Читать книгу Принцип 8 - Григорий Андреевич Неделько - Страница 7

В доме безработного электрика любая вещь выглядела ненадёжной (за исключением ламп, наверное), чердак же претендовал на звание наиболее тревожного помещения. Скрипящие, проседающие половицы в паре мест треснули или вздыбились, стены вогнулись, окошко-лилипут покрылось грязью, затянулось паутиной, потолок качался попугаем на жёрдочке, стоило неуверенно подуть ветру. Кровать издавала пронзительные астматические звуки; когда-то подложенные Дубнером брусочки дерева ничуть не улучшили положения: ночной «дом» всё так же раскачивался с жуткой амплитудой. С достопримечательностями в комнате дело швах, в то время как просто примечательности, казалось, прут изо всех щелей: ни светильника, ни обоев, ни ковра. Потерявшие цвет тоненькие занавески на малюсеньком окне, металлическая койка с чистым жёстким бельём – вот и вся обстановка. «Звёздами» гостиница похвастаться не могла, а если говорить начистоту, рейтинг ночлега значительно ушёл в минус.

Но, невзирая на гротескные неудобства, на беспокойство о будущем, подстёгиваемое новостями, которые свалились на голову, подобно россыпи градин-алмазов, спал Ёжик хорошо и даже без сновидений. Только раз пригрезилось что-то вроде ключа, чёрное, изящно изогнутое, помаячило немного перед внутренним взором, после чего с мелодичным звоном испарилось. Этот незнакомый, однако манящий образ настолько удивил колючего, что тот, проснувшись, погрузился в размышления. Бесплодные попытки проникнуть в суть увиденного и услышанного продлились до самого рассвета, когда вставал Дубнер. Бобёр-то и вернул «постояльца» в мир земной, позвав завтракать. Не чувствуя усталости – надо же, выспался! – Ёж аккуратно преодолел неполных два метра чердака, спустился по шаткой, возрастной лестнице.

– Доброе утро! – поздоровался он с более лохматым, чем раньше, Дубнером, одетым в забавный оранжевый передник.

Бобёр жарил омлет с сырозаменителем; по запаху заменитель казался весьма и весьма приличным. Чуть позже, отведав «суровой мужской утренней еды», Ёжик убедился: блюдо и вправду совсем неплохое. И откуда только у Дубнера берутся продукты? Наверное, помогают друзья-знакомые.

– Доброе, – отстранённо сказал «хозяин заведения», видимо, потому что был занят.

Не успел Ёж сесть за скромный столик, накрытый подыстёршейся скатертью, как появилась тарелка в простовато нарисованных колокольчиках. Блюдо украшал дышащий паром кусок омлета. По центру стола располагалась пузатая солонка, сбоку от неё – гретое соевое мясо на сковородке, с противоположной стороны – чайник, чашки. Звякнули о столешницу вилки-ножи-ложки.

– Приятного аппетита! – не сбавлял градус вежливости игольчатый.

Дубнер коротко кивнул, сдобрил свой кусок омлета мясом и приступил к трапезе. За минут пятнадцать-двадцать, что длился завтрак, Ёжик не услышал от консультанта ни слова.

«Ладно, пословица о глухоте и немоте во время еды не так уж плоха», – рассудил визитёр, поддерживая молчание.

И тут, внезапно, согласно закону некоего Мёрфи, которого, кажется, никто никогда в глаза не видел, Дубнер заговорил и несколькими словами лишил Ёжика дара речи:

– Ну и как тебе та штуковина? Занятная, да? Только непонятная, з-зараза, как дамские желания. – Дубнер выругался словно бы с неохотой, будто бы по необходимости, и умудрился сделать это образно.

Поперхнувшийся чаем, Ёж попросил салфетку. Дубнер, ни слова больше не говоря, подошёл к опасно накренившемуся шкафу, то ли подпираемому стеной, то ли подпиравшему её, достал несколько бумажных платочков, вконец выбеленных временем, и, подойдя, бросил на стол перед сотрапезником. Адресат схватил салфетку, со смущённым видом вытер следы «самого гостеприимного напитка», потом отдраил результат двумя оставшимися лже-белыми квадратиками, заставив Дубнера устало зевнуть.

– Ну, ты всё? Закончил прихорашиваться? – отчасти недоброжелательно осведомился бобёр, любивший основательность, но не чрезмерную, когда она превращалась в лень.

– Извините, господин Дубнер, – попытался оправдаться колючка, – я случайно…

– Ладно уж, оба взрослые животные, да и подружились мы. Нет?

– Да! – поспешно заверил Ёжик.

Электрику же, судя по выражению морды, было всё равно. Его интересовало другое:

– Знаю, что ты видел, и мне также известно, что ты видел. Как тебе оно? Подумай, прежде чем ответить, от сказанных слов может зависеть многое.

– А может не зависеть? – Загадочный тон хозяина дома обеспокоил визитёра пуще прежнего.

– Может. Но вряд ли.

– Мне оно… это… в общем, понравилось. Как нравятся… м-м…

– Летние деревья с пышной зеленью? – подсказал Дубнер.

– Да. Да, точно!

– Бегущая весной речка.

– В точку!

– Свадебная перекличка двух милых пташек?

– Верно-верно! И откуда только вы берёте сравнения! – восхитился Ёжик.

Дубнер вздохнул, и в этом звуке любой бы расслышал утомлённую мудрость, любой – кроме Ёжика, – тот расценил вздох просто как вздох.

– Вопрос из разряда «Откуда берутся идеи?», – указал пузатый мудрец.

– И откуда же?

– И тоже риторический, – продолжили диалог, не обратив ни малейшего внимания на последнюю фразу. – Тем не менее, учитывая обстоятельства, я отвечу: из природы беру я сравнения. Метафоры, гиперболы, аллюзии. Из воздуха, из эфира, ноосферы, мыслей.

Зверь с колючей спиной опешил.

– Из чужих мыслей? – с трудом выговорил наконец.

– Бывает. А может, из своих. Трудно рассуждать, когда вселенной все ходы расписаны, прочтены, сделаны и отменены за много веков до того, как кто-нибудь возьмётся за фигурку на доске.

Боясь потеряться в потоке, состоящем в основном из малоизвестных или вовсе не известных символов, Ёжик подрулил разговор обратно к насущному…

– Вы спрашивали о той штуке, в моём сне.

– Прекрасно помню, – не по-бобриному гавкнул Дубнер. Потом, видимо, понял, что зря, но виду не подал – то ли гордость не позволяла признавать ошибки, то ли лень, то ли (что вероятнее всего) ему было по барабану. – Я тебе объяснял устройство вселенной, где, между прочим, мы оба живём. Следовало бы усвоить прописные истины хотя бы в дошкольном возрасте.

– Я… – проявил настойчивость Ёжик.

Однако его героическую попытку, как шаткий заборик на склоне заснеженной горы, снесла лавина под названием «Дубнерова уверенность»:

– Не перебивать старших нужно, а слушать и иногда, по вкусу, поддакивать – глядишь, расскажут побольше путного. Уважай стариков и взрослых людей, уважай их, не груби им, не подначивай их, поскольку однажды придётся ждать от них помощи. А если они уже настроены против тебя…

– Не понимаю! – настолько нагло, что сам не ожидал, взбрыкнул короткохвостый. – По какому праву меня учите да к тому же двусмысленно оскор…

Здесь вспыльчивость Ёжа встретилась лицом к лицу с боевым темпераментом Дубнера и, поджав хвост, быстро удалилась, поскуливая по дороге. Гость аж чуть-чуть вдавился спиной в стул. Стул заскрипел; четвёртая, самодельная ножка подогнулась, норовя в сотый раз вылететь из паза. Но лесному путешественнику повезло: вливание мудрости ограничилось лишь острым взглядом. Неужели они с Дубнером начали находить общий язык? Но с чего вдруг убеждённому отшельнику и аскету видеть в изнеженном, по его меркам, фермере родственную душу, или что он там разглядел?

Оказалось, именно родство, да какое!

– Несмотря на то, что ты недостаточно смышлён, – без обиняков стал излагать бобёр, – чересчур самоуверен и, плюс ко всему, трусишка, я отдам тебе свои паззлы, то есть знания, чтобы помочь тебе собрать картину. Не знаю частностей, но от общего у меня немало в загашнике завалялось.

– А за ним надо идти?

Дубнер расхохотался и подивился – тоже вслух – этакой наивности, хотя и отметил, что Ёжик недалёк от истины: существуют и материальные паззлины. Мало того, с некоторыми первооткрыватель уже вступал в контакт. Вот только… первооткрыватель ли?

– Информацию, как таблетки при лечении, буду выдавать дозированно, чтобы не спровоцировать у тебя вредный всплеск инициативы, – пошутил Дубнер. И пока Ёжик про себя, иногда шевеля губами, переводил фразу на доступный, общезвериный язык, парапсихолог по привычке огорошил: – Та грушевидная ветка – часть большего.

– Да? А чего большего?

– Как и звук ЖЖЖЖ. Как и электростанция. Как и я.

– Вы опять не ответили на вопрос, – чуток обиженно заметил Ёж.

– Это ты так думаешь, – теперь спокойно и трезво отозвался многокилограммовый аскет. – Представь, что от тебя зависит судьба другого существа, пускай даже незнакомого. И все твои действия, все шаги и мысли, ведут его либо к могиле, либо к счастью. Представил?

– Ну-у… да. А зачем?

– А теперь представь, что ты жил долгие годы, не подозревая о таком, и вот в обсустроенную, размеренную, а возможно, и тихую жизнь врывается знание: каждое действие несёт судьбу для связанного с тобой существа. Пример: ты пошёл в театр, насладился зрелищем, правда, спектакль попался грустный – трагедия или хотя бы драма. Тогда как связанному с тобой в этот требовался позитив, и ты своими глубокими переживаниями можешь его…

– Не продолжайте, – попросил Ёжик, – я понял, понял.

Дубнер посмотрел на него пристально, покачал головой, снова вздохнул – горче, чем в прошлый раз, – и резюмировал:

– Ни лешего ты не понял. Но чувствую, по крайней мере, осознал, насколько ненужными и опасными бывают лишние вопросы. Всё тайное обязательно станет явным, только необязательно сразу.

Дубнер с кряхтением встал. Стул воспользовался моментом: заскрипел, будто старик, больной радикулитом, и не преминул тотчас же развалиться, чем навеял мысли о распоследней стадии артрита. Ёжик непроизвольно озвучил мысли, потом извинился, а после призадумался, о чём также высказался вслух:

– Похоже, я заразился от вас образностью, метафоричностью и прочими болезнями, господин Дубнер.

– Давай уж без «господина» и на «ты», – устало предложил бобёр, не фиксируя взгляда на сломанном стуле и меряя комнату-ящик грузными шагами.

– Давайте… ой, давай. Дубнер. Хорошо.

– Всё верно. Всё как и должно быть, – точно бы опять невпопад произнёс пухлый парапсихолог. – Я примерно так всё и воображал. Кроме тебя – на твоём месте был кто угодно, но только не ты.

Странно, однако Ёжик спросил не «Что это – всё?» и не «А как должно быть?», – вместо этого он сказал:

– Почему? – и сам удивился.

– Потому что природа нас почти никогда не спрашивает. Осмыслил?

– Н-надеюсь, что да, – осторожно согласился Ёж.

– Чтобы ты не счёл меня сумасшедшим, поделюсь ещё парочкой паззлин.

– Да я вовсе и не полагал…

– Врать будешь работодателю, а меня просто слушай. Помнишь, о чём только что был разговор?

– Уважением к старшим, аккуратное обращение с информацией, – с готовностью ответил Ёжик.

– Вот именно, – Дубнер наполовину покровительственно, наполовину довольно покивал, – так что слушай и вслушивайся, но не перебивай.

Он остановил маятник шагов, отодвинул ногой в угол поломавшийся стул, взял оттуда же запасной, по виду, не надёжнее поломанного предшественника. Присел, порылся у себя в мыслях, отыскал нужную и бросил Ёжику на рассмотрение:

– Наверняка знаешь занимательный факт – любой псих всегда заверит: «Я абсолютно нормальный, это кругом одни больные!» А если тот же зверь примется утверждать, что он неизлечимо психически болен, окружающие непременно насторожатся. И не зря: пока человек способен воспринимать происходящее с юмором, с иронией, сарказмом – называй, как заблагорассудится, – ни он не потерян, ни мир для него. Усёк?

Ёжик выждал паузу; но и Дубнер молчал, из чего зверёк-иголка сделал вывод: можно говорить.

– Усёк. Вы – не псих.

– Я этого не говорил. – Бобёр рассмеялся – громко, а без налёта ненормальности. – Решишь сам. Сразу предупрежу об одном: в мире есть и другие, вроде нас с тобой. Я лично знал двух, затем они пропали. Не думаю, что им кто-то мстил или что кто-то прознал об их информированности, и… Короче, они самолично толкнули себя в пропасть хаоса. В отличие от них, у тебя есть выход, а там – вдруг-то! – и мне подфартит. А? Ладно, ничего не говори. Смысл истории, к которой я тебя подводил, очень прост, сродни простоте самой истории.

Когда-то водный электрик Дубнер подводил кабель к дому одного крайне влиятельного господина. Тот господин до сих пор живёт, радуется безбедной жизни, наслаждается тем, что управляет, как он считает, жизнями других; к слову, недавно его свергли. Ну да суть не в этом: напарник, оказавшийся редкостной скотиной, свалил вину на меня. У провода обнаружился разрыв; я занырнул поглубже, одетый в защитный спецкостюм. Прощупал дамбу, к которой примыкали строения того влиятельного бобра. Да, он был из наших; вообще-то, прежде чем стать эдаким аутсайдером, я жил в мире и согласии с другими бобрами. И до сих пор бы оставался в том райском, для нашего племени, уголке, получал бы достойную зарплату, женился бы на бобрихе, которая в конце концов ответила на ухаживания и дала добро на свадьбу. Тогда бы я с радостью променял разорванную тогу непризнанного гения на свободную удобную одежду от кутюр, но то тогда бы.

Потребовалось много времени, чтобы забыть, как мой лучший друг, оказавшийся моим же злейшим, до преступного беспринципным конкурентом, намеренно вызвал перегрузку в трансформаторе. Позже выяснилось: он и кабель повредил, и меня уговорил разобраться в проблеме, как более опытного, и наплёл судье с три короба, выставив меня ненормальным, нарушающим все писаные и неписаные закону. По его же вине, меня с позором изгнали с Бобрового острова, понятное дело, когда вылечили от удара током – такой мощи, что и защитка до конца не сдержала натиск электричества. Потом меня ещё заставили платить за лечение и штраф наложили – «Из-за несвоевременно и некачественно выполненной работы».

Тем моментом, враг, искусно маскировавшийся под друга, праздновал окончание войны и предвкушал безбедную жизнь: моя экс-суженая, как пишут в газетах, была баснословно богата, конец цитаты. А кроме прочего, он заполучил мою невесту – бонус, не особо нужный, по сравнению с деньгами, зато приятный. Противник, конечно, алчен без меры, однако и удачную партию мимо себя не пропустит. Года три продолжалось его веселье, перед тем как – не без моей помощи, ага – истина всплыла на поверхность. Правда, истина, ответ – сложные, неприятные слова, скользкие, будто мячики под водой: невероятно трудно удержать, и когда-нибудь хоть один, да всплывёт. Следом за ним поднимутся наверх, на свет, и остальные кусочки правды: из-за усталости, самонадеянности, потери концентрации… Конкретная причина неважна.

Моя анонимка сделала своё дело; я не просил ни чинов, ни благодарностей, ни пересмотра дела – никто этим и не занялся. Даже благоверная (но могу ли я сейчас так её называть?), даже она не приехала проведать меня, извиниться. Приехал, ты не поверишь, лишь мой враг-друг. Мы с ним поболтали о былых временах и мирно разошлись, в надежде вновь встретиться. Естественно, встречи не произошло, она мне и не требовалась; ощущение порядка в линиях жизни намного важнее.

Тут-то у меня и разладилось: после удара током я стал… немножко другим. Немножко – для себя, ведь я чётко ощущал, какие во мне произошли перемены, понимал, что они не критические, мелкие, если говорить точнее, просто неожиданные. Непривычные для тех, кто любит в жизни порядок и размеренность. Я слышал Её, Музыку. И я слышал звук ЖЖЖЖ! Слышал-слышал-слышал каждый день, и это не сводило меня с ума, нет, – позволяло иначе осмыслить мир. Слушая песни на иностранных, мне незнакомых языках, я понимал, о чём поётся, с полуслова; в инструментальных вещах с первых аккордов улавливал заложенные эмоции. Музыка играла в меня, и захотелось направить её вовне, ведь мир, так мне казалось, имел право слышать!

– Но у вас, выходит, ничего не получилось, – совсем неязвительно – сочувственно, скорее, – подметил Ёжик.

– Истинно так, мой друг. Да ладно, не тушуйся, – с друзьями надо быть открытым. – Дубнер подмигнул.

– А я слышал, никому нельзя верить. И если друг – правда друг, то познается в беде.

– Мудро, не по годам.

– Вы зря ехидничаете: я не так уж молод.

– Но и не стар. А я, если что, не ехидничал. Омлет доешь?

– Нет, спасибо, – вежливо отказался Ёж.

Ни слова не отвечая, Дубнер в мгновение ока заглотил порцию сотрапезника; сыто рыгнул и не извинился («У аскетов – собственный этикет», – подумал Ёжик).

– Чаю налить? – поинтересовался электрик-парапсихолог, заваривая в специальном металлическом чайничке пряную, травяную жидкость.

– Да, неплохо бы… протолкнуть, так сказать. Хотя омлет превосходный, – поспешил повторить гостящий.

– Слышал уж, – с не распознаваемым выражением молвил Дубнер, налил в чашки заварки, разбавил её водой из давно вскипевшего чайника.

– Холодный чаёк, – подметил Ёжик; испугался, что сказанное истолкуют неправильно – как грубость, – и добавил: – Люблю холодный не меньше горячего. – «Политик», кстати, не покривил душой.

– Хорошо-хорошо, – отмахнулся Дубнер.

Собрал посуду, вынес на улицу, разложил на неструганом, нечищеном полуимпровизированном столике. Ёжик остался ждать в доме. Когда с улицы донеслись характерные стуки ручного умывальника, колючий понял, что ждёт напрасно. Выглянув наружу, он обнаружил прихорашивающегося Дубнера. Грязная посуда, отмытая до блеска, до скрипа, лежала в сушилке из того же модельного ряда «сделай сам». Легковатое, незлобивое солнце испаряло влагу на посуде и постепенно напекала макушки зверям. Роса с травы почти испарилась; день переключался на следующую передачу.

Бобёр вытер лицо пушистым полотенцем дисгармонирующей расцветки и уступил место перед умывальником.

– Твоя очередь. – Дубнер в последний раз обтёрся и повесил полотенце на ржавый гвоздик. – Вон мыло, вон зубная паста, вон щётка. Закончишь – приходи, отведу тебя домой.

Ёжик немного опешил.

– Но ведь мы не договорили…

– Потом, – оборвал психолог мягко, но решительно.

«И как он добивается такого эффекта?!»

– Ответы ждали годы – что им какие-то лишние несколько часов.

– Но можно ведь опоздать! – удивлённо вскричал Ёжик.

– Опаздывают к тому, о чём знают; по-другому никак. Ты знаешь, на что намекаешь.

– Н-н-нет. – Губы игольчатого растянулись соответственно звуку «н-н-н», превратившись в мохнатую трубочку. – Зато…

– Зато трепаться горазд! – Дубнер беззлобно посмеялся. – Давай, водные процедуры, и пойдём уже.

– А когда мы опять встретимся?

– Я бы предпочёл, чтобы этого не произошло; проблема в том, что природе всё равно. Она просто есть и останется такой, как задумала, в огне не сгорев, в воде не утонув. Материальную плоть можно уничтожить, а вот как быть с нематериальной, духовной? Знание останется в памяти до тех пор, пока останутся те, кто умеет воспоминания хранить… Блин, Ёжик, ты болтаешь хуже проповедника; не уверен только, комплимент ли это.

– А…

– Всё, я в доме.

Бобёр рысью – не уклюжей, многокилограммовой, ломовой рысью направился к пугающе хлипкому крыльцу. Не надо обладать IQ выше 200, чтобы понять: все разговоры – позже, поэтому Ёжик с головой углубился в водные процедуры. В его случае выражение «с головой» имело и дополнительный, прямой смысл: если слишком сильно ударить по пимпочке, железяка, отвечавшая за подачу воды, застревала, и тебя окатывало водой, будто из шланга.

«Интересно, откуда Дубнер берёт воду? Я не видел у него фильтров…»

Мысли на эту тему отличались многообразием – и им же пугали: если вода из болота, в её состав может входить что угодно… вплоть до полного отсутствия собственно воды. Нет, в эту сторону лучше не думать. Пока, если он правильно истолковал слова Дубнера, вообще лучше не думать чересчур много, а потому чисть зубы, умывайся, вытирайся и шагом марш в дом, что Ёжик и проделал по-армейски: чётко, сухо, в полном молчании.

Дубнер стоял у открытого окна, сложив лапы в замок за спиной, созерцая природу болота, куда его годы назад занесло то ли чудом, то ли сглазом, но всё одно какой-то сильной штукой. Пейзаж за окном в течение долгого времени почти не менялся. Бобра, в любом случае, заведённый порядок устраивал – по привычке, плюс с оглядкой на парапсихологический опыт. Да он никогда и не пытался изменить сущее, хотел лишь одного: чтобы мир в благодарность, пусть изредка, но принимал во внимание и его потребности с желаниями.

«А если мои мечты исполняются сейчас? Вот прямо сию минуту… Весьма странным, м-да, образом». – Это короткое рассуждение заставило Дубнера поджать губы и задуматься крепче.

«А если и я рождён отшельником?» – глядя на широкую спину Дубнера, который почему-то не оборачивался, с ужасом подумал Ёжик.

Сильный страх появился, так как его обладатель счёл: очень плохо всю жизнь быть не тем, кем рождён. Брать на себя чужие обязанности, чаяния, победы и фиаско – всё равно что брать чужую вечность.

– Ну вот и ты, – прервал, словно специально, его размышления Дубнер, давно услышавший, как подходит Ёжик, и решивший, что один из них просто обязан разрушить это тягостно-тягучее, как плавленая резина, молчание. – Пошли.

– Пошли, – просто отозвался игольчатый.

И они отправились.

Сперва Дубнер подошёл к самому краю островка, где жил, нагнулся и крикнул будто вы вовнутрь болота. Ёжик с сомнением и некоторым беспокойством посмотрел на существо если и не наделённое сверхвозможностями, то пытающееся всех убедить, что обладает ими. Сложно поверить на слово незнакомцу, ещё сложнее – странному незнакомцу, и почти невозможно, даже доверчивому от природы Ежу, когда речь заходит о Дубнере.

Но вот, разрушая подозрения, что-то двинулось издали, рассекая водную гладь, что-то чёрное и в довольно большом количестве. Приблизившись, нечто оборотилось стайкой выдр.

– Тебе особое приглашение нужно? – в своей обычной манере пробурчал бобёр.

– Нет, а…

– Ну залазь тогда.

Парапсихолог вспрыгнул на спинки водяных зверьков; те не выразили ни малейшего протеста, однако Ёжик, из врождённой скромности, наверное, по-прежнему боялся ступить на спины разумным созданиям.

– А они не будут против? – чтобы испытать полную уверенность, уточнил он.

– Эти выдры должны мне за психологические сеансы.

– Они тоже слышат нереальную музыку? – попытался свести тревожный разговор к иронии колкий.

– Кто тебе сказал, что музыка нереальна? – раздражённо кинул Дубнер. – И потом, ты не один такой на белом свете, есть я, а значит, могут найтись и другие. Твоё отличие от них состоит в единственном качестве.

– А…

– А в каком, ты узнаешь чуть позже, когда я доделаю… м, м… сюрприз.

– Люблю сюрпризы. – В стандартной фразе Ёжика сквозило сомнение. – А в чём…

– За каждое следующее «А» будешь получать подзатыльник.

– Да?

– Нет! Ну-ка марш сюда, пока выдры и вправду не уплыли.

Далее уговаривать не пришлось: Ёж вспрыгнул на небольшие чёрные спинки, потрудился, удерживая равновесие, ощутил, как его хватает за лапу, не давая упасть, мощная пятерня Дубнера. Колючка старался не думать, что использует как транспортное средство сородичей Ведра. Невзирая на все минусы соседа, Ёж бы никогда не смог рассматривать его в качестве такси…

«Но достаточно, пора отогнать эти рассуждения».

Так Ёжик и поступил. Затем бобёр дал сигнал – залихватски свистнул, – и они поплыли через болото.

Ёжик засмотрелся утренними, более живописными, если такое слово тут уместно, интересными пейзажами. Зелёная трава разных оттенков вылезала из воды, чтобы и согнуться и, кажется, намеренно преградить путь выдрам с пассажирами. Кувшинки удерживались на воде легчайшими, упавшими с небес звёздами необычного цвета. Ветер игриво перебирал по водной глади. Жидкие деревца, по «пояс» погружённые в воду, раскачивали ветками; те, что посолиднее и ближе к берегу, стояли вроде бы неподвижно. И запах перепрелого, залежавшегося, своеобразный и какой-то по-особенному противный, был, разумеется, тут как тут. Ёж зажал нос, заметил, что они выехали на участок, где берег полностью скрылся из виду, и, не успев испугаться, обнаружил, что они причалили к невидимому за камышовыми зарослями бережку.

– Спасибо, друзья.

Дубнер слез со спин живого «транспорта», похлопал одного из перевозчиков по спинке.

– Следующий сеанс бесплатно, – мягко – так, что и неожиданно, – произнёс он.

Погалдев в ответ, громко, но неразборчиво, водоплавающие млекопитающие удалились, как и плыли, – группкой.

– Дубнер, ты отпустил их бесплатно, а что, обычно берёшь деньги? – проявил интерес Ёжик, очевидно, и не собиравшийся бороться с любопытством; он спрыгнул на сушу рядом с проводником.

– Должен же я что-то есть и чем-то пользоваться, чтобы жить.

– То есть с тобой расплачиваются бартером?

Дубнер смерил его хладнокровным взглядом, а именно таким, от которого холодела кровь.

– Много будешь знать – не успеешь насладиться жизнью.

– А мне думалось, там говорится…

Вздохнув тяжелее обычного, Дубнер ухватил Ёжика за ухо и поволок за собой попискивающего путника.

– Идя по миру, не отвлекайся на пустяки, например, болтовню, – поучительным тоном выразился бобёр-философ. – Понял?

– Ай, ай, ай, – ответил любопытствовавший.

– Вот и прекрасно.

Не усердствуя, однако и не выпуская ушко Ёжика из пятерни-молота, Дубнер дотащил востроносого до раскиданных на островке досок и дощечек.

– А для чего здесь… а-я-яй! Понял-понял!

Освободив ухо Ежа из плена, Дубнер раскидал в сторону несколько деревяшек, обнажив деревянную дверцу с кольцом. Поднапрягшись, открыл и приказным тоном попросил колкого лезть внутрь. Тот наконец-то почёл за лучшее смолчать; спустился по лесенке наподобие той, что видел в ходу под хижинкой, и, не успев в прямом смысле и глазом моргнуть, как загорелось освещение. Под потолком висели, слегка покачиваясь (от сквозняка?), лампочки; от одной к другой шёл провод, а ещё провода бежали по стене, а ещё подходили к приборной панели, а ещё на панели располагалось столько кнопочек и реле…

– И здесь тоже! – восхищению Ёжика не было предела. – Ты просто кудесник, волшебник от электричества!

– Ну-ну, – осадил его потеплевший, впрочем, Дубнер. – Это – лишь часть моей работы. Кстати, у меня дома немало электроприборов, просто ты вчера вечером и сегодня утром чересчур увлёкся офигиванием, хе-хе, вместо того чтобы смотреть по сторонам и видеть.

– Да, возможно.

– Точно тебе говорю. Ну что, пошли. – Дубнер утверждал.

Он двинулся по бесконечно растянувшейся арке туннеля.

– А…

– К Меду: он тебя проводит, чтобы я смог заняться насущными проблемами, твоим сюрпризом вот.

Ёжик с трудом подавил желание спросить, что же за сюрприз такой, потому заметил:

– Я знаю Меда.

– Слышал.

– Откуда? – не удержался-таки Ёжик.

Бобёр на ходу закатил глаза; поражённый, чуть покачал головой и насколько мог вежливо высказал наболевшее:

– Ты обладаешь потрясающей логикой. Я почти не удивлён, что выбор, по-видимому, пал на тебя, а не на кого-нибудь умного и молчаливого.

– А?

Объяснений не последовало; вплоть до берлоги Меда в длиннющей полутьме прохода хорошо слышались только шаги двух знакомцев.

Берлога Меда вынырнула из темноты неожиданно, как ночной зверь из кустов. Ёжик заволновался, испугавшись, наверное, что медведь рассердится из-за их раннего визита, но Дубнер негромко, почти шёпотом убедил: опасаться нечего. Добрее Меда только объевшаяся тростником, вечно улыбавшаяся панда, а у косолапого к тому же перед бобром должок: кто провёл в берлогу электричество, помог достать и настроить бытовую технику? Вот именно; так что, будь Мед хоть сто раз не рад, недовольство он оставит при себе.

Из темноты самодельной арки вышел на свет стоваттной лампочки владелец ПМЖ; пускай и выглядел заспанным, действительно встретил дуэт радушно.

– О, вы вдвоём? – выказал удивление Мед. – Приятно видеть обоих. Зачем пожаловали?

Ёж смутился, в основном из-за пижамы, которую носил санитар леса: растянутые футболка и штаны, белые, с бурыми мишками и ромашками, одуванчиками. Сентиментальный медведь!.. Да, уже исключительно ради этого стоило искать Дубнера.

– Провожаю паренька домой, – как положено, с неохотой откликнулся Дубнер.

– Он что-то натворил?

– Нет.

– Приходил к тебе за консультацией?

– Вроде того.

– Это… – Мед сделал паузу, – он?

– Вот и надо выяснить.

Ёжик, заинтригованный, что о нём говорят странные, необъяснимые вещи, подался вперёд, чтобы лучше слышать.

– Ты сказал о предначертании? – продолжал Мед.

– Сказал. – В голосе Дубнера отсутствовало выражение; строитель плотин и раньше говорил не очень эмоционально, теперь же чувства испарились до конца. Случайно? Ёжику показалось, что нет; да какое там, он почти в этом не сомневался!

Мед задал новый вопрос приятелю:

– И как?

– Как видишь.

– Может, не он?

– Но, может, и он.

– Я вообще-то мало доверяю предначертаниям, предсказаниям, пророчествам…

– Солидарен. Однако звук на месте.

Мед постучал указательным пальцем по громадной голове, а Дубнер кивнул, соглашаясь. Ситуация раззадоривала Ежа; определённо, речь шла о нём и о некоем предначертании. Конечно, иголка любил читать, регулярно получал от родителей новинки книжного рынка, ходил в лесную библиотек, скачивал произведения из Сети, но, разрази его гром, ничего не слышал ни о каких пророчествах. Дубнер же слышал, Мед тоже и, вполне возможно, кто-нибудь ещё, только не оттого ли, что они были слегка стукнутыми? Насчёт Дубнера не стоит сомневаться, наверное, – его изрядно тряхануло током.

«Как и меня, – пронеслась вдруг незваная мысль, стремительным всадником подняв тучи пыли-вопросов и скрывшись в неизвестном направлении. – Тогда если предположить, что я громом поражённый, то мне следует знать предначертание. А я не знаю. Так, может, и не следует?..»

Бесповоротно запутавшись, Ёжик отвлёкся настолько, что не слышал Дубнера с Медом – они окликали его. Был бы на месте Дубнера кто-то иной, бобёр или нет – не суть важно, он бы ограничился лёгким прикосновением, чтобы привести Ежа в чувство. Дубнер же отвесил предмету разговора увесистый подзатыльник, вдарив по незащищённой колючками области; Ёжик ойкнул – ещё бы, когда такой лапищей «будят», – потёр затылок, поинтересовался, в чём дело.

– В тебе, – по обыкновению, лаконично ответил Дубнер.

– Я отведу его домой, – предложил Мед.

– Будет нелишним. – Дубнер покивал.

– Хорошо, сейчас приду: переоденусь.

Не успел медведь скрыться в берлоге, как оттуда показалась его жена.

– Здравствуйте, мальчики, – сказала она мягким, но сильным голосом. – Что за шум? Футбол или налоги?

– Вот он. – Дубнер ткнул пальцем на Ёжика.

– Доброго дня, – смущённо, отчего ещё более вежливо, поздоровался тот, на кого показывали.

Веда, несмотря на рост и массу, выглядела превосходно: мягких тонов юбка, футболка подстать, изящная, но не чересчур сложная причёска, блестящие золотые серьги в ушах. С внешностью также наблюдался явный порядок – практически идеальная для медведицы талия, высокая и объёмная при этом грудь, стройные ноги, длинные, густо-чёрные ресницы. И при всём при том ни капли макияжа.

«Классно выглядит утром, – без тени заинтересованности, лишь из природного любопытства подумал Ёж. – Какая же она, должно быть, красивая днём, при нормальном освещении, на светском рауте или чём-нибудь вроде этого, где соблюдается дресс-код, строгий и впечатляющий?»

– Веда, – представилась медведица, протягивая лапу.

– Ёжик. – Он даже кивнул, чтобы усилить галантность.

Веда улыбнулась, и новообретённые друзья пожали лапы.

– А ты не он? – спросила жительница берлоги.

– Из предначертания? – рискнул предположить Ёжик.

Взоры уже обратились на его маленькую фигурку и застыли, будто примагниченные или приклеенные.

– Так ты всё знаешь, – мягко сказала Веда.

– Только то, что слышал от вас и от Дубнера с Медом, – честно признался Ёжик.

– А-а, хорошо. Ну, как бы всё ни сложилось, скоро узнаем.

– Думаете?

– Уверена.

Тут Дубнер сделал «фу-фу-фуф», сказал что-то наподобие «Время бежит слишком быстро, чтобы тратить его на бессмысленные разговоры» (и где только нахватался?) и подтолкнул Ёжика к Меду.

– Идите уже.

– Да, пойдём, парень, – позвал переодевшийся Мед, удаляясь по коридору-катакомбе.

Помахав на прощание Дубнеру с Ведой, колючий заспешил следом за очередным проводником, на сей раз более высоким и вежливым.

Они миновали несколько пролётов; где-то лампы работали едва ли не бесперебойно, где-то мигали, в одном из туннелей не горели вовсе, а в каком-то словно бы перемигивались. На всякий случай, Ёжик держался поближе к Меду, чтобы не затеряться, ведь длинные мрачные коридоры сменяли друг друга с непостоянной частотой, лампочка могла перегореть когда угодно – случалось и такое, – поэтому, чтобы не страдать от неожиданностей, надо к ним приготовится.

– Вы давно в Лесу? – поинтересовался Ёжик.

– Сколько себя помню.

– А когда стали санитаром?

– Когда по наследству эта должность перешла от отца.

– Нравится работа?

Мед всхохотнул.

– Другой-то не предвидится!

– Жаль. Извините, что спросил.

– Да всё в порядке, парень: если б я захотел печалиться, нашёл бы причину подостойнее.

– Согласен с вами.

– Сам-то чем занимаешься по жизни?

– Фермерством.

– Нравится?

– Достаточно: люблю землю, растения, солнце… природу, словом. Но хотел бы заниматься чем-нибудь другим.

– Например? – в голосе Меда скользнула сильная заинтересованность – если не примерещилось, конечно.

– Сам не знаю.

Ёжик крепко задумался в поисках ответа; Мед не торопил его, беззаботно насвистывая какую-то песенку. Так, незаметно, выглянул из-за угла овальный проём выхода, сквозь который лились, тая на ветру, солнечные лучи, проглядывала травка, зеленели кустарники. Они вышли под открытое небо из холма, что находился слева от Ежиного участка, отгороженный от прочего мира зарослями кустарника и частичкой леса. Выбрались на свет; вскоре тропинка привела их к домику Ежа.

Ведро был тут как тут, ему не терпелось узнать, что за тип сопровождает соседа, куда последний подевался, почему, для кого и ещё полным-полно вещей. Всё познаётся в сравнении, потому, если сопоставить любопытство Ёжика и желание выдра всюду сунуть длинный нос, окажется, что сравнивать и не стоило: это всё равно как пытаться поставить в один ряд рябь на воде и десятибалльный шторм.

– Здр…

Ведро хотел бодро поздороваться и уже приступил к реализации идеи, когда взгляд фермера-интригана упал на футболку Меда. И Ёжик рассмотрел предмет одежды только сейчас: на белой материи крупными чёрными буквами отпечатали «Брат. Медбрат», а чуть ниже, такими же по размеру, но красными литерами значилось «Санитар леса». При виде таких слов глаза Ведра разбухли, как надутые гелием воздушные шарики, заметались мысли, даже несильно задрожали лапы.

«Вот оно, – обречённо подумал выдр, – вот он конец! А всё ведь начиналось просто здорово: наивный сосед по даче, которого можно обманывать, разводить на деньги, у которого можно красть всё подряд, который обязательно поможет, если его попросить… Хороший сосед, ничего не скажешь! Додумался настучать в правоохранительные органы!..»

Мед заметил, что мелкая дрожь постепенно захватывает тело Ведра и, сопоставив одно с другим, пришёл к выводу, что фермер его боится.

– Здр… хр-р… бр-р. – Тем моментом фермер безуспешно пытался закончить слово «Здравствуйте».

Медведь пришёл на помощь:

– Не волнуйтесь, я не к вам.

– Тр-р? – уточнил перешедший на невнятные междометия Ведро.

– И не к нему, нет. Я просто провожал Ежа домой.

Дачный мошенник перестал трястись, как продрогший на морозе зайка; облегчение крупными солёными каплями поползло по спине.

– А вот это правильно, – затараторил он. – Негоже одному по лесу бродить: опасно! И моя милиция меня бережёт. Да? Да! Спасибо вам, короче, и от меня тоже…

Мед покачал головой, сделав определённые выводы. Затем сказал Ведру «Пока», Ёжику – «Обращайся, если что», и, насвистывая прилипчивый мотивчик, удалился.

«И он наверняка слышит тот звук, – помыслилось Ёжику. – Сколько же их?.. Нас то есть, слышащих», – поправился он.

Пока игольчатый шёл к крыльцу, хитрый дачник следовал по пятам, тарахтя как можно громче и внятнее: Мед с коллегами должны же понимать, что на нём, на Ведре, не лежит ни единого правонарушения, что уж говорить о преступлениях! Если бы Ёж обратил внимание на соседа, то узнал бы, что тот никогда не крал у него свежую прессу, не тырил плоскорез, не воровал цветы с грядок, а однажды даже не умыкнул балку от крыльца, которую сам же, нет-нет, что вы, не выломал.

– Да ничего, всё в порядке. – Погружённый в мысли, как в патоку, рассеянно отозвался Ёжик; похлопал выдра по плечу, промахнулся и зашёл в дом, оставив говоруна наедине с его ораторской речью.

Ведро замер на полуслове, совсем сбитый с толку тем, что творится вокруг. Затем, поразмыслив и плюнув на Ежа с его закидонами, поспешно отковырял из дорожки странного дачника пару плиток, пригнулся к земле и метнулся домой. От глаз законного обладателя плитки, что случайно выглянул в окно, эта картина не скрылась, но никакого негатива не вызвала: как подсказывало чутьё, происходили иные события, сверхважные и по-настоящему интересные.