Читать книгу Приехали! - Григорий Хайт - Страница 7

Знаете что, читатель, начну-ка я моё произведение с маленькой исторической справки. Ибо произведение моё является не только юмористическим, но также и мемуарно-историко-политическим, и посему, товарищ, желательно вам историю нашу хоть чуть-чуть подучить или, по крайней мере, вспомнить.

Как вы знаете, после Великой Октябрьской революции 17-го года частную собственность отменили. То есть в соответствии с декретами Ильича ненадолго дали землю крестьянам, фабрики рабочим, мир народам. Но на следующий день всё отобрали. Собственность, как таковая, должна была быть изжита как буржуазный предрассудок. По понятиям тогдашних коммунистических вождей, все богатства должны были распределяться просто.

Стоят в углу сапоги – надевай, носи и не спрашивай – чьи?

Идёт женщина по улице – бери, пользуйся и не спрашивай – чья?

Потому как слова такого мелкобуржуазного – "чьё" – более не существует. Потом вожди слегка опомнились и пошли на попятную. Временно, конечно, до полной победы коммунизма. И сделали некий компромисс. Собственность поделили на частную и личную. Частную так и оставили под запретом с соответствующими статьями в уголовном кодексе, а личную вроде как разрешили. Что-то типа – всё, что ты себе в квартиру приволок, по советским понятиям честно заработав, то вроде это твоё, и никто на собственность твою покушаться не должен.

Ну, вроде всё стало на свои места. Появилась некая логика в накоплении и распределении богатств. Кто-то накапливал побольше. Другой поменьше. Кто-то мог похвастаться чешской стенкой с хрусталём. А кто другой обходился бабушкиным сундуком с «люмяневыми» кружками. Но всё равно всё вроде логично и честно. Идиллия эта продолжалась долго – до эпохи массовой эмиграции, до тех пор, пока отъезжающие не стали исчисляться тысячами. И тогда коммунистические правители вспомнили, что чегой-то в понимании собственности не доработали. Спросить было вроде уж некого. В Коммунистическом Манифесте про это ни слова. Поэтому пришлось самим додумывать, дополнять новыми идеями Карло-Марксовский манифест. И вот появилось такое понятие, как народная собственность. То есть всё личное за одним объявлялось народным с прилагаемым к нему длинным списком того, что Народ к вывозу разрешил, а чего велел оставить. Следить же за неукоснительным соблюдением новых законов было предложено таможенной службе. Товарищи же отъезжающие, плохо ознакомившиеся со сводом законов таможенной службы, обычно подвергались штрафам с конфискацией. Ну, а особенно одарённые товарищи, решившие серьёзно нарушить таможенные правила, отправлялись в места удалённые, где на свежем воздухе они могли глубоко и внимательно продолжить изучение свода таможенных законов.

Список товаров, запрещённых к вывозу постоянно обновлялся и дополнялся новыми наименованиями представляющих, по мыслям советских вождей, необычайную ценность и попадающих в категорию народного достояния. Термометры, горчичники, наручные часы, болгарские сигареты были признаны народной собственностью. В этот бесконечный список также вошли англо-русские словари на 50 тысяч и более слов. Очевидно, что советская власть посчитала литературный английский язык также незыблемым достоянием советского народа. Ну, а о таких вещицах, как золотые колечки, цепочки, серёжки, и говорить не приходится. Ибо, как в своё время писал Булгаков в своём бессмертном произведении Мастер и Маргарита, "… вы тут упорно отказываетесь сдать оставшееся у вас золотишко, в то время как страна нуждается в нём. Вам же оно совершенно ни к чему, а вы всё-таки упорствуете…"

Ну ладно. Введение слегка затянулось, хотя и не оказалось абсолютно бесполезным, ибо, как мне кажется, создало тот незабываемый дух советской эпохи – границы на замке и неподкупные работники таможенной службы. Ну а теперь перейдём конкретненько к одному бывше-советскому товарищу, моему хорошему знакомому, который и рассказал мне эту историю.

Жил да был на свете один маленький мальчик, обыкновенный московский школьник, увлекшийся коллекционированием монет. Говоря по-научному – юный нумизмат. По воскресным дням он получал от родителей рубль и торопился во взрослый клуб нумизматов, где его взрослые дяденьки обманывали, втюхивая за рубль какие-то не имеющие ценности монетки. Потом мальчик подрос, поумнел. Но своё увлечение не бросил, а продолжал всё также ходить в клуб нумизматов. Ходил, менял, покупал, обманывался, обманывал сам. Что поделаешь. С волками жить – по-волчьи выть. Но в результате к своим 30-и годам он скопил неплохую коллекцию монет. Ну а потом подули иные западные ветра. Он также, как и многие другие, засобирался за границу. Начал собирать чемоданы с бельишком, одеждой, да и прочими товарами на первое время заграничной жизни. И неожиданно для себя он выяснил, что его коллекция, на самом деле, вовсе не его, а народная. И посему – либо-либо: либо предстоит расстаться со своими драгоценными монетками, либо… Страшно сказать. Совершить преступление против народа и попытаться вывезти коллекцию противозаконным путём.

"Так повёз он свою коллекцию, или нет?" – вы, читатель, сразу захотите задать вопрос.

Не торопитесь. Считайте, что читаете вы детектив и всё интересное узнаете потом. Ну а пока, собрав и упаковав чемоданы, мой товарищ отправился на пограничную станцию города-героя Брест, дабы занять, согласно купленным билетам, свои места в поезде Москва-Вена. Вы, читатель, наверняка опять удивились. Почему это в поезд Москва-Вена необходимо садиться в Бресте, ибо вам кажется, что все нормальные люди садятся в поезд в пункте отправления, в данном случае в Москве. А вот кабы не так. Находчивая советская таможня изобрела и установила единственно верный и доселе никому неизвестный способ покидания Советского Союза. Едешь ты за границу как бы сразу двумя поездами. На первый поезд – Москва-Вена – ты просто покупаешь билет. И отходит он из своего пункта отправления без тебя. Ты же сам добираешься до города-героя Брест на другом поезде, дабы прибыть туда за 24 часа до прихода первого поезда с тем, чтобы за эти самые 24 часа не торопясь пройти таможню. Вынести там всевозможные издевательства, заплатить штрафы за непонятно какие нарушения, типа чемодан недостаточно плоский, а баул недостаточно круглый. Дабы к моменту прихода первого поезда, наконец перешагнуть жёлтую полоску, отделяющую Советский Союз от всего прочего цивилизованного мира.

Таможенникам хорошо и удобно. Можно шмонать и не торопиться. Ну а если ты на свой поезд опоздаешь, так это и есть твоё собачье дело, а не их – таможенских. Ну вот, собственно, такие вот простенькие правила, которым необходимо подчиняться.

Поэтому за 24 часа мой товарищ прибывает на пограничную станцию города-героя Брест. Платит грузчику за дефицитную тележку, грузит на неё свои чемоданы и направляется в хвост очереди на "растаможивание".

Ну далее, как всегда. Очередь движется медленно, не торопясь. Товарищ мой с семьёй уж успел отужинать, вздремнуть на чемоданах, умыться, побриться, позавтракать заранее заготовленной курицей с крутыми яйцами. То есть – всё хорошо, всё нормально, никаких неприятных сюрпризов. Наконец, достигают они таможенную точку, где и начинается эдакий неспешный, ленивый шмон. Намётанным глазом таможенник сразу оценил, что большого навара с этих нищебродов не будет. Поэтому он так, для острастки раскидал содержимое парочки чемоданов, сообщил, что за недостаточную округлость баулов следует заплатить штраф, и хотел было их отпустить подобру-поздорову. Но напоследок, чисто из любопытства, решил проверить карманы моего товарища, дабы посмотреть, что же везут убирающиеся из Союза нищеброды. Полез в карман пальто. Достал какие-то завалявшиеся старые трамвайные билеты, какую-то мелочь и тут – хлоп – и видит он среди советских гривенников, пятачков и двушек затесалась какая-то блеклая старинная монетка. Он, естественно, выудил её и так, как его учили на таможенных курсах, "понёс" на моего товарища страшным голосом.

– Это ещё что такое! Народное богатство, ценность необычайную вывезти хотите недозволенным способом. Я щас вам устрою!

Товарищ же мой больше удивился, чем испугался, потому как монетка эта никакой ценности не представляла и в кармане оказалась она совершенно случайно. Соответственно он говорит, что, мол, никакая это не ценность, а какая-то дрянь – николаевская копейка, и ценности у неё никакой. На рубль можно 5 штук купить. Таможенник продолжает лениво спорить в надежде выколотить ещё 5 долларов штрафа. И тут ни с того ни с сего влезает в спор жена моего приятеля.

Вы помните древнее такое выражение – "Бойся данайцев, дары приносящих». Я перефразировал бы это выражение в иное – "Бойся жены, рот открывающей».

Так вот, желая защитить своего мужа от недостойных нападок дилетанта и возможного штрафа, она обращается к таможеннику:

– Вы, товарищ, в этом деле не разбираетесь и потому с моим мужем не спорьте, поскольку он является всеми признанным нумизматом номер 1 всей Москвы и Московской области.

Конечно же, мой товарищ не был лучшим нумизматом Москвы. И коллекция монет у него была самая что ни на есть средненькая. И жена его лишь имела в виду, что он является лучшим нумизматом лишь в теоретической части. Но таможенник этот момент уточнять не стал. Он лишь удивлённо посмотрел на неё и произнёс:

– Да-а?! – потом добавил, – подождите здесь минуточку.

После чего удалился по направлению к какому-то чёрному телефону.

Куда он звонит, было неизвестно, но глядя на то, как таможенник радостно подпрыгивает и машет руками, становилось ясным, что ничего хорошего не предвидится. Судя по всему, он докладывал наверх, что за границу отправляется очень важная птица. По достоверным данным – лучший нумизмат Москвы и Московской области, и посему требуется уделить этой "птице" особое внимание. Потом он вернулся. Злорадно сообщил: "Подождите", – и отошел в сторону. Ещё через несколько минут мой товарищ увидел, как в их сторону направляется человек в выглаженной, новенькой форме таможенника. Видимо, это был начальник таможни. За ним семенили ещё трое. Видимо, это был состав лучших потрошителей, снятых начальником с других "объектов".

– Ну шо? – покровительственно обратился начальник. – Нэ знайшов ничога?

– Так вещей у них сколько, – пожаловался таможенник.

– Ничога, – отозвался главный, – знойдём.

Дальше он дал отмашку своим подчинённым:

«Приступайте».

Троица потрошителей приступила. Прежде всего они стащили все чемоданы в одно место и просто высыпали содержимое в одну огромную кучу. После чего они приступили к, если так можно выразиться, «сортировке и проверке вещей». Главный таможенник сидел рядышком на стуле, с удовольствием наблюдая за спорой работой своих подчинённых. Подчинённые же потрошители профессионально мяли вещи, прощупывая швы, простукивали чемоданы, пытаясь вычислить двойное дно. Разбирали матрёшки на части, раскручивали электрические приборы, нисколько не заботясь о том, чтобы собрать их обратно. То есть шёл нормальный лагерный шмон. Товарищ мой уже молчал и лишь тихо уталкивал отброшенные в сторону "растаможенные" вещи в такие же "растаможенные" чемоданы.

Гора вещей, подлежащих проверке, тихонько таяла. Начальник же таможни уже начал нервно ёрзать на стуле. Он всё ещё надеялся услышать радостный вопль своего лучшего сотрудника: "Нашёл!" Но слышался лишь рабочий стук, шелест вещей и матюги таможенников. Наконец, последний шов на одежде был прощупан, последний чемодан простукан и последняя детская игрушка проткнута спицей.

"Ничего!" – как бы сказала троица таможенников, картинно разведя руки. Начальник грустно посмотрел на них и вдруг лицо его засияло.

– Знаю, где прячешь! – радостно закричал начальник таможни, похлопав себя при этом по своей жирной заднице. – Пройдёмте, гражданин. Тут недалеко.

– Куда! Прав не имеете! – попытался прокричать мой товарищ.

Начальник же таможни в ответ на это начал лишь безудержно хохотать. Видимо, замечание моего товарища насчёт прав показалось ему очень смешным.

– Тут рядышком. Недолго! – сообщил начальник, вволю нахохотавшись.

Действительно, начальник не соврал. Вся процедура заняла не больше 5 минут. Что ни говорить – профессионалы! Но известие "ничего нет" подействовало на начальника таможни не просто удручающе, а трагически. Ещё минуту назад он безудержно хохотал, вальяжно расхаживал, бросаясь белорусскими и украинскими словечками, то теперь он перешёл на почти что литературный русский язык. Вальяжные шаги превратились в мелкие шажки, а глаза начали блестеть от навернувшихся слёз. Было ясно, что профессиональная честь таможенника была серьёзно задета.

Он продолжал семенить рядышком с тележкой, которую толкал мой товарищ, безнадёжно выговаривая:

– Знаю, что везёшь, знаю! Поймать только не могу! Он так и проводил моего товарища до дверей таможни, до той самой жёлтой полосочки, отделяющей Советский Союз от всего остального мира. И когда тележка пересекла эту линию, начальник таможни закричал срывающимся голосом:

– Ну ты уже там. Не мучай. Скажи, как вывез!

Товарищ же мой лишь сложил из пальцев правой руки большую фигу и показал своему провожатому.

Ну а теперь вам, читатель, вопрос на засыпку. Ну что, вывез товарищ свою коллекцию монет?

"Нет! – по-видимому скажете вы. – Проскочить через видавших виды таможенников-потрошителей было невозможно!"

Так вот, открою я вам один секрет. Провёз-таки товарищ мой свою бесценную коллекцию. И ещё, так уж и быть, расскажу я вам, как это он сделал. Воспользовался он тем самым таможенным правилом, предназначенным именно для того, чтоб никто не ускользнул и ничто не проскользнуло. А именно тем, что за границу следовало ехать двумя поездами. В тот самый поезд "Москва-Вена", на котором предстояло после таможенной проверки следовать моему товарищу с семьёй, садится в пункте отправления, в Москве, его товарищ, который и едет до… Всё равно до куда, ибо места эти до пограничной станции Брест всё равно будут пустовать. Далее на верхнюю багажную полку (знаете, есть в вагоне такая над входной дверью) закидывает он альбом с монетками, прикрыв его обыкновенным вагонным одеялом. Но это ещё не всё. Далее самый главный момент. Возле столика под лавкой он оставляет открытую сумку с бутылкой водки и колбасой, якобы забытую впопыхах пассажиром. После этого товарищ сходит и теряется в толпе. Дальше всё происходит в соответствии с таможенной инструкцией. По вагону идут два пограничника с собакой овчаркой. Они должны проверить вагон на контрабанду. По замыслу советской таможни, пограничники обладают зорким глазом, острым умом, а приданная им в подчинение собака отличным нюхом. И вот в собачьем нюхе-то как раз всё и дело. Заходит пограничный наряд в то самое купе, и тут пёс вырывает поводок из рук и бросается под лавку к открытой сумке.

«Как такое может быть! – вы скажете. – Немецкая овчарка – собака дисциплинированная, обученная строго исполнять команды».

Якобы можно оставить немецкую овчарку один на один с колбасой, приказать «сидеть», и пёс даже не шелохнётся. Быть может, скрупулёзные немцы в состоянии так вот воспитать собаку. У наших же немецких овчарок только название немецкое. Воспитание же у них наше, русское. К тому же собака – существо необыкновенно социальное. Обучается делать то, что делают её старшие товарищи. Так вот, если старшие товарищи воруют предписанное ей мясное довольствие и кормят её хлебом с костями, то и собака ведёт себя так же, как учат, – в соответствии с моральным кодексом строителя коммунизма. Поэтому первое, что сделал пёс, – рванулся к сумке, одурел от счастья, увидев палку колбасы, и впился в неё зубами, желая, пока не поздно, откусить кусок побольше. Солдаты-пограничники тоже бросились к сумке. Тоже одурели от счастья, обнаружив там бутылку водки. Потом вспомнили о закуске, которую, урча от удовольствия, поедал пёс. Дальше произошла короткая потасовка, сопровождающаяся командами: "Рекс! Фу! Отдай сволочь!" – а также ненормативной лексикой. Слегка обслюнявленную Рексом закуску они отстояли. И самое главное, что мысли у них были уже в другом месте. Солдатики покинули купе. Шаляй-валяй доделали досмотр всего остального, тем более, что обиженный Рекс отказался работать. Потом они быстренько покинули поезд. Ну а дальше вы уже, по-видимому, поняли, что произошло. После того, когда мой товарищ показал кукиш начальнику таможни, он погрузил свои раскуроченные чемоданы в поезд и далее, отыскав на верхней полке альбом с монетами, попросту добавил это к своему несметному багажу.

Ну вот, пожалуй, и всё. Разве что маленькое послесловие. Хотите знать, пригодилась ли ему эта коллекция монет? Сразу скажу, что нет. Собирать монеты он бросил. То ли воспоминания о досмотре с пристрастием отбили у него всякую охоту заниматься монетками, то ли нашлись дела поинтересней. Даже продать свою коллекцию он не сумел. Редкие американские нумизматы совершенно не разбирались в русских монетах. А ту мизерную сумму, за которую предлагали они купить эту коллекцию, товарищ мой зарабатывал за один день. И вообще оказалось, что все эти трагедии с отъездом и вывозом "ценностей", было не что иное, как буря в стакане воды. Никому не нужны были эти советские вещицы и вещи, так скрупулёзно собираемые перед отъездом. Пиджак фирмы "Большевичка" и ботинки фирмы "Скороход" могли понадобиться лишь во время праздника Хэллоуин (Halloween). Да и насчёт прочих, казалось бы, нужных вещей…

Как-то раз задал мой товарищ мне вопрос:

– Как ты думаешь, когда у меня был самый счастливый день в Америке?

– Ну, наверное, когда ты нашёл свою первую работу, – попытался отгадать я.

– Нет, – ответил мой товарищ.

– Может быть, когда ты купил дом?

– Нет, – отрезал мой товарищ.

– Ну, может быть, когда ты получил американское гражданство?

– Нет, нет и нет! – ответил мой товарищ. – Самым счастливым днём моей жизни в Америке был день, когда наконец кончилась советская зубная паста "Жемчуг".

Шутка? Быть может. Но в каждой шутке есть доля истины.