Читать книгу Кто-то торопится умереть - Григорий Лерин - Страница 4

– Ну, и что ты о ней скажешь, Мартин? Правда, она забавна?

Барон откинулся в кресле и снизу вверх взглянул на слугу. Тот согласно склонил голову, но легкое, еле заметное пожатие плеч выдало его неуверенность.

– Вне всякого сомнения, вы подобрали самое точное слово, сэр. Хотя количество произнесенных в минуту слов не столько забавляет, сколько поражает. Но ее французский не так уж плох, сэр. И коса похожа на настоящую.

– Коса настоящая, Мартин! Что еще?

– Еще она умеет держать нож и вилку, сэр. К сожалению, не умеет ими пользоваться.

– Ты – старый ворчун, Мартин. По-моему, наша юная гостья ела ножом и вилкой и делала это очень мило.

– Это потому, что вы смотрели на лицо, а не на руки, сэр. Она не ела ножом и вилкой. Она ими орудовала.

– Ну хорошо, хорошо! Но ты ведь тоже хотя бы раз взглянул на ее лицо? Что ты скажешь по этому поводу?

– По поводу лица? Ваша гостья вытерла губы салфеткой для рук, сэр.

Барон неодобрительно кашлянул и раздраженно заерзал в кресле.

– Салфетки легко перепутать, Мартин! Наверное, ты положил салфетку не на место!

– Я положил салфетку туда, куда кладу ее уже тридцать пять лет, сэр. Просто я забыл написать на ней фломастером: «салфетка для рук». Простите, это мое большое упущение, сэр.

– Тебе не удастся разозлить меня, Мартин! Мелкие недостатки нашей юной гостьи, которые ты пытаешься раздуть, очень легко исправить. Под твоим чутким руководством на это ушло бы не больше недели.

Удовлетворение, на мгновение промелькнувшее на лице слуги, сменилось обычной безразлично-вежливой маской.

– Мы никогда еще никого не приглашали на субботний завтрак вторично, сэр.

– В пышном букете моих болезней нет амнезии, Мартин! Я прекрасно помню, что мы никого не приглашаем вторично!… Ну вот, ты все-таки заставил меня повысить голос. Если к обеду у меня поднимется давление и разболится голова – это будет только твоя вина, Мартин!

– Простите, сэр, но вы не дали мне закончить. Нет правил без исключений и нарушений. Сегодня вы уже допустили одно нарушение, пригласив мадемуазель Анастасию на завтрак…

– Это нечестно, Мартин! Из-за тебя мы проглядели первого посетителя магазинчика Бирмана, и, чтобы сгладить свою непростительную оплошность, ты сам предложил считать этим первым посетителем мадемуазель Анастасию! – Барон поднял голову и внимательно посмотрел в безразличное лицо слуги. – Старый, хитрый лис! Кого ты пытаешься обмануть? Ты еще что-то узнал о ней, когда провожал до такси? Не отпирайся! Ты сам нарушил главное правило субботних завтраков: не узнавать о госте больше того, что он сам нам расскажет! И еще осмеливаешься в чем-то обвинять меня!

– Мне нет прощения, но вы, как всегда, правы, сэр. Я поподробнее расспросил юную леди насчет ее работы.

– Не изворачивайся, Мартин! Во время завтрака наша гостья уже рассказывала о своей работе у каких-то Рамсенгуков. Она убирает дом и водит детей на прогулки. Что может быть подробнее?

– По вечерам она поет им русские народные песни, сэр.

– Ах, какая прелесть!

– Сомневаюсь, сэр. Сомневаюсь и осмелюсь предположить, сэр, что эти Рамсенгуки – мазохисты, а их дети – параноики. От русских песен, даже не понимая слов, хочется плакать дни и ночи напролет.

– Ерунда, Мартин! Несомненно, у русских есть и веселые песни.

– В молодости я кое-что читал о России, сэр. Там не было повода веселиться. У меня создалось впечатление, что чума середины пятнадцатого века – самое светлое пятно в российской истории, сэр. Во время чумы они не долго мучились… Да, еще я узнал, что мадемуазель получает всего сто восемьдесят евро в неделю, сэр.

– Тысячу франков?! В неделю?! Какой ужас! Бедное дитя! Мадемуазель вынуждена работать в чужой стране, чтобы обеспечить образование своей младшей сестре! Как это трогательно, Мартин! И как несправедливо, что эти Рамсенгуки, эти пошлые буржуа, эти мазохисты и параноики платят ей всего тысячу франков в неделю! А мы, два старых дурака, не попытались предложить юной гостье помощь и даже не выяснили, где она живет!

– Это – главное правило субботних завтраков, сэр. Мы никогда не пытаемся узнать о госте больше того, что…

– Это – идиотское правило, Мартин! – вскричал барон в сильном волнении. – Для мадемуазель Анастасии можно было сделать исключение! Тем более, что сегодня по твоей вине наши правила все равно нарушены!

– Рискну усилить свою вину, сэр, но перед тем, как посадить мадемуазель Анастасию в такси, я попросил ее оставить номер телефона, по которому с ней можно связаться… Могу ли я собрать свои вещи перед тем, как вы вышвырнете меня из дома, сэр?

– Хм… Хм… Скорее, я сам выпрыгну прямо из этого окна, Мартин! Я восхищен твоей предусмотрительностью!

– Благодарю вас, сэр. Полагаю, сегодня вы восхищены не только мной, сэр.

Барон поднялся с кресла и, тяжело ступая, подошел к окну.

– Да, Мартин, она восхитительна! – еле слышно прошептал он.

И снова имя барона де Лавеньерта замелькало на первых страницах газет. Еще бы! Прославленный сердцеед и покоритель великосветских дам наконец-то женился! Так мало того, что барон решил покончить с холостяцкой жизнью в более, чем почтенном возрасте, мало того, что его избранница вполне годилась ему в правнучки. Невестой старого аристократа оказалась девушка из России, без состояния и княжеских корней, как поначалу подозревали многие репортеры, приехавшая в Бельгию по туристической визе и нелегально устроившаяся на работу в качестве au pair в семью господина Рамсенгука, почтенного владельца небольшого ресторанчика в Зелзате.

Одна из центральных газет купила у четы Рамсенгуков права на интервью, касающееся сведений о юной невесте барона. Эксклюзив обошелся газете совсем недорого, так как в обмен главный редактор пообещал господину Рамсенгуку уладить проблемы с иммиграционной службой, возникшие у ресторатора всвязи с незаконным наймом иностранки. К удовольствию читателей до встречи с бароном мадемуазель Анастасия рассказывала о себе мадам Рамсенгук много и охотно, и мадам Рамсенгук тоже не скрытничала в окружении журналистов.

Так, широкой публике стало известно, что мадемуазель родилась всего двадцать лет назад в героическом городе Сталинграде, в семье простых рабочих, училась во французской школе и после окончания отправилась поступать в институт в Санкт-Петербург. На экзаменах провалилась, но поступила в педагогический колледж, который успешно закончила в прошлом году. В том же году в Санкт-Петербург приехала младшая сестра Анастасии. Попытка младшей сестры оказалась успешней – девушке удалось поступить в один из университетов города. Чтобы обеспечить сестре более ли менее приличную жизнь, Анастасия в поисках высокооплачиваемой работы обратилась в фирму, предоставляющую работу за рубежом. Так будущая баронесса де Лавеньерт очутилась в Бельгии.

Образ бедной провинциальной девушки, посвятившей себя заботам о младшей сестре, пришелся добродушным бельгийцам по душе, поэтому эпитеты вроде «русская волчица, мертвой хваткой вцепившейся в богатого старика», звучали все реже и реже. Кроме того, имя барона никогда не появлялось не только в десятке и двадцатке, но и в сотне самых богатых людей Бельгии. Ну и наконец, даже очень скептически настроенные газеты не могли не признать, что юная баронесса де Лавеньерт чертовски хороша собой.

После свадебной церемонии в Венеции фотографии молодоженов облетели весь континент. Знатоки светских хроник отметили, что жених неплохо сохранился и смотрелся ничуть не хуже, чем пятнадцать лет назад, когда в той же Венеции стал участником громкого скандала из-за бурного романа с супругой одного из членов французского кабинета министров, а очаровательная невеста в пышном белом платье и фате, сквозь которую блестели восторгом широко раскрытые глаза, выглядела чрезмерно молодо и невинно.

В течение месяца репортеры сопровождали новобрачных в свадебном путешествии по средиземноморскому побережью Европы, строили предположения о возвращении барона в столицу. Но, вопреки ожиданиям, медовый месяц завершился не в Брюсселе, а в том же старинном и мрачноватом доме в Зелзате, куда барон удалился два года назад. Правда, его добровольному заточению пришел конец. Молодожены часто выезжали на прогулки, уделяли много времени экскурсиям и иногда даже появлялись на приемах.

Постепенно интерес к «свадьбе года» стал слабеть. Одна за другой газеты брали тайм-аут, но обещали читателям, что непременно вернутся к теме, намекая на высокую вероятность динамичного и пикантного развития событий.

Война в Ираке и проект общеевропейской конституции заставили бельгийцев забыть об обещанном блюде, но ненадолго. Сенсация была подобна разорвавшейся бомбе. Через два месяца после свадьбы баронесса де Лавеньерт переехала в гостиницу, а сам барон снова заперся в своем доме, наглухо отгородившись от внешнего мира.

*** *** ***

– Доброе утро, сэр.

– Доброе утро. – Барон переложил пачку газет с колен на низкий стол, стоявший рядом с креслом, и запахнул халат. – И заметь, Мартин, твоя кислая физиономия доброму утру совершенно не соответствует.

– Рад видеть вас в хорошем настроении, сэр.

– Это газеты, Мартин. Старые газеты двухмесячной давности. Они развеселят кого угодно. Ты когда-нибудь слышал такое название: «Каналы»?

Слуга бросил беспокойный взгляд на лежащую сверху газету. Почти всю первую полосу занимала свадебная фотография: счастливо улыбающийся барон рядом с невестой.

– Да, сэр. Иногда я видел эту газету в киосках.

– Как тебе нравится такой заголовок, Мартин? – Барон взял газетный листок со стола и громко, с выражением продекламировал: – «Старый ловелас снова пытается натянуть тугую тетиву на свой пересохший лук»… По-моему, слишком длинно. Хотя, возможно, и смешно. Газетчики забыли добавить, что у старого ловеласа закончились стрелы в колчане. Было бы еще смешнее.

– И еще длиннее, сэр.

Старик нежно провел пальцами по фотографии и резко отвернулся. Его седая голова затряслась частой дрожью. Слуга в сильном волнении шагнул вперед, протянул руку, но притронуться к плечу хозяина так и не решился.

– Я думал, что давно уже разучился плакать, Мартин, – прерывистым, сдавленным голосом прошептал барон. – Ты не помнишь, когда я плакал в последний раз?

– Возможно, когда наци вошли в Брюссель и арестовали Его Величество Леопольда Третьего? Я не могу этого помнить – в сороковом году меня еще не было на свете, сэр.

Барон смахнул слезы и снова коснулся фотографии.

– Ах, Мартин, Мартин… Как она прекрасна! Ты не поверишь, Мартин, но лишь нынешней весной слово «обожание» наполнилось для меня реальным смыслом. Я, как безнадежно влюбленный мальчишка, мечтал умереть, держа в руках ее ладонь. Но даже этого мне не дано. И даже ты, мой добрый гений, не сможешь это устроить.

– Вы ошибаетесь, сэр, это совсем не сложно устроить. Я смог бы сохранить ладонь баронессы в морозильной камере до самой вашей смерти, сэр.

– Убирайся вон, циник проклятый! – Барон судорожно, со всхлипом вздохнул и неожиданно рассмеялся сквозь слезы. – Подожди… Прости меня, Мартин. К чему притворяться – мне очень тяжело без Насти. Но я даже представить себе не могу, как бы жил все эти годы без тебя. Ты ведь для меня больше, чем слуга. Ты знаешь это, Мартин?

– Было бы очень смело с моей стороны об этом догадываться, сэр.

– Достойный ответ… Ты можешь не верить мне, Мартин, но я частенько думал, что нужно сделать, чтобы ты догадался. И ничего не придумал. А ведь это оказалось так просто, всего три коротких слова! Но их произнес не я, а Анастасия. Помнишь, на следующий день после свадьбы, когда мы обедали в номере? Она оглянулась на тебя, удивленно посмотрела по сторонам и спросила: «Почему вы не садитесь с нами, Мартин? Здесь все свои»… Здесь все свои! Она сразу восприняла тебя, как члена семьи, Мартин.

– Я помню, сэр. Такое не забывается.

– Почему же ты отказался?

– Так не положено, сэр. Этикет, сэр.

– Тебе мешал я! Признайся, если бы меня не было за столом, ты бы принял приглашение и сел, не так ли? Отвечай, Мартин!

Слуга замялся на пару секунд. Его закаменевшее лицо тронула слабая улыбка.

– Признаюсь, я бы сел, сэр. Сел, чтобы не обижать баронессу. Прошу прощения, сэр.

– Это я должен просить прощения, Мартин! Для меня ты тоже всегда был членом семьи, только я не мог… не осмелился сказать тебе этого раньше. – Барон сбросил с колен газеты, порывисто вскочил с кресла и зашагал по комнате. – Поэтому, черт побери, ты вправе знать, что произошло!

– Нет, сэр! Не надо, прошу вас!

– Ты обязан знать, Мартин! И не только знать – мне необходим твой совет… Твое суждение… Нет, об этом позже! – Барон повернулся и посмотрел слуге прямо в глаза. – Я сошел с ума, Мартин! Да, я сошел с ума и, самое главное, не жалею об этом. За два прошедших месяца я отдал бы всю свою жизнь, окутанную чужой любовью. Меня любили так часто и так страстно, что для своей собственной любви у меня просто не осталось сил.

– Вы любили всех тех женщин, сэр.

– Я любил их, как слепой любит солнце, Мартин. Тепло их тел. А когда я предлагал руку и сердце Насте, я знал, что у нас не будет физической близости. Это ужасно, Мартин, ведь я желал ее больше, чем всех своих предыдущих любовниц вместе взятых. Но к тому времени я уже понял, что просто чувствовать ее присутствие, знать, что она рядом – это и есть величайшее счастье. Я мог ее видеть каждый день, и я был счастлив, Мартин!

– Баронесса тоже казалась счастливой, сэр.

– Вот именно: казалась, Мартин! Молодая девушка не может быть счастливой с дряхлым, бессильным стариком. Ей вскружили голову новые впечатления, титул, окружающая роскошь.

– Все это – большое искушение для бедной девушки из бедной страны, сэр.

– Да, Мартин, я предложил ей жизнь, которой она не знала. Да, я хотел, я делал все, чтобы она согласилась. Но никто не лишал ее права выбора. Она могла отказаться.

– Это – большое искушение, сэр, – с заметным укором повторил слуга.

Барон мрачно покачал головой.

– Анастасия знала, что выходит замуж за больного, немощного старика. Я говорил с ней предельно искренне, так же, как говорю сейчас с тобой. Я не ограничивал ее поведение, не ставил условий, кроме одного. Я спросил ее, сможет ли она хранить мне верность до самой моей смерти. И она, опустив свои чудесные ресницы, сказала: «Да». И точно так же, не поднимая глаз, неделю назад баронесса сообщила мне, что полюбила другого человека. Ну, Мартин, какую из своих шуточек ты отпустишь по этому поводу? Только, ради Бога, не молчи!

– Никакую, сэр, – медленно проговорил слуга. – Баронесса сама сообщила вам об измене? Простите за бестактный вопрос – я всего лишь стараюсь не молчать, сэр.

– Она не изменяла физически, Мартин. Она полюбила. Баронесса сказала, что слишком благодарна мне, чтобы обманывать. Она сказала, что изо всех сил старалась. Она сказала, что ничего не может с собой поделать. Я не стал дожидаться, когда она скажет, что отныне я ей отвратителен. Я ее отпустил, Мартин. Я только попросил баронессу уехать из Бельгии, а до отъезда проявить благоразумие и осторожность, чтобы не вывалять в грязи меня и не запачкаться самой… Я попросил ее уехать, но я не хочу, не хочу, не хочу, чтобы она уезжала!

Барон замолчал. Молчал и слуга. Некоторое время они смотрели друг другу в глаза: хозяин вопросительно, слуга почтительно, слегка наклонившись вперед. Потом барон отвернулся и, шаркая по полу подошвами домашних туфель, направился к двери кабинета.

– Принеси мне кофе, Мартин, – распорядился он, потянув на себя дверную ручку.

Когда через десять минут слуга вошел в кабинет, барон стоял у окна, того самого окна, через которое они в течение многих месяцев наблюдали за магазином Бирмана в ожидании очередного субботнего гостя. Только сейчас Мартин был совершенно уверен, что хозяин смотрит не на дверь магазина, а на скамейку под кленом на противоположной стороне площади.

– Ваш кофе, сэр.

Барон повернулся и вытянул перед собой руку, сжимавшую несколько исписанных листов бумаги.

– Спасибо, Мартин. Это – мое новое завещание. Ты должен с ним ознакомиться. – Лицо слуги дрогнуло, и барон, усмехнувшись, добавил: – Я не собираюсь умирать прямо сейчас, Мартин.

– Догадываюсь, сэр. Иначе, зачем бы вы просили меня принести кофе?

– Читай, Мартин. Я упомянул о тебе на первой странице, но хотел бы, чтобы ты дочитал до конца. Кстати, Мартин, если тебе вдруг покажется, что я недостаточно оценил твои услуги, скажи об этом прямо.

– Вы очень добры, сэр. То есть, почти в четыре раза добрее, чем я смел ожидать. Благодарю вас, сэр. Позвольте заметить, что я не тороплюсь получить эти деньги.

– Я тоже не тороплюсь с ними расстаться, Мартин. – Барон судорожно вздохнул и отвернулся к окну. – Читай, Мартин.

Через несколько минут растерянный голос слуги нарушил воцарившуюся в кабинете тишину.

– Вы не можете так поступить, сэр! Простите, сэр, но это ужасно!

– Что именно, Мартин? Ты уже знаешь, что предпримет баронесса?

– Конечно нет, сэр! Баронесса никогда… Нет, это – дьявольское искушение, сэр! Вы не должны этого делать! Лучше просто оставьте ее ни с чем!

– Я уже все решил, Мартин! Плохо это или, вообще, чудовищно, но я снова предлагаю ей выбор. На этот раз гораздо более ответственный, чем свадебный венец. Сегодня же я вызову нотариуса, а завтра в его присутствии ознакомлю с завещанием баронессу. Ведь завтра у нас суббота, не так ли? Вот и пригласи баронессу на завтрак… Нет, лучше на ужин – ведь мы никого не приглашали на субботний завтрак вторично. И пусть придет вместе со своим возлюбленным – это обязательное условие, Мартин. Проведешь их черным ходом, чтобы не столкнуться с газетчиками. – Барон отошел от окна, повернулся лицом к собеседнику и глухо, без малейшего пафоса проговорил: – Я люблю ее, Мартин, и всегда буду верить, что на закате жизни судьба послала мне восхитительную, волшебную женщину. Не только внешне, но и внутренне. Если же я ошибаюсь… Что ж, в таком случае мадам Анастасия сделает неправильный выбор…