Читать книгу Детектив из Мойдодыра. Том 1 - Григорий Лерин - Страница 2

Я стоял на безнадежной трамвайной остановке где-то на южной окраине города и трясся от злости.

Трястись мне пришлось минут сорок, пока не показалась вереница трамваев. Первым подошел «пятнадцатый», долго заглатывал разбухшую длительным ожиданием толпу, потом тронулся, уныло звеня и хлопая дверями по бокам самых нерасторопных. Следом, весело тренькая, прошли еще три полупустых «пятнадцатых».

Я начал затихать.

Я спокоен. Я совершенно спокоен. Я абсолютно, вселенски спокоен, черт бы вас всех побрал! Сколько лет я пытаюсь контролировать себя, столько же, плюс минимум десять, завожусь и теряю голову из-за всякой ерунды. Ну, подумаешь, назвали девки старым – вот ведь сучки! – а я бы им спокойно и вежливо: вы ошибаетесь, юные леди, мне всего-то тридцать три, и, как видите, я неплохо выгляжу и прекрасно себя чувствую после сытного обеда, потому что я совсем не старый, это просто вы еще состоите из соплей и азбуки, маленькие шлюшки…

М-м-да… Вот если бы я овладел аутотренингом по методу восточного дедушки Зен-Кхи-Кхи, то сейчас стоял бы спокойно и терпеливо ждал своего трамвая, а до этого не ушел бы с хорошей работы, хотя у меня бы не было этой работы, так как я бы не вылетел из армии, да и до армии…

А началось все не с дедушки, а с бабушки. Я в детстве переболел воспалением легких и долго кашлял. Бабушка, к которой меня родители отвезли на лето, в каких-то мудреных воспитательно-поучительных целях показала мне сверчка, жившего за печкой, и объяснила, что такого же сверчка, только маленького, я проглотил во сне и поэтому кашляю. Как только сверчок выскочит из моей груди, так я кашлять и перестану, а для этого надо пить парное молоко с медом.

Кашлять я, действительно, перестал, но сверчок остался. Он рос и учился вместе со мной, чутко реагируя на всякого рода психологический дискомфорт. Он вытягивал лапки, расправлял крылышки и начинал зудеть, причем, как правило, именно в те моменты, когда следовало бы сдержаться и помолчать.

Я пытался с ним бороться, как только вырос из детских обид, но почти безуспешно.

В двадцать лет с приходом нового тренера я вылетел из городской футбольной команды, в которой надежно отыграл четыре года и даже около месяца гордо носил капитанскую повязку. Кое-какие влиятельные болельщики пытались меня куда-то перевести, но сверчок удачно выступил в военкомате, и я загремел в армию. Там неплохо устроился главным футболистом дивизии, дослужился до сержанта и надеялся так же легко отбегать второй год, восхищая офицерских жен результативностью. Но по стране пошла Перестройка, как-то быстро трансформировавшаяся в Неуправляемый Процесс, и наш комполка решил создать свой спецназ, сводную группу спецназначения, подчиняющуюся непосредственно ему.

Дивизия прикрывала горные заставы, мирное население было мирным по определению, и спецназ казался никак не важнее футбола. Тем не менее, недавно появившийся в полку старлей с зелеными пограничными погонами увел меня в сводную группу прямо с тренировки, когда я демонстрировал свой коронный удар-в-прыжке-пяткой-с-кувырком-вперед.

Мяч так и вонзился в девятку, а я, перекувырнувшись через голову и руки, вскочил на ноги и услышал:

– Молодец, сержант! Надо же, попал! Идем со мной.

Я не носил погон на футболке и его попаданию тоже удивился.

Мы пришли в каптерку, и там я узнал о своем зачислении в группу, список личного состава которой уже утвержден командиром.

Я вышел наружу, гремя шипами, наклонился, запустил пальцы в гетры и достал «Приму».

– Спортсмен, а куришь, – донеслось сзади укоризненно.

– Тут закуришь… – ответил я, глядя с тоской на футбольное поле.

– Ну, покури, покури… напоследок…

Через неделю я бросил курить, как, впрочем, и весь наш взвод, за исключением Костика, которому пятнадцати – двадцатикилометровые броски были только в радость.

* * *

Подошел мой трамвай. Я принял активное участие в загрузке, за что был вознагражден местом. Ехать предстояло долго, скучно, к тому же, сидя.

Я закутался от недоброжелательных взглядов в одеяло воспоминаний…

А через двенадцать лет Костик разыскал меня в Питере, вдоволь нахлебавшегося слякоти, пыли и безработицы.

– Виктор, к вам приятный молодой человек! – провозгласила моя хозяйка, претендующая на звание милейшей из старушек, сдающих комнаты.

Я никого не ждал. То есть, мне некого было ждать. Уволенный около года назад из армии, как говорится, без выходного пособия, когда до конца моего контракта оставалось каких-то два месяца, я поехал в Ленинград, пытаясь найти Костика. Через неделю поисков я понял их тщетность. Костик поменял адрес и растворился в этом огромном муравейнике.

Кем я только не работал эти месяцы, тяжело и дешево. Не жизнь, не борьба, а какая-то глупая игра за существование. Вроде перетягивания каната – упираешься, трещишь, а все на месте. Существование есть, атрибутов – нет.

Костик заполнил комнату огромным телом, запахом обалденного одеколона и искренней радостью встречи.

– Здорово, браток!

Да здравствует 23 февраля! Мы оба послали ребятам открытки к празднику, и кто-то передал Костику мой адрес.

Развалясь на заднем сиденье шикарного «Вольво», мы ехали куда-то за город, постоянно перебивая друг друга:

– А помнишь? А помнишь?

Только самые главные общие воспоминания мы, не сговариваясь, отложили на потом. И лишь оставшись вдвоем в Костином загородном дворце за бутылкой «Абсолюта», мы помянули мертвых.

– Ну, давай. За Пеликаныча…

– Давай… И за Сашку…

– И за Сашку… Земля им пухом…

Тяжело помолчали, вспоминая наш единственный, маленький, но такой настоящий бой…

* * *

Ротный собрал нас, одиннадцать прапорщиков, тянувших в спецназе уже второй контракт, в девять часов вечера и обрисовал ситуацию.

Сегодня днем местными жителями прямо у ЗАГСа захвачены и увезены невеста и свидетельница. Остальные не пострадали. Нападавшие опознаны – это бывший одноклассник невесты с товарищами. Невеста – дочь кого-то из штаба дивизии, жених – сын еще какого-то папы.

Приказ: с наступлением темноты войти в аул, отбить пленниц, захватить преступников. С населением обращаться вежливо. Во избежание недоразумений взять стрелковое оружие без боекомплекта, из личного состава – только сверхсрочников. Вопросы?

Мы прошлись вдоль и поперек по жениху и остальным непострадавшим, слегка поворчали для самоутверждения и успокоились.

Потом мы комфортабельно покачивались в «Пазике», нахально надеясь так и въехать в деревню, но за километр до выезда из ущелья Пеликаныч остановил автобус.

– Здесь есть тропа. Выйдем к селению в стороне от дороги.

Мы обалдели. Мы немного тренировались в горах, но только днем и со спецснаряжением. Комполка нас берег и лелеял. Мы делали классную показуху заезжим высоким гостям.

Через сто метров сорвался идущий за ротным Костик. Я успел его подхватить, поехал сам, ломая ногти о камни. Нас удержали.

Ребята скисли, и Пеликаныч хмуро бросил:

– Отставить!

Мы вернулись на дорогу и дошли до выхода из ущелья. Каменистая долина отражала лунный свет не хуже самой луны, журчала быстрая речка, виднелись огни. Все было привычно сонно и мирно, но Пеликаныч тянул носом воздух и хмурился. Что-то ему не нравилось.

Мы приободрились на дороге и перемигивались, кивая на ротного. Мы частенько над ним посмеивались и не знали, что сегодня – в последний раз.

– За мной по одному, бегом, с интервалом в десять секунд, вон до той гряды, марш! – скомандовал ротный и первым выскочил из укрытия.

Автоматная очередь распластала его на каменистой насыпи. Другая прошлась по камням, за которыми прятались необстрелянные прапорщики полкового спецназа. Я не успел решиться или не решиться прыгнуть вперед за ротным. Меня опередил Сашка-Скрипач. Он упал совсем рядом, и я вытащил его обратно за камень.

– Он мертвый, – сказал я всем.

– А Пеликаныч? – спросил кто-то.

– Отставить! – прорычал Костик. – Всем назад, к машине! Бегом, марш!

Приказ вышиб нас из шока. Мы подняли Сашку и побежали к автобусу.

– У Пеликаныча в мешке – магазины, – хрипел на бегу Костик, оборачиваясь и чуть не касаясь губами Сашкиной щеки. – Если у автобуса засада, рассеиваемся и пробиваемся вниз по одному. Раненных и убитых оставляем. Приказ!

Я усмехнулся. Старый лис, конечно же, он прихватил магазины. А я-то думал, там тушенка, хотел еще пройтись по этому поводу. И тут же отчетливо въехал, что его убили прямо у нас на глазах, только что и насовсем.

Я бежал, хлюпал носом и старался удержать дыхание…

У автобуса было чисто. Мы буквально взлетели по той тропе и вышли в спину к двум огневым точкам противника. Сработали, как в классе: быстро и бесшумно. Семь трупов, четыре АК, три карабина. Подошли к Пеликанычу. Он нас дождался, но на большее его не хватило.

Мы вошли в деревню. В одном из дворов обнаружили веселящуюся мужскую компанию. Там же нашли истерзанных девчонок. Влюбленный джигит оказался не жлоб и щедро поделился добычей с товарищами. Мы же щедро делились знаниями по рукопашно-штыковому бою. Магазины нам так и не понадобились.

Я не люблю об этом вспоминать…

Потом мы, десять прапорщиков полкового спецназа, сидели в ожидании трибунала, а тут и по всей стране началось.

Всех собак повесили на ротного. Костика уволили, остальным трибунал заменили гауптвахтой. Так Пеликаныч прикрыл нас еще раз, уже оттуда.

А всесоюзный процесс набирал силу. Его регулировщик зажигал зеленый свет и танкам, и демонстрациям одновременно.

Не прошло и года, как поползли слухи об увольнении замполитов. Наш решил напоследок свалить командира полка, для чего снова вытащил на свет историю с беспределом спецназа. На этот раз главным козлом отпущения почему-то оказался я.

Последний вечер перед приездом очередной комиссии свел нас в комнате отдыха. По телевизору шла какая-то средневековая пьеса, там тоже разбирали чье-то персональное дело. Я несколько раз пытался поймать события, но тут же отключался, думая о своем деле, которое завтра всплывет во всей красе.

Ребята тоже маялись, стараясь не встречаться со мной взглядами. Разговор не клеился. То же самое происходило, когда увольняли Костика. Потеря, вина и победа были общие, но каждый хотел остаться в армии.

Я вышел на улицу покурить. Почти следом вывалился Карик Мурадян.

– Что, закончилось? – спросил я, протягивая спички.

– Нэт. – Карик смачно сплюнул. – Там уже карол плачет.

– А чего? – спросил я.

Карик закурил, весело блеснул в темноте глазами и сообщил:

– А потому заплакал наш карол, щто потрасон прэдатэлством маркиза.

Ну, что ж… Довольно актуально.

Я хмыкнул. Но Карик решил развеселить меня во что бы то ни стало.

– Зачем грустишь, дарагой? Давай, лучше споем.

Он посмотрел на мягкие очертания гор, помолчал и добавил:

– Щто-ныбудь такое жалобное-жалобное…

Ночью я спал совершенно спокойно и утром понял, что принял решение.

А когда я вошел в кабинет, где большие животы подпирали большие погоны, я вспомнил еще одну сцену из вчерашнего спектакля, который, вроде бы, и не смотрел, и вместо бодрого: «Здравия желаю!» торжественно произнес:

– Весь двор наш приглашен на торжество сожжения отступников от веры…

* * *

Благодарный слушатель Костик ржал так, что стены тряслись.

– Ну, ты дал, браток! Здорово! А они что?

– Да сначала сидели, врубались. Я уж хотел еще раз повторить и рукой показать. Но гляжу: начали догонять. А потом заорали в голос.

Костик хохотнул еще и сказал:

– Конечно, они же не знали, что связались с самым начитанным футболистом в дивизии.

Да, что-то такое было. На этот фокус я попался еще в срочную.

Первый день в сводной группе спецназначения Пеликаныч, тогда еще просто товарищ старший лейтенант для нас и Роберт Мелиханович для командира, зачитал приказ о создании, назначении и так далее, а потом очень дружески предложил:

– Что, хлопцы, прогуляемся?

– Куда это еще? – спросил кто-то мудрый.

– Да за ограду, на природу. Разомнетесь, подышите.

– А можно мячик взять? – спросил кто-то глупый.

– Возьми, сержант. Конечно, возьми.

Мы бежали до привала километров десять. Когда нам было позволено повалиться на землю, и я смог, наконец, выпустить из рук проклятый мячик, ротный спросил:

– В футбол кто хочет погонять?

Раздались хрипы и бульканье. Умирающие смеялись. Я долго и завороженно поднимался, не решаясь оторваться от земли, а когда разогнулся, назад дороги уже не было.

Я подкинул мяч и начал жонглировать. Левой ногой, правой, коленом, другим, пяткой, головой, опять коленом. Где-то на восьмидесяти мы с мячом завалились. Больше я не вставал, урвав пять минут отдыха.

– На обратном пути можешь в баскетбол попробовать, – разрешил Пеликаныч.

Я вынул штык-нож и ткнул в мячик. Он презрительно свистнул и превратился в неровный блин, который я сунул за пазуху.

– Не смогу, та-арищ старший лейтенант, мяч закосил.

Проблема обратного пути оказалась частично решена.

С мячиком меня доставали две недели, пока я не стал библиотекарем.

На утренней поверке Пеликаныч спросил:

– Кто любит читать книги и будет библиотекарем?

Смышленый служивый люд молчал. Я же, полслужбы отвалявший дурака на футбольном поле под опекой командира, удивился, что никто не любит читать. К тому же, любая должность давала хоть какие-то преимущества.

– Разрешите мне, – сказал я и виновато посмотрел на ребят. По их лицам понял, что опять куда-то влип.

– Разрешаю, сержант.

Пеликаныч сходил в каптерку и принес большой потертый чемодан с кожаными лямками.

– Вот, это – наша библиотека, – и следующий и еще много последующих марш-бросков я бежал с библиотекой за плечами, а следом за мной неслась очень популярная в группе частушка:

– Если ты урвал подряд книжицу и мячик, спецсолдаты говорят: лоховатый мальчик…

Мы еще много чего вспомнили. А потом Костик спросил:

– Ну как, нравится?

Я понял, что воспоминания закончились и осторожно ответил:

– В общем – нравится. Но ведь я не знаю, какую цену ты за это платишь.

Костик усмехнулся.

– Обошлось чисто, браток. Без крови и хрипа, и ночных кошмаров. Попал под крылышко. Сначала, конечно, силовые услуги, но потом и голова понадобилась. Сейчас что-то вроде младшего компаньона. Завтра решим с тобой, что и как. Ну, а сегодня отдыхаем.

И пошло-поехало. Словно с неба свалились красивые девушки, полилась музыка, танцы. Я уже не смущался своих потертых джинсов, не очень гармонирующих с окружающей дорогой упаковкой, тем более, что шикарная Кристина сидела у меня на коленях так, как будто именно эти колени она ждала всю жизнь.

Я расслабился, поплыл. Мне было спокойно и хорошо. Так и должно быть у друга.

Когда нас с Кристиной увозили в том же «Вольво», Костик крикнул:

– Крыська, проследи, чтобы он сапоги снял.

– Да я в туфлях, Костик, – пропищала в ответ Крыська.

Утром я с трудом выпутался из объятий длиннорукого и длинноногого спрута, сходил в душ и вернулся в комнату одетый и немного посвежевший.

Я наклонился и чмокнул Кристину в нос. Она потянулась, заворчала и сказала, не открывая глаз:

– Пиво и коньяк в холодильнике.

– Спасибо, – засмеялся я, – не надо.

Было хорошо и весело, несмотря на тяжелую голову.

– А тебе принести?

– Я – нормально. Вы ведь с Костей вчера успели уйти далеко вперед. Но ты все равно старался быть очень милым.

– Ты и сейчас очень милая.

К сожалению, я помнил довольно смутно, насколько милой была Кристина, и совсем не помнил, насколько был мил я.

Она открыла глаза и с интересом посмотрела на меня, но я уже уходил, боясь оказаться превратно понятым. Меня ждали перемены – я торопился.

Я обернулся на пороге.

– Спасибо.

– Носи на здоровье, – вяло отозвалась Кристина.