Читать книгу Детектив из «Мойдодыра». Том 2 - Григорий Лерин - Страница 8

Я не передумал спасать Танечку. Я просто о ней забыл, спасая себя. А Александра Петровна не забыла, хотя я не говорил ей, что Танечкина фамилия – Новикова. И, что Новикову зовут Танечкой, тоже не говорил.

Я устал от нашего общения не меньше, чем от вчерашней беготни по городу. Я устал следить за ее губами, руками и ресницами с единственной целью разгадать, что кроется за непредсказуемым и абсолютно неподходящим к ситуации поведением начальника отдела Кравченко, немолодой, но капризной девчонки Шуры и еще кого-то, кого она усиленно прячет в себе. Конечно, во всех министерствах встречаются дамы, которые и из гроба норовят выставить обнаженную ножку, но здесь случай гораздо сложнее. В кокетстве Александры Петровны явно имеется свой смысл, очаровательная завеса напряженной работы мысли и закулисной игры.

Откуда она знала, что это не я застрелил царицу Жанну? Ведь она уже знала об этом, когда выходила из трамвая и шла во двор с прямыми неподвижными плечами и слегка раскачивающимся джинсовым задом. Я искал ответ на неожиданно пришедший вопрос, сидя на подоконнике и ощущая упругость ее ноги и других частей тела, слишком часто касающихся меня, как бы невзначай.

Бедро победило, и я мысленно переключился на бедро. Вопрос остался незаданным.

И все же, несмотря на такую ненавязчивую, но достаточно эффективную обработку, я понял, что она мне не поможет. Во всяком случае, пока ее собственная цель не будет достигнута. Я решил, что надо уходить из города, стартовав прямо с подоконника, лесами, степями, огородами, не дожидаясь неизвестной развязки. А она взяла и небрежно, мимоходом привязала меня Танечкой… Вот ведь зараза!

Я вздохнул. Несчастные краснореченские милиционеры. Они с ней встречаются каждый день, в мороз и в жару, еще и зарплату вовремя не получают.

Кажется, я начинаю любить краснореченскую милицию…

Я вспомнил страшное пророчество майора Сарикяна, невесело усмехнулся и пообещал себе больше не думать об Александре Петровне. Во всяком случае, до пяти вечера.

Уткнувшись в покрашенную неприятной коричневой краской дверь, я потянулся к кнопке звонка и вспомнил об обещанной бутылке для дяди Паши. Пришлось возвратиться в сквер и вести недолгие переговоры с Тамаркой.

Дядя Паша обрадовался плащу и водке сдержанно, а мне – как родному. Вполне возможно, я для него таким и стал за неимением никого ближе. Он встретил меня совсем не пьяным, сообщил, что купил колбасы и поставил вариться картошку, и протянул сдачу, которую я взял, но оставил в коридоре на табурете.

Мне не хотелось его разочаровывать, но пришлось, и от выпивки я отказался наотрез, сославшись на важные дела. Я посидел с ним и даже, в качестве компенсации, съел одну расплывшуюся, перемороженную картофелину, которая годилась только для того, чтобы кидаться в зрителей из ВИП-ложи.

Сегодня он рассказывал про жену и очень хотел, чтобы я что-то понял, но я не понимал, хотя и кивал с умным видом, и, вообще, слушал невнимательно, ежеминутно поглядывая на часы.

Наконец, я встал.

– Мне пора, дядя Паша. Извини.

Он выпил не очень много и не сильно поехал, и, может быть, поэтому не обиделся, но, когда увидел, что я потянулся за курткой, сник.

– Совсем уходишь?

– Да нет, наверное… – Я замялся, но потом решил сказать правду. – Просто, понимаешь, придется с одной женщиной встретиться, а плащ твой… ну… маловат.

Насчет плаща я подумал еще тогда, когда смотрел с высоты шести с половиной этажей на удаляющуюся к трамвайной остановке Александру Петровну. И еще тогда я почувствовал, что небрит.

– Может, останешься? Мужики говорят, опять стреляли вчера в городе. – Он оторвался от косяка, потер о майку заскорузлые руки и посмотрел мне прямо в глаза. – Не в тебя?

– А чего в меня стрелять-то, дядя Паша? Я что – бронежилет?

Он опустил голову, недолго, но крепко подумал и сказал:

– Если вернешься – я пока пить не буду. Тебя подожду. Если совсем пошел – буду.

– Я вернусь, дядя Паша.

Я, действительно, рассчитывал, что вернусь.

Я не стал звонить от кинотеатра – слишком уж точно было обозначено время и слишком вероятно – место. Два других автомата, которые попались мне на глаза, находились на углу перекрестка и просматривались с четырех сторон. И все-таки, минут через пятнадцать блужданий мне удалось найти аккуратную будочку, приткнувшуюся к поликлинике.

– Здесь посылают к Александру Петровичу? – спросил я.

– Ну, наконец-то! – сварливо отозвалась она. – А я уж думала тебя во Всероссийский розыск объявлять!

В чем дело? Неужели она успела побывать в институте, и там меня вчера никто не видел?

– А мне плевать, что ты на работе! – взорвалась Александра Петровна раздраженным криком. – Ты у моей подруги уже месяц, как деньги взял, а отдавать когда собираешься?

– Да я отдам, отдам… – забормотал я, лихорадочно соображая.

О ком она пытается мне сообщить? О Танечке? Или об Александре Алексеевне?

– Давай, давай, шевели мозгами, – подгоняла она меня. – Мне стыдно человеку в глаза смотреть. Я тебя к ней привела, познакомила, она тебя напоила, накормила, а ты взял пятьдесят рублей и пропал. Я тебя в последний раз предупреждаю…

«Да кого ты, черт побери, имеешь в виду!» – чуть не заорал я в трубку, но тут меня осенило. – Бэрримор, сэр?

– Ну, почти запомнил, – подобрела она. – Не такой уж ты тупой, каким прикидываешься.

– Я – тупой по собственному желанию, – пробурчал я в ответ. – Ну, взял пятьдесят рублей, и что? Отдам как-нибудь.

– Не как-нибудь, а сегодня, понял?

– Ну, понял. Зайду, как смогу.

– Вот, и умница. А я сегодня же проверю. И оденься поприличнее. А то тебя уже в глаза гопником называют.

– А ты покрасься получше! – зло рявкнул я и бросил трубку.

Я вышел из будки и свернул за поликлинику. В лицо задул ветер, в сереющем воздухе замерцали снежинки. Я поднял воротник и пошел сквозь погружающиеся в сумерки кварталы в сторону центра.

Какого черта! Она думает, это так просто: разыскать Бэллочку, тоже мне, связная! Чтобы найти кафе «Под липами», мне нужно сначала добраться до вокзала или, хотя бы, до милиции и уже оттуда ориентироваться. Проводить-то не предложила.

Кто там мог ей мешать? Ну, да, ведь она говорила, что половина партизанского отряда – пятая колонна. Хотелось бы знать наверняка, к какой колонне принадлежит сама Александра Петровна.

Когда я добрался до кафе, уже стемнело. Снег густо кружился в расширяющихся желтых конусах света под фонарями, исчезал и неизвестно откуда пригоршнями прилетал в лицо.

Я обошел дом. Рядом с входом в подъезд увидел еще одну дверь, без каких-либо табличек, но с глазком и кнопкой звонка.

Я позвонил, и мне открыла сама Бэллочка.

– Здравствуйте. Я от Александры Петровны.

Бэллочка смерила меня неузнавающим взглядом, сложила мощные ручищи на груди и покачала головой.

– Не знаем мы никакой Александры Петровны.

– Как это: мы не знаем? – удивился я. – Я, например, знаю точно, что знаю. Мы с ней у вас были недавно. Она мне должна через вас кое-что передать. Может, в зале сидит? А может, не пришла еще.

Бэллочка снова покачала головой.

– Что-то ты напутал, сладенький. У нас здесь не почтампт.

Не понял… Неужели я в самом деле ошибся, и Александра Петровна имела в виду не ее?

– Точно не почтампт? – переспросил я на всякий случай. – Или это какой-то экспромпт?

Она ответить не удосужилась, безразлично глядя прямо перед собой.

Повторно звонить Александре Петровне было поздно. Она наверняка уже ушла на встречу со мной, неизвестно куда. А я, тем временем, потерялся, заблудился, да еще и ухитрился забраться в самое логово молчаливого и грозного великана с ярко выраженными людоедскими наклонностями. Сначала она назвала меня сладеньким, а теперь стоит и подсчитывает, сколько из меня получится пельменей. А может, уже подсчитала.

– Извините…

Я повернулся, чтобы уйти, но Бэллочка не по весу шустро скакнула через порог и схватила меня за рукав.

Я прикинул, что с одного удара свалить ее, пожалуй, будет проблематично. А если она двинет меня в ответ, то я, вообще, покину Краснореченск гораздо быстрее, чем ожидал, и ничего не узнаю про Танечку Новикову.

Но экспериментировать, к счастью, не пришлось. Бэллочка дернула меня к себе и строго спросила:

– Деньги принес?

– Что? Как… Ну… принес…

– Сколько?

– Ну… пятьдесят рублей…

– А чего ж молчишь-то? Пошли!

Внутри тепло и уютно пахло пельменями.

Бэллочка провела меня короткими коридорами до обитой кожей двери с табличкой «Мэнэджэр», вошла, полностью заслонив внутренность помещения, и доложила:

– Еле привела. Все перепутал!

Я понял, что сейчас надо мной будут жестоко насмехаться, но все равно порадовался, что надел куртку.

Александра Петровна не обрадовалась ни мне, ни куртке. Сначала я подумал, что она выбрала на этот вечер имидж строго-делового следователя, но, приглядевшись, увидел, что она, действительно, устала и немного напряжена.

Кабинетик казался совсем маленьким, но, когда Бэллочка вышла, в нем осталось достаточно места для двоих. Мы бы вполне могли уместиться и на узком диване, если не со всей Александрой Петровной, то хотя бы с ее бедром, но она решила иначе.

Она пересела за стол и указала мне на стул с другой стороны.

– Садись. Почему так долго?

Я пожал плечами.

– Шел в обход. Или надо было по улице Победы с полковым знаменем пройтись?

Она удивленно подняла брови.

– Мог бы и пройтись. Я же тебя предупредила, что можешь надеть куртку. Ты что, не понял?

Я начал злиться. В роли игривой самочки Александра Петровна нравилась мне гораздо больше.

– Я понял и надел. По-моему, это очевидно даже для работника милиции. А что, сегодня у нас в городе стреляют не в куртки, а в плащи с короткими рукавами?

– Не заводись. Я думала, ты сообразишь. На тебя охота закончилась. Пока…

– Шура, что значит: пока, и что значит: закончилась? Я вам что тут, бегущий кабан с нормированным рабочим днем? Кто-то дал команду?

– Вот именно. Кто, не знаю, но команда поступила, и очень убедительная. Дерганный – это ведь не твоя работа? Чернявый такой, худой и высокий. Из той же компании. – На всякий случай она пристально посмотрела мне в глаза, но я не смутился и даже не покраснел. – Ночью застрелили в квартире – соседи утром сообщили. Так вот, нашли у него в шкафу перчатки со свежими следами смазки и пороха. Экспертиза уже подтвердила. И на Жанну у него зуб имелся – она его на дележе как-то кинула.

Я покачал головой.

– Нет, не моя. Я худых не стреляю – попасть трудно. А не твоя?

– Нет, не моя, – ответила Александра Петровна вполне серьезно и тоже не покраснела. – Я сама все детали узнала, только когда от тебя вернулась. В общем, можешь идти в гостиницу. У тебя там, кстати, все перерыто было. Постель, шкаф, сумка – все. Что искали, не знаешь?

– Ну, в постели могли искать только тебя.

Мне не удалось выжать из нее хотя бы улыбку. Она взглянула на меня усталыми глазами и произнесла без всякого выражения кроме, может быть, вопросительного:

– И почему меня там до сих пор не нашли?

Я покаянно вздохнул.

– Потому что последнее время я живу с мужчиной.

Ее глаза вдруг ожили, стали большими, круглыми и недоверчивыми.

– Правда, что ли? – обиженно спросила она.

Я расхохотался.

Александра Петровна на секунду расслабилась и заулыбалась в ответ:

– Да ну тебя! Хочешь пельменей?

Пельменей я очень хотел, но все же нашел в себе силы напомнить Александре Петровне, что заманила она меня сюда не пельменями, а Танечкой.

Она снова потухла.

– До знакомства с Алешей она у Жанны в одном из офисов подрабатывала. Это пока все, что я могу тебе сообщить.

– Шура, что значит: пока? Охота – пока, Танечка – пока. У вас что тут, конец света намечается? Ты не хочешь говорить или нечего…

Я осекся и замолчал. Как-то вдруг все встало на свои места. Остались лишь мелкие нюансы, но и они постепенно вольются в общее звучание хора.

Возникшую паузу заполнила Александра Петровна.

– Пока – это промежуток времени, в который ты можешь собраться и уехать. Я не знаю, сколько он будет длиться, поэтому и говорю: пока.

Она бросила торопливый взгляд на настенные часы и продолжила:

– Тебе нужно уезжать. Ты их и так здорово зацепил, даже без Жанны.

– Да, без Жанны… Спасибо за заботу, конечно. Обо мне… Танечка Новикова, как я понял, пусть сама о себе заботится. Нечего было у Жанны работать. Заниматься ей никто у вас не собирается – узнали, что Новикова, поднесли информацию и довольно. Шеф твой меня допросить мечтал – передумал. Устроили общегородское сафари, но и тут остановились на самом интересном месте – подсунули какого-то Недоделанного с уликами налицо. С газеткой у нас тоже не получилось…

Я обернулся на открывающуюся дверь. Бэллочка обменялась с Александрой Петровной вопросительно-утвердительными кивками и скрылась.

– Так вот, что я по этому поводу думаю. Какие у вас с шефом ко мне интересы, кроме упомянутых, то есть, никаких? Что у вас тут происходит-то в послевоенное время? Поделиться не хочешь?

Она молчала.

– Ну, давай, тогда я пофантазирую. – Я взмахнул палочкой, и хор уверенно зазвучал. – Насчет Алешки и Александры Алексеевны ты ведь не очень переживаешь, верно? Ну, дружили когда-то, ну, виделись, ну, здоровались… А вот для дела их беда могла и послужить, особенно, когда нашли визитку у Алешки. Конечно, такой шанс раз в один «Тайфун» подворачивается. Убрали Жанну, списали на заезжего гастролера, и снова мир и согласие между шахтерами и металлургами. Лишь бы не было войны, да? Ну, и что? Вместо Жанны другой придет – безнаказанное место пусто не бывает. Вы меня из-за этого Дерганным заменили? До следующего «Тайфуна»?

Она покусывала губы и молчала.

Я встал.

– Ладно, ты пока пообижайся некоторый промежуток времени, а я пойду. Меня человек с утра ждет, по-моему, единственный тут у вас нормальный.

– Подожди! – Александра Петровна привстала и порывисто наклонилась ко мне через стол. – Подожди. Ты не прав. Все не так!

Ее рука коснулась моей и крепко сжала. Она удерживала меня рукой и глазами, и я не стал вырываться.

– Подожди, – уже спокойно попросила она, – давай, поедим. Бэлла сейчас принесет. Я сегодня с утра ничего не ела, да и ты, наверное, тоже… Все я тебе рассказать не могу, только частично…

Безотказная и вымуштрованная, как Золотая рыбка, Бэллочка принесла нам пельмени и сто грамм настоящей водки в графинчике, целиком укрывшемся в ее кулаке.

Александра Петровна разлила сама и подняла тонкий стакан, отставив пальчик.

– Только ни-ко-му, – предупредила она вместо тоста.

– Никому, – поклялся я. – Даже Дерганному.

Никакой ужасной тайны она мне не открыла, но все-таки хор пришлось прервать и распустить на каникулы, а дирижера уволить без выходного пособия.

*** *** ***

Добывали в Краснореченске не только уголь. Еще с незапамятных советских времен пыхтел в десяти километрах от города неказистый, окруженный чахлой березовой рощей заводик по переработке вторсырья. Заводик имел номер и не имел ветеранов труда, надежно охранялся солдатами внутренних войск и, может быть, поэтому в роще никогда не селились птицы. Краснореченцев завод не особенно интересовал. Хоть там и хорошо платили, но ничего нельзя было вынести.

В период раскрытия больших и маленьких государственных секретов и хитростей интерес к заводу резко подскочил. Оказалось, под вторсырьем подразумевались радиоактивный кобальт и никель, и невесть откуда взявшаяся общественность, напуганная грядущей общегородской импотенцией, потребовала завод закрыть. Когда же выяснилось, что кроме жесткого излучения вторсырье обладает еще одной немаловажной характеристикой: ценой в тысячах долларов за килограмм, общественность решила, что завод закрывать из патриотических соображений все же не стоит, а вот военных необходимо убрать по случаю окончания холодной войны и заменить охрану на гражданскую.

Неизвестно, что там больше повлияло: плюрализм или консенсус, но солдат убрали, кобальт украли, не дожидаясь переработки, кого-то постреляли, кто-то умер своей смертью от белокровия. А потом, как принято, стали восстанавливать.

Два месяца назад на машину заводской вневедомственной охраны было совершено нападение. Завод к тому времени вернулся под приватизированное крыло Москвы и охранялся, пусть и не военными, но серьезными вооруженными людьми. Пропал контейнер с чем-то радиоактивным, причем, с чем именно, никто не знал, поэтому поползли слухи, один страшнее другого.

Контейнер представлял собой свинцовый ящик размером ненамного больше посылочного, тяжело весил и много стоил. Симбиоз милиции и ФСБ, патрули на дорогах, осмотр багажа со счетчиками Гейгера, угрозами и подзатыльниками не дали желаемого результата. Вторсырье осело в городе, затаилось и терпеливо выжидало, когда ажиотаж спадет, и потерю спишут на непреодолимые природные силы. Или, когда найдут покупателя.

Примерно через неделю после описываемых событий в Краснореченск приехал японский бизнесмен. Самый, что ни на есть, японец, настоящего японского происхождения, с узкими глазами, часами «Сейко» и раздражающе-непробиваемой вежливостью. Представитель очень солидной и всеми уважаемой компании прибыл налаживать деловые контакты.

Для новой краснореченской элиты – что японец, что Альф. Такой же маленький, разумненький, и непонятно, как и зачем размножается. Поэтому его сразу полюбили, всячески обхаживали, ублажали и чисто из любопытства пытались напоить на банкете. Просто посмотреть, как будет выглядеть японская морда в тарелке с салатом. Но не удалось. Этот нехороший человек из вежливости помочил в водке губы и так же из вежливости посетил шахту и порылся в отвалах горно-обогатительного комбината, но ничего не прикупил.

Незаметные невооруженным глазом ребята, занимавшиеся пропавшим контейнером, никаких контрактов от японца и не ожидали. Фирма, которую он представлял, даже не фирма, а мощный многомиллионный концерн выпускал готовую продукцию от часов до тяжелой колесной техники, и краснореченские отвалы никак не входили в сферу интересов компании.

Подоплека визита неясно обозначилась только перед самым отъездом дорогого гостя. Поздним вечером, когда все порядочные японцы спят или делают себе харакири, таинственный бизнесмен покинул гостиничные апартаменты без протокола и навестил квартиру на втором этаже дома номер двадцать три на улице Победы.

Встречу зафиксировали, но о чем он шушукался в течение получаса с Алешкиной теткой Александрой Алексеевной, спросить постеснялись. Не из несвойственной деликатности, а из чисто тактических соображений, чтобы не спугнуть, если что. Но японец уехал пустой, так и не напившись и не показав свое истинное лицо. В московском аэропорту его тщательно проверили, но ничего компрометирующего не обнаружили.

Алешки во время вечернего визита дома не было. Танечка и армия ему только предстояли, и он болтался с друзьями по городу. Насчет Александры Алексеевны прояснили, что она увлекалась историей средневековой Японией и даже одно время читала лекции в обществе «Знание», но никакой открытой переписки по этому поводу с настоящими японцами не вела.

Хватать не стали – решили понаблюдать. Через пару дней в Алешкиной жизни появилась Танечка. Их недолгое счастье закончилось спустя две недели. Алешку неожиданно вызвали в военкомат, аннулировали отсрочку до весны по причине тотальной нехватки защитников и забрали в армию.

А Танечка осталась и каждый вечер приходила пить чай к тетке Саше.

*** *** ***

Где-то очень близко зазвонил телефон. Александра Петровна сбросила пачку накладных с замаскированного аппарата и схватила трубку.

– Да… Да… Ясно… Все!

– Ты ждала звонка? – удивился я.

– Ну… в общем, ждала, – немного смутилась она. – Никакой личной жизни… Ты знаешь, мне пора бежать. Извини.

– Подожди, ты ведь еще даже не доела. Так ты хочешь сказать, что Танечка не от Жанны, а оттуда?

Александра Петровна выбралась из-за стола, подошла и встала рядом. Слишком рядом, и положила руки на плечи.

– Я ничего не хотела говорить. И не должна была. Ты меня вынудил. Так что, пожалуйста – никому.

Что за инсинуации, подумал я. Могла бы и не говорить. И не наваливаться на меня грудью.

– Извини, я, правда, очень спешу. А ты посиди еще минуты три, ладно? Не надо, чтобы нас вместе видели.

Что-то неуверенно-виноватое промелькнуло на ее лице. Пряча глаза, она наклонилась. Руки соскользнули с плеч и зарылись под куртку, коснулись рукоятки пистолета, прокрались за спину, забрались под свитер.

Я почувствовал сквозь рубашку легкое прикосновение ее пальцев. Пальцы пробежались вниз по спине, легонько ущипнули и медленно выбрались наружу.

Александра Петровна торопливо чмокнула меня в щеку и выпрямилась. От нее пахло хорошей косметикой и немного водкой.

Через секунду она скрылась за дверью.

В полном недоумении я потер удостоенную щеку, заросшую двухдневной щетиной.

С чего бы это? Ей, действительно, захотелось со мной целоваться или расхотелось отвечать на вопросы? Но я и не собирался расспрашивать ее про возраст. Я хотел спросить, от кого шифровалась Александра Петровна, разговаривая со мной по телефону. Еще я хотел уточнить про Танечку, и еще… Что же еще?

Я встал и направился к выходу.

Бэллочка, подобно Каменному Гостю, ждала у железной двери. У меня же за спиной не было даже какого-нибудь самого захудалого Лепорелло.

Я протянул ей обещанные пятьдесят рублей.

– Спасибо, малышка. Все очень вкусно и трогательно.

– За угощение денег не берут. Вам спасибо, что зашли-покушали, – медовым голоском пропела она и ткнула пухлым пальцем в наручные часы. – Три минутки еще не прошло.

– А сколько осталось? – спросил я безнадежно.

– Сорок две… А вот уже и сорок одна секундочка.

Бэллочка находилась в отличном расположении духа и тридцать одну секундочку рассматривала меня с откровенным любопытством, а остальные десять ответственно следила за стрелкой часов, чтобы распахнуть дверь вовремя.

– Всего вам добренького! Заходите еще.

– Обязательно зайду. Спокойной ночи, сладенькая.

На улице разыгралась настоящая зима. Я поднял воротник и двинулся через двор по чьим-то хорошо заметным следам – темным в сияющем белизной снеге. Позвоню из гостиницы Наташке и залезу в горячий душ. Нет, сначала – в душ, а потом – Наташке.

Навстречу мне шел человек, так же, как и я, спрятавшись за воротником и неуверенно ступая по свежему рассыпчатому снегу. Он шагнул в сторону, давая мне дорогу, и тут я вспомнил. Я вспомнил, какие мысли, а не вопросы пресекла своим поцелуем Александра Петровна.

Я ее ни к чему не вынуждал. Но она была вынуждена рассказать мне историю, похожую на правду, а может быть, и саму правду, потому что ждала звонка. И только после звонка, но не раньше, я мог уйти. Вернее, должен был уйти.

Догадка молнией пронеслась у меня в мозгу, иначе, я бы не успел. Но я успел повернуться и отбить удар, подставив скрещенные руки под летящую в голову короткую резиновую дубинку. Пропустил кулак, охнул и зацепил его ногой по бедру.

Мы топтались в снегу, тяжело дыша друг другу в лицо, и я никак не мог улучить момент, чтобы расстегнуть куртку и выхватить ствол. Выпады и блоки следовали один за другим, но конечной цели не достигали.

Снег впитывал звуки, поэтому торопливых шагов сзади я не услышал. Удар под лопатку чем-то тупым и тяжелым вышиб из меня способность дышать и двигаться.

Я повалился на землю, в отбеленное и открахмаленное полотно снега. Кто-то улегся сверху, заламывая руки. Потом подъехала машина, и меня, чертыхаясь на три голоса, с трудом загрузили в салон.