Читать книгу Дивеево. История места и святынь. Наставления святых. Современная жизнь - Группа авторов - Страница 5

Как свидетельствует Серафим (Чичагов), мать Александра в постоянной заботе об исполнении воли Божьей, возвещенной Царицей Небесной, с мудрой осторожностью приступала к созданию общины, которая впоследствии должна была разрастись в монастырь. Созидание новой обители следовало начинать, разумеется, с постройки храма – летописатели Серафимо-Дивеевского монастыря считают, что эту мысль матушке во время молитвы внушила Сама Матерь Божья, и что именно Она открыла, что церковь должна быть посвящена Казанской Ее иконе. В 1767 году мать Александра по благословению Саровского духовника, отца Пахомия, приступила к постройке каменного Казанского храма в Дивееве – взамен старого деревянного, приходящего в ветхость храма святителя Николая Чудотворца. Подав прошение в епархию и получив разрешение, Агафья Семеновна начала строительство на месте чудесного явления Царицы Небесной.

Точное время окончания строительства неизвестно. «Надо предполагать, – пишет автор “Летописи Серафимо-Дивеевского монастыря” священномученик Серафим (Чичагов), – что построение ее окончилось, судя по св. антиминсу, через пять лет, то есть в 1772 году. Антиминс главного престола во имя иконы Казанской Божией Матери священнодействован Высокопреосвященнейшим Палладием, архиепископом Рязанским. Левый придел, в память бывшей на этом месте деревянной церкви святителя Николая Чудотворца, посвящен имени того же святителя, и антиминс священнодействован в 1776 году Рязанским епископом Симоном. Правый придел по особому чудному указанию Божьему посвящен имени святого первомученика архидиакона Стефана, и антиминс его священнодействован в 1779 году тем же Симоном, епископом Рязанским. Мать Александра недоумевала, какому святому посвятить третий придел, и поэтому однажды всю ночь молила в своей келье Господа указать Свою волю. Вдруг послышался в маленьком окне ее стук и за ним голос: “Да будет престол сей первомученика архидиакона Стефана!” С трепетом и радостью бросилась мать Александра к окну, чтобы видеть, кто ей говорит, но никого не было, а на подоконнике она обрела чудно и невидимо откуда явившийся образ св. первомученика архидиакона Стефана, написанный на простом, почти неотесанном обрубке бревна. Этот образ был всегда в церкви и теперь перенесен в келью первоначальницы Дивеевского монастыря».[8]

По другим сведениям, не так давно обнаруженным в Центральном архиве Нижегородской области, непосредственно строительство храма было начато только в 1773–1774 гг., а освящена Казанская церковь малым чином была в 1780 году тем самым отцом Пахомием, который и благословил мать Александру на возведение храма.[9]

Тропарь Божией Матери пред иконой Ее Казанской, глас 4

Заступнице усердная,/ Мати Господа Вышняго,/ за всех молиши Сына Твоего, Христа Бога нашего,/ и всем твориши спастися,/ в державный Твой покров прибегающим./ Всех нас заступи, о Госпоже, Царице и Владычице,/ иже в напастех, и скорбех, и в болезнех обремененных грехи многими,/ предстоящих и молящихся Тебе умиленною душею/ и сокрушенным сердцем/ пред пречистым Твоим образом со слезами/ и невозвратно надежду имущих на Тя,/ избавления всех зол,/ всем полезная даруй/ и вся спаси, Богородице Дево:// Ты бо еси Божественный покров рабом Твоим.

Время постройки храма пришлось на пугачевский бунт. Гибли люди, стояла смута, нарастали беспорядки. В 1774 году Пугачев взял город Темников и был недалеко от Сарова. Мать Александра в горячей молитве просила Богородицу, чтобы Она отвела опасность от мест, где строится ее обитель. И ей опять был ответ: война минует ее селение – и спустя малое время пугачевские отряды остановились, не пошли в сторону Дивеева.

После сооружения храма неутомимая мать Александра занялась тем, чтобы собрать для него святыни. Сначала она отправилась в Казань, где заказала список с чудотворной иконы Божией Матери Казанской (явленной во времена Ивана Грозного). Ездила она также в Киев, испрашивая для своей церкви частицы святых мощей из третьего удела Пресвятой Богородицы – Киево-Печерской Лавры. Ее просьба была удовлетворена, причем мощи вложили в серебряный позолоченный крест. Из Москвы мать Александра, как пишет отец Василий Садовский, привезла колокол в семьдесят шесть с половиной пудов [10]и необходимую богослужебную утварь. Иконостас в Казанскую церковь пожертвовал настоятель Саровской пустыни отец Ефрем.

Только после освящения всех трех приделов Казанской церкви, всего лишь за полгода до смерти Агафьи Семеновны Мельгуновой возникло то, что стало началом Дивеевского монастыря. В 1788 году местная помещица, госпожа Жданова, услышав о том, что матери Александре свыше было заповедано основать обитель, пожертвовала 1300 квадратных саженей своей усадебной земли возле Казанской церкви для устройства общины. Преподобная Александра, чтобы вполне выполнить все приказанное Божьей Матерью, по совету Саровских старцев [11]и с разрешения епархиального начальства, построила здесь три кельи и оградила их деревянной оградой. Одну келью заняла она сама с послушницей, крестницей отца Василия Дертева Евдокией Мартыновой, круглой сиротой, в другой пригласила жить послушниц – всех крестьянского происхождения: двух вдов, Анастасию Кирилловну и Феклу Кондратьевну, и девицу Ульяну Григорьевну (в те времена у крестьян, как правило, не было фамилий, только отчества). Третью келью мать Александра оставила пустой на случай, если понадобится ночлег для паломников, идущих в Саров, и такие странники впоследствии действительно там останавливались.

«Летопись» рассказывает, что жила община по строгому саровскому уставу. Наставником сестер был саровский настоятель, старец Пахомий. Пища привозилась один раз в сутки из саровской трапезной. Сестры шили одежду и вязали чулки для саровской братии, стирали их вещи и в целом проводили жизнь в трудах и молитвах: жизнь матери Александры и ее сестер вполне соответствовала идее нищенства, работающего на насущное пропитание. Все остававшиеся у нее личные средства матушка передала отцу Пахомию, и каждая из живущих в общине зарабатывала себе пропитание от Саровской братии. Таким образом, общинка матери Александры была как бы плоть от плоти и кость от костей Саровской пустыни.

Предсказания преподобного Серафима о будущем Дивеевской обители

Отец Серафим, по свидетельству многих лиц, говорил о будущем Дивеева, заповедуя всегда ходить и служить Казанской церкви и никогда не называть ее приходской, так как со временем она присоединится к монастырю и будет теплым зимним собором обители. Он положительно предрекал, что со временем, по Божьему изволению, должны в обители почивать открытыми святые мощи матери Александры, и приказал всем каждый день утром и вечером ходить кланяться ее могиле, произнося при этом: «Госпожа наша и мать, прости меня и благослови! Помолись, чтобы и мне было прощено, как ты прощена, и помяни меня у престола Божия!»[12]

Предвидя свою кончину, мать Александра просила отца Пахомия не оставлять послушниц Казанской общины и позаботиться о будущей обители, обетованной ей Царицей Небесной. Отец Пахомий ответил: «Матушка! Послужить по силе моей и по твоему завещанию Царице Небесной и попечением о твоих послушницах не отрекаюсь, также и молиться за тебя не только я до смерти моей буду, но и обитель вся наша никогда благодеяний твоих не забудет, а впрочем, не даю тебе слово, ибо я стар и слаб, но как же и браться за то, не зная, доживу ли до этого времени. А вот иеродиакон Серафим, духовность его тебе известна, и он молод, доживет до этого; ему и поручи это великое дело». Мать Александра повторила свою просьбу отцу Серафиму[13] – будущему преподобному Серафиму Саровскому, добавив, чтобы он духовно заботился о ее обители, «как Царица Небесная Сама тогда наставить его на то изволит».

Этот разговор происходил во время посещения отцами Пахомием и Серафимом матери Александры незадолго до ее смерти. Они зашли навестить ее, направляясь на похороны местного помещика, много благотворившего Саровской обители. Матушка тогда уже была больна и, как свидетельствуется в «Летописи Серафимо-Дивеевского монастыря», «получив от Господа извещение о скорой кончине своей, просила отцов-подвижников, ради любви Христовой, особоровать ее. Отец Пахомий сперва предлагал отложить Елеосвящение до возвращения их…, но святая старица повторила свою просьбу и сказала, что они ее не застанут уже в живых на обратном пути. Великие старцы с любовью совершили над нею Таинство Елеосвящения». [14]За неделю до смерти мать Александра приняла великую схиму – высшую ступень монашества. 13 июня (старого стиля) 1789 года приобщилась Святых Тайн и блаженно, мирно скончалась.

Великая схима

Если постригаемый в монашество дает обеты послушания, нестяжания и девства, получает новое имя и вступает на путь строгого аскетизма, то принимающий великую схиму стремится к как можно более полному, предельному отчуждению от мира и отвержению его ради соединения с Богом. Схимники еще раз дают те же обеты, но в более строгой форме, что обязывает их к еще более строгому соблюдению, и им еще раз меняют имя. Великая схима – это самая высшая ступень монашества.[15]

Отец Пахомий с отцом Серафимом и братией на обратном пути, после похорон помещика-благодетеля, «как раз поспели к погребению матушки Александры. Отслужив Литургию и отпевание соборно, великие старцы похоронили первоначальницу Дивеевской общины против алтаря Казанской церкви. Весь день 13 июня шел такой проливной дождь, что ни на ком не оставалось сухой нитки, но о. Серафим по своему целомудрию не остался даже обедать в женской обители и тотчас после погребения ушел пешком в Саров».[16]

После смерти устроители Дивеевской общинки матери Александры (Мельгуновой) осталось три послушницы. Они выбрали начальницей Анастасию Кирилловну, которая в течение семи лет собрала довольно большую общину – 52 сестры. Все эти женщины вели подвижническую, богоугодную жизнь по ранее заведенному порядку, со строгим соблюдением саровского монастырского устава, несмотря на то, что они не были пострижены в монашество. Управление Анастасии Кирилловны ничем ярким или особенным не отличалось, но прошло прекрасно, тихо, с соблюдением установлений матери Александры. Пищу по-прежнему привозили один раз в день из трапезной Саровской пустыни, а сестры шили и вязали для братии обители. Новая начальница не допускала даже малейших нарушений Саровского устава и строго относилась к его исполнению и к соблюдению молитвенных правил – об этом свидетельствовала Евдокия Мартыновна, бывшая келейница преподобной Александры. Анастасия Кирилловна во всех делах брала благословения у духовника, отца Пахомия, а тот, в свою очередь, до последнего дня своей жизни продолжал отечески заботиться о послушницах Дивеевской общины.

В 1794 году отец Пахомий скончался, и община потеряла в его лице заботливого отца. Батюшка Серафим Саровский, которому еще предстояло позаботиться о дивеевских сестрах и заняться их духовным окормлением, в то время не мог заниматься делами общины. В 1796 году скончалась Анастасия Кирилловна, и начальницей общины по выбору сестер была поставлена Ксения Михайловна Кочеулова, вдова оружейного мастера из г. Тулы. В свое время она поступила в общину вместе с дочерью Ириной Прокопьевной.

В рассказы сестер Дивеевской общинки о начальнице Ксении Михайловне Кочеуловой («Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря», гл. V) говорится, что чрезмерная строгость Ксении Михайловны настолько не понравилась сестрам, что из 52 человек в первый же год ее управления 40 покинули общину. О том, насколько сурова была новая начальница, так говорится в «Летописи Серафимо-Дивеевского монастыря»: «Маленькая, сухая, крайне подвижная и деятельная, но плохенькая на вид, она проводила жизнь настолько сурово, неся подвиги, посильные только монахам, что о ее правлении сохранилось воспоминание, как о времени невыносимо трудном, подвижническом, но которое выработало великих стариц для будущего Дивеевского монастыря и наставниц истинной духовной жизни. Не допуская никакого исключения, снисхождения и малодушия, она даже казалась некоторым жестокой. Совершенно равная ко всем сестрам, она не жалела и своей слабой и хилой дочери Ирины Прокопьевны. Так, например, однажды кто-то подарил Ирине Прокопьевне чайник и чашечку, зная, что она под названием чая любит пить вообще горячее, как-то целебную травку или сухую малину. Узнала это матушка Ксения Михайловна и страшно огорчилась; запретила наистрожайше употреблять этот чайник и чашку. Ирина Прокопьевна обещалась не дотрагиваться до них, но Ксения Михайловна не успокаивалась и с истинным сердечным огорчением и крайним сокрушением сказала: “Что ты, что ты! Из них хотя пить-то не будешь, Оря, все же я непокойна, соблазн-то какой! Утешь ты меня старуху, Орюшка, разбей ты их, матушка, да от соблазну-то и черепки их в землю зарой! Можно ведь пить и из деревянной или чугунной посудки, а то глядико-с грех-то какой! Какое малодушие!” Только тогда она успокоилась, когда дочь ее, уже старица также, за святое послушание начальницы-матери, разбила чайник и чашку и зарыла глубоко в землю все черепки».[17]

В Казанской общине осталось, после строгостей начальницы Ксении Кочеуловой, только 12 человек, но затем постепенно стали прибывать новые сестры. К 1825 году, когда преподобный Серафим достиг внутреннего духовного совершенства и мог, по заповеди матушки Александры, обратить все свое внимание на устройство Дивеевской обители, обетованной Божьей Матерью, там снова собралось около 50 сестер. Стало не хватать земли, и соседка-помещица, графиня Толстая, пожертвовала 32 десятины на устройство обширного огорода.[18]

В «Летописи Серафимо-Дивеевского монастыря» говорится, что матушка Ксения Михайловна при своей строго подвижнической жизни отличалась сильной любовью и жалостью к животным. Описаны случаи, когда она при пожаре приказывала первым делом спасать общинских кошек, а также приведено следующее воспоминание: «Однажды на единственную имевшуюся в то время в общине лошадку сестры наложили слишком много дров, и она поэтому встала. Увидев это, Ксения Михайловна разогорчилась и закричала послушницам: “Ах, ах, какие вы безжалостные! Ну, что лошадь-то как мучаете! Разве не знаете, что блажен тот, аще и скоты милует, сказал Господь!” Тут же Ксения Михайловна приказала сестрам поклониться лошадке в ноги и просить у нее прощения».

Бывала она добра и к сестрам – после того, как довольно испытала их своей строгостью. «Монахиня Ермиония, старица, определенная в обитель самим о. Серафимом, рассказывала, что когда пришла к о. Серафиму, то, посылая ее жить в Дивеево к родной тетке, послушнице Евдокии Ефремовне (впоследствии монахине Евпраксии, удостоенной в день Благовещения видения Божией Матери в Серафимовой келье), Батюшка сказал последней, держащей ее за руку и приведшей на благословение: “Отведи ее к матушке Ксении Михайловне”. “Во, матушка! – сказал старец, обращаясь к отроковице. – Ксения-то Михайловна жизни высокой, бич духовный, матушка!” “И действительно, – рассказывает монахиня Ермиония, – и вправду она была строга; станет выговаривать, думаешь, вот-вот убьет, сейчас тут умрешь, а кончит, – сделается прещедрая; скажет, бывало: “Ну-ка, ну-ка, Оря (так звали ее дочь), прочти-ка вот ей такое-то житие!” Она сама была неграмотная. И прочтет Ирина Прокофьевна, что велит матушка. “Вот видишь ли, Евдокиюшка, – скажет Ксения Михайловна, – как трудно идти-то в Царствие Небесное, ведь оттого так-то я и выговариваю. Ну, матушка, иди! Погляди-ка, Оря, нет ли тут у нас чего, не принес ли кто чего-нибудь, дай ей!” “И мне же, бывало, чего сунув, отпустит”, – говорила Евдокия Ефремовна».[19]

Могилу великой старицы матери Александры (Мельгуновой) посещали все начальницы и сестры общины в Дивееве, где молились в непростые для себя времена. Это служило им и поддержкой, и духовным утешением в скорбях. «По свидетельству сестер первой общинки, переданному протоиерею о. Василию Садовскому, – пишет дивеевский летописец, священномученик Серафим (Чичагов), – и также согласно показаниям священника обители о. Александра Филиксова, все жившие при Казанской церкви священнослужители и многие другие видели по ночам на могиле матери Александры огонь и горящие свечи, по временам слышали необычайный звон, а некоторые ощущали необыкновенное благоухание, исходящее из могилы ее. Затем в могиле слышалось какое-то журчание, и поэтому сложилось поверье в народе, что источник, открывшийся под горою, исходит из могилы матери Александры. Так называемый дальний источник матери Александры великая старица сама вырыла, когда для созидаемой ею Казанской церкви ломали камень для извести. Она приходила носить камни и для утоления жажды рабочих и прохлаждения от трудов и жары вырыла этот колодезь».[20]

Тропарь преподобной Александре Дивеевской, глас 3

Раба́́ Христо́́ва и избра́́ннице Пречи́́стыя Его́́ Ма́́тери, Ки́́евского уде́́ла Ея́́ жи́́тельнице и моли́твеннице, земли́ Ея́ обетова́нныя иска́тельнице, Диве́евския оби́тели первонача́льнице и зижди́тельнице, моли́ся за ны, Алекса́ндро преподо́бная, да спасе́т нас Пресвята́я Богоро́дица и поми́лует Свята́я Тро́ица, да изба́вимся мы му́ки а́дския и насле́дуем блаже́нство ра́йское.

Скорбей для сестер и начальницы Казанской общины, между тем, хватало. Протоиерей отец Василий Садовский пишет: «Матушка Ксения Михайловна правила 60 сестрами целых 43 года. Когда графиня Толстая, проездом в свои имения, посетила общинку и убедилась в богоугодном житии сестер, то, соболезнуя убогому их положению, подарила им небольшую полосу своей земли, прилегающую к земле общинки. За это враг, не терпящий богоугодного жития сестер и водворения здесь обители, воздвигнул, по попущению Божиему, великую на них скорбь и смуту. Ксении Михайловне даровано было претерпеть и понести унижение, клевету ради общинки. Вот как это было: узнав о подаренной графиней полосе земли, недовольный за то управляющий зятя ее, тогда Московского генерал-губернатора графа Закревского, немедля донес о том своему господину, елико возможно грязно и черно оклеветав собрание сестер в с. Дивееве, и все выставил в совершенно превратном виде. Почему верующий правдивости его слов граф, проездом в свои имения, при виде ничего не значащей и подошедшей к нему с просьбой старицы Ксении Михайловны, вскипел негодованием до самозабвения и грозно закричал: “Ах ты, старая развратница!” Осыпав ее потоком ругательных слов, граф велел вытолкать старицу вон, но она, не будучи в состоянии даже что-либо вымолвить, зашаталась и тут же упала замертво, так что долго не могли ее привести в сознание…»[21]

Действительно, управляющий местного помещика, графа А. А. Закревского (бывшего в разное время генерал-губернатором Москвы, Финляндии и даже министром внутренних дел Российской империи), по каким-то причинам – возможно, из зависти – оговорил сестер Казанской общины. Когда граф посетил свои имения в окрестностях Дивеева, управляющий доложил своему барину, что общинка якобы является сборищем развратных беглых крестьянок самого непристойного поведения. Граф Закревский поверил ему и потребовал привести к нему старицу Ксению Михайловну Кочеулову и публично, при всех грубо оскорбил ее. Приехав в Москву, граф поднял большой шум, выразил свое негодование тем, что поблизости от Саровской пустыни якобы находится «гнездо разврата», и распорядился начать расследование о том, что из себя представляет Дивеевская община. Следствие производилось и светское, и духовное. Разумеется, оба они окончились полным оправданием сестер и официальным признанием общины при Казанской церкви новоустрояющейся во славу Божию. Хотя документальное утверждение от епархии об этом в то время еще не было получено, тем не менее, общинка как бы приобрела законный статус и официальное разрешение на свое существование.