Читать книгу Осуждение и отчуждение - Григорий Громской - Страница 6

Девушка зашла в прохладное помещение современного офисного здания. Её никто не встретил, кроме седовласого охранника, который, не узнав Ранимову и уже позабыв о её существовании, провозился около десяти минут с базой данных, чтобы пропустить раздражающую его девушку. По пути она встречала уборщиц, знакомых сотрудниц и клиентов, которые ждали своей очереди у дверей, злобно оглядывая при этом сзади стоящих, чтобы те не схитрили и не оказались впереди них. Сначала Ранимова зашла к директору. Выслушав его недовольства и в очередной раз чуть не разрыдавшись, она вышла из этого душного и тёмного кабинета и пошла искать свой.

– О, пришла! – раздалось чьё-то удивление за спиной Марии.

Девушка только повернулась, как на неё сразу же набросилась худая рыжеволосая особа. Они посмеялись, постояли в обнимку некоторое время; девушка будто по-мужски похлопала Ранимову по спине. И после таких, кажется, душевных объятий, они встали друг напротив друга.

– Наконец-то, – низковатым голосом говорила худая девичья особа, – я тебе позавчера звонила, а ты трубку что-то не брала.

– Да? – вяло спросила Мария. – Прости, я… я, наверное, телефон забыла на зарядку поставить, – она врала: её мобильный всегда был заряжен. Она только и ждала хотя бы одного звонка.

Дамы начали идти. Их шаг был скор. Ранимова еле поспевала за девушкой.

– Пока тебя тут не было, тут так много работы было. Завал просто. Мне и за тебя тут что-то переделывать пришлось. И вообще, Маш, будь внимательнее. А то, как всегда, мне за тебя всё делать и переделывать приходится.

Ранимову это немного ущемило. Она, чуть покраснев, потупила голову.

– Хорошо, – ответила та.

– Ты что-то нездорово выглядишь, Маш. Всё в порядке?

– Да-да, Свет, всё хорошо. Наверное, не до конца выздоровела.

– М-да, слабая ты, Маша. Может, в бассейн хотя бы пойдёшь? Спортом займёшься.

Ранимова махнула рукой.

– Ха-х, тогда, дорогая моя, не быть тебе здоровой.

– Ну, что поделать, – прозвучал тихий, унылый ответ.

Они дошли до открытого кабинета, в котором сидела сотрудница Ранимовой. Дамы разошлись, договорившись снова встретиться на обеденном перерыве.

Светлана Бойко порой могла уязвить человека, особенно очень обидчивого и меланхоличного. Ей было двадцать восемь лет (на три года старше Марии). Самое первое, что бросалось в глаза даже обычному прохожему – её рыжевато-чёрные волосы, которые нежно переливались на солнечном свету и загадочно выглядели в лунной темноте. Девушка была до ужаса худа, что связано с её здоровьем. Несколько лет тому назад она вышла замуж за милого молодого человека, от которого вскоре родила сына. Она жила, радовалась и не просто нежилась в любви, но и дарила её другим людям. Однако потом, в один зимний день, когда вся округа была завалена сугробами, её муж вместе с сыном отправился в гости – навестить пожилую мать. И на половине пути попадают в аварию. В этом страшном инциденте погибает, как сын, так и муж. Сказать, что эта девушка рыдала – нагло врать. Она закрылась в себе. Она потеряла человека, которого сильно любила, да к тому же лишилась своего ребёнка, которого любила ещё сильнее. Её любимые мертвы. Однако бедная девушка чрез некоторое время нашла внутри силы стать новым человеком. Бойко не сумела исцелиться – она переродилась. Её дух стал сильнее. Светлана стала строже, честнее и менее сентиментальной. Ранимова никогда не знала Светлану до этой трагедии. Для Ранимовой она всегда оставалась немного хладнокровной, невпечатлительной и порой щедрой на огульные оскорбления. Даже тогда, когда Бойко изливала ей душу, когда на её лицо (хоть и очень редко) выступали горькие слёзы, она казалась непоколебимой и вела себя излишне язвительно.

В кабинете вместе с Ранимовой работала тридцативосьмилетняя Татьяна Маскова – серьёзная, но милая дама со светло-сероватыми волосами и зелёными глазами. Они друг с другом близко никогда не общались. Изредка даже забывали здороваться.

На протяжении трудового дня, до обеденного перерыва, Мария была полностью погружена в работу. Такое часто с ней случалось, когда она долго ничем не занималась; старые занятия, которые раньше уже въелись и надоели, спустя некоторое время бездействия, становились будто новыми, интересными и даже завораживающими.

Помимо Бойко Ранимову пришла навестить Кристина Средник – бледная (словно копия Марии), неполная девушка двадцати семи лет. Они как-то робко обнялись, Кристина поспрашивала о самочувствии, часто оборачиваясь назад. Она создавала невольно ощущение, будто за ней кто-то стоял или устрашающе наблюдал. Каждое воскресенье Средник со своей матерью ходила в православную церковь. По её рассказам, она всегда молилась перед сном, практически каждый день чистила свой испачкавшийся крестик и прочитывала как минимум строчку из Библии. Поболтав пару минут о мелочах, они разошлись по рабочим местам.

Вскоре пришло время обеденного перерыва, из-за чего надо было отвлечься от монотонной работы. Ранимова с Масковой прошла в небольшую столовую для сотрудников. Когда многие расселись по своим местам и разделились на «свои» группы, это помещение ожило бурной болтовнёй. Здесь без особых затруднений можно было услышать интриги соседнего стола.

Ранимова села рядом с Бойко и Средник, а напротив них заняли места Маскова и ещё одна сотрудница – Надежда Кровная. Все они, кроме Марии и Татьяны, работали в отделе кадров, поэтому, пока те болтали о своих делах, они мирно сидели да ели холодную еду. Татьяна Маскова, как было сказано ранее, не очень близко общалась с Ранимовой. Хоть они никогда и не ссорились, у них всё равно были некоторые недопонимания; очень часто посреди их, кажется, оживлённого разговора, вдруг появлялась резкая и неприятная пауза, точно в один миг у них отняли голоса.

Минутой позже за столом воцарилась тишина. Всем стало некомфортно. Бойко посмотрела в сторону Ранимовой холодным взглядом. Она хотела было что-то сказать, как её перебила Кровная:

– Слушай, Тань, а что там с Павлом твоим? Мне на днях передали не очень хорошие вести.

– О-о, – она закатила глаза, – лучше не вспоминай про него. Опять напился и свалился на улице. Его менты подобрали и в участок отвезли. Придурок, – Маскова как-то печально опустила взгляд.

– Ужас какой! – воскликнула Бойко.

– Да вообще, – продолжала грустным тоном Татьяна. – С сыном, гад, поссорился, работу потерял, пьёт. А мне ещё за ним ухаживать! Вот свалится где-нибудь в подворотне, так его никто не заметит, а может даже и добьют до смерти… Для него улица вторым домом стала. Аренду за квартиру не выплачивает. Поражаюсь просто: с сыном поссорился не на шутку. Плюнул в сторону самого близкого человека! Совсем уже по пьяни бредить начал. Ах, как же они были родны.

– Тань, да зачем ты вообще за ним ухаживать пытаешься? – с угрюмым взглядом проговорила Бойко.

Маскова вмиг побагровела и наклонила голову над полупустой тарелкой.

– Люблю потому что…

– О боже мой, – продолжала недоумевать Светлана, – что за детский сад?

– Не смейся надо мной, Свет. Такими словами я не разбрасываюсь.

Павел Масков – бывший муж Татьяны. Когда-то давно у них был бурный роман: они сыграли свадьбу, и девушка родила ребёнка, Витю. Однако рано или поздно каждому счастливому браку, как правило, приходит конец. Везение – если брак в принципе начинался с чувств, со счастья, поскольку некоторые не знают даже и этого. Конец пришёл тогда, когда Павла приняли на работу в одну успешную бизнес-компанию. Масков всё своё время начал проводить в офисе. По словам Татьяны, он изменился: стал бесчувственным и эгоистичным. Однако с сыном, тем временем, в отличие от жены, мужчина всегда поддерживал дружелюбные отношения даже после того, как развёлся с Татьяной. Павел любил сына, как второго себя. Всегда баловал его, учил, гулял с ним. Страшно представить, что могло произойти, чтобы они не общались уже более четырёх месяцев.

Вдруг в столовую, на каблуках, входит Дарья Фамаева. Она, будто уткнув свой нос в потолок, оглянула столик, за которым сидела Ранимова, и села за противоположный. Эта тридцатилетняя дама с желтоватыми на свету волосами, гармонирующими с короткой оранжевой юбкой, была главным страхом Ранимовой. А точнее – самым главным страхом она стала именно сейчас. Фамаева – главная и самая беспощадная офисная сплетница. Тем не менее, с ней общаются, с ней работают, её поддерживают. Конечно не все, но многие. Хороший сплетник тот, в чьи истории верят, и которые продолжают распространять. Именно такой и была Фамаева.

Конец рабочего дня. Пасмурная погода прогнала с небосвода тёплое Солнце, выкрасив небо в тёмную серовато-синюю акварель. Ранимова снова шла по Р—у проспекту. Дорогу освещали вечерние фонари, скрывавшиеся за густой листвой осины, чья тень мирно колыхалась под ногами. Лицо обдувал прохладный ветерок. Ранимова, после трудового дня, шла более уверенно. Когда кончился обеденный перерыв, все разошлись по рабочим местам: Средник и Бойко ушли в отдел кадров, Мария с Татьяной – в бухгалтерский кабинет, а Кровная заняла место секретарши. Позднее, после работы, они в очередной раз встретились на улице, правда, уже более маленьким составом и, минуту поболтав, разошлись по домам.

Ранимова перешла дорогу. Тотчас её посетила одна мысль, из-за которой девушка снова сгорбилась и опустила взгляд на асфальт. Завтра наступит страшный день – три недели с того момента, когда она решилась на аборт. День, когда она убила ребёнка, не увидевшего свет, не услышавшего ни единого звука. Эта мысль её не отпускала и с каждой прошедшею секундой лишь больше въедалась в разум. Её вмиг пронзила опустошённость. Ей начало казаться, что жизни у неё вовсе никогда и не было. Будто она рождена лишь для того, чтобы страдать. Будто эта жизнь, эта судьба – не её. Всё должно было быть по-другому, но почему-то всё пошло не по сценарию.

Она окинула взглядом двоих человек, сидевших на лавочке. Там была молодая пара. Их лица выглядели тускло, по щеке парня мельком прокатилась блеснувшая от света фонаря слеза, в то время как девушка сохраняла хладнокровное, каменное спокойствие. Вдруг незнакомка резко подрывается с места и начинает быстрыми мелкими шажками уходить, как тотчас её за локоть хватает парень.

– Что я делаю не так? – раздражённо спрашивает Гордин.

– Влад, отстань, – она пытается вырваться из его железной хватки.

– Почему ты уходишь?

– Потому что ты мне надоел! Влад, я не люблю тебя! – внезапно кричит девушка.

Он медленно убирает с неё руку. Она смыкает брови и ровным, словно маршевым шагом скорее удаляется от Гордина.

Парень замер, он побледнел, а взгляд застыл как на лице покойника. Ранимова прошла мимо незнакомого ей парня. В её голове эхом раздавалось лишь два вопроса: «Что я сделала не так? Почему ты ушёл?». Смотря на этих людей, на этого стройного парня с тёмно-фиолетовыми глазами и тёмным кудрявым волосом, на эту чуть пухленькую девушку, силуэт которой маячил вдали, Мария вспомнила свой единственный и настоящий, тёплый роман. И не могла она не плакать от этих манящих воспоминаний. Она была вынуждена бежать, чтобы никто не застал её, ревущую посреди длинного тротуара.

На часах было около девяти вечера. Свет в доме и на всём проспекте отключили ровно полчаса назад, поэтому всем жителям пришлось просиживать прохладный вечер в темноте. Мария, после того как неплотно поужинала, оставив полтарелки полной, при тусклом огоньке восковых свечей, поставила орхидею на подоконник, а сама стала наблюдать за мрачным городом, казавшимся бездушным и заброшенным. Теперь на дорогах фары гудящих машин заменяли прохожим ночные фонари.

– Эх, – начала говорить девушка вслух, – странный день выдался. Такое чувство, будто… будто там всё по-другому стало. Как-то роднее. Ту неделю, когда я в слезах лежала дома… мне казалось, что я не живу. Будто вся жизнь проходит у других, но не у меня. А вот сегодня, такое чувство, что моя душа вернулась в моё тело. Раньше я хотела как можно скорее заполучить отпуск, а сейчас… сейчас эта рутина – второе дыхание, – с улицы донёсся гул сирены. – Это единственный день, когда я наконец-то смогла отвлечься от мысли об… – её выражение глаз переменилось. Оно стало более тревожным и печальным, – я… опять. Всё из-за этой сирены! Ну почему скорой помощи нужно появиться именно сейчас?! Опять эта скорая! – она потупила свой взгляд.

Её личико упало в ладони. Сирена несколько секунд ещё кричала в непроглядной пробке, а потом её шум начал отдаляться. Видимо, водители всё-таки решили пропустить взвывающую, около полуминуты стоящую в пробке полицейскую машину, которую Ранимова сочла за скорую помощь.

– А завтра ещё и круглая дата… как будто годовщина какая-то?! – её тело начало дрожать. – Не могу я так больше, не могу. Каждый день, каждый день держу всё в себе, держу. Так из-за этого ещё хуже становится! А, может, стоит об этом… рассказать? Свете, например. Мы же, как бы это ужасно не звучало, потеряли детей. Она должна меня понять, – Ранимова взглянула заплаканными глазами на орхидею. – Что думаешь, цветочек?.. Бред…

Минуту, другую она простояла, сгорбившись и погрузившись в раздумья, у подоконника и затем пошла в спальню, вырвала из тетради один лист, взяла ручку и вернулась на кухню: изливать свою душу при тусклых свечах.

«22 апреля, 2013 год.

Снова ночь. Снова сияет Луна. И я снова пишу в эту ночь, при этой Луне.

Можно было рассказать о работе, но смысла в этом нет. Сейчас мне больше хочется выговориться. Завтра я попытаюсь открыться хотя бы одному человеку. А, может, и не одному. Да, расскажу Свете. Надеюсь, что найду в ней поддержку. К психологу смысла идти не вижу, а точнее не нравятся они мне. Я не хочу, чтобы меня выслушивали за деньги. Чужие люди могут меня только ранить.

После аборта у меня до сих пор бывает кружится голова, иногда даже выворачивает. Как я писала раньше, к врачу я ходила на прошлой неделе, но ему не доверяю, ведь всегда, когда мне стоит выйти из кабинета, его дружелюбный взгляд меняется на противоположный. Когда я впервые прибежала с решением сделать аборт, мне сказали заново всё обдумать. В итоге, решение не изменилось. Казалось, что всё шло хорошо, но с каждой минутой приходило осознание необдуманности, идиотизма и своей же глупости.

Причём, во всём ведь я виновата, я!

Если бы я была более разумна, ничего этого и не было бы.

А ведь всё могло быть по-другому».

Примерно шесть недель тому назад у этой девушки, печально сгорбившейся над вырванным листком бумаги при свете четырёх огней, случилась ужаснейшая ссора. Около двух лет она была окутана счастьем и заботой. Ей казалось, что любовь эта вечна. Это было не обычное влечение по молодости. Не обыденная приземлённая влюблённость. Это было нечто необъятное. Объектом её счастья стал Антон Захаров – добрый парень двадцати шести лет. Они познакомились в небольшой, уютной кофейне рядом с центром города. Золотая Осень. Листопады. Туманы. Мечты. Ранимова, в отличие от Захарова, поначалу не сильно-таки и была влюблена. Он же с самой первой встречи всей душой отдался прекрасному чувству. Вскоре девушка со временем полюбила его также сильно и беззабвенно, не выдерживая и дня без его присутствия. Однако случилось то, что происходит всегда – то, с чем сталкиваются все: недопонимания, ссоры, разногласия. Они поссорились один раз – помирились. Поссорились второй раз – помирились. За каждой ссорой ожидало примирение, прощение и извинение. Но после каждого раздора они мало-помалу отдалялись, всё больше смотрели по сторонам, нежели друг другу в глаза. И в один день, когда Ранимова специально взяла отпуск, чтобы полностью насладиться сладостным чувством любви, Захаров «предложил» разойтись. «Предложил», не ожидая её согласия и какого-либо ответа. Он просто ушёл, без особых эмоций сказав: «У меня пропали чувства», оставив после себя лишь пустоту и неизвестность. Около нескольких часов Ранимова ходила из одного угла в другой, пытаясь осознать хотя бы часть всего произошедшего. В конце концов, когда её робкая, испуганная душа сломилась пред вставшей в одночасье проблемой, Мария рванула из квартиры и впервые в жизни пошла в ночной клуб. Одна.

Она не знала, что делала. Раньше она никогда бы не подумала, что однажды окажется в месте, где люди посвящают свою жизнь, своё время пустоте. Все говорят, что клуб нужен после долгой монотонной работы, чтобы отвлечься. Может быть, это и правда так, однако это место поистине грустное, и оно, верно поэтому, затягивает. Здесь громкая музыка, развязные танцы, неразборчивая болтовня, пьяные улыбки с заливающимся смехом. Но всё это – отчаянность. Очередной способ бежать от грусти, проблемы, траура или жизни. Травя себя алкоголем, одиночеством и слезами, девушка уже просто не могла уследить за словами, мыслями да особенно действиями. В итоге, разговорившись с одним пьяным, незнакомым мужиком, она бездумно начала верить его таким же неконтролируемым словам, какие были и у неё самой. Когда тот попросил её с чем-то помочь и протянул чёрствую руку, она в беспамятстве протянула ему свою. Он отвёл её на одну заброшенную тихую многоэтажку. На улице стояла мрачная ночь. Вокруг ни одной живой души, ни одного яркого фонаря вблизи. Когда девушка взглянула в глаза этому человеку, этому уродливому немощному, захмелевшему мужику, она увидела темень. Он резким шагом приблизился к ней, грубо взялся руками за её плечи и, не увидев ни капли сопротивления, повалил её, голую, на холодный бетон. В эту мрачную безлунную ночь она не верила ни во что. Ей по пьяни чудилось, что всё – сон и нет здесь ничего реального, нет жизни на этой замороженной стройке.

Через несколько дней после изнасилования, Ранимова начала замечать у себя появление интереса к смешиванию еды, начала изредка чувствовать тошноту и раздражённо себя вести. В конце концов, сделав тест, она чуть не упала в обморок, узнав, что беременна нежеланным ребёнком. Ранимова вспомнила тот день, вспомнила ту ночь, вспомнила то здание. Лицо человека в памяти казалось размытым, нечётким. И сначала она жаждала мести, как и в те мрачные дни после изнасилования. Однако ночью Ранимова задалась вопросом: «Было ли это изнасилованием?». Она сама доверилась, сама согласилась. Сама отдалась…

Ранимова могла пойти требовать у мужика деньги, несмотря на то, что он был беден. Однако, надо ли это ей? Что ей взять с человека, прожигающего последние копейки на алкоголь? Да и как найти его, если имени она уже не помнит, а спросить не у кого. Однажды, расхаживая по улице, погрузившись в тернистые думы, она увидела в тенистом углу одного двора некоторого микрорайона, среди груды мусора, человека. Пройдя мимо, девушка различила в его лице того, кто сломал ей жизнь. Возле мёртвого бедняка летали стаи мух и мошек, а рядом стоял жуткий смрад. На его посиневшем лице замерла каменная гримаса. Он был мёртв. Как выяснилось днями позже из газет – он был убит. Девушка в ужасе выбежала со двора и свернула за угол. Она пыталась отдышаться, стереть из памяти это кошмарное зрелище. Но в тот же миг Ранимова почувствовала жалость. Она, сама того не понимая, вдруг нашла в своей душе сострадание к этому жалкому человеку. Внезапно, в одночасье, в одно мгновение.

В ту роковую ночь на безлюдной улице девушка не попыталась изо всех оставшихся сил отбиться. Её охватил точно умерщвляющий страх. Сознанием завладела мысль, что её сейчас убьют, зарежут, пристрелят, что она не сможет выбраться из этой ситуации. И потом нежданно, через несколько дней, вопреки всем истерикам, в ней проскользнуло даже чувство ненормальной, безумной благодарности за то, что он оплачивал ей выпивку. Она залилась чудовищным смехом, который плавно перешёл в глухой плач. Девушка простила его, хоть он мог её убить. Смысла винить она уже не видела.

Да вот по сей день Ранимова мечется в мыслях. Самой растить ребёнка у неё, как она думала, не выйдет. И, что самое главное, страшно будет. Мама её, Галина Ранимова – строгая, каменная женщина. Узнав бы, что её дочь беременна, что её дочь была изнасилована, она, вместо того чтобы искать преступника, накинется на неё и попрекнёт в распущенности и бездумности.

Ходит снова из угла в угол Ранимова да будто на части разрывается. Ладно мать язвить и унижать будет, ладно в суд не сможет подать, но ребёнка-то как растить без отца, без нормального обеспечения? Да и как опекать дитя, которого она не хотела и не любила? Поразмышляла Мария в ночи в слезах, поразмышляла, и решилась аборт сделать. Перед этим она также сходила к врачу, чтобы проверить свой организм на наличие инфекций, которые мог занести тот бедный мужик – ничего, благо, не выявилось. И потом, после долгих расспросов и переубеждений человека в белом халате, Ранимова сделала медикаментозный аборт.

Ещё лёжа в стационаре после того, как будущий ребёнок умер, так и не взглянувши на мир, не почувствовавши жизни, Мария замкнулась и принялась глубоко себя винить.

И вот сейчас сидит она при тусклых свечах, душу на бумагу изливает, но винить себя всё не перестаёт. Она убрала ручку от листа, её взгляд застыл, замер. В зрачках отражался тонкий язычок пламя, который минутой позже, медленно и не торопясь, начал затухать. Последний огонёк проблеснул в одной девичьей слезе, после чего вся комната погрузилась во тьму.

Утром следующего дня дали свет. Ранимова проснулась, переставила орхидею, приготовила скудный завтрак, но в очередной раз его не доела. По дороге на работу ей снова встретилась та недовольная девушка со своим чадом. На этот раз она проигнорировала Ранимову и также продолжила игнорировать своего ребёнка. Как и вчера, так и сегодня она шла недовольная, грозная, недоверчивая.

«И чем она недовольна? – думала Ранимова. – Отчего у неё трагедия на лице? У неё ребёнок успокоиться не может, а она даже смотреть на него не хочет. Ей такое чудо дано, такое счастье!».

Мария дошла до офиса.

До обеда она никак не могла договориться с Бойко пойти в кафе на К-ой улице (всю ночь Ранимова вспоминала различные заведения) и разделить свою печаль, но при их встрече голос её начинал дрожать и затихать. В итоге, после обеденного перерыва, когда почти все уже вышли из столовой, Мария воспользовалась моментом и резко схватила руку Бойко, подтянув её к себе. Сердце заколотилось, дыхание затруднилось, губы задрожали, но Бойко, несмотря на это, пригласить она смогла. Та, вероятно, заметила, что с девушкой творится что-то неладное и непонятное. Ушла Светлана с недоумённым взглядом, а к Ранимовой в это время сзади внезапно подошла Средник. Мария, увидев её, испугалась. Кристина попросилась взять её с ними. Дома, по её словам, просиживать ей который вечер было уже скучно и невыносимо. Отказывать ей девушке стало неудобно и даже в некоторой степени подозрительно. Поэтому Ранимова решила взять и её.

Словно грома она ждала конца рабочего дня. Внутри от тревоги всё будто замерло. Казалось, что не она владеет своим телом, а некто другой. Мария делала всё на автомате, думая лишь о надвигающейся напасти. Душу терзали и сомнения, и страх. И, хотела она этого или нет, вскоре на часах повернулись стрелки. Трудовой рутине, до завтрашнего утра, пришёл конец. Бойко, не теряя ни секунды, зашла к Ранимовой в кабинет.

Они вышли на улицу. Мария осведомила Светлану, что с ними пойдёт Средник, отчего та чуть скривила лицо от недовольства. Вокруг было пасмурно, асфальт ещё не высох после тихого ночного дождя, из офиса парами начали выходить сотрудники и сотрудницы, а на смену им приходить другие – те, кто работал в ночную смену. Таких было немного.

– Она опять поссорилась со своими, – уверенно сказала Бойко.

– Думаешь?

– Однозначно. Как всегда. Кристина всегда с близкими ссорится.

Тихий голосок Ранимовой словно заглушался громким, грубым гласом Бойко.

– М-да, давно мы с тобой не ходили куда-то.

– Да, вот теперь сходим, – чуть нервничая, проговорила Мария.

Светлана достала из своей бардовой сумочки пачку сигарет и заполонила воздух табачным дымом.

Прошло меньше минуты. Входная дверь приоткрылась и в проходе появилась фигура Средник.