Читать книгу Приехали! - Григорий Хайт - Страница 4

Не знаю, как это происходило в других местах, но после приезда в Америку наши эмигранты некоторое время пребывали в состоянии эйфории. Длительность этого, как бы по-научному сказать, эйфорического синдрома разнилась очень сильно. Одним эйфории хватало на два дня, другим – на две недели. Кое-кто задерживался в этом состоянии два месяца. Некоторые продолжали пребывать в эйфории два года. Ну, а самые непреклонные оставались в эйфорическом синдроме следующие 20 лет. О крайностях, в виде двух дней и двадцати лет, мне писать не хочется, поскольку это больше похоже на "клинику" с сопутствующими прочими медицинскими показаниями. Всё же прочее можно отнести к норме. Просто такое вот радостное состояние продолжается до тех пор, пока тебя жизнь по башке не стукнет.

Но так уж случилось, что моя жена Ирина задержалась в таком радужном эйфорическом состоянии на целый год. До тех пор, пока её не выгнали с работы, на которой, как говорится, "только жить да радоваться". Работа была чистая, удобная, приятная. Коллектив был тоже что надо – дружный, сплочённый. И выгнали её оттуда, что называется, ни за что. "Ни за что" – это абсолютно в прямом смысле, потому что за что бы она там ни бралась, у неё ничегошеньки не получалось. Ну, а что вы хотите? Работать компьютерщиком совсем не легко, учитывая то, что в Советском Союзе такое вот "чудище" как компьютер она в глаза не видывала.

Так что пришлось ей слегка охладить свой пыл и начать думать о том, что она, собственно, как бы умеет делать. Делать она тоже ничего особенного не умела, но тем не менее был в загашнике совсем недавно полученный в Союзе диплом зубного врача и умение учиться на пятёрки.

Так что вполне логично было начинать свою американскую карьеру где-то в зубной области. Так что, сдав какие-то простенькие экзамены про зубы, она получила диплом ассистента дантиста и начала подыскивать соответствующую работу. Работа нашлась относительно быстро в одной здоровенной, по американским меркам, зубной поликлинике.

Тут, наверное, какие-то продвинутые знатоки американской жизни попытаются подловить меня на вранье и скажут, что поликлиник в Америке не бывает, а бывают лишь дантисты-одиночки, оказывающие зубные услуги в своих частных кабинетах. На это я вам могу лишь ответить то, что в Америке всё бывает, а также, что в Америке и не такое бывает.

Просто жил да был на свете зубной доктор по фамилии Беркович. Пилил, сверлил зубы, мастерил коронки. А потом ему пришла в голову нормальная капиталистическая идея. Пусть, мол, зубы пилит кто-нибудь другой, а он будет этот процесс пиления организовывать. Но это вот легко сказать, но трудно сделать. Нужно, чтобы не получилось, как у Остапа Бендера в его Черноморской конторе "Рога и копыта", когда накладные расходы съели всё. Здесь нужны новые идеи. И вот идеи пришли.

Во-первых, по своему опыту доктор Беркович знал, что есть у дантиста масса работ, которые лишь отнимают время и с которыми может легко справиться ассистент. И вот появилась на свет такая вот организация производства. Один врач-дантист работает на два кресла, а ассистенты доделывают то, что не успел доделать доктор. Ну, а такие вот мелочи – типа сопли, слюни, слёзы утирать и сладким голосом уговаривать потерпеть – это для продвинутого ассистента и вовсе дело простецкое.

Вторая блестящая идея доктора Берковича состояла в том, чтобы платить докторам и ассистентам по минимуму. Ну, а третья идея – это поставить над работниками парочку надзирателей, чтобы следили за тем, чтоб все работали споро, весело, с огоньком. Чтоб доктора бегали между креслами точно спринтеры, ну и ассистенты работали им под стать.

Ну вот, собственно, это и были три слона, на спинах которых держалась зубная клиника доктора Берковича. Надзирателем над врачами, так сказать, "правой рукой" был доктор по фамилии Кастанза, что, впрочем, Ирины никак не касалось. А вот "левая рука" доктора Берковича, молодая женщина по имени Сюзан, имела к Ирине самое прямое отношение.

Впрочем, не только к ней одной. Она была поставлена начальником вспомогательного персонала с задачей держать этот разношёрстный народ в узде. Вот она и держала в соответствии со своими понятиями. Ирину она ежедневно доводила до слёз своими придирками и нотациями. Впрочем, очевидно не её одну. Просто мужчины-ассистенты не плакали, а другие девочки-ассистентки к придиркам Сюзан уже привыкли. Ирина же привыкнуть к такому хамскому обращению никак не могла, и потому всё, что она могла сделать, это лишь утирать слёзы и мечтать, точно какой-нибудь маленький мальчик, которого постоянно обижает главный хулиган его подъезда: "Вот вырасту, стану сильным, встречу этого хулигана, ухвачу за шиворот и…" Но дальше в голову ничего не шло, потому что Ирина уже давно выросла, и кроме того в Америке начальников бить не полагается.

Ну, вот такие вот непростые отношения с начальством. С коллегами же, наоборот, всё было распрекрасно. Коллектив ассистентов подобрался интернациональный, на редкость живой, доброжелательный, интересный и необычный. Из интересных – это ещё парочка русских. Девушка Марина и мальчик Вадим. Впрочем, где только в Сан-Франциско русских не встретишь. А из необычных – это бывшие доктора и дантисты, занесённые странным ветром в клинику доктора Берковича. Работал там в качестве ассистента бывший патологоанатом, лишённый своего диплома-лицензии. Чем и как мог провиниться врач, вскрывающий трупы, остаётся загадкой. Работали там ассистентами муж и жена из Индонезии. Тоже бывшие дантисты и христиане по религиозной принадлежности. Их офис – зубной кабинет – сожгли во время очередного мусульманского бунта. Живыми хоть слава богу оставили. Не понравилось, видите ли, правоверным мусульманам, что женщина командует – рот открыть, рот закрыть. Ещё там были дантисты из Англии и Южной Америки, решившие перебраться в Соединённые Штаты и потому начинающие всё с чистого листа. Ну и, естественно, обитали там обыкновенные девушки без претензий, получившие в местном колледже диплом ассистента дантиста и работающие просто по специальности. Ну, собственно, такой вот коллектив, в котором работать бы было весело и приятно, если бы не две вещи – паршивка Сюзан и зарплата, которая едва-едва превышала абсолютный минимум – 5 долларов в час, – установленный законодательством Калифорнии.

Но ничего не поделаешь. Что есть, то есть. Пользуйтесь. Так что всё потихоньку превратилось в привычную рутину. Утром на работу, вечером с работы.

Раз в две недели – чек, зарплата. И продолжалась эта вот идиллия примерно с полгода, пока однажды не подошла к Ирине одна коллега-ассистентка и не шепнула на ушко, что сегодня после работы состоится профсоюзное собрание.

То, что сегодня состоится профсоюзное собрание, Ирину абсолютно не удивило. Мы, граждане, прибывшие из Советского Союза, к этому абсолютно привычны. Себе она так представляла, что после работы поставят где-нибудь стол, покрытый зелёным сукном. В президиум выберут доктора Берковича. Рядом с ним, по правую руку сядет доктор Кастанза, по левую руку усядется Сюзан. Ну, а потом будут распределять профсоюзные путёвки на отдых в Мексику, ну и, видимо, корить тех, кто в профсоюз до сих пор не вступил или уклоняется от членских взносов.

Потом смена кончилась. Народ повалил к выходу. Ирина последовала за всеми, после чего всё та же коллега-ассистентка шепнула ей на ухо, что следует идти в дальний конец паркинга. Ирина слегка подивилась тому, что профсоюзные собрания проводятся на свежем воздухе, но отнесла это на счёт каких-то дурных американских традиций.

Нестройная толпа работников-ассистентов приблизилась к указанному углу, где их уже поджидал какой-то дядечка со значком местного отделения профсоюза. Дальше после краткого знакомства и обмена комплиментами он перешёл к делу. Во-первых, он посетовал на капитализм вообще и доктора Берковича в частности. После чего он привёл статистику, заключающуюся в том, что в офисе доктора Берковича ассистенты получают исключительно маленькую зарплату. По цифрам выходило, что зарплата ассистентов, то есть людей, на ком, по сути, держится весь бизнес доктора Берковича, в полтора раза меньше, чем в среднем по Америке. Слова эти, естественно, были встречены гулом возмущения. После этого ободрённый профсоюзный лидер предложил бороться за свои права. Слова эти, естественно, были поддержаны одобрительным гулом толпы. Ну, а как бороться? Единственный проверенный способ – забастовка. Strike – по-американски, что в переводе означает «удар». Тут, правда, профсоюзный лидер умерил пыл толпы, сообщив, что настоящую забастовку-удар проводить мы не имеем права, поскольку у медицинских работников по закону всё несколько сложнее, чем просто так уйти с рабочего места. Но какой-нибудь небольшой удар-strike, эдакую увесистую пощёчину доктору Берковичу мы нанести просто обязаны. Увесистая пощёчина, как уверял профсоюзный товарищ, очень действенна и всегда приводит к положительным результатам в виде повышения зарплаты на 20 %. Народ, естественно, тут же воодушевился и попросил рассказать о такой вот мягкой забастовке поподробнее. Профсоюзный товарищ, не скупясь на краски, рассказал, что они делают это довольно часто. В определённый день все работники какого-нибудь офиса надевают значки, на которых написано: "Мистер Такой-То, повысь нам зарплату!" Мистеру Такому-То становится очень стыдно, и на следующий день все получают так называемый "Рэйз" – повышение.

План выглядел изумительно и очень привлекательно, особенно учитывая то, что профсоюзный товарищ пообещал взять производство значков на себя и через недельку раздать их прямо перед работой.

Сразу же после собрания трое русских остались обсуждать будущую забастовку. По поводу идеи со значками Вадим сказал: «Наверное. Как все», – но очень неуверенным тоном. Мудрая девушка Марина сразу же сообщила, что она в эти игры не играет, что у неё очень строгий муж, и случись что, он её непременно убьёт. А также, что они недавно купили дом. Всё мужнее жалованье уходит на выплаты, а жить им с двумя детьми приходится на её, пусть нищенскую, но зарплату.

Дома мне Ирина, задыхаясь от волнения, рассказала всю эту вот профсоюзную историю. Я был в неких смешанных чувствах. С одной стороны, очень хотелось увидеть 20-ти процентный "рэйз". С той же хорошей стороны, я был осведомлён об успешных забастовках. Кроме того, перед глазами стояла какая-то старая советская кинокартина про коммуниста. А именно эпизод, когда ему на шею накидывают петлю, а он кричит: "Всех не перевешаете! " Так что я был уверен, что всех не уволят.

С другой же, неприятной, стороны, по картине, того коммуниста таки повесили, и счастье жить в дружной семье советских народов досталось другим. Так что я больше склонялся к тому, чтобы послушать мудрую девушку Марину и в эти игры не играть. На что я получил гневную отповедь и обвинения в трусости. Так что осталось лишь плыть по течению, дожидаться того самого дня и думать "будь, что будет".

Профсоюзный лидер не подвёл. В назначенный день ровно за 15 минут до начала работы он стоял с россыпью значков недалеко от входа. Проходящие мимо ассистенты бойко разбирали значки и прикалывали их на самые видные места. Мудрая девушка Марина значок не взяла и прошла в офис. Русский мальчик Вадим значок взял, но положил его в карман. Потом, поколебавшись, увидев, как боевые товарищи цепляют значки, тоже пришпилил себе значок. Ирина же, ни на секунду не сомневаясь, приколола значок на грудь, про себя отметив, что её лучшая подруга оказалась попросту "штрэйкбрехершей", а друг и товарищ Вадим – колеблющимся оппортунистом.

Поначалу никто на значки внимания не обратил. Мало ли что кто носит. Потом больные, которым всё равно положено сидеть с открытым ртом и безнадёжно пялиться на пышные или не очень груди ассистенток, значки эти начали замечать. После чего начали издавать одобрительное мычание и показывать одобрительные жесты в виде кулака с поднятым большим пальцем. Тут, наконец, и Сюзан обратила внимание на необычную обстановку в клинике. Обычно стоит тут нормальная рабочая атмосфера, выражающаяся в охах, стонах и криках на фоне жужжащих бормашин. А тут эдакое, если не сказать веселье, то, по крайней мере, ненормальное оживление. Дальше она, наконец, заметила источник неприятностей в виде значков и попыталась решить этот вопрос самостоятельно. Сюзан подскакивала к очередному ассистенту и шипела: "Снять значок, немедленно!" Ассистенты делали вид, что очень заняты и её не слышат. Сообразив, что так ничего не добьёшься, Сюзан побежала докладывать о неприятностях доктору Берковичу. После пятнадцатиминутного совещания план, видимо, созрел. Довольная Сюзан вальяжно подходила к очередному зубоврачебному креслу, вручала больному салфетку. Сам, мол, подотрёшься, не маленький. Дальше Сюзан брала ассистента под локоток и вела в офис доктора Берковича. Ещё через несколько минут оттуда выходил очередной товарищ уже без значка, уставившись в пол, чтобы не смотреть в глаза окружающих, и возвращался к своему креслу Наконец, дошла очередь и до моей жены. Сюзан, уже привычно, проводила Ирину в офис доктора Берковича. Детали разговора не очень важны, поскольку было сказано следующее: или-или – снимай значок и отправляйся к "станку", либо вали с работы. Снимать значок Ирина отказалась, помня наставления профсоюзного лидера – "один за всех, все за одного". Поэтому через минуту она поняла, что здесь не блефуют. Сюзан всё так же "под локоток" отвела её к шкафчику, дала на сборы 15 секунд, после чего выставила за дверь поликлиники. Ну что делать? Ирина отошла от двери и стала ждать, что же произойдёт дальше. Дальше из дверей появились ещё две девушки-ассистентки. И всё. И это из персонала в 24 человека. Лозунг "один за всех, все за одного" тут явно не работал. Так и остались они стоять у дверей офиса, понимая, что переиграть обратно уже нельзя.

Ну вы, читатель, наверняка догадались, кто они, эти смелые несгибаемые девушки. На всякий случай, я вам поясню.

Вьетнамка по имени Лин. Дело в том, что когда вьетнамцы сбегают со своей социалистической родины на хлипких лодочках джонках, то вьетнамские пограничники обычно палят по ним из автоматов. Так сказать, прощальный салют.

Вторая смелая девушка – мексиканка по имени Бланка. Мексиканцам тоже тяжко приходится. Переходят нелегально границу, потом пересекают пустыню в сопровождении проводников, именуемых "койотами". Койоты – это такие вот мерзкие животные из семейства шакалов. Так что, кто эти проводники и каково приходится мексиканцам, вы можете представить. Доведёт ли шакал до цивилизованного места, бросит ли в пустыне… Или того хуже – ограбит и изнасилует. Так что разборки с доктором Берковичем – это мелочи по сравнению с тем, что этим девушкам пришлось пережить.

Ну, а моя жена… Смелость у неё в крови. Мы же русские. Герои по определению. У нас Сталинград за плечами.

Ну, так постояла группа смельчаков у порога и отправилась восвояси. Дома у нас был скандал. Но не очень большой. Убивать жену я не стал, потому как я не такой "крутой", как муж мудрой девушки Марины. И ещё как раз в это время приехали родители жены из Советского Союза, проживали у нас и находились в состоянии эйфории. А из эйфории, как известно, выводить быстро нельзя, потому что можно также быстро залететь в депрессию, из которой выбраться будет очень трудно. Тем не менее я приказал "выкручиваться, как можешь". Впрочем, и без моих приказов это было ясно.

Так что на следующий день с утра Ирина поехала "выкручиваться" в отделение профсоюза, подбившее их на столь неудачную забастовку.

Профсоюз нашла по адресу визитной карточки. Толкнула дверь, вошла внутрь. Обстановка Ирине сразу понравилась. Деловая и боевая. Народ бегает, суетится. Рисуют транспаранты, выносят флаги. А на столах разбросаны знакомые ей значки, только с другой фамилией. Видно, что готовится очередная акция протеста.

Нашла Ирина того самого профсоюзника. Встретил он её радушно и тут же по американской привычке спросил:

– Чем могу помочь?

– Неприятности у меня! – сообщает Ирина трагическим голосом. – С работы выгнали.

Профсоюзник же, услышав это, наоборот обрадовался. Всплеснул руками и говорит:

– Вот и отлично. Теперь мы их будем судить!

Ирина, увидев такую реакцию, тоже оживилась и спросила:

– А когда судить-то будете и когда следует ждать результатов?

Профсоюзник тут слегка погрустнел и отвечает:

– Ну, дело это не скорое, пока дело до суда дойдёт, да пока решение примут… Ну, может, год, ну, может, два. А может быть, и пять.

Ирина, как услышала это, сразу в слёзы.

– Как же так. Я из-за вас пострадала. Вы обязаны же мне чем-то помочь.

Профсоюзник удивился и говорит:

– Почему это из-за нас? Вы же сами решали, бастовать или нет. И вообще, у нас в Америке каждый сам за себя. Вы что – этого не знали?

Ирина естественно отвечает:

– Раньше вот не знала, а теперь знаю!

Но тут профсоюзник всё-таки сжалился, может, чуть-чуть проняло, и говорит:

– Хорошо, попытаюсь помочь вам. Есть у меня два адресочка с телефончиками. Там как раз ищут ассистента дантиста. Ребята там работают из наших бывших. Звоните. Скажете, что от меня. Помогут.

Уже кое-что. Пришла Ирина домой. Тут же позвонила. Назначила интервью. Одно на завтра, одно на послезавтра. Что-нибудь да клюнет.

Первое место перспективной работы оказалось, правда, в Окланде. Для тех, кто в географии и прочем Америки не силён, я могу пояснить, что Окланд – это такой городишко, расположенный рядышком с нашим городом, прямо через пролив и соединённый с Сан-Франциско мостом "Bay Bridge". 20 минут езды на метро. Впрочем, это единственная приятная вещь. Всё остальное – вещи неприятные, и заключаются они в том, что этот небольшой городишко постоянно оказывается в тройке призёров по Америке по числу убийств. Впрочем, на семейном совете этот невинный факт все постарались скрасить надеждой, что и в городе Окланде есть очень хорошие места, где проживают миллионеры. Так что на следующее утро Ирина отправилась в Окланд на интервью.

Место, правда, оказалось не очень хорошим. А если уж говорить всю правду, то очень нехорошим. По сторонам улицы громоздились проджекты [субсидированное жильё для малоимущих]. На ступеньках домиков сидели наши чёрные братья. Афроамериканцы, как корректно называет их пресса. Некоторые из них были в майках, демонстрируя свою мускулатуру и татуировки. Иные были одеты в толстые надутые куртки. Такая вот "униформа" была в моде среди чёрных юнцов. Вроде как тихо-спокойно, но почему-то боязно.

Нашла офис. Поговорила с дантистом. Ну, работа как работа. Привычная, даже попроще, чем у доктора Берковича. Но вот окружение… Нэйборхуд – добрососедство в переводе – слегка озадачило. На всякий случай, Ирина спросила насчёт безопасности.

– Да вроде ничего, – пояснил доктор. – Я тут уже десять лет работаю. Эти ребята своих не трогают. Ну, а пока они тебя за своего не признают, можно вызывать секьюрити [охрану], чтобы тебя проводили до машины или автобусной остановки.

Ирина поблагодарила, попрощалась, сказала, что будет думать. Хотя думать тут особенно было нечего, тем более, что зарплата так же, как и район-нэйборхуд, оказалась явно не миллионерской.

Ну ладно, маленький промах. Тем более, что было ещё одно интервью на завтра поблизости в очень хорошем месте. Место это известное в нашем городе, да и за пределами и называется оно район Кастро. Опять же для тех, кто в американской географии не силён, я поясню, что район Кастро – это место, очень хорошо известное по всей Америке. Известность его заключается в том, что живут и обитают там граждане весьма нестандартной сексуальной ориентации. Так что район этот – как бы вроде очень большого клуба для секс-меньшинств на открытом воздухе.

Я лично против этих товарищей ничего не имею. Хотя бы потому, что они же не виноваты, что такими вот родились, с такими вот предпочтениями. Тем более, что это ребята весёлые. Не зря их геями [gay – весельчак] называют. Район чистый, аккуратный, безопасный. Ну, гуляют там юноши или дедушки в коротких штанишках. За ручки держатся. Даже умилительно. Прямо как в детском саду.

Ну вот в такую вот приятную, чистенькую клинику, в приятном безопасном районе приехала Ирина. Правда, переступив порог клиники, она сразу же заподозрила что-то неладное. В приёмной всё чисто, стерильно, пусто. Ни одного журнальчика, ни одного мягкого кресла. Мебель – пластик, стекло, металл. Ладно, это всё можно отнести на метаморфозы современного дизайна. Но то, что она увидела через стеклянную дверь, весьма озадачило. Врачи и ассистенты точно в палате хирургии. Одеты – штаны, плотные халаты. На головах шапочки, на лицах – маски, очки. Ни одной открытой части тела. Короче, на обстановку в любом нормальном кабинете дантиста очень не похоже.

Потом вышел доктор. Очки, маску, резиновые перчатки снял. Поздоровался и перешёл к интервью-беседе. Томить я вас не буду и сразу перейду к концу и поясню, в чём там дело.

А дело в том, что в этом самом районе Кастро бывает не только весело, но иногда очень и очень грустно. Среди весельчаков с нестандартной сексуальной ориентацией свирепствует неизлечимая и часто смертельная болезнь – Синдром Приобретённого Иммунного Дефицита. Кратко называемый СПИД, или ВИЧ. И распространён он среди геев в сто раз чаще, чем среди обыкновенного невесёлого люда. Природа, оказывается, не подозревая о существовании весёлых сексуальных отношений, не выставила в том самом весёлом месте натуральные защитные барьеры. В результате чего вирус быстро и без преград передаётся от одного весельчака к другому. Зубы же у всех болят одинаково. Лечить надо всех. Ну, а сама эта клиника, в которую по недоразумению попала моя жена, как раз и специализировалась на лечении товарищей, заражённых ВИЧ. Униформа персонала как раз этому и соответствовала. Так что вы понимаете, что после этого визита Ирина бросилась в ванну, где долго и тщательно оттирала руки и прочие открытые части тела.

Ну вот, такие вот невесёлые дела. Из клиники доктора Берковича выгнали. Две наводки-интервью провалились. Что делать дальше – неясно. И вот пока мы там дома вечерком грустили да читали газеты с объявлениями, раздаётся звонок. На телефоне Марина – та самая мудрая девушка – и сообщает моей жене, что, между прочим, те вот девушки – Бланка и Лин, которых выгнали вместе с Ириной, – уже работают. Уже на своих рабочих местах у доктора Берковича.

– Так что – звони, просись обратно.

Ну вот, на следующее утро Ирина звонит в клинику доктора Берковича. Секретарша как ни в чём не бывало говорит:

– Конечно, конечно. Нет проблем. Приезжай.

Ирина вскакивает в наш ржавый голубой Шевролет и, настёгивая все 80 древних лошадиных сил, мчится в клинику доктора Берковича. Секретарша встречает её радостно и только говорит:

– Подпишите тут бумажку и добро пожаловать обратно.

Ну, бумажка та приблизительно такого содержания – мол, получилось некоторое недоразумение. Но мы всё это осознали. Зла друг на друга не держим и судить друг друга не будем.

Оказывается, доктор Беркович и сам хорошо струхнул. Ведь, дойди дело до суда, ещё неизвестно, как и чем это обернулось бы. Покуситься в Америке на самое святое – на первую поправку конституции о свободе слова – это вещь серьёзная. Вовек не отмоешься. Впрочем, Ирину все эти детали американской жизни не очень интересовали. Подмахнула бумажку и вперёд к "станку", за привычную работу: сопли, слюни вытирать да больных успокаивать.

Ну, а в конце недели – вы можете себе такое представить – вдруг в кои веки доктор Беркович проводит эдакое дружеское рабочее собрание, где всех благодарит за ударный труд, повествует, что «все мы одна семья и здоровье больных – наш главный приоритет». Ну и самое интересное то, что вдруг заговорил он об Ирине. Отметил её необычайные успехи в зубном деле и пообещал, что в дальнейшем будет её лично обучать премудростям зубной науки. А после собрания, когда все расходились, подозвала Ирину к себе секретарша и сообщила, что ей, Ирине, почасовую зарплату подняли на целый доллар. Получилось, что почти что на 20 процентов, как и обещал профсоюзный босс.

Ну вот тем и кончилась история с забастовкой. Можно было бы здесь закончить, но хочу я вас, читатель, ещё чуть-чуть задержать. Маленькое послесловие.

Ирина зубным врачом не стала. Выяснилось, что у неё тяжёлая физиологическая болезнь – обе руки левые. С такой болезнью в Советском Союзе можно было работать, а здесь, в Америке, к сожалению, нельзя. Поэтому двинула она по иной стезе. Пошла в университет на мастер-программу по психиатрии. Потом устроилась в большой госпиталь и начала там потихоньку трудиться – вправлять мозги всяческим озабоченным товарищам. А потом прошло ещё много-много лет, и вот однажды, не поверите… Входит к ней на приём та самая Сюзан из клиники доктора Берковича. Смотреть на неё было жалко. Располнела. Стрижка короткая, гадкая, словно под мальчика. Проблем с головой – ворох и ещё чуть-чуть. Жену мою она, конечно, не узнала. Где уж тут узнать какую-то ассистентку, у которой она пила кровь десять лет назад. Тем более, что этот вот обслуживающий персонал – ассистенты-недочеловеки – пронеслись перед её глазами как товарный поезд.

И вспомнилось Ирине, как когда-то, давным-давно, так уж хотелось отомстить своей начальнице. Хотелось отомстить тогда, но не сейчас. Сердце оттаяло. Ну, помогла Ирина ей, чем могла, в каком-то смысле даже по знакомству. Пусть выздоравливает.

Доброе всё же сердце у моей жены.