Читать книгу Звёздный путь. Сборник произведений участников III Большого международного литературного онлайн-проекта - Группа авторов - Страница 12

Дождь, захлёбываясь, крошится

голышами хлеба,

тучи, пегие, как лошади,

вытоптали небо.

Сверху (гром-гремя) по улицам

бьют битюжьи ноги.

Осень просится отмучиться

на моём пороге.

В неба холст, досиня выстиранный

(сердце, имя, тело)…

слиток капель, ветром высверленный,

бился до предела.

Но ни жалобы, ни жалости

в листьях ржаво-разных.

Жизнь и смерть им – краски, кажется,

ярки и бессвязны,

в масть, как карты, мечут… Спрашивать

в хаосе ответа:

исчезать – и вправду страшно вам

на исходе лета?

Прояснилось… Солнце выглянуло

вновь, без укоризны,

в небо лёгонькое, вылинялое,

в серый круг отчизны.

Апрель, и апельсин, и ломкий стук капели

так делятся легко на солнечные щели.

А в лужицах (с эмалью льда) – бензин,

и солнце бьёт полого по панели.

Луч пилит синеву, как жук-пропеллер,

но в ветках первая мелькнула акварель.

Над лужицей испуганно кружится,

из сна ли выпав, со снегу, синица.

Конец зиме, мой ветреный апрель.

Мой апрель-менестрель,

ледяной, продувной одуванчик.

Как в сифоне, капель

комарино звенит, то ли плачет.

За снега, за века

затаясь, что тебе то и дело,

всем кивая: «Пока!» —

улыбаться упрямо, несмело.

Прозвенела струя:

«Я другой, я не знаю, веками

только камни стоят,

оттого что из вечности – камни.

Мне так больно от холода

и от слепящего света,

ручеёк я и облако,

сам я из талого снега».

…Уходя налегке,

пробежит, не прощаясь, нечаянно

трель-капель по щеке,

дребезг ливня и трепет дыханья.

Где гостишь, с кем летишь,

мой апрель, колокольчик и мальчик?

Смехом сыплешься ль с крыш

иль горстями (безгорестно!) плача.

Мельчат огоньками мили,

и мысли горят воочью,

мчусь в жёлтом автомобиле

(он снят с антресолей) ночью.

А память áховой пылью

на крыльях автомобиля

порхает за тормозами,

где лак слезает – слезами.

Из-под колёс под колёса

огни неверные лезут,

вдруг что-то сверкнуло косо,

тень дерева перерезав.

Не ельничья[1] ли аллея,

летящая в сон из детства —

туда, где некуда деться?

Олень ли то в отдаленье?

«Что?.. Вам в аллею из елей?

В ту, видную еле-еле?..

Поверив искомой цели,

скорей берите левее».

Утро холодом веет,

снежные флаги белеют,

мой маленький джип в аллею

вплывает, дышать не смею.

«Бежит и тает, как свечка,

по улочке, бежевой речке,

иное солнце – ручное,

в оранжево-белом облаке

солн-шар[2] – печёное яблоко,

он мал, но оно сквозное.

Вот белый олень промчался,

и миг лишь до сна остался…»

Лёд тронулся – не остановишь, —

напрасно баранку ловишь,

джип, верная моя лайка,

что ось, что любая гайка

летят на север, за осень,

вслед снегу тебя заносит.

Туда, за алмазной гранью

(последней в максимализме?),

за Северный полюс жизни

или, быть может, за Южный

(такой же книжный и вьюжный)…

А грань земная – на осень

по кругу назад – и бросит.

Увы, аллея из елей

покрыта снегом забвенья

и нам видна еле-еле…

Мой город, на сон похожий,

летят огоньки и звенья,

что ж, снова я твой прохожий.

Но сонм рождественских елей

всё там же. Он не левее,

а прямо – и вверх! Правь твёрже.

«В горах моё сердце»[3], Боже.

Дети, и цветы, и звери

(или проще – рай):

«Проходи – зовут, – сквозь дверь и

с нами поиграй».

Но она – всё туже-ýже.

Нет, не мародёр,

не пират, я неуклюже

взрослый дромадёр.

Больше солнца, и без меры

вас любил – люблю.

Жаль, что я уж жёлто-серый

и почти верблюд.

На дворе кричит погонщик

и стоит жара.

Тащат тачку, катят бочку —

вот и вся игра.

Побреду, закинув шею,

в жар песок колюч.

Как найти мне тот волшебный

и сребристый ключ,

что, открыв в решётках струны,

прозвенит в саду,

где игрушечные луны

ждут свою звезду.

Ах, если бы иначе! Хоть бы немного.

Но вдаль убегает прозрачно дорога.

Ни тени, ни света – инáче – не будет.

И мимо проходят усталые люди.

Мой путь – выпад в цель, тем точней, чем случайней.

Он краток, в нём надо пробыть – без отчаянья.