилась Верка, машинально сожрав четверть содержимого небольшой розовой тарелки.

– Как что? Овсянка.

Радиожурналистка также завтракала рассеянно, потому что одновременно просматривала Фейсбук и почту. Писем ей пришло много. Залайкав новую фотку новой девчонки своего бывшего жениха, она принялась на них отвечать. К одному из замов главреда, Сергею Александровичу, у нее был конкретный вопрос. Она его сформулировала.

– Овсянка? – переспросила Верка с таким лицом, как будто ей сообщили, что она жрет дождевых червей. – Ты варишь овсянку?

– Да, иногда. А что?

Верка промолчала. К овсянке у нее было отношение еще более непростое, нежели к манке, но она все же ее доела и налила себе кофе. Розовое зимнее солнце размазалось по стеклу, как жидкий кисель. Термометр за окном показывал минус шесть.

– Сегодня работаешь? – поинтересовалась Верка.

– Нет. Хочу еще час поспать, потом почитать. А ты?

– Еще как! Сперва – ученик, потом – репетиция. А потом домой хочу съездить.

Таня оторвалась от планшета.

– Думаешь, труп уже обнаружили?

– Нет, конечно, кто его обнаружит? Но я ему звонила три дня. Вызову полицию, скажу – вот, смотрите! Ни городской, ни сотовый не берет.

– Думаешь, они выломают дверь?

– Ну а как иначе?

– Ты ненормальная? Мало ли куда мог человек уехать? Хоть на три дня, хоть на месяц, хоть на всю жизнь! Это его дело.

– Но ведь должны они как-то выяснить, жив ли он!

– Тебе ничего они не должны.

Верка возмущенно скривила рот.

– Кофе мне налей, – попросила Танечка. – У тебя это хорошо получается.

– Кофе лить? – удивилась Верка.

– Да. Ты берешь кофейник, как скрипочку, а бокал – как смычок. При этом твое лицо становится утонченно-сосредоточенным, так как, ты боишься обжечься.

Скрипачке стало смешно. Наливая кофе, она заметила:

– Я теперь понимаю, почему ваше радио до сих пор еще не закрыли.

– Да? Обалдеть! Над этой загадкой ломает голову весь цивилизованный мир! Раскрой мне глаза.

– Да вы – молодцы, вот и вся разгадка. Без вас была бы тоска.

Таня улыбнулась. "Перевал Дятлова"? – написал Сергей Александрович, – "Тебе что, интернета мало?". Она ответила: "Мало! Мне надо знать, что вы думаете об этом."

Пришел ответ: "Да я ничего об этом не думаю, потому что давно уже этим не занимаюсь. Но я планирую передачу на эту тему с историками и криминалистами. Поучаствуешь? Это будет где-нибудь через месяц." Таня ответила утвердительно.

– Я иногда слушаю за рулем ночные ваши эфиры – ну, про рок-музыку, – продолжала Верка, – а разговоры про всякую там политику не люблю. Но я где-то слышала, что вы к себе приглашаете тех, кого ни на телевидение, ни на другие радиостанции не зовут.

– Да, у нас бывают и представители оппозиции, – подтвердила Таня. – А передачи о классической музыке ты не слушаешь? Они тоже ночью идут, по-моему.

Верка вместо ответа скорчила рожу, которую следовало бы сфотографировать, чтоб показывать в утешение всем, кто из-за бездарности не был принят в музыкальную школу. Эта гримаса вызвала интерес у Танечки. За три дня проживания у нее скрипачки они впервые беседовали так долго. Все предыдущие дни Таня по утрам торопилась, по вечерам была занята. Пристально смотря на скрипачку, она спросила:

– Как можно не любить то, что делаешь лучше всех?

– Ну, уж это глупость. Скривила Верка лицо на другую сторону. – Выдающимся музыкантом мне не бывать, слишком много времени упустила. И ты меня неправильно поняла. Я скрипку люблю, однако, не так, как надо ее любить, чтоб реально стать лучше всех. Она для меня далеко не на первом месте.

– Но почему? Ведь это – твое!

– Я гораздо больше люблю машины, – проговорила Верка, зевая. – Я лучше стала бы автогонщицей. Но ведь тут у меня совсем мало шансов! Или продюсером. Я давно хочу поступить на курсы продюсеров.

Таня, встав, стала мыть посуду. Ей было ясно, что все это говорится назло кому-то – если не ей, то самой себе. С досадой взирая на ее задницу, все нюансы которой были предательски обозначены тонким шелком халата, Верка продолжила:

– Я никак не могу понять, с какой это стати все вдруг решили, что если я двадцать лет уродовала свои шейные позвонки вот этой херовиной – значит, на меня можно смотреть как на нечто вытесанное из камня? Ах, ты скрипачка? Значит, ты должна думать так-то и делать то-то. Ведь это – бред! Бред конкретный!

Таня молчала.

– Вот взять хотя бы тех трех девчонок, – не унималась Верка, – ну, тех, с гитарами! Ведь у них, по-моему, неплохое образование.

– Да, у двух – университетское.

– Ну, вот видишь! Им почему-то никто не навязывает шаблоны. Я вчера видела на Ютубе, как эта Настя публично трахается. Нормально?

– Ты еще ролик с курицей посмотри.

– Смотрела уже. Офигенный ролик. Шедевр! Что она хотела этим сказать?

– Понятия не имею. И вряд ли мне удастся это понять, ведь я образована далеко не столь основательно.

– Она – дура! – вскричала Верка. – Как ты не понимаешь? И ничего она не хотела этим сказать! Просто видит – курица. А ну, дай, думает, засуну, потом придумаю что-нибудь! И я так хочу. Мечтаю. Прямо под камеру – схватить курицу, задрать юбку, и …

– Что мешает?

– Скрипка, что же еще? Я потом всю жизнь буду думать, что из-за этой курицы на Ютубе меня в нормальный оркестр и не приглашают. Бедная курица! Ведь она ни в чем не виновна! А у меня – реально кривая шея! Это бросается в глаза?

– Нет, совсем не бросается.

Но скрипачка все-таки приуныла. Телефон Тани вдруг запетюкал. Вытерев руки, она взяла его и прочла сообщение. Поглядела на Верку.

– Верочка, слушай! Ко мне через полчаса придут. Ты можешь свалить?

Верка понимающе улыбнулась. Взглянув на свой телефон, она пришла в ужас.

– Ой! Почти девять! А у меня еще ученик! Потом – репетиция! Если я опоздаю, меня убьют! Ведь там без меня никак!

С этими словами она вскочила и устремилась в комнату, на бегу снимая футболку с портретом Дайаны Росс, в которой спала. Таня вновь уселась за свой планшет. Сообщений было не разгрести. Из комнаты, между тем, доносилось ойканье вперемешку с матом и быстрым топотом голых пяток. Можно было подумать – Верка не одевается там, а бегает от зверька, который ее кусает. Но вдруг она появилась совсем одетая и накрашенная вполне аккуратно. Взяв со стола телефон, спросила:

– А почему вы не приглашаете их к себе на эфир?

– На эфир? Кого?

– Ну, этих, смешных девчонок.

– С ума сошла?

Вновь покинув кухню, Верка уселась на табуретку, которая возвышалась среди рядов ее и Таниной обуви.

– Что надеть? Что же мне надеть? Танюха, там сколько градусов?

– Минус пять.

– Да что за дерьмо? Конец января, и все минус пять! Надену ботинки.

Таня уже бесилась. А ее гостья, осуществляя свое намерение, опять привязалась к ней с явной глупостью.

– Слушай, Танька! А олигарх, который несколько лет назад поднял хай на Путина, и которого посадили чуть ли не на всю жизнь – он к вам приходил?

– Хордаковский? Да. Но я еще в институте тогда училась.

– Ясно. А знаешь, я почему спросила? У нас в театре вот как раз в те самые годы работала одна девка, которая близко знала любовницу Хордаковского. Они вместе жили.

– Она жила с любовницей Хордаковского?

– Не в том смысле! А может, в том, я не знаю. Она у нас убиралась. Я с ней дружила чуть-чуть. Ее звали Света. Да что же это такое, мать твою?

Сняв ботинок, скрипачка стала расправлять стельку.

– А ту, вторую, как звали? – спросила Таня, откладывая планшет.

– Любовницу Хордаковского? Ее звали Рита.

– Дроздова?

– Да.

– И ты с ней общалась?

– Да, но не близко. А три девчонки у нас с ней крепко сдружились. Одна из них работала в ее баре, ведь у нее был бар, "Три товарища".

Таня быстро вышла в прихожую. На лице скрипачки была досада. Она по-новой засовывала шнурок в ботинок – один конец был чересчур короток.

– Как могла любовница Хордаковского жить с какой-то уборщицей? – подлила бензина в огонь ее злости Таня. – Ведь это бред!

– Да что ты орешь? Ей было на все плевать! Как этим твоим панк-рокершам! С кем хотела, с тем и жила! Ой! … в рот!

Шнурок, в одном месте почти на всю свою толщину перетертый, лопнул. Это спровоцировало истерику, поток слез, шквал мата. Во всем была обвинена Таня. Тут очень вовремя позвонил в дверь Женька – ее приятель, фотограф журнала "Деньги". Она открыла. Застав подругу в компании горбоносой, беснующейся, растрепанной психопатки, он на минуту остолбенел, а потом помог ее успокоить, найти шнурок, вдеть его, натянуть ботинок, брошенный в Таню, и выпроводить скрипачку вместе со скрипкой. Чуть отдышавшись, Танечка накормила его овсянкой и в двух словах рассказала, кое о чем, естественно, умолчав, кто такая Верка. Он пожелал узнать, как Таня с ней познакомилась.

– Да пошел ты знаешь куда? – возмутилась Таня, всегда старавшаяся, по возможности, избегать вранья. – Я – радиожурналистка! Это моя работа – искать сенсации. А уж как я их нахожу, тебя не касается. Я свои профессиональные секреты не раскрываю.

– Сенсации? – переспросил Женька, внимательно наблюдая за ней. – Да какую может вызвать она сенсацию? Или ты ведешь теперь передачу "Ваш психиатр"?

– У нее есть выходы на любовницу Хордаковского, – проронила Таня, опять берясь за планшет. Женька закурил.

– Насколько я помню, около Хордаковского одно время крутилась некая Маргарита, весьма загадочная особа. Это она?

– Кажется, она.

– Лет восемь назад ее поместили в "Кащенко" за двойное убийство. Подельницу оправдали, отец у нее крутой оказался. Так эта самая Рита – что, уже на свободе?

– Да. Года полтора как вышла из дурки. Ты что, не слышал?

– Кажется, слышал. Но мне на это плевать. Если бы она могла что-то знать, ее бы не выпустили.

– Дурак, – улыбнулась Таня, не отрывая глаз от планшета, – смотри, что пишет мне шеф! Он пишет: "Ого!"

Женька призадумался так, как будто услышал всесокрушающий аргумент. Раздавливая окурок, он произнес:

– Разве на нее такая проблема выйти? Если ты думаешь, что с ней есть о чем говорить?

– Да в том-то и дело! Мы много раз пытались с ней законтачить. Стена! Железобетон! Посылает матом и все. А Верочка дружит с теми, кто дружит с нею. Ну, или, по крайней мере, дружил.

– Восемь лет назад?

– Лица из тех лет вызовут у нее приятные чувства. Да почему не попробовать? Чем рискую? Ведь шеф мне ясно сказал: "Ого!"

Женька согласился. Ему было трудно не соглашаться с Таней, когда она излагала ему последовательные доводы, сидя перед ним с голыми ногами. Ноги у нее были изумительные – от самых ногтей, блестевших прозрачным лаком, до бедер, с внутренней стороны покрытых таким щекотным пушком, что стоило прикоснуться к нему любой частью тела, и в голове начинался звон – либо от затрещины, либо от чего-то другого. Глаза у Тани были зеленые. Когда Женька впивался в них глупым взглядом, они смеялись над ним безжалостно, когда умным – в них было удивление, так же обидное для него. Оно появилось в них и теперь, когда он сказал, соглашаясь с нею – да, ты ничем не рискуешь. Зато рискует твой шеф. Эту Маргариту могут использовать, чтоб поднять вас на смех. Если не ошибаюсь, такое происходило с вами не раз.

– Да, происходило. Люди, дававшие интервью, потом под давлением заявляли, что пошутили. Есть такое понятие – профессиональный риск. Если ты хочешь быть застрахованным от него, рассказывай о собачках Путина. Только это – не журналистика.

Так ответив, Таня взяла мобильник и набрала следующее сообщение: "Верка! Выясни у своих подруг, где Света и чем она занимается. Не тяни. Дело очень срочное."

Отложив телефон, она закурила, щурясь на солнышко, без любви обнявшее город розовыми руками. Оно с обманчивой теплотой отсвечивало от окон домов, от трамвайных рельсов и от машин. В розовой дали кружился снежок. Тане захотелось на улицу.

– Очень странное у вас радио, – сказал Женька, с иронией наблюдая, как она курит. – Вот уже больше двадцати лет вы всем недовольны. По-моему, это очень похоже на паранойю.

– Урод! – разозлилась Танечка. – Неужели я должна тебе объяснять , что задача СМИ – не язык совать власти в задницу, а совсем другой орган! Власть, которая оказывается вне критики, моментально становится упырем! По-моему, это ясно.

– Дать бы тебе по заднице, чтоб не умничала!

Услышав такой ответ, Таня возмутилась и хорошенько стукнула Женьку по лбу. Он промолчал и не шевельнулся. Тогда она, погасив сигарету, встала, насмешливо повернулась к нему спиной, низко наклонилась, и – задрала халатик, оголив попу. Нагло взглянула из-за плеча.

– Ну, что ты застыл? Бей по голой заднице! Посмотрю как ты это сделаешь.

Он внимательно посмотрел на ее округлые, белые ягодицы, чуть содрогавшиеся от сдерживаемого смеха их обладательницы, и – врезал по ним ладонью от всей души. Шлепок прозвучал как выстрел. Танечка, завизжав, пружинисто выпрямилась, подпрыгнула и набросилась на обидчика с твердой целью порвать его на куски. Но он уже убегал. Она догнала его в коридоре. Они сцепились, остервенело пытаясь раздеть друг друга. Так как на Тане был лишь халат, она проиграла. Он снова начал хлопать ее по заднице, невзирая на вопли и оборону зубами. Потом притиснул спиной к стене. Она обхватила его ногами. Его лицо было бледным, как будто он боролся с приступом малярии, а не с девчонкой. Девчонка, впрочем, была несносней холеры. Ею владело бешенство. Она выла, закатывая глаза, ногтями царапая ему плечи.

Мобильник вдруг заиграл. О, если бы он оказался в радиусе доступности, Танечка запихнула бы его в ротик и моментально сгрызла, как бульдог – кость! Но он был на кухне, и это было чудовищно. Танечка заорала во всю мощь глотки, чтоб заглушить эту ненавистную тварь. Но это было непросто – она сама выставила в нем максимальный звук. Женька вонзил ногти в ее упругие ягодицы. Он был готов. Ее ноги вытянулись и, будто окаменев, пальцами коснулись противоположной стены. Это было все. А он, паскуда, играл. Сползя по стене в Женькиных руках, Танечка уселась на голый зад. У нее было ощущение, что пол клонится, и она полетит сейчас кувырком. Она поскребла по полу ногтями, чтоб зацепиться. Женька, натягивая штаны, принес ей мобильник. Тот уже смолк.

–Салфетку давай! – прорычала Танечка. Он принес ей салфетку из туалета. О! Звонил шеф! Она набрала ему, протирая бедра салфеткой.

– Да, Алексей Алексеевич! Вы звонили? Я была в душе.

– Чувствую, что тебе опять туда надо, – заметил шеф, рассмеявшись. Он все всегда замечал. Танечка ждала, что он скажет.

Он сказал вот что:

– Я получил твое сообщение. Интересно! Знаешь, кто эта Света?

– Она, по-моему, чья-то дочка.

– Ты, как всегда логична. Действительно, ее папа – из прокурорских. Сейчас он, правда, уже на пенсии. Почему она мыла полы в театре – не знаю, не спрашивай. Восемь лет назад она и Рита Дроздова грохнули генерала из СВР, который пришел к ним в гости, а заодно – охранника, отобрав у последнего табельный пистолет. Нормально?

– Отлично! Так это, значит, про них какой-то дурак написал роман «Последняя лошадь Наполеона», а еще пьесу «Последняя бита Наполеона»?

– Не читал, не знаю.

– Я постараюсь Свету найти.

– Попробуй. Но я совсем не уверен в том, что они друг с другом общаются или жаждут общаться. Французский как?

– Помаленьку.

– Ну, молодец. Слушай, я весной тебя посажу на утренний эфир с Плющевым.

– Алексей Алексеевич, пощадите! Зачем вы так?

– А затем, чтоб ты по ночам морально готовилась, а не ерундой занималась. Мне только здесь твоего декрета не доставало.

– Я обещаю предохраняться!

Алексей Алексеевич, рассмеявшись, положил трубку. Женька был в душе. Когда он вышел, Таня готовила себе кофе. Мрачно взглянув на своего гостя, она сказала:

– Немедленно одевайся и убирайся! Я хочу спать.

– Поэтому варишь кофе?

– Да, вот как раз поэтому варю кофе. Я хочу спать, а мне нужно думать.

Женька довольно скоро ушел.