Читать книгу Философские категории в современном дискурсе - Григорий Дмитриевич Левин - Страница 1

Долгое время термины «категория» и «философская категория» были синонимами. Так понимали их и Аристотель, и Кант. Сегодня категориями называют основные понятия не только философии, но и конкретных наук – физики, химии, этики, эстетики и др. Поэтому понятия, которые Аристотель и Кант называли просто категориями, сегодня называют философскими категориями. Их отличие от категорий частных наук обычно усматривают в том, что это предельно общие понятия, т. е. понятия, предельные по объему. Это утверждение порождает ряд вопросов.

1. Самым общим, т. е. охватывающим своим объемом все объекты универсума, является одно понятие. Разными могут быть лишь обозначающие его термины: «объект», «предмет», «сущность», «нечто» и т. д. Но система философских категорий не может состоять из одной категории. Фактически она включает не только самое общее, но и менее общие понятия: «вещь», «признак», «свойство», «отношение», «связь» и пр. Чтобы это очевидное обстоятельство учесть при определении философской категории, воспользуемся прекрасным термином Платона «высшие роды сущего»[1]. Итак, вот предварительное, пробное определение: философские категории – это понятия, объемы которых представляют собой высшие роды сущего.

2. Но вот контрпримеры этому нашему пробному определению: «универсум, „мир“, „Вселенная“, „бытие“, „сущее“, „единое“, „реальность“, „объективная реальность“, „субъективная реальность“ и др. Это сингулярные понятия: объем каждого из них включает единственный объект: бытие – единственно, объективная реальность – единственна и т. д. Почему же это философские категории? А потому, что они охватывают все сущее или его главные части своим содержанием.

Итак, в число философских категорий наряду с понятиями, предельными по объему, нужно включить категории, предельные по содержанию.

3. Но вот новый контрпример этому, уже уточненному определению: «материя», «субстрат», «субстанция». Со студенческих времен мы привыкли считать, что материя – это предельно общее понятие, в силу чего его нельзя определить через ближайший род и видовое отличие. Но давайте, как выражается И. Лакатос, «выстираем себе мозги» – взглянем на это понятие без предрассудков.

В грамматике слово «материя» включается в класс вещественных имен существительных, обозначающих «однородные делимые массы»[2], такие как глина, тесто, вода, металл и т. п. Глина – это субстрат кувшина. Материя в философском смысле – это субстрат универсума. Она так же единственна, как и сам универсум, следовательно, это не общее, а сингулярное понятие. Поэтому его нельзя включать в число категорий, предельных по объему. А от категории «универсум», предельной по содержанию, «материю» отличает то, что она охватывает своим содержанием не все сущее, а только его субстрат. Универсум состоит из материи, но называть его материей так же некорректно, как и скульптуру Праксителя – бронзой.

Приходится сделать вывод, что понятие «материя» – это категория третьего типа, субстратная философская категория. Как показано в прекрасной книге известного болгарского философа С. Петрова «Методология субстратного подхода»[3], класс субстратных философских категорий исследован очень слабо. Многие вопросы до сих пор не решены однозначно. Вот некоторые из них. Если «материя» – это субстратная категория, то можно ли считать таковой и «форму», обозначающую то, что образует универсум от материи? А как насчет субстратной природы сознания? Ведь для объективных идеалистов сознание – субстрат объективного мира. Можно ли в число субстратных включить категории пространства, времени и движения? Чтобы хотя бы приблизиться к ответу на эти вопросы, посмотрим, как возникли выявленные нами три типа философских категорий: предельные по объему, предельные по содержанию и субстратные.

Внимание человека, начинающего познавать окружающий мир, сначала было направлено на предметы, сравнимые с человеком по размерам, на макропредметы: именно от них в первую очередь зависела его жизнь. Затем познание стало двигаться в трех направлениях.

Первое направление исследования – это объединение макропредметов в относительно целостные системы, этих систем в новые системы и т. д. Это синтез. Он представляет собой движение от макромира к мегамиру. Естественно возникает вопрос: а что в пределе этого движения? Попытки философов ответить на него породили целый комплекс философских категорий: «универсум», «мир», «Вселенная», «бытие», «сущее», «единое», «реальность». Их естественно называть предельными продуктами синтеза.

Второе направление исследования диаметрально противоположно первому. Это мысленное разложение макрообъектов на части, части этих частей и т. п. Этот познавательный процесс называют анализом. Он ведет от макрообъектов к объектам все меньших разметов и в пределе – к микрообъектам. Важно различать два вида анализа. Первый происходит в рамках дискретного мышления: исследуемый предмет разлагается на элементы и структуру, т. е. на части и отношения между ними (дом – на кирпичи и отношения, образующие из них дом), те – вновь на части и отношения между ними и т. д. Возникает уже знакомый вопрос: а что в пределе этого аналитического процесса, существуют ли первоэлементы и первоструктура макропредметов? Второй вид анализа осуществляется в рамках континуального мышления: предмет разлагают не на элементы и структуру, а на субстрат, из которого он состоит, и форму, которая превратила этот субстрат в этот предмет (например, греческую амфору – на глину и форму, которую ей придал гончар). Затем субстрат предмета вновь разлагается на субстрат и форму и т. д. И снова возникает тот же вопрос: а что мы получим в пределе этого аналитического процесса, существует ли первосубстрат и первоформа макропредметов? Назовем четыре понятия, возникающие в результате этих двух форм анализа – «первоэлемент» и «первоструктура», с одной стороны, и «первоматерия» и «первоформа», с другой, – предельными продуктами анализа.

Третье направление исследования, порождающее третий тип философских категорий, принципиально отличное и от анализа, и от синтеза. Это обобщение. Анализ осуществляется на единственном предмете, и его результаты, строго говоря, относятся только к этому предмету. Синтез объединяет несколько предметов в один-единственный предмет, и его результаты также относятся только к этому единственному предмету. Рассуждая чисто умозрительно, можно сделать вывод, что для использования результатов анализа и синтеза в практических действиях с другими предметами эти процедуры нужно повторять с каждым из них. Обобщение избавляет от этого. Эта познавательная процедура состоит из двух частей: сначала в исследуемом предмете выделяется признак, представляющий практический или познавательный интерес, а затем этот предмет сравнивается с другими предметами по наличию или отсутствию этого признака. В итоге выделяются классы предметов, сходных по исследуемому признаку. Эти классы объединяются в новые классы и т. д. И снова возникает знакомый вопрос: а что в пределе этого познавательного процесса? Ответ известен: возникают понятия, предельные по объему, охватывающие своим объемом высшие роды сущего. Они образуют третий, самый большой класс философских категорий, состоящий из предельных продуктов – обобщения.

Итак, три типа философских категорий возникают при доведении до предела трех познавательных процессов – анализа, синтеза и обобщения. Этим и определяется структура книги. Категориям – предельным продуктам синтеза посвящен первый ее раздел, категориям – предельным продуктам анализа – второй, категориям – предельным продуктам обобщения – третий.

Обратимся к более тщательному рассмотрению категорий третьего типа. Он включает не только самое общее понятие «объект», но и менее общие: «предмет», «вещь», «признак», «отношение», «связь», «причинная связь» и т. п. А где нижний предел общности категорий этого типа, где граница, за которой философские категории сменяются конкретно-научными?

Когда-то этот вопрос обсуждался в отечественной литературе очень активно. Популярной была точка зрения, согласно которой между философскими и частными научными категориями лежит промежуточный слой общенаучных понятий: «система», «структура», «элемент», «организация», «модель», «функция», «обратная связь», «информация», «управление». Этой концепции противостояла другая, согласно которой перечисленные понятия – не класс общенаучных понятий, находящийся между философскими и конкретно научными категориями, а новый, современный класс философских категорий, порожденный прогрессом науки.

Я придерживаюсь третьей, наименее романтической точки зрения: перечисленные термины – это всего лишь новые имена для давно известных философских понятий («система» – для целого, «элемент» – для части и т. д.). Проблема демаркационной линии между философскими и конкретно научными категориями стоит так же, как и проблема любой демаркационной линии: между живым и неживым, растениями и животными, психикой животных и сознанием человека и т. п. Там, где смолкает физик, начинает говорить метафизик, и наоборот. Причем часто это один и тот же человек. И лишь он способен почувствовать грань между физикой и метафизикой.

Обсудим и еще один вопрос, который в 1970-1980-х годах активно обсуждался в отечественной философской литературе: можно ли сегодня открыть новые философские категории? Академик М.Б. Митин, руководивший в тот период этой научной дискуссией, спрашивал нас: «Где новые категории диалектики?!» На мой взгляд, их поиск – безнадежное занятие. Мир давно поделен между философскими категориями: и аналитическими, и синтетическими, и обобщающими. Обнаружить новое предельно общее понятие – значит обнаружить еще никому не известную определенность, которая была бы присуща если не всем объектам универсума, то основной их части. Такая определенность, именно в силу ее предельной общности, присуща и трекам электронов в камере Вильсона, и столу, на котором физик, изучающий эти треки, записывает результаты эксперимента. А стол, как известно всем, кто знаком с работами классиков философии, был основным эмпирическим материалом, в ходе анализа которого они получали свои выдающиеся результаты. Вот почему философские категории (основные из них перечислены в оглавлении к книге), знакомы каждому из нас чуть ли не с детского сада. Новых не будет. Можно придумать новый термин для давно известного понятия и объявить это новой философской категорией. Иногда это удавалось. Но открыть новую философскую категорию в настоящее время так же невозможно, как и новый материк. Действительный прогресс в их исследовании сегодня достигается движением в их поистине неисчерпаемое содержание. Современное понимание философских категорий должно отличаться от понимания их Демокритом не меньше, чем современное представление об атоме от представления о нем Демокрита.

Отсюда – парадоксальное следствие: для раскрытия современного содержания философских категорий, именно в силу их предельности, нужно не столько знание последних достижений естествознания, сколько владение современной культурой философского мышления. Ее недостаток иногда пытаются заменить, предлагая вместо философского анализа универсальных определенностей бытия пересказ новейших достижений конкретных наук. С. Петров называл это возведением последнего слова науки в последнее слово философии. Это уход от проблемы, а не решение ее.

Разница между анализом, синтезом и обобщением – не единственное основание для классификации философских категорий. Рассмотрим еще одно, не менее важное. Все философы, за исключением субъективных идеалистов, делят действительность на объективную и субъективную. Соответственно, и все философские понятия делятся на три класса: 1) описывающие только объективную действительность; 2) относящиеся только к субъективной действительности; 3) фиксирующие то, что является общим для объектов, входящих и в ту и в другую. Какие из этих трех типов понятий называть философскими категориями? Я предлагаю следующую конвенцию.

Чисто гносеологические понятия («истина», «достоверность», «доказательство», «теория» и др.) назвать гносеологическими категориями. Чисто онтологические и те, которые используются для описания как объективной, так и субъективной действительности («объект», «признак», «свойство», «часть», «целое» и др.), – философскими. «Для красоты» стоило бы онтологические понятия исключить из числа философских категорий вместе с гносеологическими. Но практике исследования это не соответствует: «предмет» – чисто онтологическое понятие, но без него невозможен никакой философский анализ.

Итак, философские категории – это предельные понятия. В литературе это их свойство выражается еще одним термином – «универсальные». Это может вызвать возражение, поскольку сегодня «универсальное» трактуется как «общее». Но латинский термин universus имеет и еще одно значение – «целый». Понятие «объект» универсально потому, что приложимо к любому нечто, понятие «бытие» – потому, что охватывает своим содержанием все сущее как целостность. Правда, в этимологии термина universus нет оснований для того, чтобы назвать универсальным и понятие «материя». Но я предлагаю сделать это вопреки этимологии. Итак, с учетом всех введенных выше экспликаций и конвенций, мы можем определить философские категории как предельные или универсальные понятия.

Объективность философских категории

До недавнего времени тезис, что философские категории отражают объективную действительность и соответствуют ей, считался в отечественной литературе само собой разумеющимся и упоминался лишь ритуально. Примерно с начала девяностых годов прошлого века само собой разумеющимся стало отрицание этого тезиса как устаревшего[4]: категории ничего не отражают; они лишь упорядочивают опытные данные. Эта концепция порождает два вопроса, без ответа на которые я не могу ее принять: 1) как категории, регулирующие это упорядочивание, проникают в сознание? 2) в чем цель этого «пасьянса»? За долгую историю философии были перебраны все логически возможные ответы на эти вопросы, начиная от теории воспоминаний Платона и кончая конвенциализмом А. Пуанкаре, но удовлетворительного ответа на них в рамках солипсизма не найдено до сих пор. Это позволяет мне вернуться к «архаичной» точке зрения: философские категории являются таким же продуктом познания объективной действительности, как и все другие наши знания, включая данные органов чувств. Они действительно упорядочивают опыт, но не просто так, а приводя его в более полное соответствие с порядком в объективном мире.

На протяжении всей истории философии считалось, что «категория» – это гносеологический термин, обозначающий понятие особого вида. Сами объекты, которые отражались в категориях, категориями не называли. Но мы живем в эпоху геростратов. Сегодня самый легкий и надежный способ привлечь к себе внимание коллег выражается формулой: сжигай все, чему поклонялся, и поклоняйся всему, что сжигал. Теперь категориями называют не только сами категории, но и онтологические сущности, которые в них отражаются, а иногда и только эти последние.

Я не буду следовать этой традиции. Для меня философские категории – это основные понятия философии. Но это не значит, что, анализируя их, я не буду упоминать об объективной действительности. Содержание философских категорий можно раскрывать двумя способами: онтологическим и гносеологическим. В первом случае описывается то, что категории отражают, во втором – та информация, которая в них содержится. При онтологическом подходе содержание категории «связь» раскрывается описанием самой связи, а во втором – описанием содержания понятия «связь». В первом случае я говорю: «связь есть отношение зависимости», во втором – «категория „связь“ отражает отношение зависимости». Но эта разница оказывается существенной, если исследование носит историко-философский характер, если описывается, например, понятие причинности сначала у Аристотеля, затем – у Канта и, наконец, у Н. Бора. Но я описываю не точки зрения на философские категории, а сами философские категории. И в рамках поставленной мною задачи разница между онтологическим и гносеологическим подходом носит чисто формальный характер. Онтологический метод проще. Им я и буду пользоваться.

Моя цель – сообщить читателю не что думали о данной философской категории те или иные авторы, а в каком смысле она употребляется в современном дискурсе. Многое из того, что я не понимал до работы над книгой, я понимаю сейчас, и мне хочется поделиться результатами своих размышлений с теми, кто тоже понимает, что чего-то не понимает в содержании философских категорий. Конечно, я могу ошибаться, но каждый может исправить мои ошибки, сравнив мои высказывания с реальным положением дел.

Философские категории и философские законы

Наряду с философскими категориями существуют и философские законы. Но если термином «категория» традиционно обозначают только особый тип знания, то термин «закон» двузначен. Он обозначает и объективно существующее отношение между предметами (например, отрицание отрицания), и суждение, в котором это объективное отношение зафиксировано. Чтобы избежать путаницы, первый будем называть объективным, а второй – писаным законом. Категории входят в писаный закон как части в целое. Они отражают либо само отношение («причинность»), либо один из его носителей («причина» и «следствие»). Писаный закон – это суждение, которое что-либо утверждает или отрицает. Поэтому оно истинно или ложно. Категории ничего не утверждают и не отрицают. Поэтому они не истинны и не ложны.

Проблема классификации категории

Завершенное, целостное учение о философских категориях должно содержать описание не только всех категорий, но и всех отношений между ними, т. е. излагать систему категорий. Движение к этой сверхцели прослеживается на протяжении всей истории философии. У Платона термина «категория» еще нет. Он говорит о «высших родах сущего» и перечисляет пять таких родов: бытие, тождество, различие, движение и покой. Аристотель ввел термин «категория» и перечислил уже не пять, а десять категорий: «сущность», «количество», «качество», «отношение», «место», «время», «положение», «состояние», «действие» и «страдание»[5]. Но категории лишь перечислены, никакой попытки выявить их взаимосвязь он не предпринимал.

Кант не только перечисляет категории, но и делит их на четыре класса:

1) «количество» («единство», «множество», «всеобщность»);

2) «качество» («реальность», «отрицание», «ограничение»);

3) «отношение» («субстанция» и «акциденция», «причина» и «следствие», «взаимодействие»);

4) «модальность» («возможность» – «невозможность», «существование» – «несуществование», «необходимость» – «случайность»).

Гегелевский взгляд на категории как на ступени развития познания позволяет выстроить их в систему уже по другому принципу: в порядке их исторического возникновения. Отечественные философы, в частности А.П. Шептулин, потратили много сил на реализацию этой идеи. К сожалению, эти попытки не получили широкого признания. На мой взгляд, дело здесь в недостаточном анализе содержания самих категорий. А без этого исследование отношений между ними – занятие в значительной степени схоластическое. Это ставит вопрос, в какой же последовательности буду излагать категории я сам? Принцип у меня самый простой: анализ каждой категории должен опираться на результаты анализа предыдущих и не предполагать знания последующих.

Гносеологическая функция категории

Философские категории осуществляют свою гносеологическую функцию тремя способами. Первую открыл Аристотель. Он полагал, что все объекты реального мира объективно распределены по родам, которые образуют объемы философских категорий. Объемы некатегориальных понятий входят в объемы категорий как подклассы в классы. Поэтому любое некатегориальное понятие относится к одному из категориальных как видовое к родовому. Например, «человек» – к «сущности», «белый цвет» – к «качеству» и т. п.

Таким образом, если бы удалось описать все философские категории и, следовательно, все роды сущего, а затем разделить эти роды на виды, подвиды и т. д., составляющие объемы некатегориальных понятий, то исследование любого конкретного объекта можно было бы начинать с включения его в объем сначала категории, затем – понятия, видового по отношению к ней и т. д.

Развивая эту идею, Стагирит утверждает, что типов суждений существует ровно столько же, сколько и категорий, причем субъект и предикат суждения должны принадлежать к одной категории[6]. В суждении «белизна есть цвет» это условие выполнено – субъект и предикат означают качество, а в суждении «человек есть белый цвет» – нарушено. Нарушение данного требования позволяет идентифицировать суждение как ложное, руководствуясь чисто формальными соображениями, не вникая в его содержание. Аристотель придавал гносеологической функции, которую категории играют в суждении, настолько большое значение, что зафиксировал ее в этимологии самого термина κατηγορια (в переводе с греческого он означает «суждение», а не «понятие»).

Гигантскую работу по выявлению гносеологических функций категорий, начатую Аристотелем, продолжил И. Кант. Он не претендовал на создание целостной системы философских категорий и соответствующей ей системы суждений. Для него была важна «только полнота принципов для системы»[7]. Методологически кантовское учение о категориях в трех отношениях превосходит аристотелевское:

1) появляется отсутствовавший у Аристотеля класс модальных категорий («возможность», «необходимость» и пр.);

2) категории в ней не просто перечисляются, а классифицируются;

3) каждой категории ставится в соответствие определенный тип суждения.

Но этим заслуги Канта не исчерпываются. Он открыл третью гносеологическую функцию категорий: каждая из них осуществляет особую форму синтеза. Например, сначала мы констатируем временную последовательность явлений: взошло солнце – нагрелся камень. Затем мы подводим эту временную последовательность под категорию причинности. В результате возникает суждение «солнце нагревает камень». Категория причинности выполняет здесь роль формы синтеза.

Попытку Канта выделить четыре класса суждений, соответствующие четырем классам категорий, блестяще проанализировал Г. Райл[8]. Его анализ показывает, что высочайший профессионализм в анализе философских категорий возможен и сегодня. Это большое утешение при чтении большинства отечественных текстов на эту тему, которые нередко представляют собой просто словесную комбинаторику. Вот пример: «Формула конкретного тождества, отражая процесс развития вещей и явлений, показывает соотношение тождества и различия на каждой ступени развития вещи»[9].

Четвертая гносеологическая функция категорий была открыта Гегелем, хотя и в контексте его объективно-идеалистической концепции: он трактовал их как ступени развития абсолютной идеи. В переводе на язык материализма это означает, что философские категории в истории развития познания возникли в последовательности, задаваемой ростом культуры мышления. Именно поэтому они фиксируют исторические этапы познания мира. Этот взгляд позволяет не только дать генетическую классификацию категорий и соответствующие ей классификации понятий и суждений. Он позволяет выводить содержание одной категории из другой, показывать, что они порождают друг друга примерно так же, как одно число порождает другое в результате применения к ним алгебраических операций. Однако эта идея до сих пор остается нереализованной программой.

Характеристику способов, которыми категории выполняют свои гносеологические функции, закончу прекрасной цитатой из работы А.Н. Книгина:

«В качестве форм мышления категории функционируют на 3-х уровнях осознанности.

Первый уровень: полностью неосознаваемым образом. Это имеет место тогда, когда в языке индивида отсутствуют слова, обозначающие категории. Например, ребенок не знает слова «причина», что не мешает ему спрашивать «почему?» и говорить «потому что». Это значит, что категория причины объективно налична как структурный элемент сознания, но субъективно ребенок ее не фиксирует.

Второй уровень: полурефлексивный. Он имеет место тогда, когда у человека есть слова, обозначающие категории, и он их более или менее регулярно и уверенно использует, но никогда не размышлял специально над их смыслом, сознательно не выработал его для себя, пользуется смыслом, стихийно сложившимся в процессе языкового общения. При этом, как говорит М. Хайдеггер, категории большинством людей «не ощущаются, не узнаются», «будничный рассудок и расхожее мнение ничего не знают и даже ничего не нуждаются знать об этих категориях».

Третий уровень: рефлексивный, полностью осознанный. Он имеет место, когда смыслы слов, обозначающих категории, сформированы сознательно (в процессе изучения философии или посредством собственных систематических размышлений)»[10].

Несколько фраз в оправдание. Главы книги различаются как по объему, так и по глубине анализа. В этом не всегда моя вина. Многое зависит и от наследия, оставленного предшественниками. Например, категории «единое» и «многое» за 25 веков исследованы настолько обстоятельно, что информацию о них достаточно было просто систематизировать. Аналогичное можно утверждать относительно и других категорий – «вещь», «свойство», «отношение», «связь» и др. Что же касается категорий «тождество» и «сходство», а также «необходимость» и «случайность», то многолетние размышления над ними потребовали от меня едва ли не такой же затраты сил, как и размышления над всеми остальными.

И в заключение одно методологическое размышление. Содержание философских категорий просто, предельно просто. Это наводит на мысль о тривиальности их содержания. Именно эта мысль склоняла многих известных мне аспирантов, пришедших в философию из других наук, к выбору в качестве темы диссертации одной из философских категорий. Но простота и тривиальность не одно и то же. Есть особая трудность – трудность простоты, трудность микроанатомирования, микроанализа. Кант называл такие познавательные акты «сверхтонкими расщеплениями». Трудность такого расщепления известна каждому, кто вникал в логические и математические тексты. Согласитесь, что она серьезнее, чем трудность синтеза: анализ – начало познания, синтез – его завершение. Именно преодоление трудностей анализа потребует основных усилий читателя этой книги.