Читать книгу Голос. Сборник стихотворений - Григорий Бученков - Страница 2

Лоскутки мои, лоскутки!

По горчичным плечам осины

оседают наощупь слезинки

в перепаханные полыньи.

Вдоль ущелий кленовых ветвей

песня мчится, как с горки пролётка,

натянув золотистые ноты

на антенны скрипичных ключей.

Пенит землю густой снегопад,

пряной стужей в дождёвку стекая.

Плетью неба истерзанный рай —

в воронёных руках проталин!

Сладко спит край лесов и озёр

под ветвистыми шапками сосен,

потихоньку целуя проседь

опадающих облаков.

Замри в колоннаде улиц,

стужу сжимая в груди!

Чувствуешь, как по лужам

дождь барабанит мотив…

Тебе ли в тощей твоей толстовке

дождей разбирать слова?

Но ты костями своими запомни,

как он тебя целовал!

В ладонях согрей эту правду,

вскипяти, раскали добела́!

Пусть глаза она расцарапает

всем тем, кто тебя презирал!

Не бойся искристых молний

в лихом хороводе ветвей.

Сомкни золотистые брови

своих полоумных идей!

И пьяной броди по жизни,

шатаясь в бредовом сне.

Пусть путь твой будет записан

осенним дождём на листве!

Когда я был еще юным,

и ус с бородой не рос,

я редко гулял по округе,

угрюмо смотрел в монитор.

В мальчишеских снах витая,

мечтами топил слезу

и видел отблески рая

в далёком чужом краю.

За окнами незнакомцем

темнел пожелтевший парк.

Изжёванным перегоном

тянулся по небу мрак.

Казалось, в каменной взвеси

кварталов полупустых

цветёт тайниками плесень,

и вяло урчит псалтырь.

Бездумно гноились в лужах

одиннадцать школьных лет.

Спекалась в бордовой стуже

картонных рассветов цепь.

Теперь я уже постарше,

и бритву ступил не одну.

Брожу по районам спящим

сквозь пьяную пелену.

Я крепко примёрз корнями

к асфальтам московских окраин,

к цветущим у дома каштанам,

обрезанным тополям.

Холодным дождём и потом,

как тросами кровных уз,

навеки привязан болью

к сплетениям сонных улиц.

Соцветия ярких зарев

прячут далёкие звёзды.

Мне стало немного понятней

значение слова «Родина»!

Преследуемый уютом,

бегу от пустых времён,

когда я был еще юным,

и ус с бородой не рос.

Вечер пачкает слеза

в черемшовом поле.

Крутит кудри стрекоза

в травяных хоромах.

Ослепительной мечтой

пламенеет запад.

Рощи лижет медный шторм

ранних листопадов!

И в багровой полутьме

меж бровей берёзы

засыпает соловей,

прозой утомлённый.

В терракотовых лучах

леденеет тайной

жизни тонкая струя

в отзвуках гитары!

Исподлобья смотрю на вечер.

Нет, он ни в чем не виноват!

Просто такое сейчас настроение —

хмуро смотреть на закат.

Солнце рыхлое рдеет яблоком.

Горизонт его надкусил на четверть.

И пунцовое пышное зарево

облака кучевые багрянцем стелет.

Признаться, это не так уж плохо —

грустить, когда можешь взглянуть на небо,

цветущее тусклыми звёздами,

сквозь решетку вишневых веток.

Так ведь, братцы, и спиться недолго,

пьянея от каждой секунды лета…

И сердцу не так уж плохо,

и жизнь – не беспросветна!

Летний вечер – великий целитель!

Он способен творить чудеса!

Всю хандру, как рукою, снимут

полыхающие небеса!

По сосудам узких улиц,

талиями лунных струн

аметистовым мейн-куном

ночь шагает к алтарю.

В гамаке дубовых веток

месяц нежится. Во тьме

исполинские креветки

зы́блют плечи пустырей.

Островки фонарных гла́зок

смотрят в траурный асфальт.

Серпантином грустных сказок

дует ветер – чудный бард!..

Строй подъездов околдован.

Торжествует небосвод.

Утро хвостиком медовым

подметает сонный двор.

Ты люби меня, как раньше!

Не играй и не ломай!

Буду я с тобой, как мальчик,

бо́сый бегать по мечтам!

В часовом механизме за хоботом – холл.

Плющ купается в гуще акаций.

Запорошенный скатертью ломится стол,

лает матерью тощая шавка.

Лабиринтами улиц гуляет прибой

полинялых аккордов гитарных.

Песня скалится в ночь колесом голосов

и блукается по тротуарам!

Под вертлявой луной город клонится в сон,

в свете звёзд раздевается поле…

Куполиный сюртук, как упрямый гондон,

натянули на член колокольни!

И в заёженной вате засаленных стен

глухо прячутся хмурые тени.

Уморгаюсь кружась, чтобы неба кисель

остроухие выпили эльфы.

От земли до земли в лопухах облаков —

комья розовой тины в ресницах…

По небесному своду паучьей резьбой

остроглазые бродят зарницы!

Гром ликует в канавах пустых чердаков,

в алтарях озабоченных храмов…

Вой кликуши – в орнаментах пьяных псалмов,

как оракул – в засохшем бурьяне.

На палитре берёз фиолетовый рой

полированных бронзой цикад.

Вдоль дороги зарёванный мечется конь

по линейкам сырого жнивья.

Разве можно не плакать над волей полей,

оцинкованных сетью 3G?

Нарисованной песней залягу во ржи,

в пелену лакированных дней!

Пожурить бы себя за негодную вязь,

за кровавую плесень времен!

Покурить бы судьбу и уехать в закат,

как ковыль, заплестись в горизонт!

Не ворчи, чуткий гром! Не ругайся, гроза!

Хватит плакать, густая капель!

Лес уже прогорел, и развеялся прах

горьким ветром по кромке степей.

Черемшой опоясанный череп,

полюсами пробитых сердец…

В корневищах разлапистых елей

освежеванный дремлет мертвец.

Из голодного остова сказки

смотрит век вереницей огней.

Исподлобья поношенной маски

локти леса трепещут во мгле.

А в заплатках полей бродит ветер,

теребит одеяло травы,

в поднебесье отчаянно нежит

облаков пламенеющий клин.

Скалят зубы машин автострады,

и печалью гудят фонари.

Разбежались крутые овраги,

затерялись в далекой степи!

В душных саунах сельских проселков

ковыляет листва кочергой.

Оседает на папертях копоть,

как в прибрежных камнях – прибой.

На ладошках пятнистых ветвей

растопырились лунные блики.

Фараоны забытых речей

по подъездам гуляют сердито.

В толще грустных столичных квартир

перевернутый стонет уклад.

По желтушечным щёкам витрин

стелет вечер – напудренный франт!

Узнавай меня сонная кошка!

И приветствуй лихой воробей!

Ускакали степенные годы,

утекли, как варёный кисель.

Нам теперь золотиться градом

ослепительно пламенных пуль!

Лишь бы лето ещё продержалось

пару-тройку счастливых лун!